Текст книги "Доллары мистера Гордонса"

– А я – Римо. Вы принесли пластины?

– Да, предназначенные для вас пластины у меня. Вечер сегодня довольно теплый, не правда ли? Я сожалею, что не могу предложить вам выпить, но мы находимся в посадочном зале аэропорта, а в посадочных залах не бывает баров с напитками.

– Еще здесь нет кегельбанов и столиков для игры в маджонг. Что за околесицу вы несете?

– Я говорю так, чтобы вы чувствовали себя спокойно и непринужденно.

– Я и так чувствую себя непринужденно. Так вы говорите, пластины у вас при себе?

– Да, у меня есть пакет с пластинами для вас, и я вижу по вашей руке, что у вас есть пакет для меня. Я отдам вам мой пакет в обмен на ваш.

– Отдай ему пакет, Римо! – крикнул из-за билетной кассы Чиун.

Римо увидел, как модель самолета – идеальное оружие в руках Мастера Синанджу – молнией устремилась к мистеру Гордонсу. Тот увернулся едва уловимым движением. Увернулся он и от второго самолетика. И от третьего...

Одна за другой модели врезались в сработанные из алюминия и стали стены посадочного зала, пробивая их насквозь и оставляя дыры, через которые виднелось ночное небо. Одна из них попала в рекламный плакат эстрадной группы «Памп рум». У изображенной на нем певицы при этом исчезла голова, и вместо нее над высокой грудью оказалось сквозное отверстие.

– Римо! – кричал Чиун. – Отдай ему то, что он хочет! Отдай!

Римо не шелохнулся.

– Давайте ваши пластины, – обратился он к Гордонсу.

– Римо, не занимайся глупостями! – крикнул Чиун.

– У меня четыре пластины, с которых печатаются пятидесяти– и стодолларовые банкноты. Пятидесятки – купюры Федерального резервного банка Канзас-Сити выпуска 1963 года, серия "Е", лицевая сторона номер 214, оборотная – номер 108. Сотенные – Федерального резервного банка Миннеаполиса, выпуска 1974 года, серия "Б", лицевая сторона номер 118, оборотная – номер 102.

– На кого вы работаете? – спросил Римо, левой рукой нащупывая под мышкой Гордонса нерв, нажатие на который парализует человека и причиняет страшную боль, которую можно усилить, если ответ задерживается. Так было раньше, много раз.

– Я работаю сам на себя. Для своего выживания, – ответил мистер Гордонс.

– Отдай ему то, что он хочет, Римо! Убери руку! – крикнул Чиун и в ажиотаже выдал целый поток корейских слов, которые показались Римо знакомыми, похожими на те, которые он не раз слышал в начальный период обучения и которые означали, что что-то идет не так. Позднее «не таким» оказывалось только то, что делал Римо, а все остальное в мире было в порядке. Но Римо понимал, что сейчас Чиун имел в виду совсем не его ловкость и умение.

– Посмотри на его лицо!

На лице мистера Гордонса застыла все та же глуповатая улыбочка. Римо усилил давление на нерв. Кожа под его пальцами подалась, затем под ней что-то хрустнуло. По звуку это была кость, но в этом месте никаких костей быть не должно.

– Не делайте этого. Вы уже нанесли мне повреждение, – сказал мистер Гордонс. – Если вы не прекратите, наступит временный паралич правой стороны моего тела. Это может угрожать моему выживанию. Я должен вас остановить.

Может быть, все дело было в этой улыбке, а может – в том странном ощущении, которое Римо испытывал от прикосновения к телу этого человека. Так или иначе, когда он удвоил нажим, причем в этот раз не пальцем, а острым и твердым ребром дискетки, то, похоже, поскользнулся. Тело его теперь уже не было сбалансировано с телом мистера Гордонса, и Римо начал падать. В этот момент мистер Гордонс схватил его за правый локоть и равномерно, со страшной силой, которую он теоретически развить не мог, учитывая положение, в котором он в этот момент находился, начал сжимать запястье Римо, вынуждая его разжать пальцы, державшие программу.

– Пусть забирает! Отдай! – кричал Чиун.

– Отдать? Черта с два! – буркнул Римо и вскинул колено, целясь Гордонсу в пах.

Колено застыло в воздухе. Будто раскаленные стальные прутья впились Римо в правое плечо и рвали сухожилия.

Словно желтое пламя, мелькнуло перед глазами Римо кимоно Чиуна, но, к своему изумлению, Римо не увидел результатов того потрясающего мастерства, с помощью которого Чиун мог стереть тонкими длинными пальцами улыбку с лица мистера Гордонса. Чиун атаковал его – Римо – руки! Длинные ногти Чиуна впились ему в правую ладонь, заставив ее раскрыться. Мгновение – и программа оказалась у Гордонса. Положив ее в карман. Гордонс бросил на пол гравировальные пластины.

– Спасибо! – сказал мистер Гордонс и пошел прочь.

Несмотря на повреждение правой стороны тела, шаги его были ровными и уверенными. Римо вскочил на ноги и рванулся было вслед, намереваясь отплатить за рану в плече. Сейчас он схватит белокурую голову и оторвет се от туловища. Однако Чиун оказался проворнее: споткнувшись о подставленную ногу, Римо грохнулся на пол и закувыркался, глухо застонав от боли в плече.

Чиун быстро забежал вперед и встал перед Римо, загораживая от него мистера Гордонса, который уже выходил из посадочного зала в центральный зал ожидания.

– Зачем ты это сделал? Он же был у меня в руках! В руках! – в бешенстве крикнул Римо.

– Уходим. Нужно срочно перевязать твою рану, дурачок.

– Ты позволил ему забрать программу! Теперь мы его больше никогда не увидим!

– Будем на это надеяться, – сказал Чиун и ощупал длинными чуткими пальцами мышцы плеча Римо. Оторвав от кимоно несколько полосок, он стянул плечо так, чтобы ограничить его подвижность, и отвел Римо к билетной кассе.

Там Мастер Синанджу поинтересовался, как попасть на самолете в такое место, где есть солнце и морская вода. Из мест, которые ему назвали, он выбрал ближайшее – остров Святого Томаса в гряде Виргинских островов, о котором Мастер Синанджу ранее не слыхал, так как он, наверное, открыт-то был совсем недавно, лет пятьсот, не более, тому назад.

Пластины, с помощью которых белые люди делают свои бумажные деньги, Чиун положил в бумажный пакет, купив специальные картинки, которые у белых называются марками и которыми оплачивается пересылка. Затем особой ручкой белого человека, которую не нужно макать в чернила и которой далеко до такой вещи, как кисточка для письма иероглифов, он сочинил послание императору Смиту:

"Дорогой господин Харолд Смит!

В течение многих лет Ваша империя прибегает к услугам Дома Синанджу, и все эти годы Ваша благодать снисходит на нашу ничтожную деревушку. Наши дети, неимущие и старики сыты и одеты, они спят в домах под крышами, которые сделаны из прочных материалов. Не бывало, чтобы империя Смита не выполнила своих обязательств. Своевременно и полностью оплачивала она золотом услуги Дома Синанджу, иначе деревня Синанджу вымерла бы от голода, так как земля там скалистая, а в холодных водах морского залива нет рыбы. Благодаря поддержке Мастеров Синанджу наши люди в течение веков, во-первых, имели пищу и, во-вторых, жили достойной жизнью.

Ваша империя точно выполняла заключенное более десяти лет назад соглашение. Выполнял его и Мастер Синанджу. По этому соглашению Мастер брался, как Вы помните, обучить искусству Синанджу обычного белого человека, дабы он не нуждался в оружии для выполнения своей работы. Молодой человек научился этому. Он научился этому в первый же год. Но он получил гораздо больше того, что было оплачено Вашим золотом. Он получил гораздо больше того, что можно купить за Ваше золото: он стал представителем Дома в большей степени, чем кто-либо, включая японцев и даже корейцев (о жителях деревни Синанджу речь не идет).

В его сердце поселилось солнце, и Вы ничего не заплатили за это. Он победил собственное тело, стал его господином и повелителем, и Вы ничего не заплатили за это. Он получил знание Синанджу в той полноте, которую только был в состоянии охватить. Вы ничего не заплатили за это, хотя Дом Синанджу никогда бы Вам этого и не продал: Синанджу не продается, продаются только его услуги.

Вот почему, с большим сожалением и благодарностью, Мастер считает себя обязанным известить Вас, что Дом Синанджу расторгает соглашение. Мы найдем в другом месте средства для существования деревни, так же как и для Римо и для меня самого.

Между прочим, поскольку Римо не просто белый человек, но еще и белый американец, то он, естественно, испытывает особые чувства привязанности к своей родине, и, если позднее Вам понадобятся его услуги, он отнесется к Вашему предложению с вниманием.

Посылаю Вам металлические предметы, которые были Вам нужны. Миссия окончена. Контракт расторгнут".

В конце послания Чиун начертал символ Синанджу – перевернутую трапецию с делящей ее по вертикали линией, что символизировало Дом и абсолютное превосходство. Этот знак заключал в себе имя и титул Мастера. Заклеив конверт с посланием Смиту, он вложил его в общий пакет, который, в свою очередь, тщательно упаковал в оберточную бумагу и наклеил марки. Посылка заняла свое место в одном из металлических ящиков, содержимое которых регулярно изымается и доставляется по адресам. Со времен Чингисхана человечество не знало столь хорошо организованной и надежно охраняемой почтовой службы. Очень нужная вещь! Для белых людей, конечно.

Вернувшись к скамейке, на которой ждал Римо, Чиун с удовлетворением отметил, что Римо так сбалансировал вес тела, чтобы здоровые мышцы брали на себя нагрузку поврежденных. Сообразительность и основывающаяся на полученных от учителя знаниях предприимчивость молодого человека зачастую не только радовала старого Мастера, но и вызывала у него чувство счастливого удовлетворения. Конечно, это удовлетворение не следовало выказывать: и так уже самонадеянность ученика была просто невыносима.

– Что ты там делал, папочка? Книгу, что ли, писал? Ты изрисовал чуть ли не весь блокнот! – сказал, завидя его, Римо.

– Я поведал императору Смиту о постигшей тебя неудаче, о ранении.

– Зачем? Все будет нормально.

Чиун нахмурился и покачал головой.

– Да, конечно. Я знаю это, и ты это знаешь, но император есть император, даже если он для тебя – директор или президент, или как ты их предпочитаешь называть. Но, независимо от достоинств убийцы-ассасина, если он ранен, то больше императору не нужен.

– И Смитти тоже?

– И ему. Это печально, сын мой. У раненого убийцы нет дома. Расположение императоров не беспредельно.

– Но я же часть его организации. Кроме Смита, я – единственный, кто знает, чем мы занимаемся.

– Ты получил сегодня один из тех печальных уроков, которые мы получаем, когда вырастаем и становимся умнее, – сказал Чиун. – Но не расстраивайся. Правда, императорам не свойственно любить таких, как мы, но верно и то, что на наши услуги всегда большой спрос. На них был спрос и в мирные годы Римской империи, и во времена правления сыновей Чингисхана, и в годы различных бурных исторических событий в мире, когда этот спрос неизмеримо возрастает. Не беспокойся. Того Рима давно уж нет, тех китайских династий – тоже, а Синанджу живет!

– Не могу поверить, чтобы мы были безразличны Смитти! – возразил Римо.

Чиун успокоил его, как мог. Молодой человек нуждался в отдыхе: приближалось время вылета. Эти перелеты только кажутся безвредными, а на самом деле они портят людям кровь не меньше, чем смена фаз Луны. Белые люди не понимают этого. Как и большинство желтокожих!

При посадке на самолет, который должен был менее чем за пять часов доставить их на остров Святого Томаса в аэропорт, названный в честь умершего императора Трумэна, Чиун заметил на одежде Римо металлическую кнопку.

Поскольку он не знал, что это такое, то не стал ее снимать. Вполне вероятно, что эту штуковину прицепил мистер Гордонс, с техникой которого не было знакомо ни одно из многих поколений Мастеров Синанджу и которому столь неразумно бросил вызов Римо. Ему это, конечно, простительно – он молод, еще и шестидесяти нет...

Римо не знал еще, что когда предстоит схватка с неизвестным, лучше понаблюдать со стороны и дождаться, когда неизвестное станет известным, то есть проявятся его слабые места, а следовательно – и то, как его можно победить. Римо не знал, что Мастер Синанджу рассчитывает на новые действия мистера Гордонса, и тогда им станут известны его приемы, как это было, например, с арабскими хашашинами, которые эффективно сочетали боевое искусство с фанатизмом. Когда один из предыдущих Мастеров Синанджу впервые столкнулся с хашашинами (они тогда еще только-только появились), то немедленно отказался от службы Исламабаду, стал работать в другом месте и год за годом ждал, наблюдал и изучал, пока не разобрался в их методах. А они, эти методы, были настолько хороши, что от них пошло и само слово «ассасин», то есть «убийца». Все, что узнал тот Мастер, он передал следующему Мастеру. Добавив к этому собственные наблюдения, второй Мастер, в свою очередь, передал познания о хашашинах преемнику и так далее. Из поколения в поколение Мастера наблюдали и выжидали, намеренно игнорируя богатый арабский рынок, хотя спрос на их услуги в этих странах был весьма велик. Понадобилось целых восемьдесят лет для того, чтобы в анналах Синанджу скопилась полная информация о том, как хашашины, используя гашиш, дурманили сознание своих последователей-фанатиков и как потом подбирали из их числа телохранителей, готовых умереть, чтобы попасть в рай.

Выяснив это, Дом Синанджу вновь предложил свои услуги исламским владыкам. Однажды ночью его люди выследили одурманенного гашишем воина из Дома хашашинов, подождали, пока появится наркотический дым, и затем перебили их всех до одного прямо в их пещерах. С хашашинами было навсегда покончено.

Та же участь ждет и мистера Гордонса. Если не в этом году, то в следующем. А если не в следующем, то наверняка в следующем за ним. Раньше или позже Чиун или Римо, или преемники Римо узнают о приемах и методах мистера Гордонса. Вот тогда Дом Синанджу вернется с предложением своих услуг правителям Америки.

Но не сейчас. Сейчас надо бежать, скрыться. Оставить этого Гордонса в покое на десять, двадцать или даже на сотню лет. Синанджу без работы не останется.

Чиун осмотрел то место, где была прикреплена кнопка, исследовал под ней кожу Римо и, убедившись, что она не повреждена и не оцарапана, снял кнопку и спрятал в кимоно для дальнейшего изучения. Вовсе не исключено, что она принадлежит Гордонсу, а если это так, то есть смысл приглядеться к ней повнимательнее.

В то самое время, когда их самолет, взревев, устремился ввысь, посылка Чиуна попала на сортировочный узел почтовой службы США, а затем, в соответствии с указанным адресом, была доставлена в санаторий Фолкрофт, в местечке Раи, штат Нью-Йорк.

Любой из сотен работавших в этом заведении техников-электронщиков мог бы подсказать Мастеру Синанджу, что если он хочет избавиться от человека, который оставил эту металлическую кнопочку, то лучше подарить ее первому встречному.

При условии, что этот встречный направляется в противоположную сторону света.

Глава 4

Моррису (или просто Мо) Алштайну принадлежал единственный во всем южном Чикаго бар, который приносил одни убытки. В 60-х годах Мо приобрел неказистую местечковую таверну, ежегодно приносившую владельцу добрых сорок тысяч долларов дохода, плюс от сорока до пятидесяти тысяч дополнительных поступлений от таких необлагаемых налогами источников, как букмекерство и ростовщичество.

Нанятые Мо Алштайном рабочие содрали со стен тронутые гнилью деревянные панели, убрав труху, оборудовали элегантный бар из красного дерева, установили скрытое освещение, перестроили туалеты и убрали часть простенков, чтобы клиентам было просторнее. В залах поменяли обои, настелили паркет, поставили красивые столики, соорудили сцену. С помощью импресарио и молодого темпераментного конферансье Алштайн ухитрился перевернуть вверх дном картину былого финансового благополучия. Первоначальный убыток составил двести сорок семь тысяч долларов. Правда, в следующем году эта цифра уменьшилась до сорока тысяч, но с тех пор не менялась. Некоторые объясняли эти убытки переменами: потеряв традиционных завсегдатаев бывшей таверны, Алштайн не смог заменить их другими клиентами. Так во всяком случае выглядело формальное объяснение, предназначавшееся для широкой публики.

Среди близких друзей, умеющих держать язык за зубами, бытовала другая точка зрения: убытки Мо являлись следствием некоторых его, если можно так выразиться, необычных привычек. Мо любил оружие, и в ресторане «Источники Эльдорадо» (новое название бывшего «Муррея») был устроен тир, где он практиковался в стрельбе каждый божий день, и все было бы ничего, не вздумай он расширить рамки тира и включить в него сцену ресторанного зала. Стрельба из пистолета вошла в программу представления. Чтобы продемонстрировать свое искусство, он отстреливал у посетительниц серьги и вышибал пулями рюмки из рук кавалеров. Даже южная сторона Чикаго не могла похвастать настолько фанатичной привязанностью клиентуры к определенным ресторанам, и, хотя Мо «никогда, черт побери, никого еще не задел», число посетителей резко сократилось.

К счастью для Мо, у него была еще одна профессия, что давало возможность компенсировать убытки, которые приносил его шикарный ресторан.

Именно об этом и желал побеседовать с Алштайном некий мистер Гордонс.

– Я вас не знаю, – сказал Мо вежливо улыбающемуся мужчине с гладко зачесанными волосами песочного цвета. Его правая рука хотя и двигалась вроде бы нормально, но почему-то казалась немного короче левой.

– Меня зовут мистер Гордонс, и я сожалею, что не могу предложить вам выпить, но это – ваше заведение, а потому именно вам надлежит предложить мне выпивку.

– Ладно, что вы хотите?

– Спасибо, я не пью. Я хочу, чтобы вы попытались кое-кого убить из вашего пистолета.

– Вы что, не в своем уме?

По сравнению с посетителем Мо был худощавее и пониже ростом, с пронзительным взглядом голубых глаз. Этим глазам не понравилась невыразительная физиономия клиента, но дело было не в этом: не в обычаях Мо было принимать такого рода предложения от первого встречного.

– Я не понимаю, что означает выражение «не в своем уме», – сказал мистер Гордонс.

– Во-первых, я никого не убиваю. Во-вторых, если бы даже и убивал, то не стал бы этого делать для первого попавшегося незнакомца. Ну, а в-третьих, кто вы такой, черт бы вас побрал?

– Я не вполне уверен, что вы используете адекватные выражения. Думаю, что вы говорите так для того, чтобы обезопасить себя, а не потому, что именно это имеете в виду. Я уже убедился, что так поступают почти все люди. Пожалуйста, не обижайтесь – те, кому я раньше говорил об этом, часто обижались. У меня для вас есть то, чего вы хотите.

– Я хочу, чтобы вы убрались отсюда, пока еще в состоянии ходить, – огрызнулся Алштайн.

– Сделаем по-другому, – сказал мистер Гордонс и, вынув из кармана пиджака пачку из пятидесяти новеньких стодолларовых банкнот, положил ее перед Мо на стол.

Затем положил сверху вторую пачку, такую же. Потом третью и четвертую.

И пятую. Мо удивился, как это с полными карманами денег пиджак этого человека совсем не топорщился. Долларовый штабель тем временем вырос до десяти пачек. Мистер Гордонс начал выкладывать второй, такой же по высоте.

– Это сто кусков, – сказал Мо Алштайн. – Целых сто кусков! Никогда еще мне за... э-э услуги не предлагали таких денег. – Я полагал, что вы так подумаете.

– Ни один из клиентов не предлагал за то, чтобы кого-нибудь пристукнуть, такие бабки.

– И это не фальшивые деньги, – кивнул на пачки мистер Гордонс. Обратите внимание на шелковистость бумаги, на линии гравировки вокруг лица Франклина, на четкость номеров серий и на то, что все номера разные.

– Да, настоящие, – подтвердил Мо Алштайн. – Но я не могу вот так, сразу, все бросить и приступить к делу. Пристрелить «капо мафиози» не так-то просто. Сперва надо понадежнее пристроить часть деньжат.

– Нет, это не та привычная для вас работа, когда вы помогаете разобраться между собой различным преступным кланам определенной этнической группы. Я вам плачу просто за убивание.

– За убийство, – поправил его Мо.

– Благодарю вас. За убийство. Я запомню, – сказал мистер Гордонс. – Убийство будет простым: я покажу вам, где находится тот, кого вам предстоит убить.

Мо Алштайн изумленно вскинул голову.

– За что же вы мне платите, если тоже будете там? Я думал, что весь смысл убийства по контракту как раз в том и состоит, чтобы в тот момент заказчика там не было! Или вы хотите посмотреть, как этот парень будет мучиться?

– Нет. Я просто хочу видеть, что вы его убили. Их там двое. Оба очень интересные люди. Особенно желтокожий старик. Его движения естественны и вполне обычны, и тем не менее гораздо более эффективны, чем движения других людей. За ним я хочу понаблюдать. Но я не смогу внимательно наблюдать за ним, если в то же самое время буду занят другим делом.

– А, так, значит, два убийства! – воскликнул Мо. – Но это будет стоить дороже.

– Я заплачу дороже.

Мо пожал плечами:

– Дело хозяйское, деньги-то ваши.

– Нет, теперь это ваши деньги, – возразил мистер Гордонс и подвинул банкноты ближе к Мо Алштайну.

– Когда их нужно прикончить?

– Вскоре. Но сначала мне нужно найти других.

– Других?

– С нами будут и другие люди. Мне нужно их найти.

– Минуточку. – Мо отодвинулся. – Я ничего не имею против, если будете присутствовать вы: перед законом вы так же виновны, как и я, если не больше. Я только выполняю контракт, а вам, я уверен, обломится пожизненное заключение. На ваш счет я спокоен. Но посторонние? Зачем мне свидетели? Да и вам тоже? Понимаете?

– Понимаю, – сказал мистер Гордонс. – Но это будут не просто свидетели, их я тоже нанимаю.

– Я не нуждаюсь в помощи. Вот еще! Можете убедиться, какой я стрелок, – обиженно пробормотал Мо и велел бармену взять в руку бокал.

Бармен – пожилой, лысеющий негр, к которому в эти часы редко кто, кроме хозяина, обращался, – стоял за стойкой с газетой «Чикаго трибюн» в руках, глубоко погрузившись в дебри кроссворда. Он вздрогнул и оторвался от своего занятия.

– Нет, лучше два бокала, – передумал Алштайн.

– Я пас, – сказал негр.

Правая рука Алштайна юркнула под пиджак и вынырнула на свет божий с изрыгнувшим пламя и грохот револьвером «Магнум-357». Сверкающее хромом чудовище напоминало небольшую пушку. Звук выстрела был сродни грохоту обрушившейся крыши. Тяжелая пуля разнесла полку с бокалами и большое зеркало над головой бармена. Осколки разлетелись по паркету, сверкая, словно капельки росы под утренним солнцем.

Бармен спрятался под стойку, выставив удерживаемый кончиками пальцев бокал для шампанского на длинной ножке.

Грянул выстрел. Со стены сорвался фанерный задник бывшего зеркала. В дрожащих пальцах бармена осталась только ножка бокала.

– Видите, мне не нужна помощь, – сказал Мо Алштайн и, обернувшись к стойке, крикнул:

– Можешь вылезать, Вилли!

– Я – не Вилли, – донесся голос из-под стойки, – Вилли уволился.

– Когда? – обиженно спросил Алштайн.

– В тот день, когда вы заказали новое зеркало. То самое, что лежит сейчас на полу.

– Чего это он?

– Некоторым не нравится, когда в них стреляют, мистер Алштайн.

– Я ни разу не попал в того, в кого не собирался попасть. Ни разу, черт возьми! Вы, антисемиты, все одинаковы, – проворчал Мо Алштайн и доверительно сообщил мистеру Гордонсу, что речь идет о воинствующем антисемитизме, который подорвал его ресторанный бизнес.

– Люди могут чувствовать себя в опасности, даже если им и не причинили боли, – сказал мистер Гордонс.

– Чепуха, – заявил Мо Алштайн, – антисемит есть антисемит. А вы не еврей? Нет, вы не похожи на еврея.

– Нет, не похож, – подтвердил мистер Гордонс.

– Вы БАСП?

– Что это?

– Белый англосакс, протестант.

– Нет.

– Поляк?

– Нет.

– Немец?

– Нет.

– Грек?

– Нет.

– Тогда кто же?

– Человеческое существо.

– Это и так понятно. Но какое конкретно?

– Творческое, – гордо ответил мистер Гордонс.

– Среди моих друзей тоже есть творческие работники, – сказал Мо Алштайн и задумался: а не связан ли антисемитизм с творчеством? И как может быть, чтобы с виду образованный человек, изъясняющийся по-английски без всякого акцента, не знал такого простого и общеизвестного сокращения, как БАСП.

Но теперь мистер Гордонс уже знал значение этого термина. Более того, он его никогда не забудет, заложив в раздел памяти, касающийся языковых особенностей английского языка, которыми американцы обозначали границы этнических групп и иногда использовали в социальных взаимоотношениях для обособления и демонстрации своей исключительности. В общем, это была активная переменная без реальной константы, заключил мистер Гордонс.

Следующим, с кем он встретился в тот день, был сержант морской пехоты Соединенных Штатов, работавший в пункте набора добровольцев, расположенном в центральной части Чикаго. Сержант был одет в синюю форму морского пехотинца, с красным, потным и одутловатым от неумеренного потребления спиртного лицом.

– Вы умеете пользоваться огнеметом? – спросил мистер Гордонс.

– Вы тоже научитесь, если станете морским пехотинцем. Сколько вам лет?

– Что вы имеете в виду?

– Когда вы родились?

– Теперь я понимаю. Я, наверное, выгляжу старше одного года?

– Вы выглядите на двадцать девять. Точно – вам двадцать девять лет. Это – отличный возраст, – сказал сержант, еще не заполнивший квоту рекрутов, которую он мог заполнить только из числа добровольцев не старше сорока.

– Да, двадцать девять, – согласился мистер Гордонс, и сержант, которому он показался туповатым, настоял на том, чтобы новобранец прошел стандартный тест на уровень умственных способностей.

То, что произошло дальше, так потрясло сержанта, что он долго сидел с отвисшей челюстью и широко открытыми глазами. Это, возможно, и сыграло роль в том, что он так легко согласился на последовавшее за сим предложение.

На глазах у сержанта этот парень молниеносно заполнил все анкеты, безостановочно, кажется, даже не читая вопросов, а сам при этом продолжал расспрашивать сержанта о его умении обращаться с огнеметом. И что самое удивительное, все ответы оказались правильными, за исключением одного, в котором требовалось опознать некоторые простейшие предметы. Сумма полученных очков была самой высокой из всех, которые когда-либо видел сержант. Еще никто и никогда не заполнял эти анкеты так быстро и вместе с тем столь аккуратно.

– Вы не ответили на один вопрос, – подытожил результат теста сержант.

– Да. Я не знаком с этими инструментами, так как никогда не видел их раньше.

– Ну, вот это, например, – обычный шприц для смазки.

– А, для смазки? Да. В мире много механизмов и машин, таких, например, как автомобили, в которых есть трущиеся поверхности, а, значит, для уменьшения трения имеется необходимость в использовании машинного масла или смазки. Смазка – это антифрикционное вещество, правильно?

– Ну да, – сказал сержант. – Вы, я вижу, знаете все, кроме того, что такое масляный шприц для смазки.

– Да. И теперь я чувствую себя в большей безопасности, потому что смог догадаться, для чего могут использоваться масляные шприцы. Неделю назад я не мог. А теперь могу. Скажите, вам никогда не хотелось разбогатеть и распрощаться с Питульскими морскими пехотинцами?

– Питульский – это моя фамилия, – сказал сержант Питульский. – Тут не название моей части, а моя фамилия.

И сержант постучал пальцем по черной пластиковой пластинке с белыми буквами, приколотой над правым карманом его рубашки.

– Ах, да... фамилия. Ну, что ж, ничто не совершенно. Так не хотите ли разбогатеть? – снова спросил мистер Гордонс, и, не успев толком поразмыслить, сержант Питульский согласился встретиться с ним завтра вечером в ресторане «Источники Эльдорадо», которым владеет Мо Алштайн. Да, он, конечно, захватит с собой огнемет. Полная гарантия! Ему ужасно хотелось, чтобы огнемет был и сейчас при нем, чтобы защитить «это самое» – то, что мистер Гордонс только что выложил перед ним в виде двух штабелей. Сержант Питульский быстро смахнул пачки денег в верхний ящик письменного стола и запер на ключ. Он был настолько ошарашен, что ему пришел в голову лишь один довольно нелепый вопрос: почему мистер Гордонс, войдя, извинился, что не может ничего предложить ему выпить?

– Но ведь так положено делать при встрече, не так ли?

– Нет, не обязательно, – ответил Питульский.

– А когда это лучше делать?

– Когда кто-то приходит к вам домой или в контору, если в вашем офисе принято подавать алкоголь.

– Понятно. А что говорят в таких случаях?

– "Привет" вполне достаточно.

Через час и семь минут мистер Гордонс входил в магазин спорттоваров в одном из кварталов Чикаго. На стенах были развешаны черные резиновые костюмы для подводного плавания и ярко-оранжевые баллоны со сжатым воздухом. За стойкой стояли ружья для подводной охоты. В стеклянном ящике лежали маски.

– Чем могу быть вам полезен? – спросил продавец.

– "Привет" вполне достаточно, – поздоровался мистер Гордонс...

Двадцатью минутами позже продавец решительно воспользовался возможностью разбогатеть. Такой шанс представляется раз в жизни. Собственно говоря, он был уже богат, когда, несколько позже, заявил владельцу магазина, что тот «подонок и кретин, не умеющий отличить продаваемый товар от продукции прямой кишки». Перед тем как появиться на следующий вечер в ресторане «Источники Эльдорадо» на южной стороне Чикаго, он разместил капитал в десяти разных банках под десятью фамилиями, так как не без основания опасался, что при виде ста тысяч долларов наличными у любого клерка могут возникнуть нежелательные вопросы.

Экс-продавца звали Роберт Джеллико. Он еле дотащился до «Эльдорадо», изнемогая под тяжестью резиновых костюмов, стальных баллонов и трех гарпунных ружей: так и не сумев остановить свой выбор на одном, он прихватил все три. Сомнения его были вполне объяснимы: до сих пор он стрелял только в рыбу.

Мистер Гордонс и двое других сидели за столиком. Тишину пустого бара нарушало лишь слабое гудение кондиционера.

Вид зала удивил Джеллико. "Странно, – подумал он, – кто-то не пожалел ухлопать уйму денег на интерьер, а стенка позади бара из простой фанеры.

Кстати, на этом месте отлично смотрелось бы большое зеркало".

– У меня вопрос, – сказал сержант Питульский, на этот раз облаченный в зеленый костюм, белую рубашку и синий галстук. – Каким образом мы пронесем это через таможню? – Он похлопал по окрашенному в цвет хаки сдвоенному баку огнемета.

– И это, – сказал Мо Алштайн, похлопав по висящей под мышкой кобуре револьвера.

– Со снаряжением для подводного плавания не будет никаких проблем, сказал Джеллико. – Многие везут его с собой в отпуск. И я брал. Много раз.

– У вас с собой не будет всех этих вещей, – сказал мистер Гордонс, в их нынешнем виде.

– Но мой револьвер особый, – заупрямился Алштайн, – и другого мне не надо.