Текст книги "Жизнь такая, какой она была. Жизнеописание, рассказы"

Снег надо мной…

(Моим однокурсницам по физфаку)

Снег надо мной белым чудом кружится,

На крыши домов, на деревья ложится.

Снежинки, кружась, оседают на лицах,

Растаяв, росинкой блестят на ресницах.

Вокруг удивлённо ты смотришь на всё

Глазами, раскрытыми так широко,

Что мир целиком в них готов отразиться,

Дома и деревья, и мокрые лица.

Снежинки над нами кружатся, кружатся.

Я ими готов без конца любоваться.

С восторгом мальчишки гляжу я на них,

Как тают они на ресницах твоих.

И сердцу другого не хочется счастья.

Пусть в жизни всегда будет это ненастье,

Пусть вечно над нами кружатся снежинки,

Но на глазах твоих – только росинки.

(Зима 1965—66г., КазГУ, физфак, 212 аудитория,

лекции по электродинамике)

Тем не менее, все разделы физики, которые нам давали, вызывали у меня большой интерес. Особенно лекции по электродинамике. Не тратя время на конспекты, я слушал лекции очень внимательно, хотя со стороны мог показаться немного рассеянным. Поймав интересную мысль, я часто записывал её на последних страницах тетради, а рядом с ней и те вопросы, которые будоражили мою голову. Только по одной электродинамике у меня набралось около ста вопросов, большинство из которых так и остались без ответов. Тем не менее, для себя я нашёл удобное объяснение таким явлениям как: дефект масс, короткодействие ядерных сил, корпускулярно-волновой дуализм.

Раз-два-три

Я отрастил густые волнистые волосы, стал не богато, но модно одеваться. Сам перешил под себя брюки старшего брата. Рубашки носил только с галстуком и запонками, а в заднем кармане, всегда тщательно выглаженных брюк, неизменно был свежий платочек.

Владимир Вдовиченко (Осень 1965 г.)

В этом отношении для меня образцом был Жора Потребенников с нашего курса, на тщательно выглаженных брюках которого, да и на туфлях тоже, я ни разу не заметил даже самой маленькой капельки грязи ни в период весенней, ни осенней распутицы.

Иногда я отпускал рыжеватые с чёрной «проседью» усы и бороду. Но, несмотря на все мои усилия, не смог до конца избавиться от армейских привычек. Идя по коридору мимо учебных аудиторий, я неоднократно вслед слышал от девушек нашего факультета насмешливое: «Раз – два – три. Раз – два – три». Может быть, таким образом, они хотели привлечь к себе моё внимание, но трёхлетняя армейская муштра начисто выбила из моей головы все варианты понимания женской логики и хитрости. Я стеснялся их и, скрывая это, иногда был неоправданно дерзок с некоторыми из них. Но иногда я был и бесшабашным до глупости. Однажды, проиграв пари, я целый день ходил по факультету, сбрив половину усов с левой стороны лица, и половину бороды с правой. Наверное, я был единственным на факультете за всю его историю, кто однажды на спор: «А тебе слабо?», сделал в коридоре стойку на руках, распахнул дверь деканата ногой, зашёл на руках внутрь и спросил у секретаря, когда будут выдавать стипендию. Хорошо, что секретарь была молодая женщина и с юмором. Видя позади меня десяток ухмыляющихся студентов, она наклонилась к моему лицу и произнесла: «Ещё не привезли». Я не хотел специально привлекать к себе чьё-либо внимание. Как пёс, сорвавшийся с цепи, я просто шалел, наслаждаясь свободой, освободившись от жёстких казарменных тисков.

Круг девчонок, которые мне нравились, постепенно сужался, но они держались дружной стайкой, и я побаивался их острого словца. Тем не менее, мне как-то хотелось выразить свои чувства, и в канун очередного праздника 8-е марта я поместил в факультативную стенгазету своё стихотворение, подписавшись как Аркадий Воробьёв.

Тебе любимая

(Очаровательным студенткам 4-го курса физфака

в день 8-е Марта)

Я бы мог для тебя звёзды с неба достать.

Но к чему тебе звёзды? Зачем их срывать?

Почему мы всегда так безумно щедры,

Обещая любимым чужие миры?

Я решил для тебя время сдвинуть вперёд.

Раскидал все сугробы, пробился сквозь лёд.

Среди яростной стужи февральской зимы

Разыскал для тебя я букетик весны.

Всего несколько скромных, неброских цветов

Я тебе преподнёс вместо пышных даров.

Но смотри! Они вянут – будь ласкова к ним,

Постарайся согреть их дыханьем своим.

И прошу, сбереги до прихода весны

Из-под снега добытые мною цветы.

Аркадий Воробьёв.

Не скажу, что стихотворение произвело на кого-то сильное впечатление, но в день, когда снимали стенгазету, я заметил, что оно было кем-то аккуратно вырезано.

Мне гораздо легче было познакомиться с девчонками на курс старше или младше, или даже с другого факультета, например, с мехмата. Может быть, именно поэтому на выпускной фотографии нашего курса нет меня.

Я знал сотни анекдотов на все случаи жизни, и цепкая память на них не раз помогала мне выходить из щекотливых ситуаций. Я стал собирать коллекцию карикатурных картинок. Она и сейчас хранится у меня в большой распухшей папке. Не знаю уж как, но одна девушка узнала об этом и стала пополнять мою коллекцию, посылая через деканат конверты на моё имя, но без обратного адреса. Понятно, что, когда я получал такое письмо, моё воображение рисовало мне образ девушки, в которую я был тайно влюблён. Девушка не открылась мне, и я так и не узнал её имени. А кто знает, может быть, наши признания в корне изменили бы и мою, и её судьбу.

Сердце и разум

 
(Куралай – козочка моя, джейранчик мой)
 
 
Почему иногда
Нежный взгляд чьих-то глаз
Вдруг лишает ума
Самых умных из нас?
Почему не поднять
Нам порой сильных рук,
Чтобы ими обнять
Плечи милых подруг?
Почему?
 
 
Жил до сих пор я безмятежно,
Не знал страдания любви.
Вдруг сердце сжалось тихо, нежно,
И защемило чуть в груди.
 
 
От взгляда жаркого, как пламень,
Задумчивых и нежных глаз,
Я застываю, словно камень,
Теряю разум каждый раз.
 
 
С другими не был я так робок,
Я им лукавил и дерзил,
А вот с тобою тих и кроток,
И подойти к тебе нет сил.
 
 
Нет сил сказать тебе хоть слово,
Язык присох – не провернёшь,
Есть силы взгляд ловить твой снова,
И молча ждать – вдруг подойдёшь.
 
 
Прошу, прости мне дерзость взглядов
И все сомнения откинь,
Не нужно никаких мне кладов,
Ты мне заменишь всех богинь.
 
 
Небесным благам, как ни странно,
Предпочитаю рай земной…
В моей судьбе ты стала главной,
И я хочу быть лишь с тобой одной.
 
 
Я помню, что однажды снилась
Ты мне в каком-то сказочном бреду.
О боже! Как я молил тогда, что б ты явилась
Ещё хоть раз, но только наяву.
 
 
И ты пришла. Но я молчу, и здесь уже не робость
Причина столь безвыходной беды.
Я вдруг увидел между нами пропасть,
Которую создал жестокий рок судьбы.
 
 
Выходит, мне одно осталось —
Любить тебя, покуда сердце гонит кровь.
Что ж делать, если мне досталась
Такая невезучая любовь.
 
 
И только разум! Ах, уж этот разум,
Мне говорит: «Забудь её скорей,
Чтоб было легче, позабудь всё сразу,
Не будет радости в любви твоей».
 
 
И, правда. Кто назвал любовью
Терзаний и сомнений череду?
Но только сердце (!), сердце, обливаясь кровью,
Твердит мне, задыхаясь как в аду:
 
 
«Не забывай её: ни гибкий стан, ни волосы, ни губы,
Ни звонкий смех, ни блеск пугливых как у серны глаз,
И пусть слова её порой казались грубы,
Но кто, скажи мне, не дерзил из нас.
 
 
И даже пусть она тебя не любит,
Ты только чувств своих не растеряй.
Пусть, пусть любовь твоя тебя погубит,
Ты всё равно её не забывай».
 
 
Не знаю. Время, может быть, и сгладит
Мятежность чувства моего,
Но если разум вновь своё заладит —
Я лучше усомнюсь в разумности его.
 

Как студенты воровали борщ

Мы с Эдом любили проводить свободное время в общежитии с друзьями. В основном это были однокурсники, собравшиеся из разных городов, но были среди них и на курс старше, и младше. Дружили мы и с девчатами. Организовывали разного рода общества, устраивали диспуты.

В какой-то степени мы им даже завидовали, что они могут столько времени проводить вместе, до тех пор, пока Лёха однажды по пьяне, почти со слезами на глазах, не сказал нам:

– Вы даже не представляете, как мне иногда хочется оказаться в родном доме, рядом с отцом и матерью. Почувствовать домашнее тепло и уют. Похлебать наваристых щей и поесть пирогов. Как мне надоела эта столовка и голодовка.

Вдовиченко Владимир и Искаков Эдуард (Эд)

Всё это было сказано настолько проникновенно, что мы с Эдом переглянулись и невольно задумались: «Ведь мы всё это имеем, но мало ценим».

Чтобы как-то успокоить Лёху, Эд сказал:

– Но ведь девчонки довольно часто готовят сами и иногда приглашают вас. Не так ли?

– Так-то оно так, да уж очень редко это бывает. Да и потом попробуй-ка, прокорми всю нашу ораву. Одного позовёшь – остальные обидятся, а на всех никакой кастрюли не хватит, – Лёха шмыгнул носом. Внешне он уже успокоился и вдруг, прикрыв рот рукою, наклонился и громко захихикал.

– Ты чего? – спросил я с улыбкой.

– Да вспомнил один случай, как мы воровали борщ, но лучше пусть Валерка расскажет.

Валерка – высокий смуглый парень, улыбнулся, сел на кровати и стал рассказывать.

– Было это в прошлом году. Мы жили на втором этаже, а под нами на первом жили девчата. Прижимистые были. Готовили хорошо и помногу, но никогда не звали нас к себе. К нам заходили, когда у нас собиралась компания, выпивали с нами, а к себе не пускали. Однажды, высунувшись в окно и наблюдая за мартовскими котами, которые своими криками не давали ни спать, ни заниматься, я вдруг заметил, как внизу под нами открылось окно и чьи-то руки выставили на специальную решётку за окном большую кастрюлю. От краёв крышки кверху, прямо к моему носу, поднимался пар, и мне даже показалось, что я различаю аромат домашнего борща. Это было уж слишком. Месяц был на исходе, и в карманах не было ни гроша. Не было денег даже на проезд. Мы голодали уже второй день. И тут у меня возникла дерзкая мысль – украсть эту кастрюлю с борщом. Я отошёл от окна и стал нервно ходить по комнате, обдумывая эту мысль. Задача была непростая. Хотя девчата и жили на первом этаже, но из-за высокого фундамента окна были расположены не ниже двух метров от земли плюс полметра выступающей решётки. Итого метра два с половиной. Искать лестницу было некогда. Уже темнело, и действовать надо было немедленно. Из нас четверых вместе со мной в комнате был только Игорь и на его вопрос: «Чего ты мечешься?», я объяснил, что неплохо было бы наказать девчат и утолить голод. Игорь выглянул в окно, свесился так, как будто собирался дотянуться до кастрюли, шумно потянул воздух носом и, выпрямившись, с усмешкой добавил: «А что? Идея неплохая. Я даже знаю, как это можно сделать. Идём на улицу».

Мы накинули куртки, взяли шапки и выбежали наружу.

– До кастрюли метра два с половиной, – начал Игорь излагать свой план. – Так?

– Пожалуй, – подтвердил я.

Тут Игорь стал делить нас на части.

– Я ростом метр восемьдесят. Без головы, до плеч, метр шестьдесят. Ты примерно такого же роста. А без ног до плеч – около метра.

– Ну, – ещё не понимая, куда он клонит, согласился я.

– Если ты сядешь мне на плечи и поднимешь вверх руки, то очевидно сможешь дотянуться до кастрюли.

– Гениально, – воскликнул я.

– Давай, пошли, – вставая с кровати, сказал Игорь. – Только всё надо делать быстро и тихо.

Мы подкрались к стене общежития, которое стояло на небольшом пригорке, и Игорь присел. Я взгромоздился ему на плечи. Игорь с трудом выпрямился, чуть пошатываясь и придерживая меня за ноги. Я потянулся через решётку к кастрюле, ухватил её за ручки и стал поднимать. Кастрюля была тяжёлая. К тому же она была ещё горячая и обжигала руки. Мне не хватало сантиметров десять, чтобы перенести кастрюлю через решётку. Я шёпотом попросил Игоря встать на цыпочки. Но Игорь уже устал. Ноги его постоянно скользили то ли по грязи, то ли по снегу. Шапка сползла ему на глаза, и он уже ничего не видел. Он стал шептать, чтобы я оставил кастрюлю в покое, но я и не думал выпускать её из рук. Возможно услышав нашу возню, чей-то силуэт в комнате стал приближаться к окну. Я резко рванул кастрюлю на себя, она наклонилась, выплеснув часть борща мне на грудь и за шиворот Игорю, но перемахнула через решётку. В этот момент кто-то изнутри отдёрнул штору, чтобы выглянуть в окно. Я уже хотел, было крикнуть Игорю: «Беги!», но в этом не было необходимости. Та порция борща, которая попала Игорю за шиворот, подстегнула его лучше всякой плётки. Ничего не видя из-за сбившейся шапки, он ринулся с косогора вниз. Я сидел у него на плечах с высоко поднятой над головой кастрюлей и молил Бога, чтобы Игорь не упал. Темнота быстро скрыла нас из вида. Сзади доносились возмущённые голоса, а Игорь вслепую бежал к ближайшим деревьям, пока я его не остановил. Он медленно присел, и я буквально сполз с его плеч, по инерции ещё держа кастрюлю высоко над головой. Теперь надо было как-то незаметно пронести кастрюлю в общежитие. Я пошёл на разведку, но в общаге был поднят такой переполох, что от этой идеи пришлось сразу же отказаться. Я поднялся к себе в комнату, где уже лежали на кроватях голодные, как и я, Санёк и Лёшка. Я вкратце изложил им наш вояж, и мы решили не рисковать. Через пять минут мы вышли из общежития, спрятав под куртками свои миски и ложки. На выходе вахтёр спросила нас: «Куда собрались, глядя на ночь, молодые люди?»

– Да решили сходить в ресторан поужинать, тёть Вера, – ответил Лёшка.

– Ну-ну, – сказала та, снова уткнувшись в своё вязанье.

Мы нашли Игоря в темноте среди деревьев. Присев на корточки, и достав миски, быстро опустошили кастрюлю. Лёшка подкрался к зданию общежития и незаметно положил пустую кастрюлю под окно девчатам с мыслью: «Чего добром-то разбрасываться? Авось ещё раз пригодится».

Поздно вечером, вернувшись к себе, мы встретили в коридоре девчат, что жили под нами.

– Тёть Вера сказала, что вы ходили в ресторан. Это правда? – язвительно спросила одна из них – полная рыжеволосая девушка. – И что же вы ели?

– Устриц в томатном соусе с красным вином, – не придумав ничего лучшего, ляпнул Лёха.

– Что, прямо в куртках сидели в ресторане, и ты облился соусом? – тыча пальцем мне в грудь, допытывалась рыжая?

– Да понимаешь, у них раздевалка через дорогу, пришлось идти прямо в куртках, – в тон ей ответил я.

– Жаль, – хором сказали девчата. – А то мы хотели пригласить вас на украинский борщ.

– Слушайте, а давайте завтра, – устало сказал Санёк. – Борщ ведь должен настояться. Поэтому его едят вчерашним, – и, обойдя девушек, мы зашли в свою комнату, завалились на кровати и, зажав рты рукой, долго хохотали.

Пирог с лимоном

Как-то, накануне дня рождения Лёхи, который жил в общаге, мы с Эдом решили сделать ему приятный сюрприз.

– Слушай, Лёха, – весело сказал я. – Кастрюлю борща нести из дома сюда нам конечно далековато. Но давай я завтра прямо здесь для тебя испеку пирог с лимоном – классная вещь.

– А я принесу салаты и вина, – добавил Эд. – Позовём девчат.

– Но у нас не работает духовка – сказал Лёха. А у самого глаза загорелись голодным блеском.

– Ерунда, – сказал я. – Я принесу с собой электрическую чудо-печку.

– А что для этого надо? – спросил Лёха.

– Да так, пустяки. Два стакана муки, пачка маргарина, стакан сметаны, один лимон и двести граммов сахара.

– Сахар можешь не брать. У нас есть. Вон в пакете стоит целый килограмм – сказал Лёха, потирая руки. – А ты действительно сможешь сам испечь пирог?

– Да, – ответил за меня Эд. – Это его фирменное блюдо. Я уже пробовал. Пальчики оближете.

– Тогда до-завтра – сказал Лёха, пожимая нам руки.

На следующий день после второй пары я заскочил домой, собрал всё в большую сумку и помчался в общежитие. Чего греха таить. Мне хотелось блеснуть перед нашими общими девчонками своими кулинарными способностями. Эдик и вся наша шумная компания были уже там и ждали только меня. Девчата сервировали стол. Я быстро высыпал муку в миску, мелко настрогал в неё маргарин, бросил на кончике чайной ложки щепотку гашёной соды и всё тщательно перемешал. После этого вылил в муку стакан сметаны и круто замесил. Когда тесто было готово, я попросил Лёху отнести и положить его в бумажном мешке на двадцать минут в морозилку. Затем я натёр на тёрке лимон вместе с цедрой и, сделав небрежный жест рукой, потребовал стакан сахару. Лёха бросился к окну, но пакета с сахаром там не было.

– Где сахар? – заорал Лёха на Игоря.

– Да вот в банке. Пакет утром у Саньки лопнул, и мы собрали сахар и пересыпали в две банки.

– Надеюсь не с пола? – спросил я, хотя и понимал, что если и так, то они всё равно никогда не признаются.

Я высыпал стакан сахара в лимон и тщательно перемешал. Затем смазал дно чудо-печки отложенным кусочком маргарина, выложил его калькой и её тоже смазал маргарином. После этого я попросил Лёху принести тесто. Наверное, уж очень голодный Лёха бегал как метеор. Я разделил тесто в пропорции один к двум. Большую его часть раскатал тонким слоем и выложил на дно, слегка приподняв края. Туда я вылил и разровнял тёртый лимон с сахаром, а сверху равномерно посыпал как гранулами протёртым через крупную тёрку оставшимся куском теста. После всего этого я накрыл чудо-печку крышкой и включил в розетку.

– Всё, – сказал я. – Через сорок минут пирог будет готов.

Все посмотрели на часы. Чтобы убить время мы сели играть в карты. Через тридцать минут я заглянул в чудо-печь. Пирог уже начал румяниться. Мы отложили карты и сели за стол. Перекусив салатами, и выпив бутылку вина, все с нетерпением потребовали пирога. Он удался на славу. Невысокий и в меру румяный он источал такой приятный аромат, что все с нетерпением стали разбирать чайные чашки. Я гордо выложил пирог на досточку и стал делить ножом на равные части, пока Лёха разливал чай. Пирог расхватали вмиг. На досточке остался только мой небольшой кусок. Но я не торопился его есть. А вдруг кто добавки попросит. Я с улыбкой откинулся на стуле, поочерёдно оглядывая моих друзей, и наблюдая за их реакцией. Вот Лёха, поёрзав и удобно устроившись на стуле, не сводя взгляда с моего куска пирога, широко открыл рот и отправил туда почти весь свой кусок. Затем, словно в ожидании какого-то чуда он с наслаждением прикрыл глаза, слегка приподнял голову и стал медленно жевать. Внезапно он замер. Затем его глаза широко раскрылись и уставились на меня. Лицо его сморщилось в гримасе. Он поднёс тарелку ко рту и стал медленно языком выдвигать наполовину пережёванный кусок пирога. За ним то же самое повторили и все остальные. Я недоумевал и никак не мог понять их реакцию. Быстрей всех сообразил Лёха. Он повернулся к Игорю и, сплёвывая остатки пирога, заорал:

– Ты в какую банку пересыпал сахар, придурок?

– В пустую и в ту, что стояла на полке наполовину полная, – вяло ответил Игорь, выплёвывая пирог.

– Так там же была соль, соль, с-о-о-о-о-ль! – завопил Лёха.

Всё стало ясно. Настроение было испорчено вконец. Все стали чертыхаться и ругать Игоря. Кто-то назвал меня «сапожником». Я оделся и выскочил на улицу. Через дорогу был гастроном, и я купил обычный за два-шестьдесят бисквитный торт. Через пять минут я уже вернулся в общежитие. Все ещё были в сборе и, увидев в моих руках торт, радостно загалдели.

– Давно бы так, нечего было выпендриваться, кулинар хренов, – беззлобно сказал Санёк.

Так кличка «кулинар» сохранилась за мной до самого окончания университета.

ШАХ

Всё-таки какой-то дух авантюризма в нас был, наверное, как и у большинства молодых людей любого поколения. Мы много спорили, обсуждая и критикуя обустройство общества, в котором жили. Но, поняв насколько это скользкий путь, быстро ушли от проблем политических к проблемам общения молодёжи. В общежитии, где мы с Эдом часто пропадали, мы создали Штаб Армии Холостяков (ШАХ) из закоренелых приверженцев холостой жизни.

Были у нас в Штабе и заслуженные холостяки (з.х.), и свои должности. И надо сказать, должности были все главные: главный теоретик, главный тактик, главный стратег, главный идеолог, и даже свой Министр Холостяцких Сил. Главный идеолог – студент мединститута – на одном из съездов холостяков защитил кандидатскую диссертацию на тему «Как устроена женщина, и как надо с нею бороться». Защитился он со второй попытки, что говорило о серьёзном нашем подходе к этой теме. Наличие двух оппонентов – одного от противоположного пола, а второго от благополучной молодой семьи указывало на наш неформальный подход к этой проблеме.

Штаб Армии Холостяков

Конечно, поймите меня правильно, всё это делалось с юмором, в тесной прокуренной комнате общежития, в которой стояли всего четыре койки и две тумбочки. Но зато койки-то были двухъярусные (!) и члены «учёного совета» восседали на верхнем, привилегированном, ярусе свесив потные босые ноги и помахивая ими перед лицами зрителей нижнего яруса и тех, кто лежал за их спинами или сидел на полу. Таких набралось десятка два, да ещё с десяток толпились в коридоре. На вопрос проходившего мимо коменданта общежития «Что здесь происходит?», они прикладывали палец к губам и отвечали: «Тихо! Идёт защита диссертации».

Были среди нас и «дезертиры». Некоторые женились втихаря, и долго скрывали это, некоторые писали заявление на имя министра и просили официального разрешения. После рассмотрения таких заявлений на военном совете ШАХ принимал решение, и если оно было положительным, брал организацию свадьбы на себя. Одну из таких молодёжных свадеб мы сыграли зимой 1968 года в горах на высоте 2500 м в турлагере «Туюксу», организовав целый спектакль, изображая из себя бессмертных богов Олимпа, низвергнувших с небес к ногам любимой презренного отступника – нашего Главного тактика.