Текст книги "Жизнь такая, какой она была. Жизнеописание, рассказы"

Чеченский синдром

В 1950-х годах в Алма-Ате появилось много чеченских семей. Селились они в основном на северной окраине города и в пригородных посёлках. Они осваивали не пригодные для пахоты участки земли и строили дома. Дома строили из самана – блоки примерно 40х20х10 см, сделанные из смеси глины с соломой, высушенных на солнце. Строили дома, как сейчас принято говорить, под чёрный ключ, т.е. стены перекрытие, крыша, оконные и дверные проёмы. Затем продавали их. Цены просили по тем временам небольшие, и покупателей было достаточно. Женщины и дети тогда в городе почти не появлялись. Мужчины, одетые в национальные одежды, с папахою на голове даже в летнее время, кружились в основном в районе базаров. Их гордый и, возможно слегка высокомерный и независимы вид, внушали горожанам опасения и даже страх. По городу поползли нехорошие слухи о жестоких разбойных нападениях и всё это пытались связать именно с чеченцами. Нам, тогда ещё пацанам 10—15 лет, запретили ходить на Веригину гору (ныне Кок-Тюбе) – наше любимое место сбора цветов и ягод.

В 20-ти км на запад от города (для нас тогда почти на краю света) расположен посёлок Каскелен. В нём располагался вещевой рынок, названный с чьей-то лёгкой руки «Барахолкой». Что это за рынок, я думаю объяснять не надо. На нём можно было найти и купить буквально всё. Мой старший брат Геннадий – 15 лет, вместе с двоюродным братом Виктором – 13 лет решили на велосипедах съездить на «Барахолку» за запчастями к велосипедам. Дело было в начале апреля. День с утра выдался ясный и уже по-летнему тёплый. Выехали они с утра в лёгких футболках, захватив с собой в дорогу небольшие бутерброды, которые положили в небольшой рюкзак Геннадию. Туда же тайком он положил и дедовский кинжал – нашу семейную реликвию, на всякий случай, а вдруг…

В Каскелен они приехали часам к 12. Чтобы обойти весь рынок, нужно было потратить не менее 4 часов. Внезапно небо потемнело. Резко похолодало. Подул сильный порывистый ветер. С запада стремительно надвигалась огромная чёрная туча с белёсыми рваными краями – предвестник града или снегопада. Рынок начал быстро сворачиваться, а люди расходиться. Не прошло и получаса, как пошёл дождь, переходящий в мокрый снег. Братья, легко одетые, тут же промокли насквозь. А в впереди ещё 20 км до города и 5 до дома. И они выбрали вроде бы правильное решение – попроситься к кому-нибудь в дом, чтобы переждать непогоду. В Каскелене тогда были в основном частные дома. Снег с порывами ветра уже начинал слепить глаза, нос, рот. Они обошли около 10 домов. Выходили и мужчины, и женщины и все прогоняли их со словами: «Шляется тут всякая шантрапа». Начинало темнеть. Наконец из одного дома вышла женщина чеченка, и, увидя мокрых, озябших ребят, что-то залопотала по-своему, накинула на голову платок, подбежала к калитке и потащила детей в дом. Велосипеды остались у крыльца. В доме было тепло. На полу лежали какие-то одеяла и на них валялись четверо детей погодков. Братья в нерешительности остановились на пороге. Женщина что-то говорила и говорила на непонятном языке, затем повела ребят в дальний угол комнаты. Там она заставила их раздеться до трусов, каждому дала по полотенцу и по тёплой клетчатой байковой рубахе. Пока ребята обтирались и переодевались, она накрыла на стол. Братья огляделись. Кроме женщины и детей в доме никого не было. От еды и тепла ребят стало клонить ко сну. Женщина что-то крикнула своим детям, те вскочили с одеял. Она постелила братьям прямо на полу и жестами предложила лечь. Братья поблагодарили за еду и стали укладываться спать. Геннадий украдкой шепнул Виктору: «Держи ухо востро. Если что – буди меня сразу». Он тайком достал кинжал из рюкзака и положил его себе под подушку. Так, сжимая рукоять кинжала, он и заснул. Проснулись они утром. В окно светило яркое солнце. Все кроме них уже встали. По комнате ходил крупный мужчина с чёрной бородой. В полголоса он переговаривался с женщиной, которая хлопотала у печи. Геннадий сунул руку под подушку – кинжала там не было. Он вскочил и стал разбрасывать подушки и одеяла, но кинжала нигде не было.

– Ты, случайно, не это ищешь? – услышал он густой чуть с хрипотцой мужской голос.

Геннадий волчонком кинулся к мужчине, который был на голову выше его.

– Отдай. Это моё.

– Конечно, конечно. На, возьми, – усмехаясь в усы, сказал мужчина. – Ты ночью сильно метался во сне, и я взял его, чтобы ты случайно не поранился. Хороший кинжал, – сказал он, вкладывая кинжал в ножны и возвращая его Геннадию. – Чей он, отцовский?

– Нет, дедовский. Он был кавалеристом.

– Наверное, он был хорошим джигитом, если у него такой внук растёт. Только вот тебе мой совет. Рано тебе ещё его носить. Спрячь подальше, пока кто-нибудь не отнял его у тебя.

Он повернулся к женщине, что-то строго сказал ей, кивнув в сторону братьев, надел папаху и вышел из дома. Женщина поставила на стол нехитрую еду, пригласила братьев к столу и позвала своих детишек. Выйдя во двор, братья прищурились от яркого солнца. Было очень свежо, но снега не было, только большие лужи. Женщина проводила братьев на улицу. Когда они стали снимать рубашки, она категорически замотала головой и замахала руками. Братья поблагодарили её, сели на велосипеды и тронулись в обратный путь. На секунду они остановились и оглянулись. На крыльце стояли четверо смуглых черноволосых ребятишек, тесно прижавшись друг к другу, и смотрели им в след. Братья помахали им рукой, но те не ответили. Братья налегли на педали и, рассекая лужи, помчались в обратный путь домой, где их ждала хорошая порка ремнём.

Райхан

У моих друзей Митяевых был высокий, изготовленный из толстых труб, и потому очень тяжёлый для нас велосипед. Иногда, когда родители были на работе, мы украдкой по очереди катались на нём. Росточка я был небольшого, с сиденья до педалей не доставал и мог кататься на велосипеде только из-под рамы, сильно кособочась и вихляя по улице из стороны в сторону. При этом иногда умудрялся даже катать соседских детишек на багажнике. Как это мне удавалось, сейчас уже и сам не понимаю. Асфальта в городе тогда ещё не было; так, кое-где, лежала брусчатка, и мы летом гоняли по пыльным улицам с утра до вечера, и возвращались домой чумазые и измождённые. Однажды в один из таких дней Максат упросил меня покатать его. Сделав довольно большой круг, мы уже возвращались назад. Небо внезапно потемнело, послышались раскаты грома. Приближалась гроза. Ещё издалека я увидел, что возле дома на пустыре, где играла Райхан, кружится пылевой вихрь. Тогда мы ещё ничего не слышали о торнадо, и небольшие такие вихри старшие ребята называли смерчем. Они уверяли, что если попасть ножичком (а тогда все пацаны носили их в своих карманах) в середину вихря, то в том месте, где воткнётся нож, на земле появится кровь дьявола. Те, что помладше, верили этому и ещё верили, что если прыгнуть в середину такого вихря, то он может поднять тебя на довольно большую высоту и даже унести далеко – далеко. Не думая о последствиях, мы все при случае, так или иначе, пытались проверить это. Но вихри-то у нас обычно были очень слабые. Так, высотой три-четыре метра. Однако этот вихрь был гораздо сильнее всех виденных мною раньше. Шириной он был метра полтора, а его верхняя часть поднялась намного выше крыши соседнего дома, и в нём кружился обычный уличный мусор и ветки деревьев. Вихрь быстро приближался к Райхан. Она стояла как заворожённая с приоткрытым ртом, глядя на вихрь вытаращенными глазами. Мне стало страшно за неё. Я изо всех сил нажал на педали и стал кричать: «Уходи, уходи», но она не слышала меня. Вихрь опередил нас всего на пару секунд. Я видел, как он приподнял Райхан почти на метр, задрав её платье выше головы, перевернул её и бросил на землю. В этот момент подоспели и мы. Но я не сумел вовремя затормозить, и мы на всей скорости переехали Райхан. Велосипед подбросило, Максат свалился на Райхан. Сверху посыпались ветки и уличный мусор из внезапно ослабевшего вихря. Я по инерции проехал ещё метров десять и упал вместе с велосипедом в высокие заросли полыни. Позади себя я услышал громкие вопли Райхан и её младшего брата. На их крики прибежали их родители и все соседи. Но на вопросы, что случилось, слышалось только одно: «Шайтан, шайтан», и громкий детский плачь. От вихря не осталось и следа. Я трусливо лежал, притаившись в кустах. Райхан так и не поняла до конца, что же с ней случилось на самом деле в этот летний день.

Спустя лет пятнадцать, когда я уже вернулся из армии, однажды на улице меня окликнула молодая и очень красивая девушка. Я остановился и удивлённо спросил:

– Мы разве знакомы?

Девушка мило улыбнулась, подошла поближе и почти шёпотом, чтобы случайные прохожие её не услышали, сказала:

– Я та, которую ты когда-то в детстве переехал на велосипеде.

– Райхан? Ты? – Я не верил своим глазам. – Как же ты повзрослела. И такая красивая стала. Но от кого ты узнала? Я ведь никому не рассказывал об этом.

– Когда Максат подрос, он рассказал обо всём за столом на одном из моих дней рождения. Все хохотали, а я убежала к себе в комнату и долго ревела. А когда все разошлись, я успокоилась и вдруг настолько живо представила всю эту картину, и сама так расхохоталась, что родители пришли меня успокаивать во второй раз.

Через полчаса мы сидели в их квартире. Ещё живая и довольно бодрая, апа снова угощала нас баурсаками, приготовленными всё также в казане, но теперь уже на газе, и мы наслаждались ими, предаваясь весёлым воспоминаниям детства.

– А помнишь, как Максат однажды попросил тебя поймать ему воробышка, а ты его спросил, что он с ним делать будет. Максат тогда ответил, что он будет кормить его пушеном, и мы все громко рассмеялись. Мы ещё с Раушан его обозвали дураком и поправили: «Не пушеном надо кормить, дурак, а пушеницей». А ты смеялся громче всех. Мы с сестрой и не подозревали тогда, что ты уже смеёшься над нами.

– А помнишь?..

– А помнишь?..

Как пройти сквозь стену

В детстве мы часто играли в войнушки: в фашистов и разведчиков, в королевских рыцарей и Робин Гуда, в шведов и Александра Невского и другие. Мы разбирали в округе ограды из штакетника, делали из них мечи и учились фехтовать. В один из таких уроков фехтования мой старший брат, парируя мой удар, нечаянно ткнул мечом мне в лицо, оставив здоровую ссадину прямо под глазом. Осмотрев рану и убедившись, что ничего страшного с глазом не произошло, он стал учить меня, что я должен отвечать отцу, если тот начнёт расспрашивать. Вечером, когда вся семья собралась за столом, отец, помешивая ложкой горячий борщ в тарелке, спросил меня:

– Ну, давай, рассказывай, где заработал синяк?

– Дак, это, мы бегали в догонялки, я на сук и напоролся, – соврал я.

Отец повернулся к старшему брату:

– А ты куда смотрел?

– Да что ж я за каждым шагом его следить должен, что ли?

Не успел он договорить, как отец врезал ему стальной ложкой по лбу, да так, что у брата на лбу, прямо на наших глазах, вздулась огромная шишка. Мать заголосила, но отец, оттолкнув её, вышел из-за стола, достал ремень и всыпал нам с братом по первое число, приговаривая:

– Хватит врать мне. Я же из окна всё видел, как ты ему своей палкой в глаз ткнул.

Но чаще всего мы играли в «Казаки – Разбойники». «Разбойники» прятались в потайных местах, расставляя указательные стрелки для подсказки, «Казаки» – искали. Иногда «Разбойники», чтобы запутать «Казаков», разбивались на несколько групп. Обнаружив одну из групп «Разбойников», «Казаки» начинали «пытать» их крапивой. Считалось делом чести вытерпеть эту порку и не сдать места нахождения своих друзей, хотя довольно часто мы и не знали, где они прячутся.

В один из таких дней, поздно вечером, притаившись в подвале одного из кирпичных домов, мы с другом стали невольными свидетелями того, как старшие соседские ребята таскали в один из сараев подвала какие-то ящики. Сложив их аккуратной стопкой, накрыв мешками и выключив свет, они удалились. А мы с другом, выждав несколько минут, проникли в этот сарай, в полной темноте нащупали ящики и стали рассовывать по карманам их содержимое, стараясь взять из каждого ящика не более одной-двух вещей, чтобы их отсутствие не бросалось в глаза.

На улице при свете фонарей мы стали рассматривать свою добычу и к своему удивлению увидели, что это были дорогие пряники, о которых мы только мечтали, под названием шакер-чурек и трёхслойный мармелад. Выходило так, что старшие пацаны украли где-то редкие сладости, а мы украли у них. Мы стали следить за этим сараем и потихоньку таскать из него дорогие лакомства. По-видимому, старшие ребята что-то заподозрили, и, уходя в один из вечеров из подвала, они навесили на входную дверь огромный замок, и мы с другом оказались в западне. Шуметь и кричать не имело смысла. Нас либо побили бы старшие ребята, либо взрослые обвинили бы нас в воровстве имущества из их сараев. С другой стороны, и ждать целые сутки мы не могли, так как наши родители подняли бы тревогу. Мы с другом стали осматривать сначала входную дверь подвала – она была довольно массивная и плотно сидела в косяке. Затем перешли к осмотру внешних стен. В одной из них мы обнаружили отдушину – отверстие для вентиляции, шириной примерно в пару кирпичей. Отверстие было слишком мало даже для меня. Найдя в одном из сараев небольшой топорик и ломик, мы стали осторожно расширять отверстие. Сначала мы отбили штукатурку, чтобы обнажить кирпичи, затем стали потихоньку крошить их в местах соединения. Мы старались, чтобы мусор не попадал наружу и не привлекал внимание случайных прохожих. После трёх часов кропотливой работы и нескольких примерок, мы расширили отверстие до размера, достаточного чтобы в него мог пролезть мой друг, который был крупнее меня. Но друг не собирался уходить с пустыми руками. Мы нашли какой-то мешок, запихали в него почти весь шакер-чурек и мармелад и решили, что пора уходить. Почему-то мы решили сначала высунуть мешок. Когда он полностью оказался снаружи, мы вдруг услышали приближающиеся голоса. Мы замерли. К нашей дыре подбежала собачонка, типа шпица. Она наполовину залезла в дыру, почти закрыв её своим телом, и стала громко лаять прямо в лицо моему другу. Тот совершенно рефлекторно ударил её кулаком по носу. В ответ собачонка отпрянула и разразилась ещё более громким лаем.

– Гектор, Гектор, – раздался женский голос, – ну что ты там нашёл?

Женщина наклонилась, взяла собачонку на руки и стала её успокаивать. Наконец собачка притихла. Минут пять две женщины стояли и обсуждали свои проблемы и как надо воспитывать собак, чтобы они не обращали внимание на всякий мусор типа грязного мешка, валявшегося на тротуаре. Затем женщины опустили собачонку на землю и двинулись дальше. А Гектор ещё раз подбежал к нашей дыре, поднял заднюю ногу, изрядно пометил её, затем повернулся к нам задом, несколько раз швырнул нам в лицо землю задними ногами, и с лаем бросился догонять хозяйку.

– Вот гад, – выругался мой друг и стал с трудом протискиваться через дыру наружу.

Через десять минут грязные и чумазые мы были уже далеко от злополучного подвала, и решали куда спрятать мешок со сладостями, и как объяснять родителям своё долгое отсутствие.

Бой во сне

В 1956 году мой старший брат, поступив в мединститут, стал посещать секцию бокса. Дома появились боксёрские перчатки и целыми вечерами брат молотил кулаками толстый деревянный столб большой веранды так, что вся она гудела от его ударов. Иногда на импровизированные уроки бокса в нашем дворе собирались местные ребята. После нескольких спаррингов со своими ровесниками и даже чуть постарше за братом закрепилось некое лидерство, которым, впрочем, он никогда не пользовался. Просто местная шпана перестала задираться не только к нему, но и ко мне, и к моим друзьям. А тут ещё в 1958 году к нам из деревни Бурлин – родины нашей мамы, приехал наш сводный брат Анатолий, отслуживший уже армию. Отношения с ним у нас сложились прекрасные и вскоре на местном Бродвее, в районе Оперного театра, где по вечерам тусовалась молодёжь, появились ещё двое стиляг: Гай – сокращённое имя моего старшего брата Геннадий, и Боб – наш сводный брат, выбравший это имя просто так, лишь потому, что оно ему нравилось.

Кто такие были стиляги? Это прослойка молодёжи, в основном из парней, которые, наверное, впервые ввели в наш обиход слово МОДА. Вместо просторных широких брюк с отвисшими местами в районе задницы, появились узкие облегающие тело брюки, с укороченными штанинами, так чтобы обязательно из-под них выглядывали носки, чаще всего белого цвета. Пиджаки были с широкими плечами и зауженные книзу. Яркие галстуки с пальмами и попугаями. Высокие причёски, называемые коками (никакого отношения к морским поварам!). И обязательный атрибут – аккуратно сложенный платочек, выглядывающий из нагрудного кармана пиджака или из заднего кармана брюк. Но главное, в противовес расхожему мнению, они, во-первых, не были тунеядцы, а, во-вторых, это была очень эрудированная молодёжь в основном из числа студентов, пытавшихся пробить брешь в железном занавесе между нашей страной и Западом, как это в своё время сделал Пётр Первый.

Конфронтация между стилягами и широкоштанниками порой доходила до жестоких схваток и здесь уже кулаки моих братьев порой их здорово выручали.

В летнее время братья ночевали во дворе в беседке, густо заросшей хмелем, или на просторной веранде, расстелив прямо на полу матрацы и делясь пережитыми впечатлениями, под шум грозы и шуршание дождя по железной крыше.

В холодное время старшие братья делили одну кровать на двоих в нашей тесной квартире.

Однажды осенью мы все проснулись от сильного шума и громких криков. Когда включили свет, то увидели сброшенного на пол с кровати Анатолия и моего старшего брата, с криками бегающего по комнате и размахивающего окровавленными руками. Оказалось, что во сне он продолжил драку с широкоштанниками и нанёс кулаками серию коротких и резких ударов в стену, разбив в кровь косточки пальцев. Поднимаясь с пола, Анатолий, покачивая головой, произнёс:

– Хорошо, что я спал с краю, а не возле стенки.

Личный парикмахер

И хотя я не принимал участия в похождениях моих старших братьев, всё же некоторую роль в их образе жизни в то время я сыграл. Дело в том, что ни в одной парикмахерской города в то время нельзя было сделать стильную причёску, и старший брат решил обучить меня – восьмиклассника этому ремеслу.

Как-то после обеда, вернувшись с занятий, он объявил мне:

– Сегодня будешь стричь меня.

– Но я не умею, – попробовал я ему возразить.

– Я научу, – коротко бросил брат.

Мы вышли на веранду, брат уселся на табурет, держа в руках два зеркала, чтобы видеть себя и спереди и с затылка и стал давать мне длинные наставления. Внимательно выслушав их, я приступил к стрижке. Для начала я должен был подстричь его с боков. Это была первая и очень большая ошибка. Дело в том, что у брата волосы ниже висков не росли, и, чтобы хоть как-то прикрыть слегка оттопыренные уши, он пытался создать что-то вроде бакенбардов, отращивая длинные локоны на висках. Вот с них-то я и начал его стричь. Одним махом я срезал локон у левого уха, обнажив его лопоухость во всей красе. Брат вскочил со стула, обзывая меня криворуким недотёпой. Однако до кулаков дело не дошло. Он наклонился, аккуратно поднял локон, послюнявил его и стал пытаться приклеить его на место. Локон, как и следовало ожидать, рассыпался в его руках. После долгих разглядываний в зеркало, он разрешил мне ещё пару раз щёлкнуть ножницами, после чего остановил и сказал:

– Ладно, скажу, что ходил в парикмахерскую.

На следующий день брат пригласил Байгушева Юрку из соседнего барака и на нём стал учить меня искусству парикмахерского дела. Он стриг парня с одной стороны, а я, повторяя его движения, стриг парня с другой. Не удовлетворившись моим качеством стрижки, он пошёл в соседний двор и стал агитировать пацанов на бесплатную стрижку. Довод был довольно веский. Он предлагал им попросить у родителей деньги на стрижку. Мы их стрижом бесплатно, а деньги они могут потратить либо на кино, либо на мороженное, либо на газировку. В конце концов, таких ребят набралось человек пять-шесть, и мы всю субботу потратили на их стрижку. В итоге я научился стричь довольно сносно.

– А теперь будешь стричь меня, и смотри мне, – с этими словами брат угрожающе поднёс кулак к моему лицу. Я стриг его около трёх часов, приподнимая волосы расчёской и спрашивая: «Так?», а брат, глядя в зеркало, либо соглашался, либо поправлял меня: «Чуть ниже», «Левее», «Правее», «Выше». Я стал стричь и своих одноклассников. Важным было то, что я внимательно выслушивал ребят, какие причёски они хотят, и изо всех сил старался угодить им. В итоге я научился быстро водить расчёской и щёлкать ножницами. Причёска у брата становилась с каждым разом всё лучше и лучше. Он достал где-то старую женскую плойку, мы грели её на плитке или на примусе и лихо крутили кудри, укладывая даже самые непокорные волосы в аккуратные причёски с возвышающимися спереди коками и небрежно спадающим на лоб одиноким курчавым локоном.

Однажды брат привёл человек пять своих сокурсников, желающих сделать такие же, как у него стильные причёски. Они очень удивились, когда он вынес на веранду два стула и два набора расчёсок и ножниц.

– Ты что, будешь проводить сеанс одновременной стрижки? – спросил один из его друзей.

– Зачем? Мы будем стричь вдвоём с братом, и он кивнул на меня – маленького щуплого пацана.

– Ну, уж нет, – почти хором ответили друзья.

– А вы как думаете, кто меня стрижёт? Вы можете назвать хоть одну парикмахерскую в городе, где бы вам сделали такую причёску?

Мы лихо управились со своей работой и через два часа все ребята были до неузнаваемости преображены. Они с удовольствием разглядывали себя со всех сторон, поцокивая языком. Правда, с одним из них нам с братом пришлось повозиться дольше, чем с другими. Волосы у него были длинные, зачёсанные назад с пробором посередине. Так как он собирался на встречу с родителями невесты, мы решили подстричь его первым. И мы уж постарались сделать из «Сергея Есенина» кудрявого «Александра Пушкина», повязав ему вдобавок яркий галстук с пальмами и попугаями. Правда в спешке прижгли плойкой пару раз кожу головы и одно ухо.

Через полчаса после того как ребята разошлись, новоиспечённый «Пушкин» примчался обратно и стал умалять меня вернуть ему прежний облик, ссылаясь на то, что невеста категорически отказалась идти с ним в таком виде к родителям. За пять минут я вымыл и высушил ему голову, зачесал волосы назад с пробором посередине, чуть-чуть подправил плойкой упрямые пряди, снял с него яркий галстук и подвёл к зеркалу.

– Шик, – сказал он, довольно разглядывая себя в зеркало. – У тебя явно талант перевоплощать людей, – и он снова убежал к своей невесте.