Текст книги "Семь звезд Гражуля Колы. Приключенческое фэнтези"

– Аллахора, – я осторожно касаюсь ее губ.

Рыжая несколько раз прерывисто вздыхает и открывает затуманенные, невидящие глаза. С трудом фокусирует взгляд на мне, делает еще одно усилие, отчего ее грудь вздрагивает в такт беспорядочным ударам сердца, и едва выговаривает:

– Ты удержал меня на дороге. Я нашла Дышло Гражуля Колы – первый камень, меняющий облик.

Я долго и ласково глажу ее шею, плечи, едва прикасаюсь к вспухшему кольцу уродливого, с одним отростком, шрама на левой груди, пока она не приходит в себя окончательно, затем встаю и протягиваю руку. Рыжая вяло и бессильно вкладывает в нее ладонь, и мне приходится сжать пальцы, чтобы ее рука не выскользнула. Плавным рывком поднимаю девушку к себе в объятия, но она выскальзывает, мешком плюхаясь обратно в траву.

– Не могу.

Горло рыженькой издает звук удивления, и она смущенно смотрит на меня:

– Ноги не держат, словно я до сих пор чувствую тебя внутри, – и краснеет, изумляясь сама себе, прикладывая пальцы к щекам.

Я снова поднимаю ее, уже сам, прижимаю к себе и ставлю на ноги, осторожно придерживая за талию. Рыжая запрокидывает голову, окуная лицо в лунный свет, который сквозь листву целует ее растрепанные волосы, превращая их в сверкающие золотистые пряди, и спрашивает:

– Аллахора. Почему ты назвал меня так?

– Семь звезд зовут тебя так, и новое имя вытеснило из головы прошлое.

– Я не держала глаза открытыми, не ткала имена разумом, но ты смог прочитать мое настоящее имя. Как?

Вместо ответа я прижимаю ее еще крепче, и над нами, меж верхушек деревьев, из немыслимой дали, ослепительно сияет Бенетнаш в вечно поворачивающемся Дышле Гражуля Колы…

Первый робкий луч солнца сверкнул над верхушками елей на том берегу Волмы, отразился от граней клинка, заглянул в глаза, раз, другой, и сгинул. Там, внизу, над Кройданом, тяжко просыпается рассвет. Пламенеющие лучи в просветах между деревьями бьют почти параллельно земле, разбавляя кровавыми оттенками затхлый болотный туман в низине. А здесь, наверху, над вечной мглой, рельефно плывут в воздухе шершавые древесные стволы. И плывут передо мной глаза Рыжей.

У волков нет таких глаз, поэтому волки видят лишь Навье в этом мире. И больше ничего. Волк не находит никакой объективной причины жить с человеком. И тогда волк находит навку. Невыносимо знать, что все, чем можно себе помочь, находится в голове, но заперто и недоступно. Мысль за мыслью, тараном, в запертую дверь, в безысходность. В таком первозданном хаосе разума перестаешь замечать мелочи, на которые должен был обращать внимание в первую очередь. Почему я так просто все забыл? И позволил звериной части бесконтрольно, с хрустом и чавканьем, поглощать сознание, разорви меня тьма?

Утренний августовский холодок ознобом на ощупь пробирается к телу. Свежая сырость сквозит в дыхании рассвета, и исчезает запах тления вокруг. Рыжая. То же самое лицо, но при этом – неуловимо другое. Я очень хорошо помню ее глаза, и хочу еще раз заглянуть в них, и «зыгмунтовка» виснет неподъемной тяжестью на руке.

– Позови с собой в дорогу волка, чтобы все слышали его твердые шаги рядом с тобой – он защитит тебя. Возьми с собой и детей его, и преумножится ярость его от заботы о них, и ужас встречи с ним никогда не покинет вечно голодных тварей Пограничья. И как жизнь свою береги его от навьев, туманящих разум, и в черных водах, и в гнилом воздухе, и в вязком тумане, и на каменных курганах.

Рыжая опускает голову, словно обращая тихую речь к ковру из слежавшейся хвои, а не ко мне.

– Покажи глаза!

Мой хриплый рык отрывист и яростно летит вдоль лезвия клинка.

– Ты потребуешь губ моих – я протяну ветвь можжевеловую. Ты потребуешь сердце мое – я протяну лед каменный. Ты потребуешь рук моих – я протяну сталь холодную.

У слоя иголок плохая акустика, но слабо отражающиеся от них слова мне не просто знакомы. Каждое слово этой клятвы я сам произнес когда-то.

– Покажи глаза! – ору я во всю силу легких.

– Если ты оставишь меня, – и Рыжая вскидывает голову, стискивая кулачки.

– На дороге из семи звезд.

Я заканчиваю строку, рассматривая лицо девушки в течение нескольких долгих ударов сердца. И умоляет меня печаль в ее глазах, пронизанная зовом семи звезд Гражуля Колы, и вечно страдающий скрип колес Кривого Воза, зацепившегося дышлом за Звездный Гвоздь, подсказывает мне вопрос.

– Кто же ты на самом деле, Рыжая?

Спрашиваю с тоской, и впервые за это утро клинок отклонился от прямой линии, соединяющей его с сердцем Алеси.

Она ничего не отвечает, но делает шаг вперед и сжимает мою руку, показывая, что услышала вопрос, мягко тянет меня к крайним деревьям. Упавшие на лоб пряди золотых волос затеняют изумруды ее глаз, когда она смотрит в сторону Пограничья, и я вижу профиль обычной девушки, а не рыжей ведьмы.

– Кто же ты?

Тверда утренняя сырость с привкусом горечи, касающаяся моих губ дыханием ветра. Пологий, на повороте течения, берег Волмы, проступающий сквозь космы шевелящегося тумана, засыпан злыми мертвыми камнями. Под дымными клочьями зыбкими струями переливается черная вода в реке, и трава, сизая от множества водяных капелек росы, холодным ковром устилает склон плоского холма. Крепнет во мне отчаяние. Крепнет злоба. Черная, как струи воды Волмы. Мутная, как туман. Холодная, как роса.

– Кто ты?

Кажется, что мой вопль стряхивает все сухие иголки в лесу.

– Не греми клыками. Вспомни нашу первую встречу за пределами Навье, – огрызается в ответ Рыжая.

…Город просыпался. Строгие дворники, здороваясь во дворах со спешащими на работу жильцами, нещадно пылили метлами и недовольно косились в сторону проспекта, по которому, ощупывая траву газонов широкими шлейфами серебряных усов, ползли поливальные машины, оставляя за собой свежесть мелкой водяной пыли в воздухе и грязевые потеки на брусчатке тротуара. Со стороны спальных районов спешили первые рейсовые автобусы к уже переполненным остановкам, а в обратную сторону неторопливо брели усталые посетители ночных клубов, с надеждой поднимая вверх руки перед каждой попутной машиной. Тучная продавщица из магазина с витиеватой надписью над входом «Штоф» поднимала вверх роллеты и беззлобно переругивалась с кучкой мутноглазых мужчин и женщин с опухшими лицами, нетерпеливо переминавшихся рядом.

Наступило обычное майское утро обычного мегаполиса и в этом ежедневном спектакле каждый отлично знал свою роль, поэтому выражение лица у горожан было если не важным, то по крайней мере подобающим случаю. И лишь один человек выделялся из общей массы горожан – Я. Тот, который уже долгое время сидел на скамейке в сквере у проспекта, озадаченно рассматривая паспорт со своей фотографией и банковскую карточку на то же имя, тщетно пытаясь понять, что за человек на фото и как он оказался здесь. Одежда на мне чистая, ран и ушибов на голове нет, как и где пользоваться банковским пластиковым реквизитом я знаю, документы при себе…

Возле другой скамейки раздалось звяканье стекла. Я обернулся. Человек, несуразно выглядевший в мешковатой зимней куртке среди людей в блузках и рубашках перекладывал из мусорного ящика бутылки в грязный полиэтиленовый пакет. Я вспомнил, как этот сутулый, неопределенного возраста мужчина с нечесаными волосами, падавшими на лоб, как-то появился предо мной бог весть откуда в парке и некоторое время стоял, щурясь на солнце и ухмылялся, показывая черные корни зубов. Потом, словно очнувшись, бросил такой же пакет с бутылками и побежал в сторону Немиги, размахивая несоразмерно длинными руками, которые болтались при каждом шаге, словно были приклеены к телу. Я точно встречал раньше этого человека, однако совершенно не помню ни одной секунды из своей жизни, словно родился два часа назад на этой скамейке уже взрослым с одной единственной дилеммой в мозгу – знаю город, но не знаю куда идти.

«Немига! Место встречи! Все ответы там! – впервые мелькнула в мозгу правильная за это утро мысль».

Ратуша, Свято-Духов собор, направо и вниз, к метро – странно знакомый мне путь. Даже отсюда я видел сдвоенную колокольню собора в Верхнем городе. Я поднялся и решительно сделал первый шаг.

Толпа людей у входа на станцию метро «Немига»: душный, липкий водоворот с острым запахом пота, из которого я только что выбрался, бесцельно пересчитав все каменные плитки в фойе станции несколько раз. С облегчением подставляю лицо легкому ветерку, и кто-то тут же дотрагивается до моего локтя.

– Здравствуй, Алекс.

Оборачиваюсь, встретив приветливый взгляд удивительно красивой рыжеволосой девушки, улыбающейся мне.

– Вы меня знаете? – спросил с надеждой, неуверенно возвращая ей улыбку.

– Конечно, Алекс. Мы знакомы очень долгое время, многие годы.

В голосе девушки слышен отзвук столкнувшихся хрустальных колокольчиков, и в огромных зеленых глазах, опушенных длинными ресницами, ярко вспыхивают таинственные искры, когда она отвечает мне.

– Почему-то я совершенно не помню такого, не сомневаюсь, знаменательного события, как наше знакомство.

Я предельно вежлив, мне приятен звук ее голоса, но я совершенно не понимаю, откуда она взяла, что мы встречались раньше. Я внимательно рассматриваю незнакомку стараясь ничем не выдать безумного желания прокричать вопрос: «Кто я такой?». Девушка невысокая, мой подбородок выше ее макушки. Сегодня она точно не пользовалась косметикой, так как я не вижу на ее лице даже малейшего следа от нее. Ни цепочки, ни сережек, и уши не проколоты. Из ювелирных украшений только тоненькое серебряное колечко на безымянном пальце правой руки.

– Алеся.

Девушка представляется, ничуть не смущаясь, прикасается к моему предплечью, и ощущение ее мягких, нежных пальцев на коже вызывает внутри какое-то смутно знакомое чувство, заставляя меня сомневаться, что действительно не встречал ее раньше.

– Мое имя вы уже знаете. Откуда?

– Мы всегда на ты, Алекс.

Алеся и не подумала ответить на вопрос, фактически проигнорировала его, перестала улыбаться, посмотрела снизу вверх, изучая. Затем моя новая знакомая абсолютно обыденным голосом неожиданно сказала:

– Пойдем домой, волк.

– Эм?

Мой скудный от смущения лексикон мгновенно испаряется, оставив вместо алфавита один бессмысленный звук, а в голосе девушки вместо мягкого перезвона колокольчиков лязгнула кованая сталь:

– Немедленно.

Я с трудом обретаю дар речи от такого поворота событий и грубо говорю:

– Какого черта! Может сначала скажешь где мы встречались раньше?

Десяток прохожих испуганно оглядываются на меня из толпы, вывалившейся в очередной раз из пасти метро, а Алеся насмешливо произносит, оглаживая свое тело руками:

– Именно, волк. Какого черта тебе еще надо, чтобы пойти со мной?

Зеленый огонь, вспыхнувший в ее глазах, заставляет меня шагнуть к краю тротуара и поднять руку, подзывая такси.

Назвав адрес водителю, девушка села со мной рядом и всю дорогу молчала, предоставив мне возможность задавать вопросы самому себе. Сплюнув про себя, я тоже умолкаю, ощущая, как внутри поднимается злость, но, только войдя в ее квартиру, я даю ей выход.

– Волк? Перестань меня так называть!

Я злобно смотрю на рыжую Алесю, усевшуюся на тахте и аккуратно сдвинувшую вместе колени, компенсируя своей позой смехотворный размер юбки.

– Раньше ты никогда не удивлялся такому обращению. Ты просто забыл, посмотри в зеркало и вспомнишь об этом сам.

Девушка по-прежнему невозмутима, встает и подходит ко мне вплотную.

– И зачем только я согласился общаться с сумасшедшей, – бурчу себе под нос и, подумав, добавляю громче, – ослепительная красота напрочь затмила твой разум.

В течение пяти минут я сосредоточенно рассматриваю свою внешность, иногда с сарказмом бросая взгляды на отражение рыжеволосой, стоящей рядом. Ничего нового: обычный, высокий, крепкого телосложения парень. То же самое я уже узнал о себе несколько часов назад. Я подмигиваю нашим отражениям в зеркале и поворачиваюсь к девушке, закусившей до крови губу. Странно, но у Алеси постепенно появляется во взгляде отчаяние. В ответ на мою издевательскую ухмылку в ее зеленых зрачках мечется, не находя выхода, боль.

– Я не помню, что я волк? – более глупого вопроса в не менее дурацкой ситуации я не смог придумать.

– Кройдан, волк. Наш с тобой дом. Напряги память, хоть немного. Вспомни, – глаза Алеси умоляют меня гаснущими изумрудными искрами.

– Кройдан? – и что-то с треском лопнуло в моем мозгу. – Звездный Шпиль? – неуверенно произношу я.

– Здравствуй, волк.

Девушка шепчет, прикасаясь кончиками пальцев к моему лицу, и встает на моем затылке дыбом жесткая шерсть, когда я падаю на пол, скребя паркет когтями и скручиваясь в невыносимых спазмах жуткой боли. Раньше я никогда бы и не подумал задать себе вопрос: «Что бы я сделал, если бы узнал, что я не человек?».

Я поднимаюсь на дрожащие лапы и отшатываюсь от зеркала, разрывая тишину в квартире тоскливым пронзительным воем, пытаясь содрать с себя жуткое обличье когтями и клыками, а девушка восторженно смотрит на меня.

Корчась на полу, не теряя связи с реальностью, вижу, как рыжеволосая усаживается на прежнее место, удовлетворенно склонив головку набок, рассматривает меня. Я перестал выть и, наконец-то, прочно утвердился на непривычных конечностях, уперев зад в стену, чтобы не потерять равновесия.

Алеся жестом приглашает меня приблизиться. И когда я, шатаясь, приволакиваю свое тело ближе и упираюсь носом в ее колени, она отстраненно смотрит в окно, говорит, и голосок тихий, задумчивый.

– Неведомо, по какой причине, но в современном мире мы превратились в памяти людей в страшных монстров, в легенды, которыми пугают иногда даже взрослых.

Алеся ласково проводит руками по моим клыкам.

– Многие люди верят в наше существование, многие считают эти легенды вымыслом, многие хотели бы походить на нас внешне. Легенды, рассказанные когда-то человеком Геродотом о племени невров, живших на этой территории, о людях, превращающихся в волков по собственному желанию, о ведьмах, ткущих реальность из забытых символов, на самом деле всего лишь история нашего с тобой народа, Алекс. Часто перекрученная, часто записанная неправильно древними историками, часто неучами, и почему-то, всегда о деяниях чудовищ, людей, героев и богов. И никогда о навьях, вечно существующих в этом мире. История Навье – это наша история.

– История мира мертвых. Каждый человек в этом городе знает ее, – я едва ворочаю языком, просовывая неповинующиеся слова наружу.

– Навье мертвых людей лежит за огненной рекой Сафать, на далекой окраине нашего мира, – кричит девушка прямо мне в ухо.

Затем она сгребает в обе руки шерсть на моей шее, наклоняется, притягивает мою голову ближе, и, уставившись прямо в глаза, твердо произносит:

– Я заставлю тебя вспомнить Кройдан, волк… и меня.

– Кто же ты, Рыжая?

Я хриплю, задыхаясь, и безудержными всхлипами втягиваю воздух, словно не могу протолкнуть в себя его достаточный объем сквозь чужие ноздри. Светлые реснички девушки прикрыли глаза, затем дрогнули, затрепетали крыльями мотылька, взметнувшись вверх.

И я тону в бесконечной океанской глубине ее глаз, когда она шепчет:

– Твой выбор под звездами Гражуля Колы…

Слова Алеси тащат меня через лабиринт истории вечно озаряемого светом семи звезд Кройдана, как щенка, едва открывшего глаза. Меня тычут носом в изъеденные временем страницы древних преданий, словно вырезанные из самой сущности мироздания. Точно так же, как и варвар, вырванный из своей эпохи, я впитываю все более удивительные факты, сопоставляю их с собственными уцелевшими обрывочными знаниями, спотыкаясь на переплетениях символов камней, меняющих облик. И я размышляю о том, в какую причудливую паутину превратилась реальность моей новой жизни, вытканная ее первым заклинанием.

На самом деле это не я встретил ее на забитом народом проспекте Минска. Это она нашла меня в современном урбанистическом пейзаже прошлой жизни, где моей волчьей составляющей было так одиноко, что даже полная луна, заливавшая белым светом поблескивающую от росы ночь в лесу, не могла пробудить мою память. И тогда, не глухой ночью, а солнечным днем, она вошла в мою жизнь с предложением прокатиться на колесе обозрения через Невр и Навье. До встречи Алеси я жил на пепелищах от сгоревших лесов и полях от осушенных болот – с ее приходом я стал испытывать разумом муки голода от отсутствия в нем невообразимого ужаса Пограничья, живущего в молочной мгле туманов.

Языки жаркого пламени взмывали вверх, и искры, улетая в фиолетово чернеющую высь, безуспешно пытались достигнуть ковша из семи звезд, смешаться с ним, раствориться в нем.

– Гражуля Колы для нас с тобой и Мать Медведица для всех остальных, – тихонько вздыхает Алеся, показывая в небо и вытаскивая из рюкзака нож. – Я в силах помочь тебе стать лицом к лицу с семью звездами.

И девушка решительно проводит острым, как бритва лезвием по своему запястью…

Возможно, так и случилось бы. Именно сейчас я и вспомнил, что всегда был настоящим волком, а она никогда не была человеком, когда мы смешали нашу кровь. В ту самую ночь, когда мне открылась собственная внутренняя тайна, тогда и перестал быть четким и ясным мой жизненный путь. С той самой ночи и до сегодняшнего дня.

– Что произойдет на самом деле, когда мы найдем отражение Звездного Гвоздя? – спрашиваю я, уже уверенный, что рядом со мной не Рыжая.

Девушка теперь не злится, а улыбается, поворачиваясь ко мне:

– Мы вернемся в Кройдан. Волк и навка. Волк из Потерянной Ветви, который может зачать детей не в Навье или Невре, и навка, которая не родилась в Кройдане.

– Тогда будет обязана умереть настоящая Аллахора.

– Ну и что? – девушка беспечно дергает плечом. – Если таков закон, то пусть умирает.

– Она не умрет.

– Нет? – она удивленно переспрашивает.

– Она выбрала меня, а за тобой я последовал просто по глупости, – в моем голосе твердость кремня.

– Тогда умрут они, окропив своей кровью Звездный Гвоздь!

Навка скрежещет зубами и распахивает куртку, с треском обрывая пуговицы. Всего лишь мгновение я вижу ее заметно округлившийся живот, и она бросается с вершины холма в туман, а клинок, пущенный бумерангом ей вслед, лишь по касательной срезает длинную полосу травы, бесполезной сталью втыкаясь в землю.

Часть вторая

В бледной тени от лишенных листьев голых ветвей деревьев Голодного Леса ребенок смотрел на ребенка. На высохшей до глубоких трещин земле Голодного Леса, не знающей вкуса корней травы, стояла тучная матрона и смотрела на тучную матрону. Рядом с острыми, стеклянно ломкими копьями окаменевшей молодой поросли Голодного Леса стояла молодая девушка и смотрела на молодую девушку.

– Не вздумай подражать мне, Мать Духов.

– Извини, Мать Смерть.

– И ты меня прости за резкость слов.

Безобразно тощая старуха с длинными, как лоза винограда, сморщенными и плоскими, как лист пергамента, грудями смотрит на высокую, стройную женщину в белом платье, с изъеденным червями черепом вместо лица.

– Почему ты уговорила волка потрогать Звездный Гвоздь, Мать Навье? Ведь никто не выдержит его прикосновения, ибо никому не позволено отвязать Дышло Гражуля Колы. Ты хочешь закончить эту занимательную историю?

– Нет, Мать Призраков. Я была уверена, что ты сделаешь все, чтобы у меня не получилось. Что, собственно, и произошло. Он уже выбрал путь через Пограничье в Кройдан, хотя еще и сам не понимает этого. Как считаешь, к кому он идет?

– Догадываюсь. И совсем мало в этом моей заслуги. Я бы с удовольствием заменила свою ставку. Жаль, что единственное условие влияния на его судьбу незыблемо.

– Жаль. Здесь наши мнения совпадают. Как зовут твою вторую дочь, Юга? Алехну.

– Не хочу давать тебе лишнего преимущества, Паляндра. Достаточно того, что мы знаем, как зовут других наших дочерей.

– Сделай мне одолжение – не калечь Рыжую.

– Я тоже не хочу ее смерти.

– Продолжим?

– Несомненно. Впервые, после череды стольких скучных веков, я наслаждаюсь в этом мире.

И расходятся, растворяются в воздухе, ухмыляясь друг другу безгубо и клыкасто.

Глава 1

Солнце неспешно оторвалось от горизонта и вскарабкалось в телегу дня, неторопливо взмахнуло кнутом, и небесные лошади начинают медленно вытягивать день над горизонтом, постепенно взбираясь выше в небо. Я стою на вершине холма, словно ожидая какого-то знака. Бледная дневная синева давно стерла звезды с неба, но они продолжают невидимо сверкать над тайным знанием, скрытым в отражении Звездного Гвоздя. Прелый запах нагревающейся, вечно сырой травы на кромке Пограничья доносится и сюда, и каменистый берег Волмы внизу дразнит меня плеском черной воды, очистившейся от тумана.

«Я веду себя, как слепой, который потерял поводыря в виде разума. Или, как алкоголик, который спьяну устроил свои дела, а сейчас терзается сомнениями»: – думаю я. Однако мне зрячему и трезвому так выпали кости. «Двойняшки?». «Нет!»: – говорят у меня в мозгу обе Аллахоры. «Да!»: – спорят с ними Шуня и Паляндра. Звездный Гвоздь – отражение, которое с удовольствием пронзит мое тело и успокоит на жестком ложе каменистого берега в последней смерти. Так утверждают две девушки. Звездный Гвоздь – отражение, на котором утомленный отсутствием памяти и страхом волк обретет материнское тепло и получит память поколений. Так утверждают ровесницы вечности.

Ярость, вызванная ускользнувшей от моего клинка ведьмой, застилает мой мозг сплошной мутной пеленой. Я обещал Аллахоре вернуться и обещал Паляндре прикоснуться к главному камню, меняющему облик. Решение было принято и будет выполнено. Я спускаюсь с холма. Сопит слева преддверье Кройдана, струятся справа воды Волмы, омывая подножие отражения Звездного Гвоздя, предлагая мне выбрать одну из двух дорог.

Длинный язык тумана близкого пограничного слоя метнулся ко мне, коснулся лица. Обычно Пограничье приветствует детей Кройдана ласковыми прикосновениями, независимо от того, собирается оно уничтожить пришедших или гарантирует им безопасный путь. Сейчас туман холоден и непривычно нейтрален, словно не знает, как ему поступить, если я решусь окунуться в него.

Я продвигаюсь осторожными шагами вдоль кромки Пограничья, заросшего сплошной полосой смертельно ядовитого белокрыльника с ярко-красными шишками из созревших ягод, не решаясь пересечь Волму.

– Волк.

Едва слышно, на грани восприятия, доносится до моих ушей слабый голосок откуда-то сбоку, прерывая воспоминания. Я останавливаюсь и недоуменно оглядываюсь по сторонам. Никого.

– Смотри у болота, на самой земле.

Шепот снова доносится из шелестящих от ветерка трав, и я шарю взглядом под оранжевыми черешками белокрыльника. На крохотной проплешине в болотной траве взгляд выхватывает такого же крохотного представителя болотной нежити, ростом вровень с высохшей метелкой трифоли. Присмотревшись внимательнее, я с уверенностью определяю, что это женщина.

– Что тебе надо, нежить? – спрашиваю грубо, присаживаясь на корточки.

– Пусть прямым и правильным будет твой путь, волк.

С такого близкого расстояния голос маленького существа доносится отчетливо. Я раздосадован встречей, груб, но пока еще не зол от неожиданной задержки.

– Желаю и тебе не попасть на завтрак удильщику.

Нежить делает несколько крохотных шажков ближе.

– Я Лиздэйка, волк.

– И что же тебе потребовалось от меня, нежить? У меня не очень много времени на беседы.

– Я знаю тебя, Эллекс, слышала, что ты ищешь, могу помочь.

– Неужели?

Я окидываю взглядом маленькую фигурку, и мне становится смешно. Голос карлицы становится громче и, судя по тембру, она напрягает голосовые связки криком.

– Не смотри на меня так пренебрежительно, волк. В этом смешном для тебя теле живет ведьма, которую когда-то слушали даже навьи. Это Юга сделала меня такой.

– У меня достаточно своих нерешенных проблем. Ты нашла не того волка, нежить, чтобы он посочувствовал твоему облику. Прощай.

– Подожди, – кричит Лиздэйка, – моя сила однобока, но она со мной. Я на самом деле могу тебе помочь.

– Чем же?

Встав, я перехватываю удобнее клинок, окидывая взглядом Волму, перекатывающую свои пенящиеся воды через верхушки камней брода.

– Я покажу тебе настоящую Рыжую Аллахору

Кончик моего клинка втыкается в нескольких миллиметрах от маленькой ведьмы, и пальцы мгновенно схватили Лиздэйку, готовые в любой миг сжаться смертельными тисками, сломать тщедушное тельце. И я бешено выдыхаю:

– Где она?

– Отпусти меня, волк.

Нежить захлебывается воплями в моей руке, и я разжимаю пальцы, поставив карлицу на землю. Лиздэйка падает, хрипит, задыхаясь после моей хватки, слишком крепкой для ее тела

– Говори, и будь осторожна со словами в следующий раз.

Речь нежити прерывиста, она часто дышит, постепенно приходя в себя:

– Я была очень сильной ведьмой. Не такой, конечно, как навьи, но и моему колдовству было доступно многое. И однажды я предсказала волку, в какой день ему следует прийти на Жало Кройдана, чтобы гарантированно пройти сквозь дикую охоту, – маленькая ведьма переводит дыхание и показывает на себя. – Боги Кройдана узнали об этом, и Юга, как повелительница всех ведьм прокляла меня. Она оставила мне способности, но ее заклятие не позволяет мне видеть будущее навьев, а прошлое им и так известно. Затем она превратила меня в это существо. И если специально не искать, то меня никто и не увидит. Такова ирония Матери Духов – оставить силу, лишив возможности ее применить.

Я пристально смотрю на нечастную колдунью:

– Мне не известно мое прошлое.

– Нет, волк, – она качает головой, – прошлое навьев мне никогда не было доступно.

– И ты говоришь, что можешь мне помочь? – мгновенно вскипаю я.

В этот раз ведьма, хоть и испугалась моего гнева, прикрывшись руками, но по голосу это не столь заметно.

– Да. Я могу видеть настоящее навьев и транслировать его другим.

– И сможешь показать мне Рыжую? – вопрос сам срывается с моих губ.

– Я же сказала, – Лиздэйка гордо выпрямилась или мне только показалось неуловимое движение. – Всех.

– Что ты принимаешь наградой, нежить? – быстро спрашиваю я.

– Только возможность доставить раздражение и неудобство Юге, – маленькая колдунья задумывается и добавляет, – и больше ничего.

– Вряд ли я смогу добиться этого, – теперь я качаю головой.

– Когда ты увидишь Рыжую Аллахору, то тебе даже не придется задумываться, как наградить меня.

Я поднимаю голову, всматриваясь в легкие облачка на дневном небе. Размышляю над словами Лиздэйки и не нахожу ни одного аргумента «против» и больше не сомневаюсь.

– Покажи мне ее.

Ведьма шустро расстегивает воротник, вытаскивает тоненький шнурок, с такими мелкими побрякушками или амулетами, что я даже не могу разобрать, на что они похожи. Отвязывает несколько из них, раскладывает перед собой, усаживается, скрестив ноги, закрывает глаза и таким тихим голосом начинает читать заклинание, что до меня доносятся лишь обрывки слов.

Через пару минут Лиздэйка поворачивает голову к Пограничью и кричит:

И бледный день укутан в покрывало тьмы,

В нем волк и навка встретятся глазами,

И растворится ложь, и отражением судьбы

В тумане станут ревность, злоба, зависть.

И в ответ на ее слова в плавно колышущейся туманной пелене пограничного слоя клочья молочной мглы становятся прозрачнее, растворяются, формируя маленькое окошко, наполненное зыбкими образами…

Голая, освещенная дымным пламенем очага, невиданно костлявая старуха размешивает пузырящееся, исходящее паром варево в закопченном глиняном котле кривой суковатой палкой. Бормочет монотонно, временами хищно сверкают в сполохах огня не по возрасту крепкие клыки. Ее плоские груди, свисающие до самого низа живота, качаются в такт скребущим по кругу движениям палки, и изредка, звонко, хлюпающе, ударяются о торчащие ребра. Хлюпают в ответ лопающиеся пузыри за глиняной кромкой, вбрасывая в стелющийся слоями сизый дым под черным от сажи потолком полупрозрачные струйки. Мириады мух, радостно гудящих в экстазе от отвратного запаха из котла, роятся в полутьме, шевелящимся ковром ползут по растрескавшимся валунам стен ближе к источнику наслаждения, нетерпеливо ожидая своей очереди взлететь и полакомиться дурманящим дымом.

Вдруг старуха замерла, напряглась, прислушиваясь узким, покрытым щетиной, хребтом, повернулась, вглядываясь сквозь дым в арку мрачного коридора. Новые хлюпающие звуки вплетаются в хор лопающихся пузырей, и в помещение быстрыми легкими шагами входит обнаженная рыжеволосая молоденькая девушка, разбрызгивая зловонные лужи армейскими ботинками, и отмахиваясь от тучи мух ветровкой. Звонкий голос вошедшей вибрирует от отвращения, и арбалет с треском разбивается о стену, размазывая в слизь не успевших увернуться мух.

– Юга!

– Сейчас. У тебя получилось?

Старуха суетится, размахивая руками, хрипло выкрикивает несколько слов и внезапный порыв ветра выдувает облако насекомых вместе с дымом в коридор.

– Еще раз встретишь меня подобным образом, и мухи вечно будут твоей единственной пищей

Уголки нежных губ девушки кривятся от злобы, когда она выплевывает гневные слова, а Юга хихикает, потирая скрюченные пальцы.

– Значит, не получилось.

– Заткнись. Мне пришлось уйти. Еще секунда и он бы все понял.

– Незачем было торопиться с подменой. Невтерпеж?

– Не твоего ума дело, старая карга, – шипит сквозь зубы девушка.

– Не спихивай свои неудачи на меня, – огрызается в ответ Юга, встряхивая черными сальными лохмами. Ты не смогла его удержать, и тебе не на ком отыграться?

Ненависть уродливо искажает черты юного лица девушки:

– Нет! Это все она! Это она посмела присвоить его себе.

– И ты не смогла подождать еще несколько дней?

– Нет, не смогла, как видишь. К тому же появились серьезные и незапланированные конкуренты. Пока одна, но кто его знает, какой длины будет очередь из желающих моей смерти завтра.

– Не сомневайся, гораздо длиннее, чем Дышло Гражуля Колы. А ты делаешь все, чтобы их стало как можно больше, – рычит Юга, скрипя клыками. – И жива только потому, что ты моя ставка в игре с повелительницей Навье.

– Ставка? – визжит в ответ девушка, сжимая кулачки. – Я твоя дочь!

– Не обольщайся. Это самый последний аргумент в твою защиту.

Квохчущий смех старухи заставляет рыжеволосую со злостью плюнуть на изгаженный отбросами пол:

– Если поставила на меня, то иди до конца и помоги мне. Сейчас не время начинать склоку.

– Твое отвратительное поведение подсказывает мне – ты забыла, что станет призом победителю.

Девушка показывает Юге на свою грудь:

– Здесь. Здесь пять отражений Гражуля Колы. Полученные без волка, – она оскаливает зубы. – Эллекс еще не видел их, но когда звездный свет коснется нас, то он не сможет отказать мне.

– Уже вторая моя девочка решила выбросить из головы восьмой камень, меняющий облик, – кажется, старуха довольна.

– Ха, – восклицает девушка, – «…И на стволе нашем общем, на стволе Навье, который превыше гордости и обид, взойдет новая ветвь, и переживут ее побеги всех нас, видящих сегодня только ее почку…». Помню, помню. Только давай уточним. Я и Эллекс. Вот эта почка. И никого больше. Даже Звездного Гвоздя.