Текст книги "Совок"

– Да я…! Да, Сергей Егорыч!! Да я ей не трех, я ей хоть пять гусей вот прямо сейчас привезу! – милицейский наполнялся жизнью прямо на глазах.

– Не надо пять. Возмести, сколько было и я, так и быть, постараюсь ее уговорить. Если она напишет встречное заявление, то считай, спрыгнул ты со сковородки! – мне очень хотелось побыстрее завершить это постыдное действо.

Лыба настолько быстро приходил в себя, что даже вспомнил про свой шлем и, вскочив, поднял его с пола.

– Да прямо сейчас поедем с ней в «Зарю», там зоотехник мне сильно должен. И возьмем ей трех гусей! Самых лучших возьмем! – радостно поделился со мной своими бесхитростными замыслами этот энергичный урод. То, что замыслы эти были насквозь криминальными, Лыбу, похоже, ничуть не смущало.

Схема с покупкой гусей на рынке ему даже как-то не пришла в голову. Ограбить колхоз ему было быстрей и проще. Но задело меня другое. Прямо на моих глазах, этот нехороший человек делал меня соучастником хищения социалистической собственности. С солидной свидетельской базой в лице гражданки Коростелевой.

– Стоп! – решительно остановил я безнадежно больного паниковщиной милиционера. – Я знать не хочу, где ты возьмешь этих гусей! И про «Зарю» я тоже ничего от тебя не слышал! Ты понял меня, Лыба? – он согласно кивнул, – И бабку с собой туда не вози! Что ж ты, старлей, так на нары то рвешься?! – покачал я головой неодобрительно.

Коллега и сам, кажется, уже понял, что в запальчивости нагородил много непотребного и виновато топтался у стола, тиская в руках свою каску.

– Иди, решай с ней свои вопросы, а завтра опять жду вас к десяти. Если у тебя со старухой сладится, то так и быть, закрою я твою проблему, служи дальше! – Лыба, как болванчик, согласно кивал головой и радостно щерился. – И вот еще что! Ты не вздумай больше запугивать бабку, не буди лиха, Лыба! – выпроводил я за дверь вздорного мотоциклиста.

Удачно завершив эпизод вымогательства гусей у сотрудника милиции, я, похрустывая суставами, от души потянулся и обреченно пошел к столу. Расслабляться было рано, девять десятых залежей процессуального дерьма Волжского РОВД, нагруженных на мой хребет, все еще благоухали на моем столе. Но перед тем, как возобновить ассенизаторскую деятельность, я решил посетить соседний кабинет и попытаться раскрутить Тиунова на пишущую машинку. Печатать мне было проще, чем писать рукой. С черной завистью мне вспомнилась «Ятрань» торговой вдовицы. Поторкавшись в запертую дверь тиуновского кабинета, я несолоно хлебавши возвернулся назад.

Глава 13

Оставшись один, я продолжил перелопачивать остальные восемь материалов. Ни на постоянно трезвонящий телефон, ни даже на чай я не отвлекался. Часа через три мозг начал сбоить и тут со стороны кабинета Тиунова сначала загромыхали глухие удары в перегородку, а потом в дверях появился он сам.

– Ты чего трубку не поднимаешь, я же тебе стучал? Там тебя Мордвинцева слышать хочет! – заинтригованный капитан не спешил возвращаться к себе.

Я с облегчением откинулся от надоевшей макулатуры и взял трубку.

– Слушаю, вас! – бодро перебил я томное вдовье дыхание в аппарате.

– Здравствуй, Корнеев! Принесла я коробку, когда зайдешь? – голос Софьи Львовны сегодня был переполнен официальной деловитостью.

Тиунов стоял в проеме двери и, не дослушав разговора, уходить к себе не собирался. Развлекать его своим словоблудием с Мордвинцевой мне не хотелось.

– А до которого часу ты сегодня трудишься? – мне тоже удалось удержать свой голос в рамках делового этикета.

– Я сегодня работаю до девятнадцати, – оказалось, что Софья Львовна иногда умела изъясняться и по-военному.

Будучи человеком сугубо мирной профессии, я сказал ей, что зайду без пятнадцати семь и положил трубку.

– Ты, что, знаком с ней? – заинтересованный Тиунов подошел столу.

– Знаком. Вчера познакомились, – ответил я капитану, – В магазин к ней ходил. Пытаюсь порешать по поводу материала, – указал я на подшивку.

– И что? Как думаешь, получится? – спросил он, сначала потянувшись к лежащему на столе отказняку, а потом, передумав, отдернул от него руку.

– Да откуда же мне знать, работаю, а там как бог даст, – не стал я загадывать, чтобы не сглазить. – Кстати, вы мне пару актов на установку химловушки дайте, не в Советский же мне за ними переться! – вспомнил я о насущном.

Тиунов молча вышел и через минуту вернулся с несколькими типографскими бланками. После чего, напомнив мне про обед, повел меня в их столовую.

В 18–00 я закрыл в сейф донéльзя надоевшие бумажки и небыстрым шагом побрел в «Светлану». Я устал. Исправлять чужую тупость и огрехи было тягостно. Для меня было бы намного проще все эти десять материалов самому исполнить с нуля. Но выбора у меня не было и потому приходилось изворачиваться. И из уже засохшего дерьма мамонта лепить что-то не сильно противоречащее действующему законодательству.

Софья Львовна сидела за своим столом и с проворством квалифицированной машинистки что-то выстукивала на печатной машинке. Аппарат у нее был знатный. Электрическая «Ятрань» появилась только в этом году и по праву считалась лучшей в своем классе. Если не принимать во внимание тот грохот, с которым она выплевывала буквы и ее размеры, то чего-то лучшего и желать смысла не имело. Мне бы и самому хотелось такую машинку, но даже в приемной начальника РОВД «Ятрани» еще не было. А у Софьи она была.

Увидев меня, Мордвинцева, как мне показалось, с облегчением прервалась и легко отодвинула гудящую печатно-электрическую громадину на край стола. Аппарат был заботливо расположен на войлочной подстилке и по полировке скользнул как шайба по льду. Я подошел ближе и еще раз с завистью оглядел мечту советского бюрократа. Да уж, грустно подумалось мне, кому-то в этой жизни все, а кому-то все остальное…

Не здороваясь и не вставая со стула, Софья Львовна наклонилась куда-то под стол и достала оттуда обувную коробку с иностранными надписями на ней.

– Там и чек внутри, – немногословная директриса, очевидно, не воспринимая меня за ровню или за сколь-нибудь потенциального кавалера, устало потянулась. И сделала она это не стесняясь, как крестьянка на покосе. Трикотажное платье, и без того не прятавшее рельефа ее груди, совсем уже откровенно облепило богатый бюст вдовы.

Даже при всей накопившейся за день усталости и при полном, поначалу, отсутствии фривольных мыслей, мой организм с готовностью отозвался на эту вероломную провокацию. Вся моя плоть и, особенно крайняя, неуёмно затрепетала.

– Какого номера у тебя очки? – хрипло поинтересовался я у искусительницы, – Четыре с половиной? Или пять?

– Какие еще очки? Не ношу я очков, у меня все нормально со зрением.

– Я про лифчик спросил, – взяв с ее стола коробку и усаживаясь в кресло, уже без иносказаний раздраженно пояснил я.

– Хам ты, Корнеев! – после некоторого раздумья сообщила мне Софья.

– А кто нынче хорош? Что ж тут поделать, коли весь мир таков! – вздохнул я.

Не обращая внимания на ее недружественный выпад, я раскрыл коробку.

Коробка по своей фактуре была подходящей для того, чтобы ее можно было заминировать. Достав чек, я посмотрел на сумму и вернул его Софье, положив ей на стол.

– Ты чек пока спрячь, если все получится, он пригодится, а коробку я заберу.

– Что ты задумал? – полюбопытствовала директриса, – Когда вора найдешь?

Искушать меня грудью она прекратила, но принялась крутить головой, как полярная сова.

– Ты чего, Софа, как курица головой крутишь, тебе, что, начальство холку намылило или у тебя шея болит? – вежливо поинтересовался я, обдумывая, как ловчее зарядить ее коробку и как равномернее расположить в ней пиропатрон, электрическую батарейку, и всю прочую трихомудию.

– Болит! Так болит, что уж лучше бы начальство ее намылило, – буркнула она и было видно, что слова ее ни какое не кокетство, что ей действительно больно.

Нарисовался дополнительный шанс хоть как-то расположить к себе эту недружественно настроенную заявительницу. Проявить, так сказать, по отношению к потерпевшей гражданке живое человеческое внимание и заботу. Поймаю я этой золушке крадуна ее туфель или нет, тут еще бабка надвое сказала. А то, что без качественного встречного заявления гражданки Мордвинцевой я проблемный отказной никак не разрешу, вот это я знаю точно. Да и чего уж там, кроме всего прочего мне просто очень хотелось потрогать Софью Львовну руками. Хотя бы за плечи и шею. Тем более, под таким невинным и вполне благовидным предлогом.

Поднявшись с кресла, я зашел к ней за спину и, положив руки на плечи, начал аккуратно разминать воротниковую зону. Сначала Софья было дернулась, потом замерла, а уже через полминуты расслабилась. Несмотря на официальный статус вдовы, вдовий горб у нее пока что отсутствовал. Но мышцы, отвечающие за кровоснабжение шеи и головы, были каменными.

– У тебя ведь сейчас не только холка, у тебя, наверное, еще и голова болит?

– Болит, – подтвердила Мордвинцева, терпеливо перенося ощущения, которые, как я точно знал, сейчас у нее были по-настоящему болезненными.

– Потерпи несколько минут, скоро легче станет! – продолжал я нагонять ей кровь от плеч и позвоночника в шею, а далее к голове. – И расслабься, я сам все сделаю… – теперь уже провоцировал я.

По моему времявосприятию прошло минут десять, а то и все пятнадцать. Пройдясь как следует по софьиной шее, я уже разгонял ей кровообращение ближе к затылку. Директриса молча сопела и казалось, что если она еще не спит, то вот-вот начнет похрапывать. Чего никак невозможно было сказать обо мне. От тепла ее тела в моих руках, от запаха ее волос и от пьянящей непосредственной близости этой женщины меня начинало потряхивать.

– Как ты? – чтобы хоть чем-то вспугнуть бешеный приступ своей похоти, спросил я.

– Хорошо… – голос, которым ответила вдова, окончательно лишил меня разума и от ее затылка мои руки сами собой переместились ей на грудь.

Вдова никак не выразила своего протеста и только еще громче задышала. «Пятый, никак не меньше!» – автоматом мелькнула в голове восторженно-тревожная мысль. А что, если у нее все такое же большое, как и ее рост, как грудь, и как размер ноги?! Если эта дюймовочка во всех своих сокровенных местах такая же масштабная, то я сильно рискую. В том смысле, что со своим человеческим достоинством среднестатистического размера я буду биться в ней, как воробей в пустом сарае. Такого разочарования Софа мне не простит. И тогда не видать мне от нее встречного заявления, как собственных ушей. Впрочем, безрассудным проявлением хватательного рефлекса я все равно уже сжег за собой все мосты. Теперь уже работал главный закон межполовых отношений – «Взялся за грудь – делай что-нибудь!».

Подхватив гражданку Мордвинцеву под титьки, я рывком, прямо со стула закинул ее поперек стола и, задрав платье повыше, начал ее заголять. Тонкая талия Софьи и ее широкие бедра мешали этому настолько же, насколько и восхищали своим совершенством.

– Погоди! – дернулась директриса и, разогнувшись, как и была, не оправляя задранного платья и спущенных колготок с трусами, шустро метнулась к двери.

Мне очень хотелось верить, что устремилась она не за помощью своего коллектива. Оправдаться в прокуратуре чужого района за попытку изнасилования номенклатурного работника торговли, реальным мне никак не представлялось. И на шконку, да еще по такой статье мне совсем не хотелось.

Но Соня меня не подвела. Защелкнув дверной замок и, по-японски семеня спутанными ногами, моя бройлерная гейша уже спешила обратно. Возвращаться в прежнюю позицию она не пожелала, а усевшись с торца стола и быстро освободив ноги от всего лишнего, директриса зазывно откинулась назад…

Волновался я напрасно, вдова пришлась мне впору. Настолько, что я забыл обо всем. И ее директорский стол тоже был хорош своими размерами. Но, в плюсовую сторону. В процессе поступательных движений и дотолкав Софью до печатного агрегата, я уже близился к кульминации, когда в самое мое ухо загрохотал ПКВТ. Пулемет крупнокалиберный Владимирова танковый, он и на расстоянии десяти шагов оглушает до гулкого звона в голове, а тут прямо в ухо, да еще в такой момент! По тому, с какой резкостью мне подмахнула Софья Львовна, неудержимо рванувшаяся вверх и подальше от этого беспредельного ужаса, я понял, что и она тоже была повергнута в жуткую панику. Хорошо еще, что потолок в ее кабинете был нестандартно высок, иначе моя задница была бы вся в побелке.

Опамятовал я уже в нескольких метрах от стола. Примерно на таком же удалении, только в другом углу я увидел хозяйку кабинета. Задранное платье вместе с бюстгальтером по-прежнему были у нее на шее. Софья Львовна все еще находилась в глубокой прострации, а до меня уже начало доходить, в чем дело. Увлекшись друг другом, мы не заметили, как уперлись в, так и не выключенную «Ятрань», и в порыве безудержной страсти, кто-то из нас задел головой длинную клавишу пробела. А монструозный агрегат на электрической тяге, исправно выдал длинную очередь. Одну на двоих, но зато в упор и прямо в уши. Каждому в его расслабленный мозг, к которому уже подкрадывался оргазм.

Теперь я знал, каким образом можно в одночасье стать импотентом в юном комсомольском возрасте. С тревогой опустив взгляд, я облегченно выдохнул, отметив, что на этот раз все обошлось. А потом придвинулся к вдове, чтобы унять ее дрожь и доступно разъяснить ей природу случившегося катаклизма.

– Не бойся, душа моя, это твоя печатная машинка нас с тобой так напугала! – попытался я как-то успокоить барышню, которая и в этом своем состоянии выглядела чрезвычайно соблазнительно, – Пошли, уже! – потянул я ее за руку обратно к столу, – Нам закончить надо!

– Нет уж! – нервно вырвала руку все еще неспокойная и трепещущая Софья Львовна, – Надевай свои штаны, Корнеев! Ко мне поедем!

Наспех одевшись и рассовав носки по карманам, я принялся ждать Софью Львовну. В отличие от меня, она приводила себя в порядок обстоятельно. Потом мы спустились к ее «тройке». За руль я Мордвинцеву не пустил, уж слишком она была взвинченной. Зато дорогу она мне указывала толково. Добирались мы недолго, вдова жила в кирпичной высотке неподалеку от набережной. Ее просторная двушка с шикарным видом на Волгу, располагалась на восьмом этаже.

Было далеко за полночь и завистливые соседи уже час, как смирились с воплями горластой вдовы. Поняв всю бессмысленность своих потуг, они больше не стучали нам в стену. Мокрые простыни были сбиты в один комок, да и сам я мало чем отличался от этих простыней. Меня уже в четвертый раз посетило чувство глубокого удовлетворения, а вдова все еще рвалась к попранию всех морально-нравственных устоев. Чтобы как-то утихомирить и отвлечь от себя неуемную женщину, я потребовал кофе и чего-нибудь съестного. Пояснив, что еда нужна мне для бодрости и восстановления сил. И, чтобы потом продолжить наше общение в прежнем режиме. Да чего уж там, мне и взаправду хотелось есть. А еще хотелось немного отдышаться. Это поначалу я набросился на вдовицу аки лев. Но уже потом я лакомился ею не торопясь, с чувством, с толком и с расстановкой. С ее расстановкой. В позиции самого замысловатого построения, какие только знал из прежней своей долгой и насыщенной жизни. Это и было моей главной и, не побоюсь этого слова, роковой ошибкой. Опрометчиво блеснув перед Софьей познаниями в области изысков интимного свойства, я будто бросил спичку в пороховой погреб. Вкусив ранее неизведанного, вдова не на шутку завелась, а разохотившись, останавливаться уже нипочем не желала.

Уже в рассветных сумерках, уставшая и умиротворенная Софья Львовна вторым заходом напитывала мой растущий организм белками, жирами и углеводами. Время от времени доставая из холодильника остатки съестных припасов, она сбивчиво делилась со мной воспоминаниями о тяготах и лишениях нелегкой вдовьей судьбы. Пока я, старался блюсти приличия и поглощать еду не слишком быстро, она поведала мне, что вот уже два с половиной года пребывает в воздержании от радости плотских утех. Сначала потому, что муж долго и тяжело болел. А потом, после его смерти и траурного карантина, ей было не с кем. Она так прямо и выразилась.

– С кем хотелось, тот был либо женат, либо еще что-нибудь. А того, кто был свободен и проявлял ко мне интерес, я сама не хотела, – бесхитростно поведала мне Софа, выставляя из холодильника очередной калорийный деликатес.

В качестве особо настырного, но постылого претендента на ее роскошное белое тело, она упомянула нынешнего начальника Волжского РОВД подпола Колмыкова. С ее слов, он и при живом-то муже не стеснялся к ней подкатываться, а после того, как она овдовела, то и вовсе как с цепи сорвался. Постепенно я начинал понимать причинно-следственные связи непростых отношений между милицейской и торговой элитой района. Не понимал я лишь одного, как устояла Софья Львовна. Сил и возможностей у начальника милиции более, чем достаточно, чтобы сломать любого директора магазина на своей территории. Почти любого.

– Зубы он об меня сломает! – фыркнула Софья, – А, если подлость какую затеет, то погон своих лишится! И он это знает, вот и гадит по мелочи.

– Ты, душа моя, внебрачная дочь министра торговли, что ли? – поинтересовался я по такому ее высказыванию.

– Глупости болтаешь! – одернула меня Софа, – Пошли лучше, я там постельное белье перестелила! – она ласково погладила меня по щеке.

– Просто спать пойдем, – быстро добавила она, очевидно заметив вспыхнувшую панику в моих глазах.

– В твоем универмаге отдел хозтоваров есть? – спросил я Софью, когда утром мы отъехали от ее дома.

– Есть, а чего тебе там надо? Если какой-то дефицит, то не факт, что он там может быть вот прямо сейчас, – честно призналась она, – Ты говори, что тебе нужно, а я попробую найти, – отвернувшись от проезжей части, она взяла меня за руку.

Машин в этом времени на дорогах было в разы меньше, но все равно, мне стало не по себе от такого пренебрежения к ПДД. Снова попадать в больничку мне не хотелось, уж больно там скудный рацион.

В отличие от меня Соня выглядела свежей и бодрой. Ее задорный румянец и блеск в глазах никак не вязался с сегодняшней бессонной ночью. Будто бы она безмятежно проспала всю эту ночь, а не неистовствовала, безжалостно тираня мое юное тело, лишая его покоя и сна.

– Ты это, ты, рули давай! – вырвал я руку, – Не дефицит. И надо это не мне, а тебе. Обычный паяльник нужен, припой, кислота, ну и батарейка с проводами. Лампочка еще от фонарика нужна. Прищепку я у тебя с веревки на балконе уже снял, – вспомнив, признался я в мародерстве.

– Вот и пускай тебя в дом! – насмешливо покосилась в мою сторону доверчивая вдова, неосмотрительно давшая мне приют на ночь. – У меня в штате электрик есть, к нему обратись, он толковый, у него все найдется. Я ему скажу, он тебе даст, что нужно и сам поможет, если понадобится.

Я согласно кивнул тяжелой головой и смежил веки. Две турки крепчайшего кофе, сваренного Софьей к завтраку, не помогали. Мне очень хотелось спать. Отомстив своей планиде за два с лишним года простоя, вдова безжалостно отыгралась на мне, за одну ночь взыскав с меня все недополученное от жизни. Или почти все…

Глава 14

Мордвинцева не стала стесняться и беречь свою репутацию. Ни вдовью, ни директорскую. Насчет моего добропорядочного имени она тоже ничуть не обеспокоилась. Ей было наплевать на высокие требования к моральному облику офицера советской милиции. Не таясь и в нарушение правил, Софья лихо подъехала к самому входу Волжского РОВД. Затормозила она ровно между застекленными стендами «Их разыскивает милиция» и «Пресса», заставив трех ментов, как воробьев брызнуть из-под ее капота. Топтавшиеся на входе коллеги сначала растерянно проводили глазами ее удалявшийся жигуль, а потом, не стесняясь, уже уставились на меня. Стоявшие отдельно от всех прочих милицейских два незнакомых подполковника, тоже смотрели в мою сторону с интересом. Взгляд одного, в сшитой на заказ фуражке, был недобрым, а второй, толстоватый и важный, взирал на меня без особой воинственности. Здороваться мне тут было не с кем. Тиунова с Осколковым здесь не было, а никого из остальных я не знал и поэтому молча побрел вовнутрь здания, на уже обрыдлую скамейку своей галеры. Сегодняшней ночью сна мне почти не досталось и я очень рассчитывал, что вот сейчас запрусь в кабинете и подремлю до десяти часов. На данном отрезке времени меня волновал лишь один вопрос, достаточно ли четырех стульев, чтобы мне удалось на них уснуть. Спать на столе, после пережитого стресса в софьином кабинете, я опасался. Даже при отсутствии пишущей машинки поблизости.

Что мои переживания о стульях были впустую, я понял, как только повернул от лестницы к кабинету. У его двери топтались двое. Он и она. Бабка по-прежнему была философски безучастной ко всем мытарствам, доставшимся ей от жизни и от милиции. А вот неуемный Лыба, он, как прыщавый подросток перед окнами женской бани, источал энергичное нетерпение, меряя мелкими шагами плохо освещенный коридор.

– Я же сказал вчера, что к десяти вас жду! Какого черта?! – расстроился я.

Гражданка Коростелева кивнула на старлея, а тот сделал вид, что ему стыдно.

Обреченно махнув рукой, я отомкнул дверь и запустил страждущих в кабинет. Можно было продержать их до десяти в коридоре, ну да ладно.

– Сергей Егорыч, вот тут Таисья Ивановна приехала сказать, что претензий она не имеет! Говорит, что ее гуси нашлись! – бодро доложился старший лейтенант милиции Лыба, снова сияя не только упитанным ликом, но и сапогами.

Я посмотрел на старуху и та степенно подтвердила слова старлея кивком красного платка. Усадив ее за соседний стол, я начал диктовать текст встречного заявления. Коростелева худо-бедно грамотой владела и минут за десять мы с ней управились. Потом я ее коротенько опросил о том, как блудные гуси в количестве трех штук вчера неожиданно заявились к ней на подворье. И тем самым лишили всякого смысла проведение мной дальнейшей проверки по заявлению об их краже или погибели. Чудесное явление гусей народу, оформленное мной надлежащим образом, позволяло теперь уже на абсолютно законных основаниях повторно вынести постановление об отказе.

Времени на подремать не оставалось и от расстройства по этому поводу никого угощать чаем я сегодня не стал. Пообещав Лыбе, что до обеда окончательно затопчу его косяк, я выпроводил его вместе с бабкой в коридор. Убеждая себя, что до вечера не так уж и далеко, я мечтал о том, как добравшись до локтионовской берлоги, прямо засветло завалюсь спать. С этими мыслями я раскладывал материалы на столе, когда в кабинет опять ввалился все тот же жизнерадостный старший лейтенант милиции Лыба.

– Егорыч, тут это… Ну, в общем, это тебе! От чистого сердца! – боевой мотоциклист положил на два стула у стены по объемному свертку и лихо козырнув, выскочил из кабинета. Ему бы, охламону ретивому, в кавалерии служить, отрешенно подумалось мне. Где-нибудь в Гуляй-поле, у махновцев…

Вставать со стула было в лом, но не посмотреть, что там притащил затейник Лыба, я не мог. Не посмотреть было чревато. Этот парень был из категории очень способных. Из тех способных, которые способны буквально на все. Уже подходя к стульям, я примерно догадывался, что на них лежит. Легкое амбре паленых перьев подсказывало мне, что в «Заре» Лыба взял не трех гусей, а как минимум пять. Первичный осмотр свертков полностью подтвердил мои подозрения. Так и есть, две полновесных тушки потрошеных и опаленных гусей. Догонять Лыбу я не стал. И не потому, что поступился принципами, а просто было лень. Да и хрен с ними, с этими принципами… Куда вот только их, этих птиц счастья девать?..

Ближе к обеду я позвонил Мордвинцевой и попросил ее подъехать к РОВД. Мне понравилось, что никаких вопросов Софья Львовна задавать не стала.

– Хорошо! – покладисто ответила объезженная сегодняшней ночью некогда строптивая вдова, – Без пяти два выходи, я подъеду.

С проклятиями на устах в адрес Лыбы, и с двумя, пахнущими паленым свертками в руках, я прошмыгнул незамеченным мимо тиуновского кабинета и беспрепятственно покинул здание райотдела. Бежевая вазовская «тройка» уже стояла ближе к углу здания. Быть может, еще с утра в полной мере насладившись вниманием коллектива РОВД, сейчас вдова решила не эпатировать милицейскую публику. Положив на пол заднего сиденья свою поклажу, я уселся рядом с водительницей. К обеду сон я уже почти победил, но теперь мне приходилось бороться с голодом. Молодой организм настойчиво требовал компенсации за учиненное над ним надругательство и за бессонную ночь.

– Я есть хочу и что там твой электрик? – вовремя вспомнил я о деле и повернулся к причине моей сегодняшней бессонницы.

Софья была непривычно улыбчивой. Со вчерашнего вечера к ней так и не вернулась ее прежняя хмурая деловитость и сосредоточенность. Что ж, я и дальше готов нести радость людям, лишь бы кормили хорошо и еще полноценным сном не обделяли.

– Можно у меня на работе пообедать, мои девчонки сами обед готовят. Вкусно готовят, по-домашнему! – вопросительно посмотрела на меня спутница, – Заодно и к электрику зайдем.

– Нет, к своему электрику ты одна сходишь, я тебе напишу, что у него взять. Не надо мне у вас светиться каждый день, чего доброго жулик насторожится.

Мордвинцева опять дисциплинированно кивнула и чему-то снова улыбнулась.

– Забери там котомки сзади, тебе пригодится, – ткнул я через плечо пальцем назад, когда мы остановились возле универмага с его тыльной стороны.

– Что там? – перегнулась назад, к лыбинскому презенту Софья и отогнула бумагу. – Так ты, что, взятки гусями берешь? – развеселилась она, очевидно пытаясь подколоть меня.

Ангелом или образцом нравственности я никогда не был, это да. Жил по своим индивидуальным принципам и отнятое в бою взяткой не считал. Но всамделишных взяток я вообще не брал никогда. И тут вот Лыба со своими гусями… Хотя, если с юридической точки зрения, то никакая это не взятка. Гусей мне Лыба припер, когда решение уже было принято. А до этого никаких корыстных условий я ему не выдвигал. Поэтому до сей минуты совесть меня по этому поводу не тревожила. Но последнее время моему прежнему возрастному разуму и мудрости противостояли темперамент и гормональные всплески вновь обретенного молодого организма. Может, поэтому после слов Мордвинцевой я обиделся и озлился.

– Нет, Софа, это моя тебе благодарность. За сегодняшнюю ночь и за доставленное удовольствие! – отплатил я подростковым хамством вдове за ее обидные слова. Отплатил скоропалительно тем, что пришло в голову и даже успел застыдиться своих слов. Она искоса взглянула на меня и я уже было начал шарить рукой по двери, ища ручку, справедливо полагая, что через секунду буду послан из машины.

– Тогда уж лучше деньгами, куда мне столько гусей? – задумчиво поковырялась в свертке веселая вдова и неожиданно заразительно засмеялась.

Не заржать вслед за ней было невозможно. Вообще-то, уже привыкнув к ершистости Софьи, я ожидал от нее противоположной реакции, но она оказалась умнее и позитивнее, чем я о ней думал. Начиная со вчерашнего вечера эта женщина продолжала открываться какими-то новыми гранями. Будто бы оживая и возвращаясь в саму себя.

– Ладно, жди здесь, скоро вернусь и поедем обедать! – директриса скрылась за непарадной дверью своих владений, а я откинулся на подголовник.

Однако спать уже совсем не хотелось. Оказалось, что напрягая мутный мозг в попытках обойти законные решения прокурора об отменах ментовских фальшаков, я разогнал весь сон из головы. Прикрыв глаза, я ждал, когда вернется Софья. Ждал и пытался высчитать, сколько нужно пороха для пиропатрона, чтобы не натворить лишнего и не оставить жулика без пальцев. По всему выходило, что, если брать «Сокол», то его не должно быть больше трети грамма. Красящего порошка родамина я решил не жалеть. По принципу, как масла в кашу.

Соня вернулась минут через двадцать. Сунув мне в руки картонную коробку, она запустила двигатель и мы выехали на улицу. Путь был недолгим и уже минут через десять мы сидели в кафе «Парус». По тому, что нас ждали и столик был уже накрыт, я понял, что заказ в «Парус» был загодя протелефонирован из «Светланы». После салата, зелени и сыра я придвинул к себе горшок с чанахи. Отведав из него, я был вынужден признать, что в своем ресурсном совершенстве Софа сколь многогранна, столь и безгранична. Как пещера Аладдина. Мне показалось, что даже на Кавказе мне нигде не доводилось пробовать такого чанахи. Ни в Грузии, ни в Абхазии, ни, тем более, где-либо еще. Во всяком случае, я не помню таких ярких и в то же время сбалансированных вкусовых ощущений. Несмотря на наличие всех овощных ингридиентов, баранина имела свой отдельный выраженный вкус. Она была настолько хороша, что я с благодарностью подумал вслух не только о поваре, но и о том человеке, который правильно зарезал этого агнца.

– Откуда такой молодой человек может знать о том, что барашка нужно резать правильно? – в ответ на мои озвученные восторги раздался сзади мужской голос с едва уловимым акцентом.

Из-за моей спины к нашему столику подошел невысокий и худощавый мужик. Подошедший был грузином лет за пятьдесят и держал в руках бутылку темного стекла. Этикетки на бутылке не было. Значит вино не из госторговли. Это уже было интересно, хорошее вино я люблю!

– Тамаз Тариэлович, это мой друг, его зовут Сергей, он все знает и никогда не ошибается! – с серьезным лицом и веселыми чертенятами в глазах представила меня Мордвинцева.

– Ваш друг, Сонечка, теперь и мой друг! Вы позволите? – грузин наклонил бутылку над подставленными официанткой бокалами. Бокалов было три.

– Вообще-то я на машине, – неуверенно закокетничала леди-универмаг.

– Бокал хорошего вина под чанахи, это так несерьезно, что даже запаха не оставит! – в общем-то вполне резонно заметил грузин. – Прошу вас, молодые люди! – он протянул нам по фужеру.

– Хванчкара мне все таки нравится больше, она помягче, – заявила ни разу не сомелье гражданка Мордвинцева, отпив из своего фужера.

– Это вы зря, Софья Львовна, о мукузани невозможно судить тотчас после первого глотка. Это вино не такое простое, каким поначалу кажется и раскрывается оно не сразу. Вы сделайте еще пару глотков! – в присутствии посторонних я не стал афишировать наших с Софьей близких отношений.

Я с удовольствием отпивал из своего фужера настоящее грузинское вино. Вино, абсолютно точно не конвейерного розлива. С ностальгией вспоминая своего сослуживца и тезку Серго Таргамадзе и его застолья. Тоже с вином и бараниной. Серго, он же Серега, родом был из Кахетии. Вместо того, чтобы наслаждаться жизнью в одном из самых райских уголков планеты, этот ненормальный грузин подался на службу в милицию среднего нечерноземья. Не имея никаких левых выгод от той самой службы. Уж я-то знал это точно. Именно от него мне и было известно о мукузани все или почти все. Я даже мог определить на вкус, из какого саперави было надавлено вино. Премудрость, надо сказать, не такая уж и великая. Если виноград был тем самым, который нужен, то есть хорошо вызревший, то вино не отдавало чрезмерной терпкостью. За двадцать лет дружбы с Таргамадзе я начал кое-что понимать в баранине и в кахетинских винах. На родине, у его отца в закопанных глиняных емкостях каждый год вызревало несколько тонн вина.