Текст книги "Человек ниоткуда"

ГЛАВА XXIV

Внезапный шум приближающихся шагов и треск ударов, доносившихся снаружи, положили конец нашим объятиям. Схватив со стола сифон, я пустился к дверям, где столкнулся лицом к лицу с верным Вильтоном; вооруженный корабельным ключом, он энергично сдерживал натиск двух матросов.

Как только они меня увидали – а вид у меня, надо полагать, бы ужасный, – мужество изменило им.

– Вперед, Вильтон! – заорал я и, размахивая сифоном, подскочил к противникам.

Для них это было уже слишком. Не в силах дольше драться, они пустились бежать. Когда они исчезли в конце коридора, с палубы донесся призывающий меня голос Билли.

Я вернулся в каюту:

– Пора идти, Мерчиа.

Она протянула мне свои нежные пальчики. Вдруг Сангетт, до сих пор неподвижно лежавший на полу, сделал отчаянную попытку приподняться и, опираясь на локти, пробормотал сиплым голосом:

– Будьте прокляты! Я всегда буду стоять между вами. Будьте вы оба прокляты! – И с диким стоном снова повалился на пол.

Я решил не обращать на него внимания.

Для нашего спуска с «Чайки» потребовался более сложный церемониал, чем для вступления на нее. С помощью своего внушительного револьвера Билли, по-видимому, принудил экипаж поднять паруса. Поднявшись на палубу, мы увидели, что наша яхта плавно качается на волнах, а рядом с ней пыхтит изящная моторная лодка Кемминга. Побежденные, в том числе и шкипер, лежат на полу в одной куче и смотрят на Билли далеко не нежным взглядом.

– Джек, надеюсь, я не слишком вас торопил, – крикнул он, когда мы вышли из будки вместе с Вильтоном.

– Нет, благодарю вас, Билли, – ответил я. – Я как раз успел закончить свое дело.

Он подошел пожать руку Мерчии.

– Как себя чувствует наш хозяин? – справился он.

– Наш хозяин? Его, вероятно, можно будет принять за Гуареца, когда он будет залеплен пластырем.

Билли одобрительно кивнул головой.

– Вы умеете щедрой рукой раздавать подарки!..

В этот момент из-за борта яхты высунулся Кемминг и несколько театрально осведомился, к которому часу нам понадобится автомобиль.

– Кажется, нам действительно пора ретироваться, – сказал Билли неохотно. – А все-таки жалко, я было успел войти во вкус. Чертовски хорош весь этот экипаж Сангетта, особенно, когда с ним умеешь обходиться.

Несмотря на лестный комплимент, экипаж не выразил особого сожаления при нашем уходе, враждебно следя за тем, как я передавал Мерчию в руки Кемминга, а потом сам спрыгнул за ней в лодку. Оттолкнув лодку при помощи крюка, мы медленно поплыли задним ходом к западу, пока не удалились на достаточное расстояние от яхты, а затем, развернувшись, направились к берегу. Через минуту мы уже быстро неслись против ветра и течения, а за нами, по воле волн, лениво двигалась «Чайка».

Наскоро обменявшись несколькими фразами, мы убедились, что Билли был совершенно прав в своих предположениях относительно Сангетта. Он прислал Мерчии очень ловко составленное письмо, в котором давал понять, что собирается дать показание в мою пользу, и таким образом убедил ее прийти к нему в дом. Когда она пришла, он сообщил ей, что не сомневается в моей невиновности, и предложил отвезти ее в суд. Мерчиа, нисколько не подозревая его подлых намерений, согласилась и только очутившись в громадном быстроходном лимузине, поняла, в чем дело, но бежать было уже поздно, кроме того, перед тем как остановить машину, Сангетт накинул ей на лицо носовой платок, пропитанный хлороформом. Она почти потеряла сознание и пришла в себя только на борту яхты, далеко от берега.

Это было единственное насилие, которое он себе позволил по отношению к ней. Сангетт был очень высокого мнения о себе, считая себя неотразимым. На яхте он стал разыгрывать роль бесстрастного, почти раскаивающегося влюбленного, чувство которого вдруг остыло. По-видимому, он сильно рассчитывал, что под влиянием его чар и в таком безвыходном компрометирующем положении Мерчии ничего не останется, как согласиться на его предложение. Он как раз собирался проверить на деле свою талантливую систему, когда вмешался сам рок – с помощью моего кулака.

Такова была история, наскоро и шепотом переданная мне Мерчией, пока мы плыли к берегу по серым водам реки Кручи.

Мы с Билли, в свою очередь, рассказали ей в самых кратких словах все, что пережили, до момента нашего появления на палубе «Чайки». Кемминг прислушивался ко всем нашим словам с таким напряженным вниманием, что даже раза два посадил нас на мель. Он только теперь понял, кто мы такие.

– Мне адски повезло! – воскликнул он, когда я закончил. – Значит, вы Бертон, тот самый Бертон!.. Я читал ваше дело за завтраком и мечтал о том, как бы встретиться с вами. – Да, черт возьми, вот так история! – продолжал он, с восхищенным любопытством поглядывая то на меня, то на Мерчию и Билли. – Этот правдивый рассказ даст много очков вперед самой моей пылкой выдумке, а это что-нибудь да значит! И к тому же, я сам присутствовал при развязке. Весь «Авторский Клуб» позеленеет от зависти.

– Поедемте с нами в город и прослушайте все дело, – предложил я ему. – Они, правда, отказались от меня как от убийцы, но осталось еще много разных интересных возможностей. Весьма вероятно, что меня привлекут за кражу десяти тысяч фунтов у Норскотта.

– Что бы там ни случилось, – сказал Билли, с улыбкой глядя на Мерчию, – мы во всяком случае может обещать вам свадьбу.

– С тем же успехом и похороны, – прибавил я, – если только мне случится встретиться с Морицом.

– Как все это нравится мне! – сказал Кемминг, ловко лавируя к берегу между массой стоящих на якоре судов. – Кажется, лучше будет, если я отведу ее из Бернгама на тот случай, если ваш приятель лорд Сангетт заедет сюда за пластырем. Завтра все равно придется быть в городе, и если вы дадите мне ваш адрес, я заеду «засвидетельствовать вам свое почтение».

– Милости прошу, – сказал я совершенно искренне. – Если меня не будет на Боунд-стрит, вы найдете меня в Ламмерсфильд-Хоуз, на Парк-Лэйн.

– Вы забываете, сыночек, – перебил Билли, – что теперь этот дом уже не ваш.

– Нет, пока еще мой, – сказал я решительно. – Я дал слово Норскотту и не намерен выехать до истечения трех недель.

– Превосходно, – сказал Билли. – Мы еще маленько повеселимся с наследником, кто бы он ни был.

Кемминг привязал лодку и, взобравшись на набережную, усадил нас в автомобиль. Не знаю, можно ли было видеть с набережной то, что происходило на «Чайке»; во всяком случае наш старый приятель докер, по-видимому, не особенно интересовался нами. Он только сунул в карман пять шиллингов, которые я ему дал за то, что он охранял машину, и быстро удрал в трактир, не дожидаясь нашего отъезда.

– Итак, счастливого пути! – сказал Кемминг, когда мы все расселись. – Я передам ваш привет Сангетту, если встречу его.

– Спасибо, – ответил я. – И не пугайтесь, если он подымет шум. Джордж Гордон сказал мне, что, кроме убийства, суд оправдывает нас во всем.

– За убийство такого паршивца, – сказал Кемминг, – полагается даже вознаграждение.

Завернув за угол набережной, мы остановились у почты послать телеграмму Гордону.

«Экспедиция успешно кончилась, – писал я. – Приходите в Вестминстер Палас-Отель, пять тридцать».

– Это как раз против городской думы, – пояснил я Билли, – так что он сможет прийти туда, даже если будет очень занят. Я сгораю от нетерпения узнать, что произошло после нашего отъезда.

Автомобиль быстро понес нас обратно по той же дороге, по которой мы недавно проезжали. Я был так счастлив, что не мог говорить, и только не выпускал из рук руки Мерчии.

Было как раз четверть шестого, когда мы, завернув за угол Парламент-сквер, остановились перед Вестминстер Палас-Отелем.

Необходимо было привести себя в порядок, и потому нас искренне порадовало, что в нашем распоряжении остается еще пятнадцать минут до условленной встречи с Гордоном. Что касается меня, то, взглянув на свое изображение в зеркале, я решил, что благодаря дорожной пыли и следам оживленной стычки с Сангеттом у меня вид настоящего разбойника; я даже не понял, как хозяин и служащие отеля согласились нас принять.

Но ванна, гребенка и некоторые другие туалетные принадлежности быстро вернули мне респектабельный вид, и, сидя на кровати, я поджидал Билли, который тоже прихорашивался перед зеркалом. И вот тогда только, сунув руку в карман, я вдруг нащупал записку леди Бараделль. Откровенно говоря, во время моих утомительных занятий последних дней я было совершенно про нее забыл, а теперь, заинтересованный ее содержанием, вскрыл ее с приятным чувством любопытства.

«Мне следовало бы чувствовать к вам благодарность, но, кажется, в действительности это не так. Теперь и всегда шлю вам свои лучшие пожелания.

М.Б.».

Я медленно прочитал записку, и передо мной встал яркий образ прекрасной женщины с распущенными бронзовыми волосами, с дивными золотистыми глазами, устремленными на меня. Я подумал о добрых, но не всегда уместных стремлениях природы, слегка вздохнул, вынул спичку и, чиркнув ею о край кровати, медленно приблизил к пламени записку.

– Что вы там сжигаете? – спросил Билли, глядя на меня поверх полотенца.

– Всего только частицу прошлого, – сказал я с грустью. Он отбросил полотенце и усмехнулся своим привычным плутовским смехом.

– Если вы собираетесь вести такую игру, Джек, то лучше проводите ваш медовый месяц на Везувии, иначе совсем разоритесь на спичках.

Мы спустились в гостиную, которую я просил нам предоставить. Чай был сервирован. Минуту спустя робко вошла Мерчиа, несмотря на все переживания, сияя необычайной красотой. Билли был так поражен ее видом, что подпрыгнул на стуле и открыто выразил свое восхищение.

– Черт возьми, Мерчиа! – воскликнул он, – видно, вас нужно похищать по два раза в день. Вы никогда не были так прекрасны!

Она очаровательно засмеялась и подошла ко мне. Послышался стук в дверь, и вошедший лакей доложил:

– Мистер Гордон.

– Не утруждайте себя рассказом о сегодняшних происшествиях, – сказал вошедший, пожимая всем руку. – Я располагаю всего лишь пятью минутами и уже слышал о ваших похождениях, которые, кстати сказать, вполне одобряю. Я встретил Вильтона в вестибюле.

– Что же с ним случилось? – заметил я. – Мы его ждали к чаю…

Гордон покачал головой.

– Вы его не дождетесь. Вильтон очень сообразительный сыщик, но вне своей специальности он на редкость глуп и робок.

Он засмеялся своим равнодушным, усталым смехом.

– Тем не менее он просил меня поздравить вас от его имени.

– Меня поздравить? – повторил я. – С чем? Гордон принял предложенную Мерчией чашку чая.

– По всей вероятности, с пятьюдесятью тысячами, – сказал он протяжно. – Не сомневаюсь, что имеется и еще больше, если только мне удастся найти.

Мы смотрели на него с явным удивлением.

– Вы помните, мистер Бертон, прекрасный совет, который дает нам Евангелие: «Ищите друзей вне богатства и вне несправедливости»? Так вот, сами того не зная, вы, оказывается, так и поступали. Все поразившие нас документы, с которыми Мильфорд явился в суд, т.е. бумаги, адресованные Хорсфоллу, были не чем иным, как исповедью Норскотта и, между прочим, его завещанием. Он оставил вам все свое состояние.

Я подскочил на стуле.

– Вы шутите, черт возьми!.. Гордон покачал головой.

– Я шучу только в стенах городской думы.

– На кой черт?.. – начал было я.

– Насколько я понимаю, – перебил Гордон, – наш покойный приятель в тот момент, когда писал завещание, рассуждал следующим образом: он решил, что вы будете убиты до истечения оговоренных трех недель, и в таком случае все принадлежащее ему недвижимое имущество, которое он не имел возможности продать, должно перейти во владение Морица Фернивелла как ближайшего его родственника. Этого он не хотел допустить, так как успел убедиться, что выдал его именно Фернивелл. Он изложил откровенно, как обстоит дело, прислал эту бумагу Хорсфоллу и приложил записку, в которой просит вскрыть пакет только в случае его смерти. Так как заявление явно доказывало, что он еще жив, то этого документа было бы вполне достаточно, чтобы отложить решение вопроса о наследстве до того времени, когда Прадо найдет для себя безопасным снова появиться в обществе или хотя бы сообщить суду о своем существовании.

– Но завещание? – прервал я его. – При чем тут завещание?

– A! – сказал Гордон. – Подробно многим отъявленным негодяям, Прадо, я думаю, тоже был слегка фаталист. Он все-таки словно предчувствовал, что его дни сочтены. Фактически он на это и намекает в завещании, которое, согласно его письму Хорсфоллу, он написал якобы на тот случай, если принятые им «меры предосторожности окажутся тщетными». Это завещание самый обыкновенный документ. Он оставляет вам все свое имущество «на тот невероятный случай, – как он пишет, – если вы его переживете». В противном случае состояние его пойдет на благотворительные цели.

– А Морицу ничего не достанется?

– Ни ломаного гроша, – весело ответил Гордон. – Если он окажется в стесненных обстоятельствах, то завещатель советует ему отправиться в Санта-Лукка. Кажется, это единственная шутка за всю его жизнь.

– Но будет ли это завещание иметь силу? Гордон пожал плечами.

– Я так полагаю, – сказал он. – Конечно, оно не вполне соответствует всем правилам, но некому будет его оспаривать, кроме Фернивелла, а последний будет благоразумно молчать, если не захочет нарваться на неприятности: ведь у меня имеется достаточно улик, чтобы потребовать его ареста за покушение убить вас в Вудфорде. Между прочим, относительно ваших «южноамериканских друзей» вам тоже пока беспокоиться нечего; они сегодня утром уже отбыли из Англии. Я бы мог распорядиться, чтобы их арестовали по ту сторону океана, но подумал, что, может быть, лучше оставить их в покое.

Кивком головы я выразил свое согласие.

– Нам будет скучно без них, правда, Билли? По-видимому, и самым лучшим друзьям приходится расставаться.

– Да, приходится, – согласился Гордон, вынимая часы. – Три четверти шестого мне надо держать речь в палате, а теперь уже без десяти шесть.

Он торопливо встал и взял перчатки.

– До свидания. Приходите ко мне завтра утром в половине одиннадцатого, мы разберемся в ваших делах. До того времени, – при этом глаза его заблестели, – мы постараемся, насколько возможно, держаться в стороне от всяких злых замыслов.

– Пятьдесят тысяч фунтов! – воскликнул Билли, когда дверь за Гордоном затворилась. – Черт возьми! Дайте-ка мне еще чаю. У меня даже голова закружилась.

Мерчиа налила ему еще чашку, и он молча выпил ее.

– Пятьдесят тысяч фунтов, – повторил я медленно. – Это внушительная сумма, не правда ли?

– Внушительная!.. – пробормотал Билли. – Да это… это… – Он не мог найти слов, чтобы выразить свою мысль.

– Ну, так пойдем, – сказал я, вскакивая со стула. – Поедем домой на Парк-Лэйн и посмотрим, что там делается. У нас масса дел до обеда.

– Масса дел? – повторил Билли с укором. – Мой дорогой Джек, вы забыли: вы теперь принадлежите к классу богатых бездельников.

– Еще не вполне, Билли, – ответил я. – Нужно еще вытряхнуть немало пыли. Начнем с того, что расплатимся за наш чай.

Я позвонил, уплатил по счету и дал кельнеру на чай такую сумму, от которой у него кудри завились. Я рад был выразить хоть каким-нибудь поступком избыток чувств.

Затем мы спустились в вестибюль. Швейцар поспешил позвать нашего верного шофера, который, согласно моему распоряжению, тоже где-то подкреплялся в гостинице. Через минуту наш «Роллс-Ройс» остановился у подъезда.

– Ламмерсфильд-Хоуз, Парк-Лэйн, – сказал я. Билли важно уселся напротив меня и проронил:

– И подумать только, что десять дней назад мы обедали у Парелли!

– Сегодня вечером, – сказал я, – все втроем мы будем обедать на Парк-Лэйн. Что вы на это скажете, Мерчиа?

Мерчиа задумчиво кивнула головой. С того момента, как Гордон сообщил нам неожиданную новость о завещании, она стала странно молчаливой.

– Я хочу сказать, если мы еще найдем кого-нибудь в доме. Вероятнее всего, что обе женщины уже покинули дом, и один бог ведает, где находится теперь Мильфорд.

– Мы скоро сами увидим, – заметил Билли, желая меня утешить. – Во всяком случае вы можете позвонить Гарроду и попросить его прислать вам обед на дом. Это высший шик, и так подобает действовать миллионеру.

Мерчиа положила руку на мою.

– Надо дать знать Трэгстокам, что цела и невредима. Иначе они станут беспокоиться; ведь я ушла с самого утра, сейчас же после завтрака.

– Пошлите им лучше телеграмму, – предложил я, – и скажите, что вы будете к десяти. Мы, конечно, могли бы им позвонить, но такое положение не совсем удобно объяснить по телефону.

Машина бесшумно остановилась перед Ламмерсфильд-Хоуз. Я совершенно упустил из виду, что был теперь самым популярным лицом в Англии. Этот недостаток памяти чуть было не привел к очень нежелательному инциденту: когда я выскочил из мотора, чтобы помочь выйти Мерчии, какой-то стоящий на тротуаре молодой человек в синем костюме вдруг подскочил к нам. Я крикнул в виде предосторожности Билли и приготовил свой кулак, но незнакомец сейчас же отскочил назад.

– Прошу извинения, – пробормотал он, – простите, мистер Бертон, но дело в том… (он начал рыться в своем кармане) я представитель «Дэйли Уайр». Боюсь, что я вас слегка напугал.

– Это пустяки в сравнении с тем испугом, который я чуть было не причинил вам, – был мой ответ.

– Если бы вы могли уделить мне только пять минут… – начал он меня убеждать.

– Послушайте, – сказал я, – сейчас я занят, у меня гости. Приходите через полчаса, и мы с вами потолкуем.

Он испытующе взглянул на меня, как бы желая убедиться, что я говорю правду, а затем, по-видимому, удовлетворенный моим честным видом, стал разливаться в благодарностях.

– Это, конечно, меня не касается, – прибавил он, пытаясь вовлечь меня в беседу, – но вы, вероятно, знаете, что мистер Фернивелл находится в доме?

– Что такое? – выпалил я.

– Да, это правда, – подтвердил он. – В сущности, ведь я был прислан сюда с тем, чтобы интервьюировать его, но он отказывается принимать журналистов.

– В самом деле! – сказал я. – Так вот что! Если вы хотите подождать здесь еще минутку-другую, то мне, кажется, удастся заставить его изменить свое решение.

– Это прелестно закончит наш день, – вмешался Билли, потирая от удовольствия руки.

Я повернулся к Мерчии.

– Не бойтесь, дорогая, – кровопролития больше не будет.

Она ответила с чуть заметной улыбкой:

– С такими людьми, как Мориц, не борются: он трус и к тому же изменник. Это он продал Прадо нашей Лиге, а затем хотел убить вас, когда вы были в «Аштоне».

Я кивнул головой.

– Я знаю это, Мерчиа, – сказал я с досадой. – Вот за эти-то дела мы и хотим его проучить.

Я первым поднялся по лестнице, и, ухватившись за ручку двери, остановился.

– Черт возьми, Билли! – сказал я. – Я думаю, что Мориц считает себя теперь хозяином всего имущества Прадо?

– Держу пари, что так.

Звонок весело затрезвонил под моей рукой, дверь перед нами немедленно распахнулась, и я очутился лицом к лицу с моей хорошенькой горничной.

Пораженная моим неожиданным появлением, она воскликнула от восторга:

– О, сэр! Вы возвратились! Вы возвратились!

– Да, конечно! – ответил я. – Ведь я сказал вам, что вернусь, а я часто говорю правду.

Она посторонилась, пропуская нас.

– Где мистер Фернивелл? – спросил я.

– Мистер Фернивелл, – начала она и вдруг замолчала: внизу, около лестницы стоял сам Мориц; он смотрел на меня в упор, и на его лице отражалось смешанное выражение изумления, враждебности и страха за себя.

По-видимому, первой его мыслью было – удрать, я заметил, как он сделал резкий полуоборот по направлению к перилам. Но, вероятно, увидев бесполезность такого образа действий, он невероятным усилием воли овладел собой, приблизился к нам и сказал плохо поставленным, величественным тоном:

– Мне думается, что это последний дом, в который вы дерзнули бы явиться.

Я взглянул на него с многозначительной улыбкой.

– Дорогой мой Мориц! – сказал я наконец. – Если бы только вы были немножко посмелее, из вас в самом деле вышел бы замечательный негодяй. Как бы то ни было…

С этими словами я начал к нему приближаться. Он побледнел и отступил назад.

– Если вы только вздумаете поднять здесь скандал…

– Уж лучше молчите! – сказал я добродушно и, подойдя к нему, схватил его за шиворот.

– Пошлите за полицией, – завопил он. – Пошлите за полицией!

– Можете посылать хоть за всей английской армией, если вам угодно, – заметил я, тряся его так, что он принужден был замолчать. – А теперь выслушайте меня. Хотя ваш двоюродный брат и был негодяем, он все-таки имел к вам доверие, а вы продали его, как подленький, гаденький Иуда. Кроме того, вы всячески старались меня убить.

– Неправда, – прохрипел он.

– Правда, – ответил я. – Не противоречьте мне, иначе я рассержусь. Вы не только все наладили для моего убийства, но еще самым непристойным образом налгали на меня полиции. (При этом я поднял его на воздух и потряс так, что у него зубы застучали.) Но, Мориц, оказывается, люди, которые обращаются со мной таким образом, сами нарываются на неприятности. Гуарец свое получил, другие – тоже, и я сам только что рассчитался с нашим приятелем Сангеттом.

– Послушайте! – пищал Мориц. – Вы ошибаетесь, честное слово, вы ошибаетесь. Вам не к чему прибегать к насилию. Если вы хотите денег…

Он замолк.

– Ну? – сказал я хмуро.

– Я… я дам вам чек, и вы можете уехать и начать новую жизнь.

– Билли, – сказал я, – откройте, пожалуйста, дверь вестибюля.

Я повернул своего пленника к себе лицом.

– Мориц, вы, оказывается, слегка заблуждаетесь. Вопервых, вы вовсе не наследник Прадо, а во-вторых, мне случайно вовсе не нужны деньги.

Я еще крепче ухватил его за шиворот и медленно повел к выходным дверям.

– Что вы собираетесь делать? – вопил он.

– Если бы я намеревался исполнить свою обязанность, – сказал я шутливым тоном, – то свернул бы вам шею. Но так как я щажу чувства вашей милой тети Мэри, то попросту вышвырну вас за дверь.

Он крутился и извивался, как только что пойманный угорь, но я неумолимо, шаг за шагом тащил его к дверям, которые Билли держал открытыми.

На пороге мы приостановились, затем сильным взмахом и ловким резким ударом я пустил его кубарем вниз по ступенькам.

– Таков конец всех изменников! – крикнул ему вслед Билли.

Мориц упал во весь рост прямо в грязь, и лишь с трудом поднялся на ноги. Выражение боли и ярости на его лице могло показаться смешным, если бы не было так отвратительно. Он еще не успел прийти в себя, как к нему подошел сильно заинтересованный этой сценой представитель «Дэйли Уайр».

Никакое раздражение не может оправдать того грязного потока бранных слов, которым Мориц обдал журналиста. Тот был так поражен, что не мог даже сразу ответить, но вскоре, воспользовавшись минутной паузой, он начал защищать свою честь с такой неслыханной энергией и поразительным богатством выражений, которые, надо думать, свойственны исключительно литературному темпераменту.

Чувствуя, что слушать этот диалог не совсем приличествует Мерчии и моей хорошенькой горничной, я уже собирался войти в дом и закрыть двери, как вдруг среди всей этой суматохи послышался хорошо знакомый голос:

– Если вы не перестанете употреблять подобные выражения и сейчас же не уберетесь отсюда, я позову полицию. Стыдно, господа, вести себя так на Парк-Лэйн.

Это был Мильфорд! Если бы даже я не узнал его голоса, то угадал бы, что это он, по одному тому, как он взывает к чувствам.

Получив заслуженную головомойку, те двое внезапно прекратили свой обмен комплиментами. Мориц понял, наконец, что свалял дурака, и бросил вокруг дикий взгляд, ища способа удрать. На другой стороне улицы стоял наемный экипаж, кучер которого специально подъехал, чтобы позабавиться происходящей сценой. Перейдя через улицу, Мориц указал ему, куда себя везти, вскочил в коляску и захлопнул дверцу, не бросив даже последнего взгляда на дом.

Я повернулся, желая повидать Мильфорда, но его уже не было. Закрыв входные двери, я обратился к своей хорошенькой горничной:

– Эллен! Позовите ко мне Мильфорда. Билли глубоко вздохнул и радостно сказал:

– Вот это называется жить! Как это Мильфорд так кстати подвернулся?

– Если существуют люди с прирожденным драматическим чутьем, – ответил я, – то Мильфорд один из них.

Едва я успел произнести последние слова, как дверь распахнулась и мой незаменимый лакей предстал перед нами.

Он окинул всех взглядом и чинно поклонился.

– Разрешите мне приветствовать вас по случаю вашего возвращения в этот дом. Я сожалею, что меня здесь не было, чтобы вас принять.

Я подошел к нему и, протянув руку, сказал:

– Мильфорд, я не мастер благодарить словами, но… – я запнулся, – так вот. Я вам очень признателен! – кратко и искренне закончил я свою речь.

Он как-то робко принял мою руку.

– Не стоит, сэр. Я сам рад, что мог вам услужить. Позвольте выразить вам мое удовольствие по поводу того, что мистер Норскотт назначил вас своим наследником. Я полагаю, сэр, это и объясняет, почему мистер Фернивелл…

– Вот именно, это, – сказал я. – Да еще толчок сзади.

Мильфорд чинно кивнул головой.

– Скверная компания, сэр, очень скверная. Я всегда предупреждал мистера Норскотта относительно него.

– Мильфорд, – сказал я. – Я не знаю, как обстоят здесь дела, но что если бы мы позвонили к Гарроду или Гунтеру и вы соорудили нам небольшой обед на троих, скажем, к восьми часам? Мисс Солано и мистер Логан пережили всю эту историю вместе со мной, и нам хотелось бы отпраздновать ее успешный конец.

Мильфорд улыбнулся с чувством профессионального достоинства.

– Конечно, сэр, – ответил он с поклоном. – Все будет готово к восьми часам. Вы можете надеяться, сэр.

– Вы, конечно, останетесь здесь, со мной, Билли, – сказал я, когда Мильфорд удалился.

– Скорее всего! – ответил Билли. – Неужели вы думаете, что теперь, когда у вас пятьдесят тысяч фунтов, я вас оставлю? Я только съезжу в свою старую хижину и еще до обеда перевезу сюда свои пожитки.

– Правильно, Билли, – ответил я, смеясь. – А заодно пошлите телеграмму леди Трэгсток.

Мы стояли в той же комнате, где десять дней назад полуночная пуля чуть было не положила конец моим приключениям.

– Мерчиа! – сказал я. – Моя родная Мерчиа!

Я взял обе ее руки и положил их к себе на плечи, глядя на ее дорогое лицо, которое она приблизила к моему.

Думаю, что она угадала мою мысль, так как оглянулась на портьеру и вздрогнула.

– Ах, – шепнула она, – что, если бы я тогда вас убила?

– Тогда во всяком случае не пострадала бы красота Сангетта, – ответил я многозначительно.

Затем нагнулся к ней и нежно поцеловал ее мягкие грустные губки.

– Мерчиа, – заговорил я снова. – Я знаю, что думаете вы об имуществе Прадо. Оно было приобретено всяческими вымогательствами у друзей вашего отца и его приверженцев, и вы скорей согласны умереть с голоду, чем как-нибудь воспользоваться тем, что досталось путем их страданий.

– Да, да, – шепнула она, – я так и знала, что вы это поймете.

– Дорогая, – сказал я нежно, – мы с вами и Билли примем это как вклад на хранение. Одному богу известно, сколько бедствий причинил Прадо. Но там, в Боливии, достаточно золота, чтобы исправить его злодеяния. Мануэль Солано спас уже раз Санта-Лукку; дочь Солано спасет ее в другой раз.

С радостным криком Мерчиа схватила мою руку и, не успел я ее остановить, как она поднесла ее к своим губам.