Текст книги "Опасные незнакомки. Повести и рассказы"

ТИХАЯ КОНЧИНА

Пенсионеру из Москвы Николаю Степанову с годами потребовался уход. После смерти жены он, пока был в силах, справлялся с делами. Однако когда Николаю Георгиевичу исполнилось восемьдесят лет, стало все труднее содержать зимнюю дачу, поддерживать порядок в столичной квартире. Тут-то и решил Степанов вступить в новый брак. На своих сверстниц новоявленный жених не обращал внимания, поскольку старушкам-ровесницам самим требовался уход. Кроме того, время от времени Николай Георгиевич нуждался в женской ласке, так как иногда в нем пробуждалось мужское естество. Вот и решил состоятельный пенсионер найти для «серьезных отношений» даму лет сорока.

Степанов связался с дальней родней из Грузии, откуда была родом его мать. Те не заставили долго ждать, и в скором времени в квартиру старичка-бодрячка вошла эффектная тридцатидевятилетняя особа, крашенная в блондинку. Софико оказалась хорошей хозяйкой, прекрасной кулинаркой. Да и в постели, по мнению Степанова, была на высоте. Пожив под одной крышей три месяца, Николай Георгиевич повел женщину в ЗАГС. Там усомнились в искренности чувств невесты, но заявление о регистрации брака приняли. Прошло еще три месяца, и «молодые» сыграли свадьбу, на которую даже не сочли нужным пригласить сына Степанова от первого брака.

Получив регистрацию о постоянном жительстве в Москве, Софико резко изменила свое поведение. Она потребовала, чтобы супруг нанял для нее прислугу, поменял гардероб суженой, подносил ей дорогие подарки.

– Ты должен понимать, Коля, что я – женщина в расцвете сил. Поэтому, чтобы меня удержать – не надо скупиться на расходы. Кстати, у нас прекрасная зимняя дача, на которой можно жить круглый год. Нужна ли нам квартира в Москве? – сказала как-то она.

Покряхтев, старик продал квартиру в столице. Ну а жена, предложила Степанову потребовать от сына долю в квартире, некогда принадлежавшей первой супруге Николая Георгиевича. Тот сначала отнекивался, но потом предложил отпрыску разделить двухкомнатное жилье пополам. Получив отказ, Степанов подал на сына в суд. Стражи закона пожалели старика и решили дело в его пользу.

После окончательного раздела жилплощади Степанова-младшего Николай Георгиевич вдруг занемог и через несколько дней скончался. Сын узнал об этом случайно, лишь через полгода после смерти родителя. Разумеется, завещание на недвижимость, имущество и сбережения покойного было составлено в пользу Софико. Сын попытался оспорить подобную несправедливость через суд. Однако выяснилось, что вдовушка успела продать дачу и комнату, доставшуюся старику после раздела квартиры бывшей жены. Все имущество Николая Георгиевича оказалось распроданным, а его счет в Сбербанке выпотрошенным. Сама Софико, получив деньги, покинула территорию России.

Сын добился эксгумации тела отца и проведения судебно-медицинской экспертизы. В ходе ее выяснилось, что пенсионер был отравлен ртутью. Как показал участковый врач, зафиксировавший смерть Николая Георгиевича, вдова покойного категорически возражала против вскрытия тела, что-то плела насчет религиозных запретов. Поскольку старик нередко обращался к медикам по поводу ишемической болезни сердца, ее и записали в качестве причины смерти.

В полиции развели руками:

– Вряд ли Грузия выдаст нам свою гражданку для привлечения к уголовной ответственности. Ну а эта Софико на привезенные из Москвы деньги купит на родине какие угодно хоромы и обеспечит себе безбедную жизнь до конца своих дней.

НОВЫЙ ДОМ

Огурцов получил новую квартиру. Хотя апартаменты казались дворцом по сравнению с убогой комнатой в коммуналке, где всю свою жизнь прожил Огурцов, уж очень не хотелось переезжать пожилому маргиналу. В центре у него было полно друзей-приятелей, с которыми всегда можно скинуться и купить на три-четыре персоны бутылку дешевой водки, да еще добавить пивка. В довесок к небольшому пособию по безработице имелась возможность подработать на разгрузке товаров, насобирать пустых пивных бутылок для сдачи в пункт стеклотары.

Все же, как ни упирался Владимир, переезжать пришлось. Правда, материальное положение его несколько улучшилось. В отличие от центра, в огромном лесопарке, окружавшем новый микрорайон, всегда было предостаточно пустых бутылок, а в минуту жизни трудную не надо было даже подрабатывать разгрузкой. В мусорных контейнерах на раскинувшегося неподалеку супермаркета всегда водились вполне съедобные продукты. Нашлись и собутыльники с такими же разговорами, как и в центре. А тут дополнительные деньги сами в карман полезли. Прочитал Владимир на доске объявлений у подъезда, что женщина из Армении снимет квартиру или комнату. Огурцов позвонил по указанному в объявлении телефону, договорился о встрече. Женщине средних лет, прибывшей на заработки из Закавказья, комната, предложенная Владимиром, понравилась. Сам же он некоторое время жил в другой комнате с матерью – старой алкоголичкой. Правда, мамаша прожила недолго: как-то решила опохмелиться, да перепутала четвертинки. Вместо водки хватила уксуса.

Анаида, так звали новую квартирантку, помогла с организацией похорон и поминок, даже кое-что оплатила из своего кармана.

– Мы теперь как родные, – сказала она, оставшись наедине с Огурцовым, когда соседи разошлись с поминок.

Ну а тот как-то вдруг оказался в одной постели с квартиранткой.

Утром Владимир вновь полез к Анаиде, уверяя, что любит ее.

– Любишь – женись! – строго сказала женщина. Пришлось Огурцову регистрировать брачные отношения. Только после этого не более двух раз была с ним близка жена. Первый раз, когда он дал разрешение на регистрацию в квартире взрослой дочери Анаиды, а второй раз – сына. Дети с матерью не жили, но столичная регистрация была им необходима для занятия бизнесом.

Прошло еще какое-то время, Анаида вновь оказалась под мужем, потребовав взамен, чтобы тот завещал ей жилплощадь. Пьяненький супруг ходил со второй половиной по адвокатам, подписывал какие-то бумаги. Ну а женушка, получив желаемый документ, перестала пускать мужа в дом. Временами, когда на улице было холодно, выдавала «суженому» бутылку дешевой водки. Так и сидел на лавочке у подъезда Огурцов, потягивая из горлышка пойло, пока не замерз в одну из зимних ночей. Оставшаяся у Владимира дальние родственники попыталась попросить хоть что-то на память о сыне и матери Огурцовых, но вдова не пустила их даже на порог. Через полгода после кончины мужа она стала полноправной хозяйкой квартиры, куда въехала дочь с сожителем из Армении.

ВЫСТРЕЛЫ В СУДЕ

Житель Санкт-Петербурга Александр Поляков предпочитал проводить отпуска в Абхазии. Ласковое море, отменные вина, некогда гордые, но в последнее время ставшие доступными местные красотки делали отдых особенно привлекательным. Во время одной из таких поездок Александр познакомился с Фатимой. Женщина была на десять лет моложе сорокалетнего Полякова. Ее страстность и темперамент удачно сочетались с опытом Александра, в том числе и сексуальным. Она говорила, что ее первый муж погиб в автомобильной катастрофе, неоднократно повторяя во время любовных свиданий, о своем желании переехать в Россию. На вопрос Полякова, что будет делать, например, в Петербурге женщина, плохо говорящая по-русски, подруга отвечала:

– Человек с головой нигде не пропадет! Я не только на себя заработаю, да еще тебя кормить буду! В лучших ресторанах ужинать будем, а на свадьбу подарю тебе «Мерседес».

Разведенному семь лет назад Александру надоело самого себя обслуживать, кое-как питаться и бегать по проституткам. Хотелось чего-то стабильного. Ну а в солнечном Сухуми у Фатимы оставалась квартира, где можно проводить летние отпуска.

Поляков привез красотку в «Северную столицу», вступил с ней в законный брак и зарегистрировал новобрачную на своей жилой площади в центре города. Правда, обещанного «Мерседеса» в день свадьбы он не получил. Не довелось и ужинать в дорогих ресторанах. Супруга все чаще задерживалась на работе, которую вопреки ожиданиям благоверного нашла очень быстро. Все чаще она возвращалась под хмельком, а вездесущие соседи утверждали, что Фатиму привозят к дому на иномарке какие-то кавказцы.

Все чаще жена показывала весьма нелегкий характер, который прятала до получения в паспорте вожделенных штампов о браке и регистрации по месту жительства. Все чаще она требовала продать прекрасную квартиру с видом на Неву и переселиться в какой-нибудь не престижный район с недорогим жильем. Деньги же полученные от продажи жилья в старинном доме она предлагала давать в долг под проценты ее землякам. Поляков не согласился с этими прожектами. Тогда Фатима прекратила с ним супружеские отношения.

Зная горячий темперамент жены, Александр нанял частного детектива. Через какое-то время тот доложил итоги слежки за Фатимой. Оказалось, что она занимается проституцией в одном из дорогих борделей, выдавая себя за иранку. Мало того, сыщику удалось установить в притоне подслушивающую аппаратуру, а также скрытую видеокамеру. Был собран обширный материал для начала бракоразводного процесса. Однако Полякова больше поразило даже не то, что творили клиенты с его супругой. Выяснилось, что Фатима предложила хозяину борделя расширение, а «филиал» заведения она предполагала разместить в… квартире Полякова.

Александр потребовал развода.

– Выметайся из квартиры! – ответила та. – Из вещей возьми только трусы с носками! Остальное – плата за то, что спал со мной!

Из квартиры уходить Поляков не стал. Он навел на бордель милицию, именно когда там работала Фатима. Затем подал заявление в суд с ходатайством о расторжении брака как фиктивного.

Оштрафованная за занятие проституцией рассвирепевшая Фатима явилась домой.

– Ты подписал себе смертный приговор, козел! – прошипела она. – Такие дела в нашем бизнесе не прощаются!

Несколько суток перед началом бракоразводного процесса Александр ночевал у друзей, опасаясь мести «коллег по бизнесу» благоверной. В назначенный день он явился в суд. Стоявшая у входа Фатима скорчила презрительную гримаску, и плюнув в сторону супруга, отвернулась. Поляков взялся за дверь. Шедший следом за ним молодой человек неприметной внешности вытащил из под куртки пистолет с глушителем и выстрелил Александру в спину. Затем, сделав два контрольных выстрела в голову, отшвырнул оружие и вскочил в стоявшую неподалеку машину. Находившиеся рядом со зданием суда люди даже не услышали выстрелов. Со стороны им показалось, что молодой человек просто слегка толкнул потерпевшего в спину.

Суд не стал рассматривать дело в связи со смертью истца. Поскольку единственным «близким» родственником Полякова оказалсьа Фатима, квартира и имущество досталось ей. Сейчас в доме над Невой располагается фешенебельный бордель…

ХЛЯБОК

Рассказ

Привольно раскинулись поля, да перелески, переходящие в дремучие леса на востоке дальнего Подмосковья. Упираются они в земли Рязанщины. Всегда эти края кочевали между Москвой и Рязанью. Оттого преобладал в них рязанский говор. Вместо: «земля» веками говорили: «зямля», вместо: «зерно» – «зярно», вместо: «село» – «сяло». Народ здесь жил радушный, хлебосольный, готовый помочь ближнему в трудное время. Ну а в трудное время для страны – всегда готовый встать на ее защиту. Именно на таких людях испокон веков держалось Государство Российское. Именно они, покрыв могилами огромную территорию от Волги до Берлина, победоносно завершили самую страшную войну в истории человечества. А потом возвращались домой с победой, с мечтами о том, какую прекрасную жизнь они создадут, восстановив уничтоженное врагом. Отстроив новое, которое в сотни раз будет лучше прежнего.

Встретились на пересадке давние знакомые, оба – Василия. Обнялись, пошли отметить возвращение домой живыми. После окончания войны парням пришлось послужить еще пару лет. Затем – долгожданный «дембель». К тому времени отменили карточную систему, наоткрывали «рюмочных» и «бутербродных», где трудяга мог пропустить стопку-другую под немудреную закусь. Хорошо посидели. Так, что наличных не осталось. Матюгнули начальство, выдавшее большую часть воинского жалованья аккредитивами – бумагами, по которым деньги можно было получить в сберегательной кассе по месту жительства. Василий Большой, как называли парня за рост и силу, покопался в карманах. Выудил «трофейную» губную гармонику. Положил на прилавок перед стоявшим за ним заведующим «рюмочной» – пронырливым мужичком с медалью «За отвагу» на замызганном халате и пустым рукавом левой руки, опущенным в карман.

– Плясни на двоих, Никанорыч! – потребовал он.

– У меня таких гармоник, хоть торговлю открывай! – поморщился тот. – Может, что-то более интересное имеется? Зажигалки австрийские, иголки для швейных машин, костюмы, ботинки, спицы вязальные?

– Откуда, Никанорыч? – соврал Василий Маленький – юркий, верткий паренек с орденом «Слава» и парой медалей «За боевые заслуги». – Все начальство заставило посылками домой отправить.

Торговец покачал головой, достал пару малюсеньких рюмашек, плеснул в них.

– Ты, что, Никанорыч?! Здесь – всего по хлябку! – в один голос возмутились парни.

– А случись ревизия, чем мне рассчитываться за недостачу? Губными гармошками? Не посмотрят, что я – инвалид войны. Сяду! Да и поезд ваш скоро подойдет. Дома родители расстараются – напоят.

Парни выпили по «хлебку», потопали на перрон. Ругнули скаредного Никанорыча, затем еще повспоминали фронт, послевоенную службу. А там и станция Василия Большого.

– Ну, тёзка, я тебе хлябок должен! – обнял попутчика Василий Маленький.

– Да, ладно! Когда-нибудь отдашь! – направился тот к выходу из вагона.

Позже судьба несколько раз сводила Василиев. Ездили в Москву одним поездом, а позже электричкой, да только в разных вагонах. Замечали друг друга лишь, когда Василий Большой выходил на своей станции. Тогда Василий Маленький высовывался из окна, кричал:

– Вася! Я ж тебе хлябок должен!

– Да, ладно! – отвечал Василий Большой. – Когда-нибудь отдашь!

Прошли годы. Грянула война в Афганистане. В московской электричке встретилась пара воинов, возвращавшихся домой. Оба в выцветшей под жарким солнцем форме. С орденами «Красной звезды», советскими и афганскими медалями. Оказалось, сражались рядом, на подступах к далекому городу Баграм. Потом один спросил другого – крупного, рослого парнищу:

– Слушай, земляк! Твоего батю не Василием Большим зовут?

– Точно! Только звали. Умер отец год назад. Оказалось, осколок от немецкого снаряда сидел между черепом и мозгом. На фронте врачи думали: царапина. Не придали значения. Батя последние годы жаловался на головные боли. Но до госпиталя ветеранов войны далеко, а местные медики говорили: «Давление шалит».

– А моего батю Василием Маленьким звали. Он еще частенько говорил, что должен хлябок твоему папаше. Тоже год назад умер. Рак! Все за меня переживал: как я там, в Афгане?

– Отец об этом «долге» рассказывал, когда хотел похохмить.

– Теперь я этот хлябок должен.

– Да, ладно! Когда-нибудь отдашь! Моя станция! Держи адресок! Не для того, чтобы рассчитаться. Так, когда в Москву на пару съездить, чтобы веселее было. Когда в наших краях встретиться, время провести.

Списывались, почтовая открытка в ту пору стоила всего одну копейку. Ездили. Сначала вдвоем. Потом – с невестами, потом – с женами, а позже и с детьми. Только Андрею Маленькому никак не удавалось вернуть «хлябок» Андрею Большому. Поначалу, вроде рассчитывался. Ну а потом оказывалось последнего больше денег. И последний «хлябок», «на посошок», всегда оставался за ним. Когда оба Андрея обзавелись машинами, стало не до «хлябков». Жены усаживали их за руль. А за рулем какая выпивка?

Дальше страна пошла в разнос. На три года вообще забыли, что такое электричка в Москву. Потом наладилось. На привокзальных площадях появились брезентовые палатки, где торговали всякой всячиной от продуктов до бытовой химии, «ресторации» со столами «на свежем воздухе», крутящимися между всем этим вороватыми бомжами, да дешевыми путанками, коим из-за потертого внешнего вида не было места ни в Москве, ни в Рязане. Снова встретились на пересадочном пункте два воина, возвращавшиеся с Чеченской войны. Тогда прямые электрички в столицу не ходили из-за малого количества пассажиров. Снова узнали друг друга сыновья Андреев. Позвякивая орденами Мужества, направились в заведение, где некогда встретились их деды. Там заправлял внук Никанора Никаноровича – того самого, что выделил по «хлябку» героям Великой Отечественной. Он рассказал, что приватизировал помещение. Пока работает только закусочная на первом этаже. Однако со временем на втором будет ресторан. Посетовал, что средств еще недостаточно…

– Что же дед не оставил? – полюбопытствовал Андрей Андреевич Большой. – Он, вроде, с давних времен в этом заведении промышлял?

– Еще с довоенных пор. С перерывом на фронт. Как руку оторвало, назад вернулся. Дед кое-чего оставил. Правда, папашу еще при коммунистах посадили с конфискацией имущества и, разумеется, денежных средств. Пришлось все собирать заново, по кускам. Ничего, разовьемся! Сейчас свобода. Главное – плати, кому следует, и работай в свое удовольствие.

– Там, в Грозном, да в Гудермесе люди кровь проливают, а этот жирует! – насупившись, глянул в след капиталисту местного значения Андрей Андреевич Большой.

– Брось, Андрейка! – остановил его Андрей Андреевич Маленький. – Помнишь, мой батя твоему «хлябок» должен?

– Нет больше моего бати! Застрелили его! Из-за колбасного цеха, который он в селе открыл. Я тогда в отпуске был. С этими стрелками разобрался… Ладно, электричка наша подходит. Пойдем!

В вагоне давние друзья вновь предались воспоминаниям. О службе, о войне, о далеком детстве, когда самое вкусное мороженое было по двадцать восемь копеек, а самым вкусным напитком газировка с красным сиропом. Даже не московская, а коломенского производства.

– Тебе службу по контракту не предлагали? – задал вопрос Андрей Андреевич Маленький.

– Конечно, предлагали. Да, куда там? Маме с производством управляться трудно. А продукция хорошая – возим даже в Москву. Буду ей помогать. А тебе?

– Тоже предлагали. Батя организовал большую огуречную плантацию. Тоже везем огурчики и в Москву, и в Коломну, и в Рязань. Матери одной попросту не справиться. Батя умер. Как и у деда – рак. Тоже за меня переживал. Когда узнал, куда я попал, болезнь в три недели свела в могилу…

– Вот, и моя станция. Номер мобильника я тебе оставил. Звони!

– И ты – тоже! С долгом-то, с «хлябком» я не рассчитался!

– Да, ладно! Когда-нибудь отдашь!

Шли годы. Страна оправлялась после лихолетий разрухи, перешагивала через кризисы, пандемии, многочисленные санкции западных и восточных держав. Однако вновь пришлось взяться за оружие. Сделать это пришлось бы при любом президенте, при любой политической партии, находящейся у власти. Снова встретились в московской электричке два военных.

– Вася! Вася Большой! – распахнул объятия невысокий, юркий военный. – Помнишь, какие чудесные книги ты давал мне читать?!

– Здорово, Васятка Маленький! А помнишь, какие компьютерные игры ты мне давал? Какими судьбами? Откуда?

– Оттуда, – Василий Андреевич Маленький чуть распахнул бушлат, под которым поблескивал орден Мужества. – Из-под Херсона. А ты откуда?

– Тоже оттуда, – распахнул бушлат, под которым белел офицерский георгиевский крест, Василий Андреевич Большой. – Из Мариуполя. В отпуск. Чуток оправиться после ранения и назад! Слегка царапнуло. И надо же – чеченец меня собой прикрыл. Мы тогда вместе стояли…

– Мой батя всегда с недоверием относился к чеченцам, особенно после войн на Кавказе.

– Не с недоверием к ним надо было относиться, а как к людям! Тогда бы этих войн не было, а масса народа была бы жива. А почему ты о бате в прошедшем времени?

– Умер батя! Рак – хренак. У нас это, верно, наследственное. Как узнал, где я, быстро ушел из жизни. Никакие профессора-академики не помогли. Огромные деньги им выложили, да все впустую. Доверять можно только нашим военным врачам!

– Прими мои соболезнования. Хорошим человеком был Андрей Андреевич… Выходит, ты, как и я, связал свою жизнь с армией?

– Ты помнишь, я с детства хулиганистым был. Вот и наладил меня батя в военное училище. Сказал: «Там из тебя человека сделают. А на „гражданке“ станешь бандитом. „Крутые“ тебя-дурака под пули в одной из разборок подставят. Или на зоне сгниешь». Так, что служу России.

– Андрея Андреевича в последние годы в области Огуречным королем называли. Как плантации без наследника обходятся?

– Жена вместе с матерью управляются. Супруга ни о чем слышать не хочет, только о хозяйстве! А как твои?

– Отец погиб в автомобильной катастрофе. Колбасной фабрикой командуют мама с женой. Крепко расширились. Жена тоже ни о чем, кроме фабрики слышать не хочет.

– Уважаемые пассажиры! Приобретайте печатную продукцию! Свежие газеты, журналы, кроссворды, сканворды, календари с портретами Верховного Главнокомандующего! – вошел в вагон сверстник офицеров.

– Это же сын Никанора! – узнал торговца Василий Андреевич Маленький. – Что же он так опустился? Ведь семья владела рестораном. Уважаемый! Покажите товар!

– Я пару-тройку возьму. Привезу сослуживцам из отпуска московские сувениры, полез в карман Василий Андреевич Большой.

– Я – тоже, – подсуетился Маленький. – А я вас помню. В вашем ресторане был зал игровых автоматов. Вы ими тогда заправляли…

– Чудесное было время. Родители деток накормили, сами выпивают, а чада в «стрелялки» тешатся. Нет больше ресторана! Конкуренты спалили. Менты пальцем не шевельнули! У отца череп проломлен, а они – несчастный случай во время пожара! Явный поджог, а они – неисправная электропроводка! Словом, мы еще и виноватыми оказались. Кстати, есть беспонтовая порнография. Календари, карты игральные…

– Кому они нужны? – удивился Василий Большой. – У всех ноутбуки, планшеты, смартфоны с компьютерами. Там хоть фото, хоть видео смотри.

– Еще как берут! Особенно приезжие из Ближнего Зарубежья. Брать не будете? Тогда побежал! Благодарю за покупки.

– Ну, я почти приехал, – сказал Василий Большой. – Номерами смартфонов и электронными адресами мы обменялись. Звони, пиши! Встретимся, как в прежние времена!

– Я за разговорами совсем забыл вернуть «хлябок»! – долг теперь ко мне, так сказать, по наследству перешел.

– Да, ладно! Когда-нибудь отдашь! Направился к выходу Василий Большой.