Текст книги "Хольмганг"

Люди, наблюдавшие за боем с драккаров, не уставали обсуждать то, что произошло с юным датом. Никто не посмел опозориться, признавшись в недостойном викинга чувстве жалости, но число воинов, болевших за Чёрных братьев, сильно поубавилось.

А вот старик без имени не убоялся позора.

– Сынок, это я виноват в твоих страданиях, а не дядя! Бедный несчастный мальчик, ты пострадал, но я помогу тебе забыть страшную участь. Я дам тебе столько золота, сколько ты никогда не видел! А когда ты, бедный северный мальчик, узнаешь, почему Чёрные братья должны умереть, то поймёшь, почему я пошёл на это! – шептал старец, трясущейся рукой гладя волосы юноши.

Плечи юного дата были не по годам широки, но лицо оставалось ещё детским. Странный владелец странного драккара весьма равнодушно смотрел на судьбы своих взрослых хольмгангеров, но незапланированное (разумеется, не Чёрными братьями) ранение племянника берсеркера поразило его до глубины души. А слова Марви Человека-горы словно поломали какую-то преграду внутри сердца. У старика было в том момент лицо мальчика, случайно убившего на эйнвинге другого мальчишку и только сейчас понявшего, что натворил. Он, не боясь позора, в открытую пожалел искалеченного юношу, но вскоре рука странного старца гладила уже не реальную, а воображаемую голову. Точнее три головы. И первый из этих невидимых людей был старику по грудь, а последний по пояс. А потом старик стал кого-то укачивать на груди, а потом взглянул на Чёрных братьев, и неистовая ненависть вернулась на его лицо.

Юный дат был слишком слаб, чтобы воспротивиться ласкам незнакомого старика или ударить его за оскорбление, а судьи и участники слишком заняты, чтобы заметить, как седой викинг опозорил себя навек, признавшись в том, что жалеет раненого. Но Олаф-рус всё видел и ничему не удивился. Поступки, недостойные викинга, даже столько времени проведшего в Империи, с точки зрения проницательного воина, были вполне привычны для этого старика. Олаф-рус уже давно знал, какое отношение имеет его наниматель к викингам, а какое к Империи, но по-прежнему никому не говорил об этом открытии.

– Во славу асов, ванов и светлых альвов сходитесь! И пусть победа достанется сильнейшему! – объявили тем временем судьи о возобновлении поединка.

Эрик Одержимый, услышав сигнал, направил стопы в направлении далёком от центра острова. Право первого удара существовало только в первом щите, а во втором противники вольны были с самого начала передвигаться, как хотят.

Эрик бежал шаткой походкой вдоль хослура и шептал известные только берсеркерам заклинания. Марви Человек-гора, обогнав щитоносца, бросился ему наперерез. Следуя советам Ваги, он хотел рассчитаться с молодым датом до того, как в него войдёт сила зверя. Но ничего не получилось.

Чёрный брат, взяв разбег с возвышения, венчавшего центр Гордого Острова, налетел на противника как коршун на цыплёнка. Но только Эрик Одержимый цыплёнком не был. Братья Человека-горы вытянули шеи, чтобы увидеть решающий удар, но непредвзятые зрители знали, что одним ударом здесь не закончится. А один из них приготовился считать каждый взмах секиры, чтобы сага вышла правдивой.

– …мь, восемь, девять, – шептал бродячий скальд, а Человек-гора с каждым промахом приходил всё в большую ярость.

Эрик Одержимый закрыл глаза, но тело его слышало каждое движение противника. Он двигался будто пьяный, и казалось, что его очень легко зарубить. Но у Марви Человека-горы это не получалось. Шатающийся викинг всегда успевал уйти или уклониться, причём каждый раз это получалось будто случайно. Низкорослый щитоносец пытался прижать молодого дата поближе к секире своего поединщика, но вместо этого сам то врезался в ноги Человека-горы, то чуть не падал с обрыва.

Секира Эрика Одержимого была по-прежнему опущена, а щит не покидал спины. Он не атаковал, он только защищался. Точнее, не защищался в полном смысле этого слова, а просто вовремя убирал тело из-под Ведьмы Севера или атакующей плоскости щита.

Но вот, под смех зрителей, низкорослый щитоносец опять врезался в ноги Человека-горы. Поединщики приблизились вплотную к судейскому углу Чёрных братьев, поэтому Флоси, чтобы считать удары, пришлось давно покинуть угол их противников. Испокон веков скальды имели такую привилегию на любом хольмганге.

В этот раз смех зрителей очень быстро смолк, потому что глаза Эрика Одержимого открылись, а походка перестала быть неровной. Избежав очередного удара, он не побежал вдоль границ хослура, а бросился быстрее ветра к центру острова. Уставший донельзя Человек-гора не стал его преследовать. Он хотел было взять перерыв в сорок вдохов и сорок выдохов, но Ваги Острослов до того, как это сделал судья, напомнил старшему брату, чем грозит такой отдых.

– У тебя на плечах голова или заготовка для палицы?!.. С берсеркерами не бывает перерывов! Это проигрыш и вечный позор! Немедля беги за ним, большой человек с маленькой головой, он уже близок к тому, чтобы стать зверем!

Ваги не жалел слов. Он кричал так громко, что его слышали даже на самых дальних драккарах. Но никто из зрителей не смеялся. Все видели, что каждый новый прыжок Эрика Одержимого длиннее предыдущего, и понимали, что скоро даже Ваги Острослову будет не до шуток.

Марви Человек-гора немного постоял у границ своего хослура и лишь после того, как Ваги во второй раз назвал его заготовкой для палицы, отправился в центр острова. Ваги попытался было настоять на том, чтобы брат перешёл с шага на бег, но Марви, не оборачиваясь, махнул рукой. Человек-гора был уверен, что если отдохнёт, убьёт любого воина, и поэтому никуда не торопился. Мнением брата после таких грубых слов он уже не дорожил. И зря. Острослов, в отличие от Человека-горы, всегда знал, что говорил.

Марви неторопливо поднимался на небольшое возвышение в центре острова, и наученный горьким опытом щитоносец шёл впереди в двух или трёх шагах. Они хотели взять Эрика тактикой, о которой Олаф-рус догадался, как только увидел соотношение роста у поединщика и его помощника. Вот только Эрик был уже не тот, что в начале поединка.

За то время, пока Марви шёл к вершине тьеснура, его противник успел: едва не сбив по дороге Флоси, чуть ли не через весь остров пробежать мимо своего угла; упасть перед стариком без имени и собратьями по поединку на землю и, не обращая внимание на острые камни, прокатиться пару раз по ней; затем вскочить, издать рык, от которого содрогнулись бы самые свирепые волки, и вернуться в центр тьеснура. Когда Марви приблизился на расстоянии удара, перед ним был уже не совсем человек.

Марви вздрогнул и отошёл на два шага вниз.

Человек-гора никогда не имел дела с берсеркерами. Племя аугов потеряло последних хранителей знания, как становиться зверем, оставаясь внешне человеком, ещё до того, как русы стали их соседями. Ауги провели много набегов сами и в составе других племён, но в основном на Большую Землю. А с соседями-датами они не воевали уже три поколения воинов, поэтому встретиться с берсеркерами в действии Человеку-горе было негде. Правда, один раз несколько злых конунгов из числа викингов Запада позарились на богатства аугов, и все Чёрные братья, даже юный Адилс, принимали участие в отражении этого набега. Но когда Олаф-рус увидел реакцию Марви на превращение Эрика, он понял: среди хирдманов злых конунгов не было ни одного безумного воина.

И зрители на драккарах, и Олаф-рус не видели лица дата, но все, кроме аугов, знали, что оно собой сейчас представляет – кто наблюдал одного берсеркера в действии, тот, можно считать, видел всех.

Безумные навыкате глаза, искривлённый безумной улыбкой рот, изуродованные безумными складками щёки, волосы, вставшие дыбом, но не от страха. Эрик не боялся, он сам наводил страх.

Он сорвал со спины щит и без размаха бросил его в Марви. Человек-гора, хорошо знакомый с таким приёмом боя, успел наклониться, и только потому необычный (для «невикинга») метательный снаряд не снёс ему голову.

Марви Человек-гора не видел, как, избежав столкновения с его лбом, щит Эрика Одержимого пролетел через весь Остров Гордости и приземлился в воду. И никто на драккарах не спускал ялики, как в случае с обломками расколотого одним ударом бревна. Все знали, что стать таким страшным бойцом можно лишь страшной ценой берсеркерства, и сила эта не передаётся ни щиту, ни оружию безумного воина.

У Марви было ещё немало шансов, но Олаф-рус уже знал, что он их не использует. Ибо проигрывает не тот, кто пропустит первый удар или получит первую рану. Чаще терпит поражение тот, кто первым пустит в сердце страх. Марви испугался Эрика Одержимого, и то, что он сильнее, выше и опытнее, теперь ничего не значило. Страх, стоит его пустить в сердце, подобно яду проникает во все органы и заставляет руки и ноги дрожать, а лёгкие захватывать больше чем нужно воздуха.

Эрик Одержимый одним прыжком преодолел расстояние до Марви и его помощника, взмахнул своей простой, ничем не украшенной секирой (выкованной хоть и в пределах земли датов, но по шотскому образцу), и щит Человека-горы дал первую трещину. Марви, как его научил Ваги Острослов, попытался ударом сбоку через щитоносца достать Эрика, но Ведьма Севера видно напилась на сегодня человечьей крови. Её лезвие – хоть и выкованное в стране Шарлеманя, но по образцу секир первых викингов, украшенное серебряной насечкой и чеканными рунами – вместо головы Эрика Одержимого рассекло воздух. Эрик буквально сложился пополам, уходя от бокового удара, и тут же выпрямился. Прежде чем ауг великанского роста вернул секиру в положение готовности, его противник успел пнуть щит, да так, что бедняга-щитоносец опять врезался в ноги своего поединщика, но на это раз спиной. А затем Эрик подпрыгнул на высоту недоступную человеку, не умеющему входить в раж берсеркера.

Надежда Дата имела весьма неплохие шансы разрубить голову поединщика из племени аугов, но Марви в этот раз избежал смерти. Он отпрыгнул, точнее, упал назад, распластавшись с таким грохотом, что, казалось, Остров Гордости сейчас уйдёт ещё ладони на две под воду. Вражья секира высекла искры из каменистой земли между его коленей, и прежде чем приземлившийся берсеркер успел поднять её снова, Человек-гора, провернувшись на лопатках, поднялся в стойку. Ступнями он при этом чуть не расколол череп молодого дата, но дат успел упасть на лопатки, оставшись при этом на ногах – спина его выгнулась крутым мостом. Ноги чуть не были отрублены Ведьмой Севера, но когда секира ауга пошла в атаку, берсеркер тут же убрал ступни, перевернувшись назад. Затем он вскочил с перепуганного щитоносца и прыгнул в сторону Человека-горы, но Человек-гора был начеку.

Лицо щитоносца, похожего на безбородого гнома, пострадало от приземления тела берсеркера, но никто не спешил объявить Марви победителем. Эрик, даже будучи в боевом раже, помнил впитанные с первыми тренировками законы хольмганга и не атаковал помощника противника. Щитоносец был виноват в разбитой морде сам – оказался не в том месте и не в то время.

Вытирая с лица кровь, молодой ауг что есть сил бежал к своему углу, чтобы сменить пришедший в негодность от пинка зверя в обличье человека щит. Его поединщик сумел побороть страх и сражался с берсеркером почти на равных. Оба воина ободрали спины о камни, но это была не та кровь, после которой останавливают хольмганг. Только кровь от оружия, с которым поединщики вошли на тьеснур, могла прервать бой и то, коснувшись земли.

Викинги сражались яростно. Удар каждого грозил неминуемой смертью другому, но пока обе секиры наносили ущерб только полю тьеснура и собственной кромке. Никто не хотел лишиться оружия, потому даже не пытался отбить лезвие врага своим лезвием или серединой рукоятки. Они защищались по-другому. Человек-гора уходил прыжками назад и при этом неизбежно приближался к обрывистому берегу, а Эрик Одержимый не отступал ни на шаг. От ударов Марви он уклонялся телом, при этом его позвоночник гнулся в разные стороны, словно был сотворён из ивы, и временами Эрик чуть ли не складывался пополам.

Берсеркерство здесь было не при чём. Такое умение уходить телом от ударов соседи викингов, словены, называли «свилей», и викинги с некоторых пор переняли это название. Свилей было тяжело защищаться от послушного каждому движению руки меча, но от склонных увлекать бойца за собой в случае промаха секиры и палицы она была очень неплохой защитой. Олаф-рус совсем недавно вернулся из одного приключения в стране словенов, поэтому, наблюдая боевые выверты Эрика, не мог не вспомнить земли племени Ант.

Это было странное, очень странное для викинга приключение, но когда к Марви вернулся его щитоносец, Олаф вернулся душой из земель антов на Гордый Остров.

Зрители на противоположной стороне острова были недовольны тем, что поединщики ушли с вершины тьеснура, но те, перед чьими драккарами первый бой этого хольмганга приблизился к финалу, были в восторге.

Оба поединщика уже вовсю рисковали свалиться с обрыва и получить холодное купание и звание вечного труса, когда щитоносец занял положенное место перед Марви Человеком-горой. Они вернулись к прежней тактике. Марви пытался зарубить противника через щитоносца, а щитоносец надёжно прикрывал ему ноги. Казалось, они близки к успеху. Но тут рычащий по-звериному человек на долю мгновения замер и тотчас атаковал с трёхкратной яростью. И эта атака увенчалась успехом.

Получивший через заклинания и травы невиданную силу берсеркер мог разрубить щит врага надвое, как это сделал Марви, но поступи он так, неизбежно стал бы жертвой не упустившей бы такой шанс Ведьмы Севера. Поэтому он разрубил щит только до половины и, используя его как опору для прыжка, ударом обеих ног толкнул Марви в грудь. И только тот, кто раньше не видел берсеркеров в действии, ахнул от удивления, когда человек ростом с всадника и весом со здорового жеребёнка отлетел как пустой пивной бочонок.

Марви чуть не свалился в воду. И пока он балансировал на краю обрыва, его щитоносец, лёжа на земле, вопил от страшной боли. Эрик, не вынимая секиры из щита, выворачивал её рукоятку вместе с рукой низкорослого ауга, которую тот никак не мог выдернуть из крепления.

Бедный парень, увлекаемый собственным щитом, перевернулся на живот, но это не спасло от ярости берсеркера. Используя застрявшую секиру как рычаг, Эрик Одержимый заставил руку несчастного треснуть так, что кровь брызнула сквозь одежду и доспехи. Сломанная кость вылезла поверх кожи, и молодой ауг, стуча свободным кулаком по земле, проклинал родное племя и род Чёрных братьев, пока Надежда Дата, наконец, не покинула щит, ставший смертельной ловушкой для собственного хозяина.

Момент, когда оружие застряло в щите, на хольмганге лучший для атаки. Восстанови Марви равновесие чуть раньше, Эрик или бы вынужден был оставить секиру в трещине, расколовшей дерево до умбона, или бы лишился головы. Но поражённый жестокостью берсеркера Марви промедлил, и в результате влекомая самой могучей рукой Севера, острая, как ум Одина, секира нанесла руке Эрика Одержимого всего лишь маленький порез – задела краем края лезвия.

Эрик Одержимый стал быстро отступать, держа раненую руку над обрывом, чтобы кровь не упала на тьеснур. За ним следом с секирой наизготовку шёл Марви. Попытайся он действовать решительней, то, учитывая, что сражение шло на самом краю разрешённой земли, всё могло закончиться не в пользу берсеркера. Но шаги Человека-горы были неуверенны. Животный смех безумного викинга заставил его руки дрожать.

Эрик Одержимый успел нанести всего два удара, до того, как его кровь упала на тьеснур, но первый из них лишил Марви Человека-гору оружия, а второй принёс смерть. Берсеркер внезапно перехватил оружие двумя руками, взяв хват почти за кончик рукоятки, и обрушил его мощь на противника. Противник не имел возможности отпрыгнуть назад, не свалившись в воду, поэтому вынужден был попытаться отбить секиру секирой. Попытка вышла глупая. Лезвие Ведьмы Севера, расставшись с рукояткой, описало круг в воздухе и навсегда скрылось в подводной стране доброго вана Ньерда.

Марви, понимая, что почти обречён, забыв о ноже, раскинул руки и бросился на Эрика, чтобы раздавить его до того, как Надежда Дата взметнётся вверх второй раз. Но Эрик отпрыгнул назад-вправо (вглубь острова), одновременно занося секиру для удара. Марви тут же развернулся к нему лицом. Попытайся дат второй раз нанести рубящий удар, у Человека-горы были бы неплохие шансы вторым броском проскочить лезвие, прежде чем оно опустится. Но Эрик бил по-другому. Он ударил, делая шаг назад, а не вперёд, и он не рубил. Он использовал секиру по её прямому предназначению, а не так, как используют боевой топор.

Лезвие Надежды Дата упало с высоты поднятых рук, сильно не углубляясь, прошло вдоль Марви Человека-горы, рассекая его от груди до паха, и, не достигнув земли, завершило свой круг, вернувшись на ту вершину, с которой начало жестокий путь. Марви Человек-гора, вскрытый в самом прямом смысле слова, теряя внутренности и заливая всё вокруг кровью, рухнул животом на землю и вместо Эрика Одержимого заключил в свои смертоносные объятия камни.

Зрители на драккарах встретили смерть того, на кого больше половины из них поставили звонкое серебро, могильным молчанием, а судья в углу Чёрных братьев встал на пути жаждавших немедленной мести воинов. Он напоминал им, что викинг, убитый в честном хольмганге, убит во славу Одина и мстить за него нельзя, а если и можно, то только в новом поединке чести. Пока он говорил, Эрик Одержимый успел изрубить торс мёртвого врага в куски, а череп расколоть чуть ли не надвое. И лишь тогда, когда его тело пропахло до мозга костей вражьей кровью, молодой дат получил шанс стать обратно человеком.

Он шёл в свой угол и шептал заклинания, помогающие обрести спокойствие. Олаф-рус знал, что завтра Эрик будет опять тем рассудительным добрым малым, каким родился, и никто не сможет узнать в нём того, кто купался вчера во вражьей крови. Но уже сейчас противник Адилса Непобедимого видел, что молодой дат потерял за один день ещё несколько лет жизни.

Берсеркер, даже не умывшись, принял из рук старика без имени долгожданную волшебную траву. Не сказав никому ни слова, рухнул на камни и, проглотив разжёванное, погрузился в видения, ради которых и согласился изрубить в труху старшего Чёрного брата.

Чёрные братья были поражены не столько самой смертью Марви, сколько её жестокостью. Адилс стоял на коленях, закрыв глаза, и спина его почему-то вздрагивала, а Ваги и Торальф не могли поднять головы. Остальные викинги воспринимали ужасный конец Марви спокойно. Им было жалко проигранного серебра и потерянного для племени аугов секироносца, но о Марви как об убитом человеке из них не думал никто.

Олаф-рус тайком жалел Адилса, но не испытывал никакой жалости к Марви, впрочем, как и ненависти. Перед тем, как начался хольмганг, он подумал, что если расскажет о своих подозрениях, то никаких поединков не будет. Но потом ему пришла в голову совсем другая мысль. Олаф решил, если они оба останутся в живых, непременно рассказать Адилсу, почему он не остановил хольмганг, хотя имел такую возможность. И наделся, что молодой ауг к тому времени достаточно повзрослеет, чтобы его понять.

Да, между ними был всего год разницы, но Олаф-рус считал себя вдвое старше, потому что по-настоящему викинг взрослеет только в походах, а их у Олафа было девять против Адилсова одного.

Останки Марви лежали в трёх шагах от обрывистого берега, и никто не имел право убрать их, пока не завершатся все поединки хольмганга. Поэтому Ваги Острослов, отойдя от потрясения, какое повлекла смерть брата, поторопил судью.

– …О Флоси Среброголосый, прости, что отвлекаем тебя, но Ваги Острослов уже давно готов.

– Да, да, сейчас. И рассёк как. Рассёк как… нет, нет! Весло как рассекает воду, вот так же он легко рассёк! И Чёрный брат, забыв про нож, на смерть себя в тот день обрёк!

Флоси Среброголосый вышел из задумчивости, вскинул на плечо копьё и, прежде чем направиться в тьеснур, сказал одному из собратьев по поединку:

– Эй, рус. У тебя, как я понял, хорошая память. Весло как рассекает воду, вот так же он легко рассёк! Напомни мне, когда я закончу поединок.

Олаф-рус кивнул, хотя прекрасно знал, что Ваги Острослов владеет копьём лучше бродячего скальда и к тому же моложе его на девятнадцать лет. То есть надежда, что Флоси Среброголосый закончит начатую сагу, была не такая большая.

Старик без имени не сказал ни слова напутствия своему второму поединщику, потому что Флоси Среброголосый в этом не нуждался. Владелец странного драккара продолжал рассматривать первого на сегодня победителя. Он смотрел на покрытого вражьей кровью Эрика так, словно хотел слизать её. Он был рад. По-настоящему рад. И только когда взгляд его падал на юного дата с половиной руки на перевязи, то радость уступала место другим чувствам.

Даты спали. Дядя спал покрытый вражьей кровью, а племянник – потому что потерял слишком много крови. Дядя улыбался во сне, а племянник скалил зубы и плакал. Но так ли важна причина, если, как следствие, они оба пропустили зрелище, которого ждали многие.

Второй поединок великого хольмганга. Схватку, в которой сошлись Ваги Острослов.

– …кинг, что участвовал в тринадцати походах и один раз отбивал нападение на родной фиорд! Воин, за плечами которого тридцать два года жизни, одиннадцать хольмгангов на Ореховых полях и семь на малых островах! Человек, одержавший победу в четырнадцати из них! И трое из этих поединков закончились смертью!..

И бродячий скальд Флоси Среброголосый.

– …кинг, что участвовал в пятидесяти походах и четырнадцать раз отбивал нападение на фиорды, ставшие его домом! Воин, за плечами которого пятьдесят один год жизни, двадцать хольмгангов на Ореховых полях и шесть на малых островах! Человек, одержавший победу в одиннадцати из них! И два этих поединка закончились смертью!..

Участники второго боя сражались копьями длиной в рост человека. Оба древка в верхней части были окованы железом и имели по острому листовидному наконечнику, без «ушей». Оба поединщика были мастерами данного вида оружия и рассчитывали только на победу.

– …оси, друг! Клянусь молотом Тора, я только теперь понял, почему ты выбрал в оружие копье! Говорят, в юности ты был в плену у детей пустыни. И говорят, что пленных они сажают на кол. Я тебя понимаю. Что может быть святее воспоминаний юности, особенно у того, кто вот-вот развалится, как истлевший пень от старости! А портовые девки ещё поражались: откуда такая прямая осанка у такого старого викинга?! Знали бы они, каким жестоким способом дети пустыни научили нашего Флоси стоять так, будто у него вместо хребта несгибаемый дуб! Знали бы они, что наш славный Флоси подвергся на заре лет таким испытаниям, каким подвергаются только они, шлюхи портовых притонов Империи! Если бы они знали, то, завидев престарелое хозяйство бродячего скальда, не смеялись бы так сильно, что весь Митгард ходит ходуном! Они бы сдержали смех и обслужили нашего Флоси достойно его немеркнущей славе!

– Ваги, друг! Клянусь копьём Одина, я вижу, что ты знаешь о жизни портовых девок гораздо больше, чем полагается тому, кто бывает с ними не чаще, чем нужно, чтобы скрасить тоску о жене! Или девушки дарят благосклонность моему противнику только за серебро?.. Неужели даже жена нашего Ваги Острослова предъявляет ему каждое утро счёт за лишения, которые она претерпела по его вине ночью?.. Воздадим же хвалу этой славной женщине и её славному мужу, ибо для одного жаркие ночи – это редкий праздник, а для другой – достойный саги подвиг!

Ваги оскалился, готовая шутка замерла на его губах. Вместо острых слов викинги услышали возмущённый крик.

– Проклятый скальд! Как ты смел тронуть её имя своими гнилыми устами?!

Флоси покачал головой, хотя Ваги за щитом не мог увидеть этого жеста, и, сильнее сжав плечо помощника, ответил:

– Худой пёс, не выдавай за свой лай вой доброго волка! Не ищи в полёте сокола взмахи стервятника! Извлекай янтарь из своего дерьма, но не ищи дерьмо в янтарном потоке моих слов!

– Янтарный поток?.. Вижу, что скромность – не твоя добродетель, – попытался сыронизировать Ваги Острослов, но Флоси Среброголосый не дал ему договорить.

– Скромность – добродетель тех, кто не знает цену своим навыкам. Не я впервые сравнил свои слова с янтарным потоком, но если слушатели сорока племён говорят так, то значит, я имею право за ними это повторить. Я не оскорблял твою жену, потому что Флоси Среброголосый не даёт спуску рабыням, но чтит хранительниц семейного очага. Я просто бью в твой щит, а то, что щепы от него попадают во всех, кого ты любишь – не моя вина.

Ваги толкнул своего помощника, не разжимая его плеча, и тот засеменил быстрее. Флоси и его щитоносец шли с прежней скоростью. Бродячий скальд отлично знал, что захватив центр острова, противник опять будет иметь преимущество, но шагать быстрее он не мог. Первого в третьем щите и предпоследнего во всём поединке перерыва в сорок вдохов и сорок выдохов ему явно не хватило. Он был старше Ваги на девятнадцать лет, и эта разница легла сейчас чёрным камнем на его лёгкие.

Лоб Флоси был перевязан, а на щеке блестела царапина. Эти раны в первом и втором щите дали ему право ещё на два дополнительных перерыва. Получив каждый, Флоси, как это и велел древний закон хольмганга, бросал оружие и с криком «Тьеснур и кровь!» поднимал на уровень глаз согнутую в локте левую руку и касался внутренней поверхности ладони пальцами правой. Ваги, знавший правила не хуже, тотчас опускал оружие и, усмехаясь, шёл в свой угол.

Многие хольмгангеры злоупотребляют этим правилом – их помощники останавливают кровь из маленькой царапины так долго, словно рана размером с кулак Тора. А бывает, что хольмгангер, чувствуя, что поединок если и закончится смертью, то не его противника, наоборот «не замечает» маленькой царапины, пока кровь не коснётся тьеснура. Тогда викинг заканчивает хольмганг хоть и проигравшим, но живым, и если никто не заметил уловки, с честным именем. Но Флоси был одинаково чужд обоих подлых приёмов профессиональных поединщиков. Получив рану, он спешил дать помощнику время на её лечение, пока случайная кровь, коснувшись острова, не закончила схватку. И помощник каждый раз тратил времени не больше, чем требовалось щитоносцу честного бойца.

Олаф-рус уже знал, что Флоси умрёт на этом малом острове. Бродячего скальда приговорила собственная честность. Мало того, что он не воспользовался ни одной дозволенной уловкой, он ещё и тратил остатки дыхания на словесную схватку с тем, кто был на девятнадцать лет моложе. Честь не позволяла самому знаменитому сыну карелки и свейна сражаться молча, когда противник сыплет оскорблениями.

Олаф надеялся, что Флоси переиграет Ваги в первом щите. Дерзкими словами заставит совершить смертельную ошибку, а сам сохранит так необходимое в бою спокойствие, несмотря на все выпады Острослова. Но Флоси, хоть ни разу и не выдал того, что слова Ваги приводят его в бешенство, но и сам не смог вывести Чёрного брата из себя. Да, словесный поединок Ваги проигрывал раза четыре за щит. Четыре раза за каждый щит, не находя что ответить Флоси, он прекращал перебранку и атаковал молча и неистово, как атакует только тот, кому копьё вражьего языка пробило самую душу. Но каждый раз Ваги удавалось сохранить ту малую толику благоразумия, какая способна удержать бойца от фатальной ошибки.

Сейчас со стороны Чёрных братьев это был ещё только первый щит, а со стороны их противников уже третий. Змея Горя уже дважды ужалила лицо Флоси Среброголосого, а Струна Смерти – копьё бродячего скальда – не нанесла Ваги Острослову никакого ущерба. Второй из Чёрных братьев, отдохнув в те паузы, какие предоставил ему скальд, имел право ещё на собственные шесть перерывов. Но он в них не нуждался. Он несомненно устал, но по сравнению с противником выглядел совсем свежим.

Эти поединщики тоже сражались без доспехов. Но только сверкать обнажёнными торсами они не стали, дабы не вызывать в толпе зрителей смешков. И Ваги Острослов, и Флоси Среброголосый понимали, что их мышцам далеко до объёмов покойного Марви Человека-горы, и даже Эрик Одержимый выглядел более мощным по сравнению со склонным к худобе копьеносцем из племени аугов и скальдом, чьим мускулам уже успела нанести ущерб приближающаяся старость.

Хитрый, учитывавший каждую мелочь Ваги надел рубаху и штаны, схожие цветом с тёмной землёй каменистого острова, а его противник опять остался выше разного рода уловок. Флоси Среброголосый сражался в серых одеждах и не расстался с белым, как снежная тундра, плащом.

Щит Ваги Острослова хранил на себе следы Струны Смерти, но до состояния близкого к замене ему было как сыну раба до Валгаллы. Копьё – это не то оружие, которым раскалывают щиты. Оно не наносит дереву того ущерба, какой причиняет секира, боевой топор или меч, но застревает в нём не хуже. И так как правила хольмганга не запрещают атаковать такого бойца, и Ваги, и Флоси били со всей скоростью, но не со всей силы. Застрявшее неглубоко копьё можно выдернуть и одной рукой, поэтому и бродячий скальд, и его черновласый враг, если сомневались, что оружие достигнет цели, придерживали руку. Как по-настоящему опытные бойцы они постоянно руки меняли, перебрасывая копьё то в правую, то в левую ладонь; или отпускали плечо щитоносца и брались за древко обеими сразу.

Кроме уколов оба поединщика все предыдущие щиты активно использовали рубящие движения. Эффект от применения таких ударов выше у копий-топоров, но и обычным копьём вполне можно вспороть горло или поцарапать противника так, что ему мало не покажется. Когда их помощники сходились щит в щит, поединщики били не наконечником, а близкой к нему, окованной железом частью древка, надеясь в отсутствие шлема пробить врагу голову. Но помощники отбивали все удары, а когда Флоси или Ваги успевали обойти противника со спины, пару секунд противник весьма успешно защищался копьём. Вот только если скальд просто отбивал древком вражьи уколы, то Чёрный брат старался наматывающим движением обезоружить врага.

Один раз Ваги, оказавшись из-за нерасторопности щитоносца лицом к лицу с противником, попытался подбить ему ноги, а Флоси периодически перехватывал древко посередине и наносил удары и наконечником, и противоположным тупым концом копья, но пока избранная тактика не приносила успех никому.

И вот настал решающий момент. Ваги Острослов в очередной раз захватил небольшое возвышение в центре острова, и у Флоси не было сил его согнать. Олаф-рус видел, как тяжело ступает немолодой скальд, и размышлял над тем, почему сын карелки и свейна, предчувствуя смерть, выбрал в качестве убийцы такого человека, как Ваги Острослов и как совпал этот пророческий сон с появлением в стране викингов старика, одержимого жаждой мести.