Текст книги "Семь звезд Гражуля Колы. Приключенческое фэнтези"

– Что если? – подозрительно спрашиваю я.

– Если останешься жив, то сможешь понимать древние знаки. Сможешь понять, как защитить Кройдан.

Меня снова пугают и в этот раз мне по-настоящему страшно, без всяких оговорок.

– Если выживу? Заманчивая перспектива. А сколько попыток сделали волки до этого?

– Сто, двести, – Шуня отворачивается, бурчит невнятно, – не помню. Много.

– И сколько успешных?

– Две, – Лихоманка уставилась в угли.

– Так почему выжившие не передали свои знания другим? – злобно рычу я на Лихоманку.

– Не ори так, а то еще разбудишь кого-нибудь не ко времени, – огрызается она. – Потому что это невозможно. Можно понимать и делать, но не обучить других. Нельзя и все. Словно символы неуловимо меняются каждый раз. Достаточно?

В ярости я пинаю кучу валежника, раскидывая сучья в стороны:

– Достаточно! Это и есть второй шаг?

– Почему ты так решил? – неподдельно изумляется Шуня.

– Нет?

Я замираю от бешенства, уставившись на нее.

– Нет.

Твердый голос сзади и я буквально подпрыгиваю.

– Доброй ночи, Мать.

Лихоманка вскакивает со своего сучковатого насеста, и я оборачиваюсь по направлению ее взгляда. Паляндра. Как всегда неожиданно из ниоткуда. «К месту ли?»: – думаю про себя.

– Будь здорова и ты, Шуня, – Паляндра смотрит на меня, – Поздороваешься ли, волк?

– Здравствуй, Мать Навье, – я склоняю голову в поклоне, – Чем заслужил честь видеть тебя?

– Решила сэкономить тебе время и упростить процедуру. Я слушаю, – Паляндра склоняет голову набок.

– Эм?

От неожиданности я теряю дар речи, Паляндра смеется, хихикает тихонько Шуня.

– Волк, – теребит меня Лихоманка за штанину у колена, – когда тебя выбирает Принцесса Навье, то второй шаг означает просьбу ее руки и разрешение на брак у Матери, если ты согласен с выбором.

Паляндра уже серьезно смотрит на меня, потом на Лихоманку:

– Знаешь, Шуня, хоть в нем и отразились все семь звезд, вспоминать он не желает. Как считаешь?

– Ты права, Мать, – ехидничает поводырь болезней, – пока его твердые мозги не проткнет Звездный Гвоздь, толку не будет.

– Давай, волк, не трать мое и свое время. Если ты согласен с выбором Аллахоры, то проси у меня ее руки, если же нет, то проваливай на все четыре стороны, я сама найду ей палача.

Паляндра начинает принимать свой стандартный злобный облик, а я, наконец-то, прихожу в себя от такого поворота событий:

– Да, Мать.

Я становлюсь на одно колено, склоняю голову, а затем встаю и смотрю прямо в глаза Паляндры за переливающейся вуалью, и говорю, запинаясь и путаясь в воспоминаниях:

– Я требую у тебя Аллахору согласно закону Кройдана, по праву, дарованному мне семью звездами, и призываю в свидетели все семь камней, меняющих облик, и еще один.

– Что-то все-таки помнишь, – довольно дружелюбно отвечает Паляндра. – У меня, конечно, есть сомнения в твоем уме, но возражений нет. Надеюсь, что Звездный Гвоздь сегодня приведет твой разум в порядок. Волк, отмеченный всеми отражениями, кто станет оспаривать его право? Не так ли, Шуня?

Паляндра переводит взгляд на распространительницу лихорадок, и я вижу, как Шуню распирает от радости. «Что-то не так, совсем не так»: – думаю я, и ухмылки нежити и богини подтверждает мои опасения.

– Тебя так легко провести, волк, – Лихоманка всхлипывает, утирая слезы.

– Заткнись, Шуня, хватит, – Паляндра делает шаг ко мне, – теперь я хочу сама сказать ему о втором шаге.

– Я весь внимание, Мать Навье, – потерянно говорю я, так как мне уже все равно, наплевать, какой там мне положен шаг – второй или сто второй.

– Внимаешь, говоришь?

Недовольство в голосе богини Смерти настораживает меня. Однако я стоически выдерживаю пристальный взгляд, но недолго и опускаю голову.

– Не сомневайся.

– Ты знаешь, что Рыжая беременна от тебя двойней?

Я киваю в ответ.

– Я пыталась напугать ее и тебя так, чтобы вы попытались опередить меня, и пришли на шестое отражение вместе. Говорила, что жду пятерых, чтобы ее запутать, рассказала легенду о рыжей княжне и татарах, но не удержалась и намекнула, что знаю о ее беременности. А тут еще Принцесса со своим выбором – приспичило же ей заневеститься не вовремя.

– Я счастлив, что она выбрала меня, – гордо поднимаю голову.

– Не сомневаюсь, – рычит на меня Паляндра, заставляя прикусить язык, – ни сколько не сомневаюсь. Но не вовремя, совсем не вовремя. Вы только испортили все и ведьма ускользнула. Сегодня полнолуние. Последние сутки для слияния с главным камнем. И три недели бесполезного времени до следующей возможности.

– Ты не понимаешь, – вздыхает она, – Рыжая родит намного быстрее кошки и пронесет младенцев через отражения. На всякий случай, обоих. Обоих волков. Обоих твоих крошечных ублюдков. И перережет им глотки над главным камнем. И никто ее не остановит. Никто, кроме тебя, потому что мне не позволено вмешиваться и управлять прохождением отражений Гражуля Колы, ибо и я когда-то заключила Договор.

– Если она рожает так быстро, то мы перекроем могилы с камнями, и она попадется еще до наступления второй недели, – предлагаю я.

– Стратег, – Паляндра смотрит на меня, как на недоумка, – если бы ты, хоть что-то, понимал, – снова вздыхает, – для каждого волка камень один, только лежит в разных местах. Почему ты живешь за пределами Кройдана, задери тебя цмок, с твоей лоскутной памятью?

– Потому что я Потерянная Ветвь, – тихо говорю я.

Мать Навье сгребает мою куртку на груди в кулак, рывком поднимает мое тело над землей так быстро, что я лязгаю зубами, и притягивает к себе. Между нашими глазами даже нет ее вуали, только сверкающий золотом череп. Она злобно шипит мне в лицо и у меня от ужаса вибрируют все кости, и даже нет сил, опустить веки и не видеть золотые провалы ее глазниц.

– Посмотри на него, Шуня. Он знает все.

Шуня, потрясенная гневом Паляндры, пятится к деревьям, и сразу вырастает вровень с ближайшим кустом, часто дышит, хрипя, спрашивает:

– Поврежденный мозг?

– Нет, заклятие, с гарантией. Снять, значит, убить.

Меня отшвыривают в сторону, как тряпку, и с трудом поднимаясь на ноги, сквозь шум в ушах, слышу вопрос Лихоманки.

– Звездный Гвоздь излечит его?

– Да, если он выживет, – Паляндра задумывается на секунду, – но другого выхода нет. Однако Рыжая может попробовать снова взять его разум под контроль. Один раз это ей удалось, вероятно, удастся и еще. Но, в любом случае, или Звездный Гвоздь посредством Знича снимет его звезду на небе сегодня, или ведьма перережет ему горло меньше, чем через месяц.

Шуня приближается ко мне, смотрит снизу вверх:

– Волк. Второй шаг: Принцессы Навье обязаны выбирать волков без детей. В крайнем случае, с умершим потомством. У тебя больше нет оснований упираться. Тебе придется убить своих щенков, уже даже не ради выбора Аллахоры. Ради собственной жизни. И лучше сделать это до их рождения – удавив их мать. Реже будешь потом сопливо убеждать свою совесть, что так поступить было необходимо.

– Жестокие нравы у Принцесс Навье, – почему-то меня совсем не шокируют слова Лихоманки. – Хотя в этом есть смысл – зачем возможные проблемы с бастардами и прочими байстрюками, да?

– Ты прекрасно все понял, волк, – хмыкает Паляндра, – И что же решил?

– Звездный Гвоздь. Остальные потом, если, конечно, они все получат возможность встречи.

– Похвальное решение. Все-таки ты не совсем…

Мать Навье останавливается в нравоучениях и прислушивается. Шуня расправляет свои тряпки, как сова перья. Замираю и я, смутно ощущая чье-то близкое присутствие. Какие-то неясные звуки на кромке Пограничья. Точно. Похоже, через трясину с трудом продирается кто-то тяжелый. Всхрап лошади и звуки идентифицируются, как чавканье копыт по грязи.

– День открытых дверей, – сокрушается Паляндра. – Принесла же нелегкая.

– Это же… – начинает Лихоманка.

– Шуня, брысь отсюда – приказывает богиня, и предводительница недугов бросается в лес, сразу тревожа своими космами верхушки деревьев.

– Ты все запомнил, волк? – голос Паляндры полон сомнений.

– Да.

– Поторопись. Завтра будет поздно.

– Я знаю, что следует сделать.

Отвечаю я уверенно, и в этот момент на поляну сквозь кусты проламывается всадник и поднимает руку. Мелодия колокольчиков взволнованной речи приводит меня в краткое оцепенение.

– Мать, я искала тебя.

– Торопись, – Паляндра так же неожиданно, как и появилась, растворяется то ли в воздухе, то ли в лунном свете, – волк, – и последнее ее слово уже шелестит ветром в листве.

Аллахора, забрызганная грязью по пояс, ошеломленно смотрит на меня из седла. Она даже не сменила одежду: мокрая блузка, короткие шорты и кроссовки.

– Мы уже не можем надолго расстаться?

Я первым прихожу в себя от неожиданности. Навка легко спрыгивает с лошади, бросается ко мне, прижимается, закрыв глаза.

– Со вторым шагом незачем торопиться. Главное, чтобы ты сделал его, – шепчет она.

– Я знаю. Второй шаг подождет. Сейчас мне нужен Звездный Гвоздь.

– Нет! – Аллахора вздрагивает.

– Я обязан узнать все, – я глажу ее волосы, – Я устал не понимать, почему я такой.

Глаза навки стекленеют, и в зрачках мечется ужас:

– Нет!

– Не уговаривай меня поступить неправильно.

– Я и не уговариваю.

– А глазами?

Она понимает свою оплошность по моему лицу, и ее взгляд меняется, становится теплым и нежным. Аллахора прикасается пальчиком к моим скулам, губам, трогает прикрытые веки. Я наклоняюсь и целую ее.

– Не пробуй меня купить, – говорит она, переводя дыхание, – Звездный Гвоздь и сейчас жутко пугает меня, даже его отраженный свет на берегу Волмы вызывает оторопь.

Навка ловит мой взгляд, но я смотрю в багровую черноту издыхающего костра, перечеркнутую моей лунной тенью. Я получаю какое-то странно извращенное удовольствие от того, что мне самому страшно, страшно до чертиков, до мучительной слабости в мочевом пузыре.

– Дело не только в страхе. Если есть способ быть вместе, не навлекая на нас смертельные напасти, то я найду его. Сейчас ты рядом, я могу прикоснуться к тебе, могу тебя любить. Но даже дети, которых ты родишь, никогда не будут в безопасности. И твое решение отговорить меня беспокоит больше, чем мысли о безнадежном будущем Кройдана.

– Я не могу позволить тебе пойти туда, – Аллахора умоляюще смотрит мне в глаза, – Из-за тебя я узнала, что значит страх.

Угли подернулись пеплом, последняя искра исчезла, словно ночь уронила ее камнем в колодец, и остался только лунный свет, серебрящий волосы навки так же, как и в нашу первую встречу. Я беру лицо Аллахоры в ладони и целую снова и снова, пока она не забывает начисто о своем страхе, и тревога в ее зрачках уступает место сияющей расплавленным серебром дороге к Звездному Гвоздю.

– Ты же сам этого не хочешь, – тихо шепчет навка.

– Жди меня в Навье, – я забрасываю рюкзак на плечо.

Торопливо иду в тень деревьев. Сделав несколько шагов, оборачиваюсь. Лицо Аллахоры искажено гримасой боли, а ее лошадь тихонько переступает с ноги на ногу, затем громко бьет копытом, изгибает шею и призывно ржет в мою сторону.

Я выбираюсь из цепких кустов ежевики на прогалину. Река уже близко. Глубоко вдыхаю, принюхиваясь и прислушиваясь, и во тьме уходящей ночи, весьма неожиданно для меня, где-то явно проскрежетали чьи-то зубы и смешались со звуком шагов. На границе леса и крутого берега Волмы появились тени. Несколько мгновений спустя шорох раздался и сзади. Друзей у меня здесь нет, значит, о дружелюбии встречающих можно забыть. Тени приближаются, окружают, прячутся за деревьями.

Напрягаюсь и замираю в ожидании. И вот из теней выступают фигуры. Я с трудом сглатываю ужас. Вампиры. «Спокойно, если ты все сделаешь правильно, то у тебя есть шанс»: – лихорадочно уговариваю я испуганного себя, пытаясь оценить количество врагов. Пятеро, много, не просто много, непосильно. Черт, какие типажи. В другое время я бы восхитился такой несуразной компанией. Огромный детина впереди меня, высокий и худой парень сзади, низенький толстячок, почти карлик слева и две женских особи справа. Одна «девушка»: еще весьма молодая, высокая, русоволосая, ширококостная, с длинными ногами и крепкими плечами, бледной кожей лица и запястий, и горящими угольями глаз. Может, недавно укушенная, обращенная, очень уж похожа на полную сил крестьянку. Рядом вторая: какая-то скособоченная старуха, прикрытая рваным плащом с капюшоном. «Неужели и эта охотится?»: – поражаюсь я.

Вампир напротив меня прищурился, челюсти ритмично сжимаются и разжимаются, словно пробуя остроту клыков. Несомненно, вожак – свободно расправленные плечи, широко расставленные ноги. Я осторожно осмотрелся, изучая окружающую меня свору.

– Лютовир, – нежить сзади загоготала, – смотри, он выглядит так, будто ему удастся избежать твоих клыков, если сможет доказать, что является такой же девкой, как и все Навье.

Вампир, загородивший мне дорогу, перекинул через плечо свои заплетенные в косу волосы и огрызнулся на говорящего:

– У тебя не будет возможности пригласить его кости на следующий танец, Скирмунт. У меня отличная репутация среди волков, а этому уже некуда торопиться, болота примут то, что от него останется. Отсутствие могилы, чем не награда, вот только не уверен, что для волка это лучше обладания навкой.

Нежить брызжет слюной в мою сторону, а остальные отвратительно скалятся, или смеются, клокочет и булькает хихиканьем из-под капюшона старуха, и рычит, широко разевая рот, молодица.

– Мерзкая тварь, – сплевываю я в его сторону, – твоя репутация не выдерживает даже солнечного света. Да и твоя свора считает тебя хвастуном, если я ничего не упустил. Слабак, так тебя, вероятно, назвала и сама, ощенившаяся не ко времени сучка, и та визгливая повитуха, уронившая тебя на пол.

От ненависти у меня скручиваются в тугой узел внутренности, да и от страха тоже, а возбужденный зверь внутри меня хочет поиграть. Очень хочет поиграть в опасные игры с этой ухмыляющейся нежитью. Быть убитым вампирами, а затем возвращенным обратно к жизни в результате превращения, весьма малоприятная перспектива. Волк не может стать подобной тварью – иммунитет, но умереть в схватке я смог бы достойно, прихватив парочку из них с собой в последней смерти. Проблема в том, что стать волком у меня нет времени, да и не дадут, ни при каких обстоятельствах. Там, совсем недалеко, в Пограничье, ни одна подобная нежить, ни в одиночку, ни в компании, даже бы не рискнула и приблизиться ко мне, а здесь, за пределами Кройдана – другое дело. Любой вампир превосходит меня физической силой, но соотношение сил может и измениться, если вожак в бездумной ярости прыгнет вперед. И я еще раз плюю в сторону старшей нежити.

Возможно, вампир и собирался отпустить еще парочку плоских шуточек, но мои слова заставили его заткнуться и зарычать. Однако он не бросился на меня сразу, чего я, собственно, и добивался. Вместо этого он запрокинул голову, сделал глубокий вдох, расправил плечи, поиграв мышцами, снова посмотрел на меня, чувствуя свое значительное превосходство. Его мертвенно-бледное лицо напряглось, стало старше на сотню лет, мрачный свет вспыхнул в жутких глазах, словно нежить попыталась просканировать чужой мозг и силой втянуть в себя мои мысли, и затем вампир совершенно спокойно произнес:

– Невр не видел воина, подобного мне, и я не единственный, кто считает, что волки бесполезны, а навки предназначены для нашей потехи, пусть она и будет недолгой. И я не спрашиваю твоего имени, ведь умереть можно и безымянным, но мне не все равно, и я не хочу этого. Я назову твой череп Инкогнито, когда сдеру с него не скальп, и эту свалявшуюся песью шкуру. И этот череп будет брошен на пороге Звездного Шпиля в Навье, и каждый, каждый приходящий туда, будет обязан пнуть Инкогнито. Нравится ли тебе это имя?

И прежде чем я придумал достойный ответ, вожак все-таки прыгнул на меня.

– Не сейчас, – запоздало кричит оборванная старуха надтреснутым голосом.

Поздно, слишком поздно для него, и так вовремя для меня. «Хорошо быть левшой, и тогда все становится простым до отвращения»: – возбужденный зверь заполняет разум. Мой рюкзак висит на правом плече и никому из нежити не пришло в голову, что оружие может и не находиться в руках. Одним движением я вцепляюсь в рукоятку клинка через шнурованный брезент горловины и вместе с рюкзаком, по дуге, направляю его навстречу оскаленной морде. Уклониться, в прыжке, у вампира возможности нет, и «зыгмунтовка» сквозь банки консервов, термос и замки рюкзака разрезает нежить от левого уха до правой подмышки. Враз, без звука, словно ничего кроме воздуха не встретил клинок на своем пути. Я едва устоял на ногах, ожидая столкновения стали с костями и потрясенно смотрю на шипящую кровь вампира, покрывающую лезвие, торчащее из остатков рюкзака. Две половинки нежити у моих ног лежат в собственной крови, перемешанные с консервированным мясом и свежим хлебом, и отличный кофе, как десерт в омерзительно пузырящейся похлебке. Последняя смерть нежити, как ни крути, зрелище малоприятное.

Остальные вампиры, ожидая моей неминуемой кончины, остались зрителями на своих местах. И их потрясение ничуть не меньше моего: смотреть, как их вожаку так, походя, отрубили голову – у них, вероятно, позвоночники инеем покрылись. Я вспоминаю, что в смысле драки один на один, вампиры помешаны на иерархии и протоколе, и при смерти доминирующей в своре нежити, остальные воспримут победителя, как персону с более высоким статусом, чем у них, тем более такого смертельно опасного, каким показал я себя.

– Не стало ли теплее в мертвых сердцах оттого, что видели? – хрипло спрашиваю я.

Вампиры пятятся от меня, только старая карга остается на месте и сбрасывает капюшон, открывая юное лицо.

– Здравствуй, Алекс. У тебя сегодня плохое настроение?

– И не говори, Рыжая, отвратительное, – я плюю в останки нежити и крепче сжимаю клинок.

Глава 9

Рыжая насмешливо смотрит на меня, одним движением плеч сбрасывая свои тряпки следом за капюшоном. Обрывки, даже не одежды, а скорее, обрывки лохмотьев падают к ее ногам бесформенными клочьями черной паутины, и ночь, предрассветная, бархатная, с яркими теплыми звездами, ласково окутывает ее нагое тело. Только два предмета смазывают этот эффектный жест: грубые армейские ботинки, уродливо ухватившие изящные лодыжки в жесткой траве, высохшей от близкой осени, траве; и взведенный арбалет, сжатый тонкой кистью.

– Неужели ты мог подумать, что я брошу тебя?

В голосе Алеси, или как ее там, не больше эмоций, чем в энциклопедии. Я заворожено уставился на смертоносные крючья арбалетного болта, и мне очень хочется стать маленьким эмбрионом волка или совсем раствориться в воздухе, так как увернуться от этого растопыренного жала нет никакой возможности. С такого расстояния болт аккуратно пронзит мое тело насквозь в любом выбранном месте, сделав дыру, в которую можно будет свободно рассмотреть Навье на другой стороне Пограничья. И Рыжая медленно поднимает свое оружие.

Вот и прервался мой короткий бег, тяжелый, усталый, с хрипящими легкими и высохшей глоткой. Слишком быстро догнала меня смерть, и не осознать прожитого. «Так ли страшна смерть?»: – отрешенно думаю я, прикрывая глаза в ожидании щелчка спущенной пружины. Последний отсчет. Три, два… клацает курок арбалета… и истошный визг пронизывает все вокруг.

В краткий миг ужаса, мгновенно взмокнув от пота, я понимаю, что еще жив и поднимаю веки. Рядом с рыжей ведьмой корчится на спине молодица с развороченной грудью, хаотично суча ногами в последнем танце смерти. Я ошеломленно разглядываю торчащие наружу обломки костей, окаймляющие огромную дыру в плоти, которая быстро заполняется густой кровью, словно торфяная яма цмока-удильщика водой.

– Не стой столбом. Они не должны уйти.

Рыжая хрипит от усилий, одной рукой пытаясь взвести рукоятку арбалета, а второй судорожно выдергивая из цевья застрявший второй болт.

– Твои друзья?

Мне хочется влить как можно больше сарказма в этот простой вопрос, и я очень стараюсь, но у меня не получается, так как разумом я осознаю возможные последствия бегства вампиров, когда они приведут с собой целую толпу нежити.

Я оборачиваюсь, и длинная худосочная тварь скалится в ответ, скашивает глаза на карлика, приседает, как бы для прыжка. «Сначала попробуем разобраться с нежитью, потом подумаем о Рыжей и ее выходках»: – проносится у меня в мозгу сумасшедшая сдвоенная мысль, и я стряхиваю с клинка обрывки рюкзака.

Карлик едва заметными, мелкими шажками подкрадывается сбоку, тощий пытается зайти с другой стороны. Они видели мои возможности и сейчас знают, как синхронно спланировать нападение сообща. У Рыжей не ладится с арбалетом, и она, всхлипывая, истерично проклинает все подряд. «Значит, я обязан разделаться с двумя, прикрыв и свою бывшую подружку вместо приведения в исполнение приговора?»: – какая-то проснувшаяся часть внутри меня наполняется изумлением от парадоксальности этого шага.

Преимущество нежити в том, что мне любой ценой надо избежать малейшей царапины. Умирать или превращаться мне никак нельзя. Меня ждет Аллахора. Я обещал, что вернусь живым и невредимым. Обещал, а это значит, что я обязан ни в коем случае не допустить нежить близко к своему телу. Рукоять клинка нагрелась в ладони, предупреждая. Я знаю, это не звери. Это не безжалостная и молниеносная, но предсказуемая четвероногая смерть, а долгая и мучительная, обладающая жестоким разумом, подкрадывается сейчас ко мне.

– Эллекс, пригнись! – вопль Рыжей бросает меня на землю.

Ответный рев карлика едва не разрывает мне барабанные перепонки. Арбалетный болт, вырвавший ему пол плеча, по касательной раздробил и часть затылка. Нежить медленно заваливается оскаленной мордой в сухую хвою, устилающую почву, и скребет ее когтями, словно пытаясь за несколько отмеренных последних секунд отрыть себе могилу. Тощий вампир мгновенно переключается на другого противника и бросается на ведьму, единственным оружием которой для защиты обнаженного тела сейчас является незаряженный арбалет, им она и пытается прикрыться, как щитом. Без малейших раздумий, стоя на коленях, я копьем запускаю «зыгмунтовку» ему вслед. Нежити остается сделать последнее усилие в своем отчаянном забеге на главный приз, но именно этого мгновения и лишает ее клинок, пронзая выпирающую позвонками костлявую спину. Вампир переламывается в воздухе и бесформенной грудой тощего тела валится у самых ног ведьмы, вгрызаясь клыками в землю.

Рыжая вздрагивает и облегченно вздыхает:

– Я очень сомневалась в том, что задуманное получится сравнительно просто, Эллекс. Эти твари почти неуязвимы, почти безразличны к тем воздействиям, что затрагивают всех живущих не так. Они уже мертвы, поэтому только этот клинок и кровь убитого вампира на крючьях арбалетных болтов, в которую я их окунула, заставил нежить принять последнюю смерть.

– И именно их ты привела в качестве почетного эскорта для встречи? – я ощетиниваюсь.

– Я? – Рыжая и не думает прятать взгляд. – Если я пришла с ними, то разве это автоматически означает мою ответственность? Их прислали за тобой. Не важно, живым или мертвым, потому что требуется только то, что ты носишь в себе.

Выдергивая клинок из четвертой твари, и тщательно вытирая его о чужую одежду, я косо смотрю на ведьму:

– Кто?

– Те, кто дал приют вампирам.

– Навье? – с презрением оглядываю Рыжую с ног до головы. – Неужели?

Она строптиво задирает подбородок вверх:

– Ты же ничего не знаешь о Навье.

– Действительно, – мне становится смешно. – Откуда же? В Навье не знали о моем существовании столько лет, что данное утверждение позволяет мне считать твои слова откровенной ложью.

Я выпрямляюсь и снова пристально всматриваюсь в Рыжую. Я не видел ее всего сутки, так что заметить изменения слишком сложно, если они, конечно, есть. Задерживаю взгляд на ее животе, тщательно рассматриваю, никаких признаков беременности – такой же плоский и гладкий. И я уже не уверен, что если взять ее талию в ладони, то можно почувствовать что-нибудь новое.

– Еще пару месяцев ничего не будет заметно, – она вдруг смущается, комментируя мое внимание.

«Странно, а Паляндра предрекает ей роды чуть ли не через неделю»: – сомнения бесцеремонно смешивают мысли.

– У тебя нет запасной одежды? Ах, да.

Она отворачивается, а я вспоминаю о разрезанном на клочья рюкзаке и снимаю куртку, протягивая ей.

Рыжая отмахивается, мол, подожди:

– Последний штрих. Твой клинок прекрасно позаботился о нежити, но необходимо заклинание, чтобы гарантировать другим, убитым мной, вечный мрак.

Ведьма становится между останками похожей на крестьянку молодицы и карликом. Потрясающее зрелище в предрассветных сумерках – обнаженная рыжеволосая девушка с точеной фигуркой, в армейских ботинках, и арбалетом в руке. Поднимает свободную руку вверх, запрокидывает голову, и тихая монотонная ритуальная речь плавно заполняет пространство.

– В отражении мертвых нет жизни кипения, подарю я им кладбище, смерть и забвение, и надгробье вампира не покроют слова, не обманет он смерть, не начнет все с нуля, нет у смерти конца, нет у смерти начала…

Мне кажется, что в бледном сером полумраке я вижу все ту же, прошлую, Алесю на всех пяти отражениях.

– …И стираю навечно для всех имена, пусть надежно укроет сырая земля.

Рыжая, наконец-то, добирается до финала положенного заклинания для погребения, поворачивается ко мне и удовлетворенно произносит:

– С восходом солнца от них не останется и следа. Их даже не найдут посланные на розыски.

Теперь она сама протягивает руку за курткой. Скользит в нее гибким телом, застегивается, закатывает выше рукава. Моя ветровка для хрупкой девушки настолько велика, что сейчас она похожа на новобранца в увольнении, забывшего или потерявшего в борделе штаны, и прикрывающегося шинелью. Я ухмыляюсь до ушей и расслабляю руку, сжимающую клинок. «Разве может эта несуразность быть моим врагом?»: – весело скачут мысли в голове, совсем не жалея о куртке, которая скоро впитает кровь ведьмы.

– Что не так? – хмурится девушка.

– Не знаю почему, Рыжая, но у меня отличное настроение, – я улыбаюсь, – Представь, меня даже посетила мысль с предложением оставить тебе жизнь. Раз ты не прикончила меня, то не должен ли и я ответить соответствующей галантностью?

– Знаешь, Эллекс, – она вздрагивает и покорно смотрит на меня. – А я никогда бы и мысли не допустила, что ты можешь поступить так со мной. Никогда.

– Раньше, может, и не допустила бы, – я подбрасываю на ладони «зыгмунтовку». – А сейчас? Сейчас мне важно только то, что впереди. А впереди Кройдан.

– И навьи, которые жаждут вырезать из тебя семь отражений и нанизать их на Звездный Гвоздь.

Рыжая запинается на долю секунды, в широко распахивающихся глазах плещется ужас, и потерянно произносит:

– Тебя уже убедили обнять восьмой камень.

Она делает шаг ко мне и я, отрицательно качая головой, предупреждаю ее клинком, почти втыкая его кончик ей в грудь.

– Я решил сделать это сам. Мне надоело не помнить прошлого, о котором ты постоянно мне лгала.

– Никакого прошлого у нас нет, есть только настоящее, которое мы должны исправить. А Звездный Гвоздь заберет у тебя не только «сейчас». Он с удовольствием сожрет и «потом» – он выпьет твою жизнь без остатка. Он – алтарь. И он должен оставаться в прошлом.

– Это ты в прошлом, Рыжая. Ты – отражение, мираж, иллюзия, наваждение, сон. А жизнь там, где тебя нет.

Я поворачиваю лезвие плашмя, чтобы одним легким толчком пронзить ее насквозь, но так и не решаюсь сделать это движение.

– Здесь, – Рыжая прижимает под клинком обе руки к своему животу, – твои дети. Их мать я, а не Навье бесплодное. И ты осмеливаешься утверждать, что я мираж? А там жизнь? – небрежный кивок в сторону Пограничья.

– Дети? – я прихлопываю улыбку и оскаливаюсь в ответ. – Дети, которых ты понесешь над камнями, меняющими облик?

– Да, если тебя все-таки достанет Навье в последней смерти. Ради своего волка я могла бы соткать новую жизнь, а затем снова оставить ее позади, когда потребуется. Но без тебя это не имеет смысла. Просто я доведу до конца то, что мы начали, а потом, – рядом с уголками ее губ жесткими морщинками собирается кожа, – потом я уйду за тобой.

– Зачем им моя смерть? Навье отдает мне Аллахору, Рыжая. Не тебя, не отражение, – я безразлично пожимаю плечами.

– Я Аллахора, – едва слышно шепчет Рыжая. – Почему ты обращаешься так оскорбительно, а не хочешь произнести мое имя? Ведь это именно ты назвал его мне.

И тоска стынет в ее зрачках, бесконечная тоска умирающего в капкане зверя. Холодный вихрь из мыслей несется сквозь мой разум, заполняет пустые пространства, мерцает, кружится шальными воронками, впитывает слова Рыжей и насыщается бездонным зеленым цветом океанских глубин, струящимся из ее глаз, и память бросает меня под колеса Гражуля Колы…

Отражение первое. Бенетнаш.

Древняя гребля – замощенный проход над бездонной трясиной. Через каждые пятьдесят метров, прорезанный прожилками осклизлой белесой плесени, истлевший до основания, пограничный столб. Мост в Пограничье длиной в вечность. Моховая подстилка под нашими тяжелыми с непривычки шагами брызжет струйками грязной воды, над прогибающимися, окаменевшими за века ветками.

Мы с Алесей медленно пробрались по мосту еще несколько часов назад, засветло, едва не растеряв все мужество в тумане, наполненном неизвестными, пугающими нас звуками. И сейчас, на твердой, покрытой росной травой прогалине, в тишине меж старых деревьев, наконец-то, дождались восхода звезд Гражуля Колы.

– Сейчас, – девушка, прижимается ко мне.

Равнодушная осока в кровь режет руки под обнаженным телом Алеси, и тогда я аккуратно укладываю ее в мягкую прохладную траву чуть в стороне от купины острых, как бритва стеблей.

– Только не отпускай меня.

Рыженькая жарко шепчет, ни на миг не открывая глаза, и жадно ищет мои губы. И ни влажная трава, ни тяжесть болотного воздуха, порциями которого ночной ветер периодически забивает гортань вязкой горечью, ни ногти, вонзающиеся в спину, не могут отвлечь меня от теплого, шелковистого, толчками выгибающегося навстречу, тела. Артерии, наполненные вскипающей кровью, натужно скрипят, растягиваясь. Бьют молоты в наковальню мозга. И оглушительный звук вечно скрипящих колес Гражуля Колы. И вот уже семь звезд, сотворивших Кройдан, бросают меня к краю обрыва из чувств, яркой вспышкой взрываются в мозгу, и через мгновение я ощущаю в себе семь раз подряд удары огненного копья, пронизывающих мое тело сводящей с ума болью, едва не раскалывающих череп и разрезающих сознание. Кричит Алеся и впивается зубами мне в плечо, когда восьмой удар гвоздит нас к земле бесконечно долгим и таким неуловимо коротким слиянием с вечностью.

Постепенно пульсирующие, выжигающие все внутри, нестерпимые звездные прикосновения отпускают мое тело. Я приподнимаюсь и вглядываюсь в лицо Рыжей: мертвенно бледное, с заострившимися скулами и вздрагивающими веками, немедленно вызывающее волну озабоченности, лицо девушки, которую, кажется, знаю в течение бесконечной вереницы веков.