Текст книги "Совок"

Глава 26

Почти всю прошлую неделю я провел, будучи «ногами» за Дамиром и за Хасанычем. Благодаря нежадной на машину Софье, я имел возможность сопровождать по городу грузовой ГАЗ-52 Дамира и двадцать первую «Волгу» Хасаныча. В полной мере оценив, насколько нелегок хлеб «наружников», я благодарил советскую эпоху за неизбалованность населения личным автотранспортом. В толчее двадцать первого века пасти жуликов было бы намного труднее. Но был в этом и минус, так как кататься за ними приходилось на одной и той же машине. Мне еще очень повезло, что «тройка» Сони была неброского бежевого цвета, а не вызывающе красного или желтого. Неделя получилась суетной, но зато теперь я знал о этих двух намного больше, чем сразу после рассказа Черняева. И все же недостаточно, чтобы принимать хоть какое-то решение.

Ежедневно ранним утром Дамир на своем фургоне бывал у рампы типографии областного Дома печати. Там в его грузовик попадал весь суточный брак идеологического фронта. Потом он последовательно объезжал несколько магазинов, где ему загружали туалетную бумагу. Только после этого мухинский друг устремлялся на территорию мясокомбината. Туда я своего любопытного носа за ним не совал, но доподлинно знал от Блондина, что вся бракованная макулатура и весь подтирочный материал выгружались в колбасном цеху. Там же, после разгрузки специфичного, но столь необходимого ингредиента для колбасных изделий, в фургон Дамира попадала готовая продукция в виде колбасы, сарделек и сосисок. Которую он добросовестно вез на улицу Свободы, прямиком в магазин Хасаныча.

Справедливости ради, следует отметить, что не один Дамир со своим грузовиком снабжал магазин на Свободы. Несколькими рейсами за сутки туда доставлялась и другая продукция мясокомбината. Но бумажная тема была только его эксклюзивом. Каждый раз, доставив колбасу к прилавку, Дамир до обеда просиживал в кабинете Хасаныча. На обед они ездили вместе, в ресторан под названием «Север». Вернувшись из которого, Хасаныч приступал к своим директорским обязанностям, а его кореш, завершив свой рабочий день, ехал домой. Приглядывая за магазином, я с некоторым удивлением отметил, что большая часть товара уходит из него самовывозом. С заднего выхода, начиная с предобеденного времени, то и дело отъезжали разномастные транспортные средства, увозя колбасу и мясо.

По моим прикидкам, ежедневно из этого заведения розничной торговли вывозилось более пяти тонн мясной продукции. А ведь это был всего лишь магазин, а не мясной цех и не склад готовой продукции. С учетом того объема, который оживленно реализовался с прилавков Хасаныча, в голове высвечивалась астрономическая сумма. Даже для постсоветского времени.

Схему эти ребята отстроили грамотную, тут не поспоришь. Но абсолютно безопасной она тоже не выглядела. В случае наезда правоохранителей, вся эта мясная авантюра должна была сразу посыпаться. Даже без проведения мудреных встречных проверок. И не понимать это прискорбное для себя обстоятельство, люди, придумавшее и воплотившие такую масштабную аферу, не могли. Значит, они в себе и в тех, кто их прикрывает, крепко уверены. Знать бы еще, кто их прикрывает. Н-да…

Уже второй день Спецкомендатура № 2 трясется и потеет, как припадочный эпилептик. Опера, отрядники и сам ее начальник майор Аблаев бегают, будто наскипидаренные. Спецконтингент, то есть условно-освобожденные зеки, уже подвергнуты и продолжают подвергаться обструкции и репрессиям со стороны своей администрации. Они не стонут и не воют в полный голос только потому, что боятся навлечь на себя дополнительные кары от своих сатрапов.

Что-то случилось в этой печальной обители. Но ни в райотдел, ни мне, на чьей территории расположена «спецура» номер два, никаких тревожных сведений о каких-либо форс-мажорах не поступает. Не хотят СКовские выносить сор из своей избы. Оно и понятно, кому нужны сверхнормативные тяготы и лишения… Забегали и ко мне несколько раз эти, еще позавчера расслабленные, а нынче так взбодренные СКовцы. И каждый раз, не открывая души и причин своей тревоги, пытались провести разведопрос. Не получая конкретных вопросов, на провокации комендачей я не велся. Коль не считают меня достойным своей откровенности, пусть тогда своим умом до всего и доходят.

Дело в том, что в понедельник, допоздна задержавшись на участке, я остался ночевать в опорном. Мало того, что не хотелось куда-то переться среди ночи, так еще и Локтионов опять решил покинуть на ночь свою больничку и устроить себе побывку дома. Присутствовать в квартире и слушать, как он злостно нарушая больничный режим, прелюбодействует во внебрачных отношениях, мне не хотелось. А в кабинете у меня был диван и в шкафу имелись простыни и одеяло с подушкой. Мыльно-рыльные принадлежности в нижнем ящике стола тоже были. Позвонив домохозяйке Соне, я предупредил, что ночевать не приду. В ее тоне ощутимо чувствовались сомнения относительно правдоподобности моей версии. Мне даже было предложено приехать за мной и довезти до нормальной постели и сытного ужина. Но я заупрямился и решительно отказался от навязчивой вдовьей заботы.

Приведя в порядок к завтрашнему дню бумажки и почистив на ночь зубы, я лег спать. Но уже через час сон мой был прерван самым бессовестным и варварским образом. Поначалу я даже не понял, что за жестяной грохот раздается за окном кабинета. И раз, и два, и три. Не включая света, я быстро надел штаны и обулся. Выйдя на каменное крыльцо торца здания, я огляделся. От звезд и Луны было светло, а летняя ночь была тиха и спокойна. Вокруг не было ни души. Думать, что шум мне почудился, одновременно хотелось и не так, чтобы очень. Хотелось, потому что манил уютный диван с подушкой и одеялом. А не очень, потому что признавать себя контуженным придурком мне было некомфортно. Только поэтому я и начал так старательно осматривать все вокруг.

Нет, я пока еще не придурок и мои контузии здесь ни при чем. Все еще крепкая, но ржавая жестяная водосточная труба, спускавшаяся от самой крыши, соприкасалась с железным козырьком крыльца. Отсутствующие решетки на окнах четвертого и пятого этажей комендатуры, завершили логическую цепочку. Понятно откуда грохот. Налицо имела место самовольная отлучка трех «химарей». Удошники, благополучно отметившись на вечерней проверке и дождавшись, когда дежурная смена ментов, заперев все запоры, отправится на отдых, ушли на волю. Может быть, они отправились совершать преступления, а, может быть, просто свалили на блядки. От их самоволки мне ни тепло, ни холодно. Воровать и грабить рядом со спецкомендатурой, то есть на моем участке, тертые жульманы ни при каких обстоятельствах не станут, в этом я был уверен. С другой стороны, такие неподконтрольные процессы на моей земле, это практически, проявление неуважения лично ко мне. А это неправильно и достойно не только порицания, но и наказания.

По существующему порядку, мне бы надо сейчас надеть к штанам рубашку и фуражку. А потом спуститься с крыльца и обойдя здание, настырно ломиться в железную дверь центрального входа СК № 2. Заспанная дежурная смена будет поднимать на проверку свой контингент, а потом долго и нудно проводить эту самую проверку. После чего мне придется писать рапорт и дальше участвовать во всех их игрищах. А именно, в проверке территории и объектов, на ней расположенных. Участок мой и потому отказаться от этих пошлостей у меня никак не получится. То есть, это означает, что весь остаток этой ночи полетит коту под хвост. А завтра после отбоя дотошная Софья Львовна легко определит, что сегодняшняя ночь была у меня бессонной. Ну и на фига мне иметь недружественно настроенную еврейскую женщину в своем активе? Нет, нам такой хоккей не нужен! Посетив туалетную комнату, я пошел спать.

И вот, начиная со вчерашнего раннего утра, и теперь уже вторые сутки Спецкомендатура № 2 Советского РОВД стоит на ушах. Ее менты сходят с ума в своем тихом отчаянии, а зеки воют от нещадных репрессий и непрерывного применения к ним методов дедукции. В отличие от тупых английских сыщиков, дедукция в СК № 2 осуществляется в виде вульгарного, но чрезвычайно действенного мордобоя и связывания «ласточкой» спецконтингента. «Химари» и рады бы в чем-то признаться, но, кажется, они и сами не знают в чем. Кто-то из них уже раскололся в каких-то прежних своих грехах, но, видимо, не того ждала от них администрация. Репрессии нарастали, а ясность все никак не наступала.

Причина переполоха мне была известна. Во всем была виновата труба. Ржавая водосточная труба. По которой условно-досрочно освобожденные зеки по ночам сваливали в город. Остается только догадываться, как долго функционировала эта железная дорога и сколько преступлений в ночном городе насовершали «химари» спецкомендатуры номер два Советского РОВД. Преступлений, шансы на раскрытие которых, были равны нулю. Потому что алиби этим поганцам обеспечивала вся система МВД СССР. По всем журналам проверок, данные жулики числились сидящими под замком и под надежной охраной милиции. Даже при наличии у уголовного розыска оперативной информации о том, что конкретные «химари» совершили ночью кражу, разбой или изнасилование, ничего не произойдет. Администрация СК № 2 будет до последнего доказывать, что их жулики всю ночь были на месте. Иначе дело возбудят уже на них самих.

Позавчера я опять задержался на опорном, но уже целенаправленно и преисполненный коварством. Днем набрал у старшины райотдела пол-литровую банку солидола. Перемешав с ним остатки родамина и дождавшись темноты, встал на перила крыльца и измазал трубу. Смазки я не жалел, трубу извазюкал, насколько хватило роста и вытянутой руки. Сам, к счастью, уберегся и завершил техническое мероприятие с чистыми руками и холодной головой.

Судя по переполоху, вот уже вторые сутки сотрясающему «спецуру», той ночью «химари» от самоволки тоже не воздержались. И на утренней проверке они приятно удивили родаминовой раскраской не только дежурную смену Спецкомендатуры, но и поднятых по тревоге начальника, отрядников и оперов. И, если несведущие зеки просто пытались отмыть с себя непонятную краску с запахом солидола, то менты, покрываясь испариной, прекрасно понимали, что их спокойная жизнь подошла к завершению. А оттого свирепствовали нещадно.

Поскольку комендачи запытывали меня втемную, я тоже душу им открывать не стал и про покраску родамином трубы им не поведал. Глядишь, службу вспомнят, а, может, и раскроют чего, с зеками общаясь.

Глава 27

Вчера к Вове приходила Людмила Васильевна Боровикова, директор комплексного общежития завода имени Орджоникидзе. Женщина со следами былой красоты и в возрасте. От Вовы я знал, что до недавнего времени она работала на заводе начальником управления соцкультбыта. Вообще-то, это она была главной везущей лошадкой в сфере социалки всего производственного объединения. Но, что-то там приключилось в заводских верхах и на ее место пришел более достойный специалист. По чистой случайности, им как раз оказался племянник заместителя директора моторостроительного ПО имени Орджоникидзе по социальным вопросам. А Боровикова, попереживав о превратностях судьбы, но дисциплинированно вняв крылатой фразе своего руководства, что молодым у нас везде дорога, три месяца назад возглавила заводскую комплексную общагу. Не то, чтобы ее так привлекла карьера общажного руководителя, просто ей хотелось доработать оставшиеся два с половиной года до своей пенсии на родном предприятии. Где она всех знала и где все знали ее. Опять же, тетку грели перспективы немалых льгот за солидный непрерывный стаж на одном предприятии.

Сам завод находился в промкомзоне района, на земле Локтионова. А вот его громадная общага расположилась на территории участкового инспектора Советского РОВД лейтенанта Нагаева. Но общагой это заведение можно было назвать, лишь очень сильно покривив душой. Без какого-либо преувеличения, это был город в городе. В «комплексе», как народ называл длинное девятиэтажное комплексное общежитие, как в Греции, было все. Кинозал, библиотека, магазин и даже парикмахерская. Была столовая и буфет, в котором до часу ночи, пришедшие со второй смены жильцы, могли поужинать, а также купить себе продукты и полуфабрикаты. Строго говоря, в «комплекс» входили три общежития, каждое со своим комендантом и штатом воспитателей. Но все они подчинялись Боровиковой, которая и осуществляла общее руководство. Обычно, в случае какой-либо нужды она звонила Нагаеву по телефону и приглашала его к себе, а вчера снизошла и заявилась самолично.

Из общения Людмилы Васильевны и Вовы, я уяснил, что причиной ее визита и давней Вовиной головной боли была группа этнически нерусских лиц. Большей своей частью незаконно проживавшей в «комплексе». Надо сказать, что несмотря на эту длящуюся проблему, моя память на нее никак не откликнулась. Такая избирательность моего головного процессора начинала уже напрягать. Вот и вчера, не подавая виду, я чувствовал себя тупым инородным телом в беседе Нагаева и Боровиковой.

По их разговору выходило, что стая кауказских граждан паразитического образа существования, уже больше года отравляла жизнь добропорядочным строителям социализма в отдельно взятом общежитии. Костяк этой шайки составляли азеровские братья Кулиевы. Назим, Гамид и Ильхам. Причем, в общежитии был прописан лишь один из них, старший. Тот, который ранее судимый, Назим. Он числился в заводском профилактории сторожем, с графиком сутки через трое. Остальные джигиты вообще никакого касательства к заводу не имели, а, стало быть, и формального права находиться в «комплексе» у них не было. Но они находились. И практически в нем жили. Братья Кулиевы занимали целый блок. Блок, это две комнаты, плюс небольшая кухня-прихожая и туалет с душем. Несмотря на нехватку мест в общаге, в блок к Назиму никто не хотел селиться. Просто потому, что боялись. Мало того, кроме братьев там постоянно паслись еще четверо гамадрилов. Односельчанин Кулиевых Гусейн и еще трое мутных хачиков. Похоже, что на русской земле все многовековые араратско-азеровские междоусобицы и распри сошли на нет. Забылась даже резня хачей тюркским сообществом в 1915 году. Оказавшись на славянской территории, выбранной ими для кормления, эти прежде непримиримые нацмены, стали по отношению друг к другу ярыми толерастами.

Боровикова ушла, сообщив напоследок, что аровско-азерские блатные интернационалисты обычно кучкуются в общаге после восьми вечера. Она пообещала нам, что завтра вечером, вместе с воспитателями и комендантами, она будет на месте. После ее ухода мой напарник принялся вводить меня в суть проблемы.

– Эти чурбаны уже достали! – горячился мой русско-татарский друг, – Все беды в «комплексе» от них. Эти твари не только водкой по ночам торгуют, они там еще маковой соломкой барыжат. То, что эти ишаки нагло к девкам пристают, об этом я уже и не говорю, – кипятился мой самый доверенный товарищ по РОВД.

– А, чего это мы с тобой их так распустили? Почему эти басмачи все еще не на лесосеке? – искренне изумился я, на самом деле, не понимая абсурда происходящего.

– Ну ты даешь! Ты и этого не помнишь? – уныло и, с каким-то сочувствием посмотрел на меня напарник.

– Ты, Вова, в моей ране своим ржавым гвоздем не ковыряйся, ты излагай все, как есть и со всеми досадными подробностями! Итак, в чем подвох?

– У одного из этих хачей, у Вазгена Дегояна его родной дядя в городской прокуратуре работает. Гагик Радикович Ягутян. Он там начальник отдела и как раз за органами внутренних дел надзирает. На нас с тобой в прошлом году чуть дело не возбудил за рейд по «комплексу». В аккурат под Новый год, сука! Мы тогда с тобой всю эту шоблу по «мелкому» оформили и в камеру закрыли. А потом два месяца в прокуратуру, как на работу по повесткам ходили.

– Это чего он так закусился? Мы же с тобой закон никогда не нарушаем. А, если и нарушаем, то всегда по закону! Что-то не так по бумажкам оформили? – опять удивился я.

– Оформили все, как надо. И протоколы, и объяснения свидетелей, и рапорта на применение физической силы и на связывание. Просто ты его племяннику тогда челюсть сломал. Вот прокурорский ара и озверел. Посадить тебя пообещался и меня заодно с тобой. Все абреки на нас обоих заявы написали и в судмедэкспертизу сходили, побои сняли. Мы им в тот раз и правда, хорошо ввалили. Они девку к себе в комнату затащили, та едва от них вырвалась. А Вазген потом еще про твою маму нехорошо сказал, вот ты и расстроился.

– А как нам спрыгнуть удалось? Руководство заступилось? – недоверчиво поинтересовался я у подельника по преступному проявлению национализма к братьям низшим, вслух предположив самое невероятное.

По своему прошлому многострадальному ментовскому опыту я очень хорошо помнил, что милицейское руководство в таких случаях моментально прячется под корягу. И в самом лучшем случае, оно просто не помогает прокуратуре грызть попавших в ее челюсти ментов. С которых вот только что само же и требовало беспощадной борьбы с преступностью, показателей, и результатов.

– На хер мы не сдались нашему руководству! – зло сплюнул Вова, – Слоник тогда сразу нам с тобой предложил рапорта задним числом написать. Об увольнении. Хорошо, что Локтионов нас не бросил, помог. Консультировал, как и что говорить. И что делать. Связи свои подключал. Короче, если б не Михалыч, уехали бы мы с тобой, Серега, на тринадцатую зону в Тагил!

– Подельников, Вова, на одну зону не отправляют, – как сумел, успокоил я пребывающего в расстроенных чувствах товарища.

Нагаев вчера пообещал Боровиковой, что завтра, то есть сегодня вечером, он обязательно посетит ее «комплекс» и в очередной раз призовет к порядку охамевший аро-азерский интернационал. И вот мы подъехали к общежитию. Все на той же «буханке» четвертого ГПЗ. Я, Нагаев и мой внештатник Толя Еникеев со своим другом Мишей. Миша был подстать Толику, такой же рослый крепыш. Еникеев его отрекомендовал в самой превосходной степени. Как своего надежного товарища по охоте и по мордобойному спорту в обществе «Трудовые резервы».

– Сначала к Боровиковой зайдем, она дождаться обещала нас сегодня, – скомандовал я спутникам, – И пусть она с нами к моджахедам прогуляется, нам сегодня лишние свидетели не помешают.

– Зачем нам свидетели, Серега? От этих свидетелей потом одни неприятности в прокуратуре будут! – всполошился Вова.

И всполошился, надо сказать, он вполне резонно. Иногда от свидетелей вреда больше, чем пользы. Ну да не в этом конкретном случае.

– У нас вон, Толик с Мишей свидетели! – логично рассудив, кивнул на парней мой коллега по службе закону и отечеству.

– Это они свидетели ровно до тех пор, пока их самих Ягутян в фигуранты не запишет. А как запишет, так мы сразу останемся без свидетелей, – вполголоса вразумлял я друга. – Ты, Вова, мне не мешай и все будет нормально, зачистим мы твой «комплекс» от криминальной черноты.

В ответ лейтенант Нагаев с неуверенной задумчивостью молча посмотрел на вывеску «Добро пожаловать!», расположенную над козырьком входа в «комплекс». Меня насторожила такая меланхоличная нерешительность друга.

– Или ты просто номер отбыть сюда пришел? Если так, то тогда по-быстрому проверим паспортный режим на этаже и свалим. Земля твоя, друг мой, тебе и решать! – я вопросительно посмотрел на напарника, ожидая его ответа.

– Да как ты их уберешь, если за ними городская прокуратура? Сожрет нас Ягутян. Как пить дать, сожрет! Кто мы и, кто он! Опять он, сука, в нас вцепится. И на этот раз, точно, дело возбудит! – Вова нервно поправил кобуру на ремне. – Но и черножопых так оставлять тоже нельзя, мне потом в «комплексе», хоть не показывайся!

Нагаев тоскливо смотрел на меня и в его взгляде сквозила робкая надежда на коварный креатив контуженного друга. Мне стало обидно за коллегу, которого самая справедливая в мире советская система упорно пытается поставить в коленно-локтевую позицию перед шайкой полудиких муфлонов.

– Не бзди, мой друг Вова! В конце концов, кто из нас двоих потомок Чингисхана?! Ты у нас кто, боевой татарин или какой-то там ссыкливый французский румын? Мы с тобой офицеры или где? Победим мы твоих басурман, ты, главное, не отставай, когда я их прессовать начну! – взбодрил я приунывшего участкового инспектора. – Но и поперед не лезь. Чтоб без моей команды никакой инициативы! Понял меня? – мой друг и соратник ободренно заулыбался и кивнул козырьком фуражки.

Подозвав Толика и Мишу, я коротко их проинструктировал. Если в Еникееве уже была какая-то относительная уверенность, то Михаила я видел впервые и сразу задействовать его в таком мероприятии было рискованно. Однако выбора не было, пришлось довериться рекомендациям Анатолия.

– Когда мы начнем на джигитов давить, вы там книжки по углам и полкам смотрите. Те, которые на их языке. У них всегда при себе такие книжки бывают. Художественные там или религиозные, нам без разницы. И письма с их родины смотрите. Тоже, которые на чурекском. Конверты оставляйте, а письма втихаря забирайте и, чем больше, тем оно лучше будет.

– А книги-то зачем? Мы же их языка все равно не знаем, – по обыкновению засомневался в целесообразности моих указаний критичный Еникеев.

– Я знаю! – оборвал я его, – Делайте, как говорю! Ищите нерусские книжки и выдирайте из них по две-три страницы в разных местах. Чтобы сразу заметно не было. Равномерно выдирайте и под корень, чтоб вся страница была. И прячьте их незаметно. Понятно?

Было видно, что никому ничего непонятно, но все трое согласно закивали головами.

Оставив в коридоре своих помощников, мы с Вовой зашли в директорский кабинет. Боровикова нас ждала. Вместе с ней, там были еще четыре возрастные, но молодящиеся женщины. Мы поздоровались, тетки неуверенно заулыбались. Эко, как тут примучили коренной народ понаехавшие национальные меньшинства!

– Нам бы поговорить, Людмила Васильевна? – скосил я глаза на остальных женщин.

Та среагировала правильно и моментально выпроводила подчиненных дам в приемную.

– На месте ваши хулиганы? – осведомился я у Боровиковой.

– На месте! Вся компания в сборе, ждут, когда я домой уйду. Опять водкой сегодня торговать будут, вахтер сказала, что две тяжелые сумки пронесли. Сергей Егорыч, я ума не приложу, как от них избавиться. Выписать Кулиева невозможно, он на заводе числится, да и родственник у его друга в прокуратуре! Они им уже внаглую пугают. А самое обидное, что его мой преемник по прежней работе опекает, дела у них какие-то общие! – директриса обреченно махнула рукой.

– Так это же отлично! Людмила Васильевна, мы сейчас с вами посетим этих нехороших людей, но пусть кроме вас еще кто-то из персонала будет. Только, чтоб надежные. Не обязательно все четверо, – я кивнул на дверь в приемную, – Пусть двое или даже одна, лишь бы они потом не переобулись, когда их в прокуратуру пригласят.

Я настоял, чтобы она прямо сейчас под мою диктовку написала от руки распоряжение. О проведении силами ее комендантов и воспитателей, а также привлеченных работников милиции, проверки паспортного режима во вверенном ей комплексном общежитии. И заставил сделать это под копирку в двух экземплярах, один из которых сразу же забрал. Теперь никто не сможет обвинить нас с Вовой в самостийном милицейском произволе. На почве наших личных неприязненных отношений к семье Кулиевых и иже с ними.

В том, что после сегодняшнего мероприятия, всех его участников с русской стороны уже завтра начнут дергать, я ничуть не сомневался. И это хорошо, это входило в мои планы. Градус конфликта с братовьями Кулиевыми и их прокурорской крышей следует повышать, но повышать так, как это нужно лучшим представителям советской милиции. То есть, нам с Вовой.

– Они все надежные. И все они этих мерзавцев терпеть не могут! Все настрадались за год от этих подонков! – горячо заверила меня Боровикова.

– Тогда пошли, Людмила Васильевна, посетим логово подлых абреков! Но, не забудьте, как только мы составим на них протоколы, вы сразу уводите своих сотрудниц к себе в кабинет. Но сначала минут на пять в коридоре под дверью задержитесь, так надо. Справа от двери. А потом, как только мы их упакуем, я к вам обязательно зайду, вы своих девушек не отпускайте, они понадобятся!

Кажется, что моя уверенная невозмутимость немного успокоила и воодушевила мадам директрису. Во всяком случае, она достаточно резво поспешила за мной из своего кабинета.

Шайка Кулиева встретила нас не любезно. Можно даже сказать, что встретили нас в его блоке враждебно. Гости с южных окраин советской империи, гостями себя совсем не считали. Напротив, вели они себя, как полноправные хозяева земли русской. Дождавшись пары нецензурных выражений, произнесенных, хоть и с акцентом, но вполне понятно, мы принялись действовать. Теперь все необходимые, а, главное, подтверждаемые пятью свидетелями основания, у нас были. Действовали мы больно, но в высшей степени аккуратно. Загодя проинструктированные Миша и Толик били басмачей только в поддых, на короткое время выключая тех из активной жизни. Мы же с Вовой вязали буйных зверьков в позиции «ласточка». Любой человек, связанный таким образом, если только он не индийский йог, уже через двадцать минут гарантированно продаст и родину, и собственную задницу. Лишь бы развязали.

Затем мы с Нагаевым принялись составлять протоколы на южных гостей за нецензурную брань в общежитии. Свидетельские объяснения женщин к протоколам, для экономии времени и для надежности, я заставил писать собственноручно. К тому времени, как еще совсем недавно грозные кауказцы, запищали, как первоклассницы в кресле стоматолога, все административные материалы были уже готовы. Торжествующие женщины по моему кивку удалились за дверь. Параллельно отметил, как Толик и Миша продуктивно разоряют полки и тумбочки, добывая заказанную мной макулатуру.

Развязав прокурорского племянника, я поставил его на ноги и произведя ему загиб руки за спину, дождался страдальческих завываний. Потом, развернув рылом амбициозного хачика в противоположную от зрительниц сторону, вывел его в коридор. Там и начал играть предпоследний акт антикоррупционного марлезонского действа.

– Так ты, Вазген, говоришь, что твой дядя-прокурор с тобой в доле и нас всех накажет? – озабоченным тоном задал я вопрос гражданину Дегояну.

– Накажет! Клянусь мамой, сильно накажет! Вас всех посадит, а этих старых параституток с работы выгонит! – прокурорский племяш расценил мою провокацию, как тревожную обеспокоенность за изменчивую ментовскую судьбу и, как трусливое колебание. – Дядя Гагик большой человек в прокуратуре и очень любит меня! Отпусти, козел, мне больно!

Не отпуская прокурорского любимца, я обернулся через плечо и оглядел Боровикову со стоявшими рядом с ней женщинами. Судя по их лицам, искрометный пассаж Вазгена касательно старых проституток, их глубоко тронул. Громогласно определив этих благочестивых дам в категорию профурсеток, гражданин Дегоян конечно же их расстроил. Но троекратно он их рассердил, назвав профурсетками старыми. Теперь уже я в достаточной степени был уверен, что наше доверительное общение с моим араратским другом в их памяти задержится надолго. На пару недель, так это уж точно. А больше нам и не надо.

– Все, девушки, здесь вы больше не нужны, идите к себе, минут через пятнадцать я к вам приду! – доброжелательно обратился я к дамам.

Морально сломленных и, едва перебирающих затекшими ногами чебуреков, мы загрузили в «буханку». Еще минут двадцать ушло на изложение должностными женщинами в собственноручном формате услышанных ими громких заявлений Вазгенчика о доле прокурорского дяди в крамольных делах нерусской банды. И о том, что этот прокурорский дядя за задержание любимого племянника всех посадит и уволит. Особенно «старых параституток» из числа административно-воспитательного персонала комплексного общежития. Программа «минимум» была выполнена. Теперь надо везти задержанных в опорный и уже там завершать начатое.