Текст книги "Детские игры"

– Наверное, нет.

– Какой ужасный поступок совершил этот генерал! – вздохнул Чиун. – Кто-то прочтет это и поверит.

Римо и Чиун покинули станцию метро и вышли на противоположную сторону улицы.

– Дело принимает серьезный оборот, – молвил Римо.

– Когда дела принимают серьезный оборот, к ним надо относиться серьезно.

– Что? – переспросил Римо, складывая газету.

– Что-то в этом роде сказал однажды ваш президент.

– А-а... В общем, мы попали в переплет. Дрянной генералишка нас засветил. Теперь на нас откроется форменная охота.

– Не беспокойся. Меня никто не узнает. Разве этот портрет хоть немного похож на меня?

– А я?

– У тебя тем более не будет проблем, – заверил его Чиун.

– Это почему же?

– Потому что все белые на одно лицо. Тебя не отличишь от других.

Глава 10

– Вы замечательно работаете, Смитти! Вам не приходила в голову мысль ходатайствовать о преждевременном выходе на пенсию?

– Слушайте, Римо...

– Нет, это выслушайте! Вчера на нас ополчается министерство юстиции, сегодня какой-то генерал... Нас весь вечер показывают по телевизору и песочат в газетах. Того и гляди, пригласят в шоу Дэвида Саскинда. И вы советуете мне не беспокоиться? Что это на вас нашло?

– Портрет не имеет с вами ничего общего, – сказал Смит. – Откровенно говоря, я просчитался, Я не предполагал, что генерал Хапт перейдет в контрнаступление.

– В общем, у меня для вас новость генерал Хапт сильно меня огорчил. Теперь мне придется огорчить его. При первом же удобном случае.

– Всему свое время, – ласково ответил Смит. – Сейчас главное – дети. Вы что-нибудь выяснили?

– Уорнер Пелл. Это была его идея.

– Тогда почему его прикончил его же собственный подручный? – поинтересовался Смит.

– В делах Пелла была замешана женщина – Сашур Кауфперсон. Когда запахло жареным, он собрался ею прикрыться, вот она и надоумила одного из мальчуганов заткнуть ему рот.

– Что еще за фамилия – Кауфперсон?

– С одним "н".

– Я не об этом. Мне никогда не приходилось слышать фамилию Кауфперсон.

– Раньше она была Кауфманн. Ее муж – один из уничтоженных свидетелей.

– Где она сейчас?

– Она у меня под замком. Об этом можете не беспокоиться.

– Ладно, – сказал Смит. – Оставайтесь на месте. Я с вами свяжусь.

– Можете написать то, что хотите нам передать, на рекламных щитах, – буркнул Римо. – Теперь о нас все знают, так чего соблюдать секретность?

– Я позвоню, – холодно заключил Смит и повесил трубку.

Римо бросил телефонный аппарат в мусорную корзину и повернулся к Чиуну, который разворачивал в центре комнаты свою спальную циновку.

– Римо, убери, пожалуйста, отсюда эту кушетку.

– Она тебе не мешает. Тут достаточно места для целого кукурузного поля.

– Она мешает мне думать, – сказал Чиун. – Убери ее.

– Сам убери. Не желаю заниматься тяжелым ручным трудом.

– Погоди. Разве в соответствии с распоряжением императора Смита мы не являемся равноправными партнерами?

– Да не император он, Чиун! В тысячный раз тебе повторяю!

– Дом Синанджу много веков работал на императоров. Раз он нас нанимает, значит, он – император. – Довольный собственной логикой, Чиун повторил вопрос: – Разве мы не равноправные партнеры?

– Не понимаю, почему наше равноправие налагает на меня обязанность двигать мебель?

– Все поровну, – объяснил Чиун. – Я стелю себе постель – это моя часть работы, а ты двигаешь мебель – это твоя часть работы.

– Прекрасно, И впрямь поровну: ты ложишься спать, а я двигаю мебель. Ну что ж. У тебя не найдется пианино, чтобы я снес его вниз?

Он нагнулся к кушетке и, положив руки на подлокотник, подвигал ее туда-сюда, чтобы примериться к ее тяжести.

– Двигай мебель! Узнавай, кто убийца! Вынюхивай, кто стоит за спиной у детей!.. А они тем временем знай показывают меня по телевизору! Выгребай мусор, избавляйся от трупов... Должен признаться, что я сыт всем этим по горло.

Он надавил на подлокотник обеими руками, причем правой ладонью – сильнее, чем левой. Кушетка встала на попа, и Римо подтолкнул ее. Кушетка отъехала в сторону на двух ножках, подобно яхте, разрезающей волну. На пути ей встретился стул; Римо усилил нажим правой ладонью, и кровать объехала стул. Приближаясь к стене, кровать замедлила движение, передние ножки опустились и коснулись пола. До стены остался ровно один дюйм. Стена и кушетка могли служить наглядной демонстрацией явления параллельности.

– Тебе бы только играть в игры! – сказал Чиун, расправляя циновку.

– Двигать мебель – никакая не игра, – ответил Римо. – Впредь будешь двигать кушетки самостоятельно.

– Непременно! Впредь я сам буду двигать кушетки. А ты будешь заниматься стульями. Равноправие так равноправие. Кстати, убери-ка вот этот стул. Он...

– Знаю, он мешает тебе мыслить.

Римо поднял стул и швырнул его в противоположный конец комнаты. Стул благополучно приземлился на спинку кровати.

– Ты, Смитти, эта работа – деваться от вас некуда.

– Вот и славно. Неудовлетворенность своей участью – свидетельство возмужания. Ты больше не ребенок, Римо. Подумать только! – Чиун неожиданно возликовал, – В один прекрасный день из безмозглого, своевольного, никчемного дитяти ты превращаешься...

– Интересно, в кого?

– В безмозглого, своевольного, никчемного взрослого. Некоторые недостатки не изживаются даже с возрастом. – Чиун хихикнул, довольный собой, и растянулся на циновке. – Не изживаются даже с возрастом!

Римо оглядел гостиничный номер, увидел телефон в мусорной корзине и водворил его на место.

– Я повесил телефон обратно на крючок, – сообщил он.

– Меня не интересует, что ты делаешь со своими игрушками, – отозвался Чиун.

– Смит должен позвонить. Не исключено, что это произойдет поздно.

– Скажешь ему, что я сплю.

– Он будет звонить мне, а не тебе. Но не потревожит ли тебя звонок?

– Не потревожит, если я этого не захочу.

– Х-р-р-р-р, – пророкотал Римо, вспомнив о том, что Чиун имеет обыкновение храпеть.

– Г-р-р-р-р! – послышалось с циновки. Чиун уже храпел.

Римо поставил регулятор звонка на максимум и пожалел, что нельзя сделать его еще громче.

– Г-р-р-р-р!

Римо улегся на кушетку, засунув голову под стул.

– Г-р-р-р-р-р-р!

Храп Чиуна раскатывался по всему номеру. Даже жалюзи на окне пришли в движение, как язычки охрипшего саксофона.

Телефон зазвонил так пронзительно и надсадно, что Римо подпрыгнул на кушетке, мигом пробудившись от сна.

– Г-р-р-р-р, – невозмутимо храпел Чиун.

Дзынь-дзынь-дзынь! – самозабвенно трещал телефон. Все вместе напоминало фугу для звонка и аденоидов. Впрочем, победа осталась за Чиуном. Римо снял трубку.

– Теперь все в порядке. Жены нет дома.

– Это ты, Римо?

– Конечно, а кто же еще?

– С Уорнером Пеллом у тебя вышла осечка, – сообщил Смит.

– То есть как это?

– Во главе операции стоял не он.

– Почему?

– Его состояние не превышало девятнадцати тысяч долларов. Маловато для человека, стоящего во главе этой адской машины. Тот должен был ворочать миллионами.

– Но как?.. – Римо осекся. Он понял, как Смиту удалось это установить. Компьютеры, входящие и исходящие, слежка, накладные, изучение денежных перечислений, досье на каждого, кто осмеливается дышать, – вот как Смит знает все. Если он вычеркивает Уорнера Пелла, значит, у него есть для этого основания.

Новая заноза в заднице!

– Что теперь? – спросил Римо.

– Полагаю, вам следует вернуться к этой Кауфперсон и побольше из нее вытянуть. Возможно, она знает, на кого работал Пелл. Помните, у этого человека должны быть связи в Министерстве юстиции, иначе они бы не пронюхали, где спрятаны свидетели.

– Хорошо, – сказал Римо. – А теперь выслушайте меня. Когда я брался за эту работу, меня не предупреждали, что придется выполнять роль ищейки. Я думал, что буду работать по своей специальности: раз-два – и готово. Выступать в роли ищейки мне не улыбается. Даже в те времена, когда я был жив, мне не нравилось ремесло детектива.

– Прошу вас, Римо, мы на линии открытой связи!

– Плевать. Я устал от заданий не по профилю. Вы используете меня как телохранителя, посыльного, детектива – мы так не договаривались. Раз вам понадобился сыщик, наймите сыщика.

– Хорошие сыщики дорого стоят, а вы обходитесь нам задарма! – сказал Смит и повесил трубку, прежде чем Римо успел разобраться, было ли это сказано всерьез или в порыве легкомысленного азарта.

Римо тоже повесил трубку и поклялся, что завтра же купит себе новый гардероб. Он выбросит всю свою одежду и накупит новой, да столько, чтобы можно было нарядить всех нью-йоркцев голландского происхождения, а счета перешлет Смиту.

Эта перспектива доставила ему целых шестьдесят веселых секунд, пока он не вспомнил, что проделал нечто подобное всего неделю назад.

– Г-р-р-р-р...

Оглушительный храп Чиуна не улучшил ему настроение.

Римо схватил трубку и позвонил ночному дежурному.

– Дежурный слушает.

– Алло, говорит мистер Максвелл из четыреста пятьдесят третьего номера. Не могли бы вы оказать мне услугу?

– Конечно, сэр, постараюсь:

– Вы заступили на всю ночь?

– Да, сэр.

– Чудесно. Я попрошу вас каждый час набирать мой номер. После трех звонков кладите трубку. Ответа не ждите.

– Но...

– Понимаете, я корплю над одним очень важным проектом, и мне нельзя отключаться, а я боюсь, что не выдержу и задремлю.

– Понимаю, сэр. Все будет исполнено в лучшем виде.

– Прекрасно. Утром я вас отблагодарю.

– Когда начинать?

– Сейчас без десяти двенадцать. Начинайте прямо с полуночи, а потом каждый час. Идет? По три звонка.

– Договорились. Желаю удачи, сэр.

– Удачи?..

– Ну, с вашим важным проектом.

– А, ну да. Спасибо.

Римо сменил рубашку и, выходя, не до конца затворил за собой дверь.

– Г-р-р-р-р-р...

Дзынь-дзынь-дзынь... – затрезвонил телефон и замолк после третьего звонка. Римо прислушался. Храпа больше не было слышно.

Римо закрыл дверь и, насвистывая, зашагал по коридору. Как только жили люди во времена, когда еще не был изобретен телефон?

Сашур Кауфперсон сбежала из заточения. Дверь стенного шкафа была выломана снаружи каким-то предметом, возможно, ломом. Римо принялся шуровать в ящиках комода. Там не оказалось ничего интересного, если не считать трусиков с надписями, обозначающими дни недели, с мужскими именами, сердечками и непристойными рисунками, но Римо не питал пристрастия к подобного рода искусству. Трусиков здесь хранилось несколько дюжин.

Столь же малопродуктивным оказалось и обследование стенных шкафов. В карманах пальто и жакетов не было никаких записок, в сумочках – ничего такого, что могло бы дать хоть какую-нибудь информацию. Ноль!

– Почему эта женщина ничего не записывает? – пробормотал Римо и огляделся.

Часы показывали час ночи, следовательно, сейчас в номере его мотеля раздадутся три телефонных звонка.

– В следующий раз сам двигай свою кушетку, – проворчал Римо.

Телефон!

Под телефонным аппаратом обнаружилась записная книжка Сашур с именами и номерами телефонов. Одна запись показалась Римо любопытной: «Уолтер Уилкинс, музыкальный кабинет. Вечером в среду».

Была как раз среда, вернее, уже четверг, но это, возможно, не имело значения.

Справочная служба полиции подтвердила существование школы Уолтера Уилкинса, снабдила Римо адресом, однако предупредила, что заведение уже несколько лет закрыто.

Открыть парадное не составило труда, найти ночного сторожа оказалось еще проще. Ориентируясь по звукам раскатистого храпа, Римо спустился в подвал, где сторож спал посреди залитой светом комнаты на перенесенном из кафетерия столе, испещренном таким количеством неприличных надписей, что по ним можно было составить историю сексуальной жизни обитателей данного образовательного учреждения.

Римо несколько раз тряхнул сторожа за плечо, пытаясь его разбудить. Глаза сторожа в ужасе открылись. Однако стоило ему разглядеть Римо, как он облегченно вздохнул.

– Ой, я уже подумал, что явился мой начальник, – признался сторож хриплым со сна голосом и помотал головой, пытаясь стряхнуть с себя сон. – А вы кто такой? Как вы тут оказались?

– Я ищу мисс Кауфперсон.

Сторож задрал голову и прислушался.

– Она здесь. В музыкальном кабинете. Репетирует с детским хором. – Сторож взглянул на часы. – Черт, как поздно! Надо ей сказать.

– Не беспокойся, приятель. Я сейчас схожу наверх, напомню ей, что пора и честь знать.

С этими словами Римо зашагал прочь.

– Эй! Ты так и не сказал, кто ты такой! Как ты сюда попал?

– Меня впустила мисс Кауфперсон, – ответил Римо, что не соответствовало не только действительности, но и элементарной логике.

Однако сторож был слишком утомлен, чтобы вникать в подобные тонкости. Римо не успел покинуть подвал, как услышал блаженное храпение.

Он направился наверх по неосвещенной лестнице. Ступая по шершавым ступеням в кожаных туфлях на тонкой подошве, он испытывал знакомое чувство. Сколько лет он поднимался по таким же ступеням в таком же ветхом доме! Сиротский приют почти не отличался от этой школы, и Римо вспомнил, как ненавидел его.

Каждый раз, спускаясь по лестнице, он старался прыгнуть на самый край тяжелых ступеней, безуспешно пытаясь их расколоть. По ночам он замирал на металлической койке в похожей на казарму палате, битком набитой воспитанниками, и думал о том, как ненавидит приют, воспитательниц-монахинь и каждую ступеньку лестницы, столь же неподатливую, как сама жизнь.

Что бы ни думал по этому поводу Чиун, с тех пор он изменился. Теперь он мог бы раздробить эти ступени в мелкую пыль – стоило только захотеть. Но у него уже не было такого желания. Теперь ступени не имели для него значения.

Чем меньшее расстояние отделяло его от третьего этажа, тем громче становилось пение. Это была одна из популярных песенок пятидесятых: солист высоким, как у кастрата, голосом вел основную мелодию, которой вторил хор, и все это вместе напоминало ритмичную вибрацию холодильника; хор повторял одно и то же слово – чаще всего это было женское имя.

«Тельма, Тельма, Тельма, Тельма...» – доносилось из класса. В следующий раз это наверняка будет «Бренда, Бренда, Бренда, Бренда». Римо порадовался, что мода на эти песенки кончилась до того, как их авторы успели перебрать все женские имена.

Он остановился в коридоре перед дверью, из-за которой слышалось пение. Стекла в двери были замазаны черной краской, поэтому Римо не мог заглянуть внутрь, но тем не менее был вынужден признать, что ребятишки поют отменно. Их исполнение ничем не уступало любой из сорока лучших пластинок его юности.

Римо открыл дверь. Он недаром вспомнил о сорока лучших пластинках своей юности. Одна из них крутилась на небольшом стереопроигрывателе в глубине класса; стопка других пластинок лежала наготове, чтобы автоматически заменять отыгравшую.

У доски стояла Сашур Кауфперсон. На ней была кожаная юбка и кожаный жилет поверх ярко-розовой блузки. В руке она сжимала указку. Доска была густо исписана мелом. Тренированный глаз Римо тотчас же выхватил из этой писанины несколько фраз, названий штатов, а также словосочетание «максимальный срок». Большими буквами были выведены слова «ОБУЧЕНИЕ», «ИСПОЛНИТЕЛЬНОСТЬ», «МОЛЧАНИЕ». Слово «МОЛЧАНИЕ» было жирно подчеркнуто.

За партами сидело десять мальчиков. Самому младшему на вид было лет восемь, самому старшему – тринадцать.

Когда Римо вошел, все головы дружно повернулись к нему. Десять детских голов. Десять мальчишеских лиц. Римо невольно содрогнулся: на этих лицах было написано выражение крайнего цинизма, в глазах не было ни единого проблеска человеческих чувств. Комната была прокурена до тошноты.

Мальчики переводили взгляд с Римо на Сашур.

– Что ты тут делаешь? – громко осведомилась она, стараясь перекричать голоса певцов, исступленно призывающих Тельму.

– Решил взглянуть, как у тебя дела. Поговорим?

– О чем нам говорить? О твоем поведении сегодня вечером? О том, как ты запер меня в шкафу?

– Скорее, о твоем поведении. О твоем вранье насчет Уорнера Пелла. Разве тебя не учили, что врать нехорошо?

– Учили. Именно поэтому я говорю тебе совершеннейшую правду: для тебя самого будет лучше, если ты уберешься отсюда.

– Прошу прощения, – молвил Римо.

Сашур чуть заметно кивнула. «Хористы» как по команде поднялись с мест и повернулись к Римо. Эти маленькие отвратительные чудовища ухмылялись, и Римо захотелось как следует их проучить. Отдубасить, надавать оплеух, а главное – отшлепать. Теперь он понимал, какие чувства обуревали монахинь в сиротском приюте.

Десяток рук слаженно потянулись к карманам штанишек, курточек, рубашек, чтобы извлечь оттуда небольшие пистолетики. Потом мальчики двинулись на Римо, медленно поднимая пистолетики, подобно малолетним зомби. Римо вспомнил, как застыл в лифте, когда в него стрелял Элвин, и поступил так, как подсказывал ему инстинкт: пустился наутек.

Свора бросилась вслед за ним, не издав ни звука, подобно вышедшим на охоту волкам, которые в такие моменты не скулят и не рычат, а только ускоряют бег.

Сашур Кауфперсон осталась у доски, наблюдая, как мальчишки выбегают из класса. Потом, взяв мокрую тряпку, она вытерла доску, высушила руки бумажным полотенцем и шагнула к надрывающемуся проигрывателю, чтобы выключить его. В классе воцарилась тишина, и она вздохнула.

Вздох получился горестный. Римо был настоящим мужчиной. Жаль, что ему придется умереть.

В коридоре послышались выстрелы. Бедный мистер Уинслоу! Так звали дрыхнущего в подвале сторожа. Ему и в голову не приходило, что творится в этой школе. Он знал одно: по случаю спевок Сашур Кауфперсон с религиозным постоянством приносила в подвал баночку пива, наливала половину ему и ждала, пока он выпьет свою порцию. Ему нравилось, что ему прислуживает эта образованная евреечка. Он ни разу не задавался вопросом, почему от этого пива его так быстро и так мощно начинает клонить в сон. Бедняга не подозревал, что в пиво подмешивается снотворное.

Нет, мистер Уинслоу не услышит выстрелов – это она знала наверняка.

Она надела жакет и направилась к двери, но по пути спохватилась. Вернувшись к доске, она взяла мелок и написала:

«Мальчики! Перед уходом не забудьте убрать за собой».

Она покидала класс в отменном настроении. Не годится, чтобы мальчики оставили изрешеченное пулями тело Римо на полу, где утром его может обнаружить Уинслоу, знающий, кто накануне находился в школе.

Закрывая за собой дверь, она снова глубоко вздохнула.

Римо свернул не туда и вместо того, чтобы попасть на лестницу, ведущую вниз, оказался на лестнице, ведущей на крышу. По привычке нащупывая подошвами шероховатости ступеней, он метнулся наверх.

За спиной у него послышался скрип открываемой двери. «Он наверху», – шепотом сказал один из мальчиков.

Лестничный пролет привел Римо к двери. Когда-то, когда здесь сновали ученики, дверь была снабжена штангой для открывания, но теперь ее давно уже оторвали, и дверь осталась запертой. Римо взялся за ручку замка, медленно повернул ее и снял со стальной двери с такой же легкостью, как снимают крышку с бутылочки кетчупа.

Крыша пахла свежим гудроном, на липкой поверхности которого выступали мелкие камешки. Ограждением служила стенка высотой в три фута. В небе не было ни луны, ни звезд, и на крыше было темно, как в чернильнице; здесь было совершенно пусто, если не считать широкой изогнутой трубы от давно вышедшей из строя вентиляционной системы.

Если спрятаться за трубой, то именно туда преследователи заглянут в первую очередь. Однако Римо спрятался за трубой. Мальчики выбрались на крышу, и он услышал их шепот.

– Эй, – прошипел один, – он наверняка вон за той трубой. Осторожнее! Не дайте ему отнять у вас пистолеты.

Римо высунулся из-за трубы. В этот самый момент на крышу хлынул поток яркого света. Наверное, кто-то из мальчишек нашел за дверью выключатель. Когда дверь с лязгом захлопнулась, свет исчез.

Стоя за трубой, Римо прислушивался к шарканью ног приближающихся к нему преследователей. Судя по всему, они разбились на две группы, чтобы окружить трубу с обеих сторон.

Стараясь ступать неслышно, Римо стал пятиться к дальнему краю крыши. Почувствовав спиной перила ограждения, он бесшумно скользнул вправо, оставаясь тенью в сонме прочих ночных теней, добрался до угла, а затем метнулся к центру крыши, где была дверь, сулившая спасение.

Когда до двери оставалось не больше фута, из темноты послышались голоса:

– Куда он делся? Осторожнее, Чарли, его здесь нет.

Дверь никто не сторожил. Римо приоткрыл ее и шмыгнул на лестницу, готовясь бежать вниз. Но в середине лестничного пролета его поджидал мальчишка лет девяти.

– Видно, ты и есть Чарли? – спросил Римо.

– Руки вверх! – скомандовал Чарли, целясь Римо в живот.

Пистолет был мелкокалиберный. Получив одну такую пулю в живот, Римо, пожалуй, сумел бы спастись. Однако полный барабан превратит его в решето! При мысли об этом, при одной только мысли о том, что его прикончит девятилетний сопляк, Римо почувствовал не столько уныние, сколько гнев. Он сделал плавный разворот, и мальчишка скосил глаза влево, куда вроде бы переместилось туловище Римо. Однако Римо уже успел проскочить справа от него, одним махом преодолев несколько ступенек, хотя казалось, что он вовсе не торопится. Через мгновение он накинулся на пакостника сзади. Вырвав у него пистолет, Римо поднял мальчишку и зажал под мышкой.

Мальчишка вскрикнул. Римо засунул пистолет себе за пояс и отвесил ему увесистый подзатыльник, из-за чего крик перешел в визг.

Римо замер. Он ударил ребенка! Чувство, не позволявшее ему поднять руку на ребенка, теперь улетучилось без следа. Подобно псу, забавляющемуся с игрушкой, он отвесил Чарли еще пару подзатыльников.

Держа негодяя под мышкой, как полено, Римо опять взлетел вверх по лестнице, к двери, ведущей на крышу.

– Отпустите меня! Отпустите, или...

– Сейчас я снова дам тебе по башке, детка, – сказал Римо и осуществил угрозу.

Чарли заревел.

Римо втолкнул его в дверь. Чарли на лету сбил с ног троих сообщников, бежавших ему навстречу, и покатился вместе с ними по крыше. Римо пригнулся, проскользнул в дверь и захлопнул ее за собой, чтобы не дать никому возможности улизнуть.

Крыша снова утонула в темноте. Римо до предела расширил зрачки и обрел зрение в темноте. Его окружали мальчишки.

Одного из них он мимоходом ударил по лицу – и за пояс к нему перекочевал еще один пистолет.

– О, черт, больно!

– Вот и хорошо! – одобрил Римо. – А теперь?

Он отвесил парню еще одну оплеуху, потом развернулся, нанес другому удар под зад и завладел третьим пистолетом.

– Сукин сын! – зарычал обезоруженный боец десяти лет от роду.

– А ты, оказывается, грубиян! – укоризненно заметил Римо и врезал сквернослову по уху. – Чтобы никакой ругани в школе!

Мальчишки бегали по крыше, точно щенки в поисках куска мяса, который они чуяли, но не могли разглядеть. Они боялись стрелять из опасения попасть в своего.

Римо же двигался среди них, раздавая налево и направо пощечины, подзатыльники, оплеухи, шлепки и пинки, а заодно отбирая у них оружие.

– Этот гад отнял у меня пистолет!

– И у меня!

– У кого-нибудь остался пистолет?

– На тебе! Получи оплеуху!

– Что за выражение, бесстыдник! – прикрикнул Римо. – Я живо отправлю тебя в кабинет к директору!

– У кого остался пистолет? – В голосе кричавшего слышалось такое отчаяние, какое редко кому приходится испытать на одиннадцатом году жизни.

– У меня, – откликнулся Римо. – Все ваши игрушки у меня.

– Я сваливаю. Ну ее в задницу, эту Кауфперсон! Пусть сама делает эту грязную работу.

– Не подходить к двери, пока я выбрасываю ваши хлопушки! – предупредил Римо.

Самый взрослый из парней, тринадцатилетний балбес, кинулся к двери и дернул ручку. В следующий момент он уже сидел на гудроне, чувствуя, как острые камешки впиваются ему в мягкое место.

– Я же предупреждал, чтобы никто не совался к двери, – с укором молвил Римо. – И не вздумайте тянуться к пугачам! С играми покончено!

Римо сорвал решетку с вентиляционной шахты и швырнул в нее пистолеты. Они заскользили по наклонной поверхности, а потом один за другим полетели вниз. Римо не знал, куда именно ведет труба, но слух подсказывал ему, что пистолеты находятся на глубине в семнадцать с половиной футов.

За спиной у него послышался шепот. Шептуны полагали, что говорят достаточно тихо, чтобы Римо не разобрал ни слова.

– Дверь заклинило. Никак не открою...

– Тогда давайте на него набросимся!

– Ага! Только все сразу. И с размаху промеж ног!

Ребята толкались у двери, пока Римо шел к ним. Несмотря на темноту, теперь они различали его силуэт. Римо же видел их совершенно ясно, как средь бела дня.

– Всем хорошо видно? – спросил он. – Нет? Сейчас все устроим.

Мальчишки, стоявшие у самой двери, не почувствовали ничего, кроме движения воздуха перед своими носами. Затем они услышали звук удара и скрежет раздираемого металла; в следующее мгновение на крышу хлынул поток света – он проникал в дыру, проделанную Римо в стальной двери голой правой рукой.

– Ну вот, – бросил Римо, отступая на шаг назад, – так-то лучше. – Он улыбнулся, и его зубы блеснули, как кладбищенский мрамор.

Мальчишки стояли в молчаливом оцепенении, переводя взгляд с Римо на дыру в двери и обратно.

– Внимание, класс! – начал Римо, прикидывая, к каким средствам прибегла бы в подобной ситуации сестра Мэри-Элизабет в ньюаркском приюте. Скорее всего, не обошлось бы без ударов линейкой по рукам; Римо подозревал, что этот метод и сейчас сработал бы безупречно. Со времен сестры Мэри-Элизабет и ее казарменных методов воспитания минули десятилетия, общество в своем развитии ушло вперед на несколько световых лет, однако Римо чувствовал, что попадись ей эти дети в чуть более нежном возрасте – и им бы не пришлось толпиться среди ночи на крыше, умирая от страха в присутствии человека, которого они только что пытались отправить на тот свет.

– Наверное, вам хочется узнать, зачем я вас тут собрал, – продолжал Римо. – Дело в том, что в Комитет по образованию на вас поступают тревожные сигналы. Вы не учите уроки, не проявляете внимания в классе. Это правда?

Молчание. В темноте кто-то проговорил полушепотом:

– А шел бы ты...

Римо вычислил шептуна и одарил его ослепительной улыбкой.

– Вообще-то я ожидал несколько иного ответа, но к этому мы еще вернемся. Ладно, а теперь назовите мне столицу Венесуэлы. Кто-нибудь может ответить?

Снова молчание.

Римо протянул руку к двоим парням, стоявшим ближе к нему, и отвесил каждому по увесистой оплеухе.

– Класс не старается! Еще раз: столица Венесуэлы?

– Сан-Хуан? – робко предположил кто-то.

– Уже теплее, но еще не горячо. – Римо не помнил, как называется столица Венесуэлы, но точно знал, что это не Сан-Хуан. – Ну что ж, тогда все вместе попытайтесь извлечь квадратный корень из ста шестидесяти восьми. – Он подождал. – Никто не знает? Скверно. С арифметикой вы тоже не в ладах. Придется отметить это в отчете комитету по образованию.

Он улыбнулся.

– Перейдем к грамматике. Что такое «гуляя» – прошедшее время или инфинитив? – Римо сам вряд ли ответил бы на этот вопрос.

– Послушайте, мистер, может, отпустите нас по домам?

– Ни в коем случае, урок еще не кончен. Какой же ты ученик, если стремишься манкировать занятиями? Итак, повторяю свой вопрос: «гуляя» – прошедшее время или неопределенная форма глагола? Только не все сразу.

На крыше установилась мертвая тишина. До Римо доносилось только взволнованное дыхание десяти перепуганных мальчишек, чье желание отдубасить его улетучилось в тот момент, когда он пробил стальную дверь голой рукой.

– Должен вам сказать, что худшего ответа я не слышал за все годы преподавательской деятельности.

– Вы никакой не учитель. – Это был тот же голос, который недавно послал Римо подальше.

– Ошибаешься, – сказал Римо. – Как раз учитель. Правда, я не учился в педагогическом колледже, чтобы не загреметь во Вьетнам, поэтому не ношу джинсов и значков «за мир». Но тем не менее я – учитель. И сейчас докажу это. А ну-ка, подойди сюда.

– Я? – отозвался тот же голос.

– Да, чучело, ты!

Самый старший и высокий из мальчишек поднялся и медленно вышел вперед. Хотя он стоял спиной к свету, Римо видел его глаза дикого зверька, оценивающие, насколько силен противник, прикидывающие, не стоит ли врезать ему ногой ниже пояса.

– Сейчас я докажу, что я учитель, – сказал Римо. – Ты сейчас раздумываешь, не врезать ли мне. Ну что ж, давай, не стесняйся.

Парень замялся.

– Ну, что же ты? Смотри, я отворачиваюсь. Так тебе будет проще.

Римо повернулся к нему спиной. Парень разбежался и подпрыгнул, целясь обеими ногами Римо в затылок, как в телевизионном матче по вольной борьбе.

Римо вовремя увернулся, и ноги просвистели буквально в дюйме от его лица. Он поймал прыгуна за ноги, потащил к краю крыши и, крепко держа его за одну лодыжку, перекинул за перегородку.

Парень, осознав, что висит вниз головой на высоте пятидесяти футов над землей и что ниточка, связывающая его с жизнью, может оборваться, если он будет продолжать дергаться, замер.

Римо повернулся к остальным.

– Вот вам урок номер один. Как бы сильны и ловки вы ни были, обязательно найдется кто-то, кто окажется сильнее и ловче вас. Это правило распространяется на всех, за исключением единственного человека в целом мире, но это уже вас не касается. Так что в следующий раз, прежде чем снова искать приключений, задумайтесь над этим. Второй урок состоит в том, что вы еще слишком малы, чтобы лезть в подобные дела. Теперь каждый из вас повисит в воздухе, подобно вашему товарищу, чтобы вы узнали вкус медленной смерти. Вам это понравится, а, класс?

Никто не ответил.

– Не слышу! – крикнул Римо.

– Нет, нет, нет! – откликнулось несколько голосов.

– Хорошо, – кивнул Римо. – Только, обращаясь к учителю, следует говорить «нет, сэр».

– Нет, сэр! Нет, сэр! Нет, сэр! – Теперь голосов было больше.

Римо взглянул на мальчишку, смирно лежащего на краю крыши.

– Ты не ответил мне! – прикрикнул он.

– Нет, сэр, – послушно пискнул тот. – Поднимите меня. Пожалуйста, поднимите!

– Повтори-ка еще разок.

– Пожалуйста, поднимите меня!

– Просьба должна звучать более почтительно!

– Будьте добры, прошу вас, поднимите меня!

– Добавь еще немножко елея!

– Будьте добры, прошу вас, умоляю вас, сэр...

– Ладно. – Римо, ничуть не напрягаясь, одним движением правой руки выдернул парня из пропасти, словно тот был воздушным шариком, а не подростком весом фунтов в сто двадцать. Внизу на улице он заметил «мерседес» Сашур Кауфперсон и понял, что несколько задержался на крыше.

Подросток перелетел через ограждение. Римо швырнул его на крышу головой вперед, и он отполз в сторонку на карачках, боясь встать на ноги без разрешения, но еще больше опасаясь оставаться поблизости от этого психа.

– Ладно, класс, – сказал Римо. – Переходим к последнему уроку: завтра вы все, как один, явитесь в школу, поняли, хулиганье? Вы будете вести себя вежливо, говорить «да, сэр», «пожалуйста» и «спасибо». Вы будете выполнять домашние задания и демонстрировать примерное поведение. В противном случае я вернусь и повырываю ваши проклятые языки. Усвоили?