Текст книги "Жизнь такая, какой она была. Жизнеописание, рассказы"

ФМСХ

Но Штаб Армии Холостяков не мог вместить всех желающих, и надо было создавать новое общество, в которое могли бы войти и парни, и девушки независимо от их интересов и характеров. После долгих дебатов мы с Толиком Бурцевым пришли к выводу, что таким может быть только общество, объединяющее Флегматиков, Меланхоликов, Сангвиников и Холериков.

Так родилось сообщество ФМСХ. Для выработки устава и основных положений нужно было созывать первый съезд ФМСХ. Чтобы всё выглядело солидно, нужны были делегаты из других городов. Один из них, из города Фрунзе, у меня уже был на примете – это Пётр Касич – мой хороший армейский друг, а второго – Олега Митяева – моего друга детства, надо было как-то вызвать из города Чимкента, где он тогда работал пилотом на местных авиалиниях.

Недолго думая, я шлю телеграмму на имя начальника аэропорта г. Чимкент такого содержания: «Начальнику Аэропорта города Чимкент. Прошу делегировать вашего представителя – Олега Павловича Митяева – на первый съезд „ФМСХ“ в г Алма-Ату. Съезд состоится с первого по третье июля 1968 года. Председатель ФМСХ = Вдовиченко В. Д.». И вы знаете – сработало. Уж не помню, как Олег объяснял своему начальнику аэропорта, что такое ФМСХ, но, как и все бюрократы, тот клюнул на официальный текст телеграммы и отпустил Олега на три дня в Алма-Ату. А ведь здесь его ждали не только друзья, но и родители.

Два дня мы славно погуляли с друзьями, а когда наши карманы опустели, Пётр щедро предложил продать его фирменные теннисные ракетки. Вырученных денег нам хватило, чтобы славно провести третий день съезда ФМСХ, который для этого сообщества оказался и последним.

День пьяниц и алкоголиков

Эти дни, проведённые как праздник, поставили перед нами новую проблему. У всех профессий есть в году свой праздник, например, такие как: день шахтёра, день учителя, день танкиста, день медицинского работника, …, день комсомола и день пионера, день молодёжи и день пенсионера, … А кто же остался без официального праздника? Конечно же, самые незащищённые слои населения – пьяницы и алкоголики. И мы решили в их защиту выбрать такой день в году, который бы выделялся из всех других своей неповторимой особенностью.

– А почему один день? – спросил Толик. – Давайте выделим им два, а лучше три дня, чтобы они отличались от всех других.

– Так у них и так 365 дней в году праздник, – весело сказал я.

– Нет, это должны быть официально объявленные дни пьяниц и алкоголиков, и их должно быть не меньше трёх в году. Немного подумав, мы нашли такие дни, которые отличались от всех остальных своей астрономической особенностью. Это были дни весеннего и осеннего равноденствия, а также дни летнего и зимнего солнцестояния. Причём, если 21 марта и 21 сентября праздник длился всего один день, то, вокруг 21 июня и 21 декабря, когда длительность дня и ночи за сутки менялась практически неощутимо, праздновать можно было целую неделю.

После «официального» объявления дней пьяниц и алкоголиков, наши семьи и семьи наших многих друзей отмечали этот праздник в течение нескольких лет, собираясь вместе на весёлые посиделки в молодёжном кафе или друг у друга дома. Чтобы у читателя не создалось ложного впечатления, сразу оговорюсь. Объявленные праздники были только поводом для наших обязательных молодёжных встреч. Шесть – восемь молодых людей могли весело провести вечер всего с двумя бутылками сухого вина, наспех приготовленными салатами и бутербродами, с дискуссиями на злободневные темы.

Четверть века

Когда приближается 25-ти летний юбилей, я думаю, многие молодые люди задумываются: «Как бы пооригинальней его отметить». Не знаю уже почему, но мне в голову втемяшилась озорная, на мой конечно взгляд, мысль: «А почему бы мне не отметить его с друзьями на крыше моего родного 1-го роддома?»

И так крепко эта мысль засела, что я уже никак не мог от неё отказаться. Но прежде чем предлагать эту идею друзьям, я посетил свой роддом, обошёл его со всех сторон, разглядел и сфотографировал все наружные пожарные лестницы, ведущие на крышу, и уже после этого стал уговаривать друзей:

– Дело-то плёвое, всего на полчаса, – убеждал я их. – Я родился в 2 часа ночи. В это время все спят. Мы тихо поднимаемся по пожарной лестнице на крышу, – тут я выложил фотоснимки на стол, – распиваем пару бутылок шампанского, поздравляем меня с днём рождения, затем спускаемся вниз, берём такси и едем ко мне домой продолжать праздник.

Как я ни убеждал и ни уговаривал – никто из моих друзей со мной не согласился. Тогда я встал и сказал первое, что мне пришло в тот момент в голову:

– Ну, что ж. Вы не оставляете мне другого выбора, как использовать запасной вариант. Я отмечу свой первый юбилей один на Алма-Атинском пике.

Для справки: высота Алма-Атинского пика 3681 м.

Никто, кроме Жоры Потребенникова мои слова не принял всерьёз. Поэтому именно ему я оставил подробный маршрут, по которому я собирался покорить пик в 2 часа ночи, на случай если не вернусь на следующий день.

17 апреля стояла пасмурная погода. Около полудня я вышел из дома с небольшим рюкзаком за плечами, к которому был приторочен ватный спальник. В рюкзаке – минимум запасной тёплой одежды, часы и приёмник для сверки времени, несколько бутербродов и бутылка шампанского.

От конечной остановки 28-го автобуса до подножия пика – 20 км. Из них первые 8 – по слегка извилистой с небольшим подъёмом дороге, затем 12 км по крутому серпантину. Где-то около 6 часов вечера я прошёл мимо Алма-атинского озера, затем позади остались Гаиш и Корональная станция, а уже около 8 часов вечера я миновал высокогорную станцию космических лучей – последний научный форпост (3300 м), расположенный у самого подножия пика, высота которого 3681 м.

Дальше дороги не было. Но снежный наст, который начался за три-пять км до этого, был плотным, и идти было не так уж трудно. Надо было спешить, пока ещё не совсем стемнело. Вскоре станция скрылась за поворотом, и я остался один на один с небольшим узким каменным хребтом, дугой поднимающимся в сторону пика. Я постарался запечатлеть в памяти то, что мне предстояло пройти примерно в течение двух-трёх часов в наступающей темноте. По небу ползли мохнатые весенние тучи. Они опускались всё ниже и ниже. Внизу справа яркими огнями светился город. Через час пошёл снег, и я практически на ощупь пробирался по гребню хребта вперёд, моля Бога не дать мне сорваться в левую или в правую сторону хребта. Вскоре я остановился перед резким спуском. Я знал о его существовании, разглядывая в ясную погоду подходы к пику в сильный бинокль. Это был финиш моего похода.

1 – посёлок Алатау, 2 – ГАИШ и Корональная, 3 – Космостанция

Я отполз метров 10 назад и стал выбирать место для ночлега. Снегопад перешёл в сильную метель. В метре от меня ничего не было видно. Я нашёл площадку метра 2 на 2 с небольшим уклоном и решил на ней устроиться на ночлег. Насколько мог я разгрёб снег на площадке, стараясь её выровнять и сделать надёжный упор для ног, сделал две небольшие ниши, в которые положил пакеты с бутербродами, воткнул в снег бутылку шампанского и расстелил спальник. В спальнике сзади у изголовья была петля. Я привязал к ней один конец верёвки, другой конец привязал к камню. «Всё-таки, хоть какая-то страховка», – подумал я, укладываясь спать.

Поначалу в мешке было уютно и тепло. Но постепенно он стал остывать, и я начал ворочаться с боку на бок. Ветер усилился. Он дул порывами, швыряя снег на мой спальный мешок.

«Так и занести может, – подумал я. – Ничего, теплее будет».

Я уже стал засыпать, когда чуткое ухо уловило чьи-то шаги.

«Что за чёрт, – подумал я. – Кто кроме меня тут может быть?»

Страха не было. Было только удивление и недоумение. Неужели на свете есть ещё один придурок, вроде меня, который решил свой день рождения отметить здесь. Я распаковал спальный мешок, высунул голову и огляделся. Вокруг кромешная тьма и тишина, только шум ветра, да снег слепил лицо. Я прислушался – никого. Снова залез в мешок, но вместе со мной в мешок набился и снег. Кое-как выгреб его и снова лёг спать. Но сон не шёл. Снова послышались шаги, чёткие такие – шаг, шаг, ещё шаг. Да что ж такое? Я снова вылез из мешка, теперь уже весь. Вокруг – только завывание вьюги. Я ощупал свои ниши – бутерброды на месте, а вот шампанское исчезло. Сначала я связал его исчезновение с таинственными шагами, но вскоре понял – видимо оно упало от сильного порыва ветра и скатилось вниз. Я попытался разглядеть циферблат часов, но в темноте ничего не было видно. Поднёс их к уху – часы стояли. Достал приёмник в надежде узнать по нему время. Приёмник тихо-тихо хрипел на всех волнах. Видно и часы, и приёмник замёрзли. Я снова залез в мешок. Пока я возился, в него набился снег. Я снова прилёг и снова отчётливо услышал шаги. Я полежал минут пять, прислушиваясь, и понял – то, что я принимал за шаги – было шуршание снега об мешок под порывами ветра. В мешке стало сыро и прохладно. Я спросил себя: «Что ты здесь делаешь, парень? Часы остановились. Приёмник замёрз. Шампанское укатилось в пропасть. В мешке сыро и холодно. Костра ты здесь не разведёшь. А до рассвета ещё очень и очень далеко».

Приняв решение, я быстро собрал вещи и двинулся в обратном направлении, строго придерживаясь вершины хребта, чтобы не дай Бог не забрать чуть влево или вправо. Когда хребет закончился, и я вышел на ровное место, то остановился в растерянности. Куда идти? Вокруг никаких ориентиров. Больше всего я боялся уклониться влево, в сторону города и крутого обрыва. Из-за пурги видимость была не далее двух метров. И тут судьба дала мне верную подсказку – по крайней мере, куда точно не стоит идти. Слева, всего в метре от меня, с глухим шумом, как будто провели наждачкой по наждачке, вниз в сторону города сошла снежная лавина, обнажив тёмный проём. Я упал спиной на снег и стал отползать от обрыва. Затем встал и пошёл дальше, смело делая крутую дугу вправо. Вскоре забрезжило туманное пятно фонаря космостанции. Я облегчённо вздохнул, так как здесь начиналась дорога, которую я уже хорошо знал. Минут пять я стучался в дверь одного из зданий космостанции, но мне её никто не открыл. Я перекусил под фонарём, поправил рюкзак и спальник и широкими шагами, почти бегом направился в город. Впереди у меня было как минимум 20 км безлюдного пути по горному серпантину и не менее шести часов глухой тёмной ночи. Уже перед рассветом, когда до города оставалось всего пять км, меня догнал милицейский УАЗик.

– Парень, ты куда, в город? – спросил, высунувшись из кабины, пожилой усатый милиционер. – Садись, подвезём.

Я не стал куражиться, чтобы не вызвать у них подозрение, да и сократить путь моим ногам совсем бы не помешало. Я приоткрыл вторую боковую дверцу и отпрянул от машины. В салоне как селёдки в бочке сидело человек шесть, а то и все восемь милиционеров.

– Хлопцы, подвиньтесь. Дайте человеку сесть, – обернувшись к ним, произнёс усатый.

Крепкие ребята буквально втащили меня в салон.

– Мы только на пять минут заскочим в посёлок до его тёщи, – продолжал усатый, показывая пальцем на молодого розовощёкого милиционера, – возьмём пирожки и двинем дальше.

В этот момент УАЗик уже съезжал с автотрассы на узкую просёлочную дорогу. Ещё через минуту он остановился, и милиционеры весёлой гурьбой высыпались из машины. Я тоже вышел, оставив рюкзак в машине. Мне хорошо были знакомы эти места. В посёлке Алатау, расположенном на южной окраине города, жила моя бывшая зазноба. А вон и её дом. От него до моего дома ровно три часа ходьбы пешком в условиях ночной видимости. Проверено! Именно к нему и побежал розовощёкий. Я прекрасно помнил, как мы расстались прошлой весной. Это был короткий, но очень бурный роман. Она была неописуемо красива и играла моими чувствами как кошка с мышкой. Умом я прекрасно понимал, что это не те сани, в которые мне надо было во что бы то ни стало сесть. Но ничего не мог с собой поделать. Наконец, мне сначала в вежливой форме дали понять, что я здесь лишний, а затем уже в грубой форме просто «отшили». От отчаяния я готов был даже наложить на себя руки. Но когда представил себя в гробу с венками и со скорбящими родными и близкими, а потом ещё в одиночестве в тёмной сырой могиле и не на день, не на месяц или два, а навсегда – я передумал. Это я рассказываю некоторым молодым, пережившим нечто похожее. Время – великий лекарь. Сегодня, спустя почти пятьдесят лет я даже имени её не помню. А тогда, когда розовощёкий бежал к заветному дому, я следил за ним с затаённой завистью, пока он не пробежал мимо него и не скрылся за поворотом.

Теперь моё внимание привлёк оживлённый разговор милиционеров вокруг глубоко увязшего в большой апрельской луже автобуса, тип которого мы называли «Коробочка». Усатый разбудил водителя и стал предлагать ему помощь.

Видя большую толпу милиционеров, тот вяло отказывался, ссылаясь на то, что утром за ним приедет техпомощь.

– Дак это будет не раньше 10 часов, – уговаривал его усатый, – а мы сейчас и здесь. О, смотри какой у нас зверь. Давай трос, мы мигом тебя вытащим. Ты ещё успеешь поспать под тёплым боком жинки.

Милиционеры быстро прицепили один конец троса к УАЗику. Когда стали искать за что же понадёжнее зацепить автобус, один из них посоветовал:

– А цепляй прямо за передний мост. Это и надёжней, а когда потянешь, он немного приподнимет передок автобуса и его легче будет вытащить.

Так и сделали. Водители сели по кабинам. Усатый махнул рукой. Уазик натружено заурчал, трос натянулся как струна. Милиционеры, стояли по обе стороны троса, наблюдая и подбадривая своего водителя.

«Придурки, – подумал я. – Ведь если трос лопнет – всем головы снесёт как саблей».

Я отошёл в сторону. После двух трёх неудачных попыток, водитель автобуса взмолился:

– Да оставьте, ребята, вы эту затею. Дождусь я техпомощи.

– Сейчас, – бодро ответил усатый, – ещё одна попытка, – и он крикнул своему водителю:

– А ну-ка, попробуй с разгона, а то Васька уже возвращается.

Водитель уазика кивнул, сдал немного назад и, разогнавшись, со всей силы дёрнул.

Я не сразу понял, что произошло. Нос автобуса сначала немного подпрыгнул вверх, а затем упал в лужу, зарывшись в грязь по самые крылья. А уазик поскакал по кочкам, волоча за собою весь передний мост автобуса вместе с колёсами. Наконец уазик остановился. Его водитель, потирая руки, вышел из него полюбоваться результатом своей работу, но, увидев оторванный передний мост автобуса, нараспев произнёс: «Ё – маё!»

Усатый, совершенно ничем не смущаясь, произнёс, обращаясь к обескураженному водителю автобуса:

– Да-а-а, наверное, действительно тебе придётся ждать техпомощь. Отцепляйте, хлопцы, и по коням. Быстро.

Я едва успел заскочить в уазик, как тот рванул с места, перескочил мосток, выехал на автотрассу, лихо повернул и на большой скорости рванул обратно в горы.

– Стойте, стойте, – закричал я. – Вы же хотели подвезти меня в город.

– Извиняй, хлопец, планы изменились. Выходь здесь, – поворачиваясь ко мне, сказал усатый.

Я вышел из уазика и огляделся. Милиционеры высадили меня примерно на километр дальше от города, чем подобрали. Машина уже скрылась за поворотом. Я сплюнул со злостью, поднял рюкзак и отправился дальше по направлению к дому. Единственное, что мне подняло настроение, так это то, что сегодня у меня день рождения, я ещё жив и впереди не такая уж маленькая перспектива – отметить в будущем своё пятидесятилетие, может быть с новыми приключениями.

Поход в Талгар

Начитавшись Джека Лондона и восхищаясь героями его рассказов, особенно рассказом «Любовь к жизни», я как-то поставил себе вопрос ребром: «А чего ты стоишь? Как ты поведёшь себя в той или иной суровой ситуации? Выживешь ли ты, совершая в лютые морозы многокилометровые пешие переходы?»

Я решил устроить себе проверку. Зимой 1968 года я стал следить за долгосрочным прогнозом. Обычно в Алма-Ате зимой два пика холода: в конце декабря – рождественские морозы и в конце января – крещенские морозы. Первые я как-то пропустил, стал ожидать вторых. В последние годы температура в Алма-Ате редко опускалась до – 30 С. Поэтому, дождавшись, когда температура опустилась до минус 27 С, я решил, что пора! Я поставил перед собой задачу – пройти ночью пешком из Алма-Аты до Талгара и обратно (это не много не мало – 44 км), не пользуясь никаким транспортом. Сумасшедший! Пуховика у меня не было, ватных штанов не было, унт не было, лисьей шапки не было. На что я рассчитывал? Тем не менее, в 10 часов вечера я уже был на исходной позиции. Под брюками – только х/б трико, под пальто – два свитера с горловиной, кроличья шапка, двойные перчатки, войлочные ботинки «Прощай молодость» с шерстяными носками, бутерброды в одном внутреннем кармане пальто и фляжка со спиртом на треть разведённым малиновым сиропом – в другом. Всё!

Первые два часа я бодро шёл мимо огней пригородных посёлков. Потом наступила темнота. Спички были со мной, но на крайний случай. Дорога хоть и была асфальтирована, но с ледяными колдобинами из-за сильных снегопадов и морозов. Поэтому я старался держаться более или менее ровной обочины. Редкие машины, проносясь мимо меня, даже не сигналили и не тормозили. О чём я думал в полном одиночестве? О бездушии водителей, проезжающих мимо меня, о своей глупости, о благородных поступках и высоких материях? Трудно сказать. Я проснулся от резких звуков, напоминающих сильный треск ломающихся досок. Да, да, я действительно проснулся, проходя по мосту небольшой речушки, на которой от мороза трещал лёд. Сам не понимаю, но какое-то время я шёл по инерции с закрытыми (а может и открытыми) глазами. Я остановился. По моим расчётам я должен был быть уже недалеко от Талгара. И действительно, примерно через полчаса появилась вывеска «Талгар». Я, нагнувшись, обошёл эту вывеску и пошёл в обратную сторону. Можно было съесть один бутерброд и выпить глоток разведённого сиропом спирта. Меня переполняла гордость, что половина пути пройдена, и теперь каждый шаг приближал меня к дому. Так о чём же я всё-таки думал эти почти 10 часов, оставаясь в 27-ми градусный мороз один на один с самим собой, порою в кромешной темноте. Этот вопрос мучает меня вот уже много лет.

Когда оставалось примерно 500 метров до границы города, меня догнал первый легковой автомобиль. Он притормозил возле меня, и водитель предложил меня подвезти. По моему виду, когда я сел в тёплую кабину, по обледеневшему вороту свитера, поднятому до самых бровей, он понял, что я иду издалека.

– Откуда идёшь? – спросил он.

Я, еле ворочая языком, ответил: «Из Талгара».

Молодой парень даже притормозил. Я подумал: «Хорошо, что не сказал правду, а то бы, наверное, выкинул сумасшедшего из машины».

Глядя на меня, он спросил: «И что, ни одной машины не было?»

– Были, – ответил я, – но не взяли.

– Вот суки, – зло сказал водитель и покачал головой.

Уже рассвело, в городе сновали первые автобусы и я, поблагодарив водителя, пересел на один из них. Через полчаса я лежал в тёплой постели и крепко спал, а ноги нет-нет, да и сделают один-другой шаг неизвестно куда.

И знаете, какой вывод я сделал? Во-первых, я не испытывал никакой гордости за свой сумасшедший поступок. Ничего кроме усталости и внутреннего опустошения.

Во-вторых, если бы меня в ближайшее время попросили повторить такой «подвиг» – я бы не смог. И не столько физически, сколько морально или духовно, как хотите. Этот поход выбил меня из колеи надолго. Видимо сказались 10-ти часовые мысли и беседы с самим собой, в полном одиночестве, в кромешной тьме, на 27-ми градусном морозе.

Какое лицо у судьбы?

Что такое судьба? Некая неизбежность или предопределённость, начертанная каждому из нас кем-то свыше? От кого или от чего она зависит? Можно ли вмешаться в неё и что-то изменить?

.

.

.

Приведу пять примеров.

1.

В третьем подъезде нашего дома, на четвёртом этаже, шла весёлая вечеринка. Недавно въехавшая семья отмечала день рождения своему отпрыску – нашему сверстнику, который ещё не был нам близко знаком. Мы – горстка пацанов-подростков сидели в беседке и с завистью поглядывали на окна, из которых неслась громкая музыка, доносились визги девчат и весёлый смех. На балконе, выходящем во двор, часто кто-нибудь появлялся, чтобы глотнуть свежего воздуха и затем снова нырнуть в душную атмосферу весёлого праздника.

– Гуляяяют! – как-то нараспев и с некоторой досадой в голосе произнёс Вадик.

– О, смотрите, снова кто-то вышел, – весело сказал Женя. Мы все посмотрели в сторону балкона. Парень перегнулся через перила и громко кашлял.

– Небось, уже нажрался, – усмехаясь, сказал Вадик.

А парень несколько раз наклонялся, выпрямлялся, делал шумные глубокие вдохи и снова наклонялся. По-видимому, ему было нехорошо.

– Так он всю машину Коганов заблюёт. Вот матерков-то будет завтра, – смеясь сказал Виктор.

– Будет знать, как оставлять машину под балконом, – поддержали мы и хором рассмеялись ему вслед.

Мы уже с интересом наблюдали за парнем. Внезапно он переклонился через перила чересчур сильно. Ноги его взметнулись вверх, и он, сорвавшись с балкона и пролетев метров десять, с грохотом упал на крышу старенькой Победы. Мы оцепенели от неожиданности, не зная, что нам делать. А парень полежал на крыше секунд пять, затем медленно сполз на землю. Согнувшись и держась за живот, он медленно зашёл в подъезд. Тут уж мы не удержались и шмыгнули вслед за ним. Парень поднялся на четвёртый этаж и позвонил в квартиру, где шла гулянка. Дверь открылась и чей-то удивлённый голос спросил:

– О! А мы и не заметили, как ты вышел. А ты где гулял?

– Свежим воздухом дышал, – услышали мы ответ и дверь захлопнулась.

– М-дааа! – с расстановкой произнёс Вадик.

– Да, уж, – только и смогли добавить мы.

2

Наш дом сдавали жильцам не весь сразу. В1960 году сдали первые три подъезда и год спустя – следующие три. Весной 1962 года во время ранней весенней оттепели на крыльцо четвёртого подъезда после продолжительной болезни вышла пожилая женщина. С минуту она постояла пока глаза привыкли к солнцу. Затем, улыбаясь, помахала рукой своим подругам на скамейке, которые приветствовали её появление словами:

– Ну, Марфа Петровна, до ста лет жить будешь. Только что о тебе вспоминали.

– Я и дольше проживу, – весело добавила старушка и сделала первый осторожный шаг по скользким ступенькам.

В этот момент с крыши со скрежетом сорвался огромный сугроб снега и прямо Марфе Петровне по голове.

3

В конце третьег курса мы сдавали экзамен по методам математической физики. Хорошо помню, как на первой же лекции преподаватель нас предупредил, что тот, кто сдаст его предмет, может считать, что диплом у него уже в кармане. Нельзя сказать, чтобы это был такой уж сложный предмет. На мой взгляд, не сложнее сопромата или теории комплексных переменных. Но с первого раза завалили его более десяти человек, в том числе и я. Нет, преподаватель, ни в коем случае не вымогал у нас ничего, как это стали делать гораздо позже. Создавалось впечатление, что он был горд своим предметом, и ему доставляло большое удовольствие показать, что кроме него этот предмет не может выучить кто-либо, так как он. Пять раз мы пересдавали экзамен, в конечном итоге семеро из нас остались на осень. Всё лето я не закрывал учебник – зубрил теоремы, доказательства и формулы. Теорию я выучил практически наизусть, но что-то не складывалось у меня с задачами. Решение в общем виде я получить мог, а вот с ответом не сходилось. Прямо как у школьника: то получалось полтора землекопа, то три спортсмена в час, но без трусов. Наконец, в конце сентября, когда уже вовсю шли занятия четвёртого курса, нас заставили в последний раз пересдавать злополучный экзамен. В случае неудачи нам грозило отчисление за неуспеваемость. Билет мне достался несложный. На два первых вопроса я даже не стал тратить время, так как прекрасно их знал. А вот с задачей я снова провозился довольно долго, так и не дойдя до окончательного решения. Когда подошла моя очередь отвечать, а передо мной уже трое схлопотали опять двойки, преподаватель попросил показать ему решение задачи. Зная, что это самое слабое моё место, я настоял на том, чтобы отвечать сначала на вопросы, а затем уже перейти к задаче. По всей видимости, азарт у преподавателя взял верх, и он стал гонять меня по всему курсу. Трижды я доказывал ему свою правоту, предлагая открыть учебник на нужной странице и цитируя их дословно. В конце концов, он согласился, что теорию я знаю на твёрдую четвёрку.

– А теперь давайте задачу, – устало потребовал он.

Взглянув мельком на исписанный лист, он спросил: «А где ответ?»

– Ещё не успел написать.

– Задача не решена – значит, двойка.

– Но в общем виде она решена правильно? – спросил я.

Он ещё раз посмотрел на мой лист и сказал:

– В общем виде правильно, но это ничего не значит. Нужен правильный ответ. Двойка вам, – и он потянулся к ведомости.

– Тогда поставьте эту двойку себе, – произнёс я.

Он не ожидал такого ответа, и спросил:

– Это почему же?

– Да потому, что, погоняв меня по всему курсу, вы могли убедиться в том, что я не лодырь и не такой уж тупой. А то, что вы за полгода не сумели доходчиво донести нам как решать задачи, эта оценка вам как раз и подходит.

– А ты наглец, – он покачал головой, затем посмотрел мне в глаза и спросил, – Тройка устроит?

– Да, – выдавил я, едва ворочая пересохшим языком.

Таким образом, на этом этапе моя судьба окончить университет и стать физиком была предрешена.

4

Однако моему другу Эду снова не повезло. Он в очередной раз провалил экзамен и был включён в список на отчисление. Жаловаться в деканат было бессмысленно. Преподаватель был на хорошем счету. Оставался проректор по учебной части, который должен был утвердить список неуспевающих. Я долго уговаривал друга пойти к проректору с просьбой взять академический отпуск, но друг категорически отказывался.

– Не пропадём. Простые работяги тоже нужны, – твердил он.

Но я не мог смириться с этим. Я записался на приём к проректору, и, выдавая себя за моего друга, попытался объяснить, что моя неуспеваемость – результат сложившихся семейных обстоятельств и что у меня большое желание продолжить обучение в университете. Надо отметить, что проректор терпеливо выслушал меня, очень внимательно вникая в «мои семейные проблемы», и в заключение попросил оставить заявление на академический отпуск у секретаря.

В результате мой друг продолжил учёбу курсом ниже меня, успешно окончил университет и устроился на работу, которой посвятил много лет. Именно среди новых сокурсников он повстречал ту самую единственную и прекрасную девушку, с которой затем создал семью, у них родилась замечательная дочь, которая подарила им на склоне их лет славного внука. Вот таким образом сложилась и его судьба.

С тех пор я твёрдо убеждён, что человек творит судьбу сам своими руками…, но, всё же, всегда остаётся рабом Его Величества Случая.

В подтверждение этого, забегая немного вперёд, расскажу ещё один случай, свидетелем и непосредственным участником которого был я сам.