Текст книги "Это очень хорошо, что пока нам плохо… (сборник)"

В парадных покоях замка в пышном кресле восседал Дон Кихот, а по бокам от него, на стульях, примостились герцог и герцогиня. Герцог с детским обожанием смотрел на закованного в латы рыцаря, а герцогиня слегка обмахивалась веером.

– Право же, ваши светлости, – приложил руку к сердцу Дон Кихот, – всё моё существо пребывает в смущении от тех почестей, какие вы оказываете простому странствующему рыцарю.

– Но сеньор рыцарь – гордость Ламанчи! – возразил герцог. – И своим посещением вы оказали нам поистине королевскую честь.

Герцогиня согласно кивнула из-за веера, а герцог дружески положил руку на плечо Дон Кихоту.

– По приезде, мой высокочтимый сеньор, в нашей задушевной беседе вы мне признались, что вам не даёт покоя мысль об острове, который вы обещали завоевать для своего оруженосца. Конечно же, нельзя нам, знатным сеньорам, оставаться в долгу перед простолюдинами: обещанное должно быть исполнено! А поскольку вы завоевали моё сердце, то вместе с ним вы уже завоевали и этот остров.

Дон Кихот попытался было встать и хотя бы поклоном поблагодарить герцога, но герцог не дал ему подняться с пышного кресла.

– И это не жалкий кусочек земли среди бескрайних волн, а прекраснейший город Баратария, истинный остров среди бескрайних лугов и полей. Я уже послал уведомить жителей, что завтра к ним пожалует новый губернатор.

Герцог хлопнул в ладоши, и по велению этого властного хлопка словно из-под земли возник Санчо. Оказалось, что он уже одет во всё новое, в аккуратно расчёсанной бородке не было ни соринки, а на голове красовалась шапочка с пером.

Санчо сорвал с головы шапочку и, стараясь быть галантным и светским, помотал шапочкой перед герцогиней со словами «Ваше великодушие!», потом перед Дон Кихотом – «Ваша милость!» и, наконец, дважды перед герцогом – «Ваше величие!» и «Ваша светлость!». После чего застыл в ожидании.

– Дон Санчо Панса! – торжественно начал герцог, встав со стула.

– Дон?! – вылупив глаза, и совершенно не по-светски перебил его Панса.

– А как же иначе? – пожал плечами герцог. – Ты теперь губернатор главного острова Баратария, куда завтра же поутру и отправишься с подобающей тебе свитой.

– То-то я смотрю, – в изумлении развёл руками Санчо, – на моего Серого шёлковую сбрую напялили, а на меня вот эту одёжку. Да уж коли она теперь точно моя, то и карманы, стало быть, мои?

И Санчо вопросительно и даже с некоторой тревогой посмотрел на герцога.

– Несомненно! – удивлённо успокоил его герцог, не понимая тревоги новоиспеченного губернатора.

– Нет, – покачал головой Санчо, – карманы, ваша светлость, не мои: в моих никогда не водилось золота, а тут…

И он позвенел карманами.

– Ах, это! – улыбнулся герцог. – Но какой же губернатор без звонких карманов? Всё предусмотрено, друг мой!

– Вот видишь, Санчо, – заметил Дон Кихот, – всё вышло так, как я тебе обещал: и остров, и тучка с монетами над ним.

– Ах, ваша милость! – пробормотал Санчо. – Когда под тобой на ходу рухнет осёл, самому бы удержаться на ногах. Земля просто ходуном ходит.

И он смачно чмокнул протянутую ему герцогом руку. Этой же рукой герцог величественно отпустил его, и Санчо исчез, как и возник, словно провалился сквозь землю.

– Теперь, когда вы чисты перед своим оруженосцем, – обратилась к Дон Кихоту герцогиня, – не соблаговолит ли сеньор рыцарь исполнить ещё один свой благородный долг и избавить нас с герцогом от этой негодницы Акукс?

– Да, сеньор! – тяжело вздохнул герцог. – Ведь вы уже так удачно освободили из её плена нашу очаровательную графиню Альтисидору! Но, кажется, вы чем-то смущены?

– Буду с вами откровенен, ваши светлости, – несколько помедлив с ответом, сказал Дон Кихот. – Вызволяя прекрасную Альтисидору, я имел дело со слугой или сообщником этой коварной Акукс, с отвратительным, но могучим мавром. Битва между нами была поистине битвой мужчин! Но сама Акукс всё-таки сеньора. А рыцарю сражаться с дамой, хоть и воплощением всех зол на свете…

И Дон Кихот с сомнением покачал головой.

– Значит, мы обречены! – заломил руки герцог.

– Нет, нет! – воскликнула герцогиня трагическим голосом. – Не отказывайте нам сразу, о, воплощение истинного рыцарства! Подумайте: ваш меч посвящен даме вашего сердца. Значит, не вы, а она будет сражаться с Акукс. Дама света с дамой тьмы! Вам же только придётся принять на себя удары, предназначенные Дульсинее Тобосской. Разумеется, если это вас устрашает…

– Ни в коем случае! – сверкнул глазами Дон Кихот. – Ваш разум, герцогиня, всё расставил по своим местам. Мне остаётся лишь поблагодарить вас за науку. И я немедленно вызову на поединок эту проклятую Акукс!

И уже поднеся было к губам рыцарский рог, Дон Кихот обвёл глазами всю залу.

– Но где же она?

– Акукс является неожиданно, – развела руками герцогиня. – О том, что она пожаловала, мы узнаём по звону колокольчиков на её невидимых мулах.

Герцогиня как бы невзначай щёлкнула веером, и сразу же послышался приближающийся звон колокольчиков. Приблизившись, он замолк.

– Явилась! – с досадой сказал герцог. – Неужели нам удастся наконец избавиться от неё?

И он с надеждой посмотрел на Дон Кихота.

– Но где же она? – воскликнул Дон Кихот, снова озираясь.

– Ах, сеньор! – горестно вздохнула герцогиня. – Явившись, Акукс начинает таиться по всем углам, и мы то и дело натыкаемся на её козни. Но, страдая от неё, мы даже не знаем её облика!

– Да-да! – горестно покивал и герцог. – В какой угол ни ткнёшься, всюду она, не показываясь, нагоняет на нас уныние!

– Впрочем, извольте убедиться сами, сеньор рыцарь, – и герцогиня ткнула веером в направлении одного из углов.

– У-у-у-у!!! – тотчас взвыл угол нехорошим голосом.

– Подлая колдунья! – поспешил воспользоваться теперь уже явным присутствием Акукс Дон Кихот. – От имени Дульсинеи Тобосской я вызываю тебя на смертельный поединок!

И он торжественно протрубил в свой рог.

– Берегись, жалкий рыцаришка! – прогудел угол. – При встрече со мной твоя доблесть покроется пупырышками страха, как твои латы ржавчиной!

– А? Каково! – возмутился герцог.

А герцогиня ткнула веером в другой угол.

– О, рыцарь Печального Образа! – не замедлил отозваться и этот угол. – Твой образ станет ещё печальнее, когда мои длинные когти отделят тощее мясо твоих щёк от костей, а мои острые зубы откусят тебе нос, который ты суёшь куда ни попадя!

А третий угол, куда ткнула своим веером герцогиня, замогильно подтвердил:

– И ты останешься вообще без какого-либо образа, о, несчастный!

Четвёртый же угол, даже не дожидаясь веера герцогини, ехидно хихикнул:

– Хи-хи-хи!.. Завтра, как только смеркнется, жди появления моих мулов у своего окна, о, заранее побежденный! Хи-хи-хи…

– Какая наглость! – гневно топнул ногой Дон Кихот. – Но, кажется, битва будет воистину не на жизнь, а на смерть. Поэтому извините меня, ваши светлости, но я должен к ней приготовиться.

– Я провожу вас, ваше храбрейшество!

Герцогиня продела руку под локоть Дон Кихоту, и они оставили герцога одного.

Герцог незамедлительно хлопнул в ладоши и перед ним тотчас возникли Шут, странный человек в парике и мантии и главный стражник.

– Ты, – указал герцог на Шута, – будешь при губернаторе Санчо то мажордомом, то шутом. Когда кем быть – обстоятельства подскажут. Тебе же для пущей важности палочка из китового уса, остальное – сам знаешь. – И он протянул человеку в мантии палочку, которую тот, поклонившись, спрятал в широкий рукав.

– А ты со своими стражниками без лишнего шума сгоните к Баратарии всех баранов, какие найдутся в окрестностях, – наказал он главному стражнику. – И как только губернатор сядет обедать…

Тут герцог переглянулся с человеком в мантии, и оба чему-то улыбнулись.

– Так вот, когда губернатор отправится в обеденную залу, всех баранов…

– Ободрать и зажарить! – догадался стражник.

– Болван! – поморщился герцог. – Впрочем, здесь всё написано. Он протянул стражнику свиток.

– А что должны знать жители, ваша светлость? – склонился перед герцогом Шут-мажордом.

– Только то, что у них новый губернатор! – ответил герцог.

…Новое утро застало нового губернатора в пути. Маленький и толстый Санчо на своём маленьком Сером, точно мячик, катился перед пышной свитой, гарцующей на высоких конях. Позади свиты тянулся длинный строй стражников с копьями и в кожаных касках. А впереди всех вышагивали музыканты, увеселяя слух губернатора.

Баратария надвинулась на Санчо сразу, вдруг, как и подобает настоящему острову. И звуки всех инструментов, увеселявших Санчо в пути, смешались с пчелиным гудением баратарийцев, заполнивших площадь перед губернаторским дворцом.

Санчо остановил осла у парадной дворцовой лестницы, и все спешились.

– Животных на конюшню! – распорядился губернатор.

И кони, и Серый тут же исчезли, словно их и не было.

– Что за люди? – строго спросил Санчо у Шута-мажордома, кивнув на площадь.

– Народ, ваша милость, – склонился в поклоне Шут.

– А чего он ждёт?

– Суда, дон Санчо Панса. Ведь в народе всегда как? Одна половина обязательно в чём-то обвиняет другую половину. А когда эти обе половины вместе, это и есть народ в целом. Вот он весь и собрался на площади, поскольку на острове давно не было губернатора, а именно губернатор для них – сама справедливость.

– Рассудим! – сказал Санчо, располагаясь прямо на лестнице. – Да так, чтобы все всё видели и слышали.

Пчелиное гудение стадо одобрительным.

Музыканты, продолжая играть, тоже расположились на лестнице.

– Ну, кто там самый нетерпеливый? – обвёл Санчо взглядом площадь.

И перед губернатором, цепко ухватив за шиворот щуплого мужичка в крестьянской одежде, предстала дородная, толстая, широкоплечая баба с хитрой физиономией.

Играл оркестр. Баба придала своему лицу сверхскорбное выражение и, невольно следуя царящей в воздухе мелодии, произнесла нараспев:

 
Прошлой ночью, ваша милость,
Погулять я вышла в поле.
От цветов – медовый запах,
В небе звёзд не перечесть.
 
 
Вдруг возник негодник этот!
Словно коршун на голубку,
Он набросился на деву
И её похитил честь!
 
 
Я царапалась, кусалась,
Отбивалась кулаками,
Но сильней голубки коршун,
Это ж ясного ясней…
 

Санчо строго посмотрел на крестьянина. Тот развёл руками:

 
Коли я и вправду коршун,
То поверьте, ваша милость,
Что голубку я бы выбрал
Хоть немного попостней!
 

Так начался этот исторический для острова Баратарии суд. Мы уже с вами выяснили, мои юные сеньоры и сеньорины, что всевозможные слуховые прекрасности вроде стихов и сладостных мелодий просто носились тогда в испанском воздухе, только и выхватывай их оттуда. Но теперь Санчо и внутри самого себя был переполнен чёрт знает чем! Да-да, внутри у него тоже всё пело, кувыркалось и разговаривало стихами от случившейся с ним чудесной перемены.

Однако мужицкое здравомыслие взяло верх, и он прикрикнул на окружающих и, возможно, даже на самого себя:

– Распелись тут! Суд же всё-таки…

Оркестр на лестнице испуганно смолк.

– Как было на самом-то деле? – склонился губернатор к щуплому крестьянину, которого толстая баба всё продолжала держать за шиворот.

– Ваша милость! – высвободился из цепкой руки обвинительницы обвиняемый. – На базаре эта баба углядела, как мне отсчитывали плату за гурт свиней, проданных мной с немалой выгодой. И только я собрался было отправиться домой в деревню со своей выручкой, как эта «голубка» вцепилась в меня и притащила к вам на суд. Видно, хочет, чтобы я с ней рассчитался звонкой монетой за то, к чему и не притрагивался.

– Покажи кошелёк! – распорядился Санчо.

Крестьянин вытащил из-за пазухи туго набитый кошелёк.

– Сколько здесь?

– Пятьдесят серебряных дукатов, – вздохнул свиновод.

– Отдай пострадавшей, женщинам надо верить!

– Ох, ваша милость! – притворно закатила глаза баба. – Честь-то моя золота стоит. Да уж ладно, и серебро сойдёт!

Она алчно выхватила кошелёк из рук оцепеневшего мужичка и важно двинулась прочь, раздвигая плечами толпу. А Санчо поманил пальцем свиновода и шепнул ему:

– Мигом за ней! Отними кошелёк, а эту сеньору тащи обратно.

Тот не заставил себя ждать. Подпрыгнув, он ввинтился в толпу следом за своими дукатами. Догнав бабу, он попытался выхватить кошелёк, который та продолжала торжественно нести в руках. Но мгновенно спрятав кошелёк под пышные юбки, баба свирепо глянула на захватчика и сжала кулаки. От жадности и ненависти её кулаки тут же увеличились до размера двух увесистых гирь. Впрочем, такое могло лишь показаться струхнувшему свиноводу!

Но гири эти обрушили на него такой град ударов, что через мгновение он оказался бездыханным на земле. Тогда баба снова ухватила его за шиворот и волоком потащила назад к Санчо.

– Вот! – бросила она к ногам Санчо своего противника. – Казните его, ваша милость. Он не только посягнул на мою собственность, но и проявил неповиновение своему губернатору.

– Что ж, отнял он у тебя кошелёк? – поинтересовался Санчо.

– Нашли малолеточку! – упёрла баба руки в бока. – Да никакие клещи и гвоздодёры, никакие отвёртки и стамески, никакие львиные когти не вырвут у меня моего достояния!

– Я сдаюсь! – простонал свиновод, с трудом поднимаясь на ноги. – Отнять кошелёк я не в силах, и пусть он остаётся у неё.

– Дай-ка сюда кошелёк, – приказал губернатор бабе.

Порывшись под юбками, она протянула ему кошелёк, и Санчо вручил это упитанное вместилище монет истинному владельцу.

– И вот что, моя милая! – сказал он бабе. – Кабы всё, что ты нам тут порассказала, было правдой, и защищай ты свою честь хотя бы в половину того пыла, с каким обороняла кошелёк, – даже Геркулес ничего не смог бы с тобой поделать. Проваливай-ка поживее куда подальше, а не то получишь столько плетей, сколько монет в этом кошельке. Да ещё я велю разменять серебряные дукаты на медные реалы, чтобы монет было побольше.

Толпа радостно ахнула от такого справедливого решения своего нового губернатора. А баба, протаранив толстым боком тропу в толпе, испуганно удалилась. Грянул оркестр, и вся площадь весело прогорланила:

 
Никогда здесь не было
В прежние года
Ничего толковее
Этого суда!
 

Раскланиваясь во все стороны, Санчо поднялся со своих судейских ступенек и громогласно объявил:

– Остальных досудим после обеда. А теперь – к столу!

Предшествуемый играющим оркестром, в сопровождении Шута-мажордома и человека в мантии и парике, Санчо продефилировал в обеденную залу дворца.

Вдоль стен залы замерли лакеи в белых перчатках с угодливыми лицами.

Стол ломился от всевозможных яств, а во главе стола высилось одно-единственное, похожее на трон кресло. На него-то при помощи Шута-мажордома и человека в мантии и взобрался Санчо.

Затем Шут примостился где-то подле играющего оркестра, а человек в мантии остался у губернаторского кресла.

Из широкого рукава он достал палочку из китового уса, напоминающую дирижерскую, ту, которую вручил ему герцог, и замер в явном ожидании чего-то.

Отделившись от стен, лакеи засуетились вокруг стола.

Одни руки в белых перчатках повязали Санчо вокруг шеи кружевную салфетку, другие – поставили перед ним для возбуждения аппетита блюдо с фруктами.

При виде такого изобилия у Санчо в глазах запрыгали весёлые искорки, а внутри опять всё запело, закувыркалось и заговорило стихами. И Санчо вдруг осознал, что сейчас ему всё можно! К примеру, он имеет полное право – если захочет и сумеет, конечно! – даже распевать свои губернаторские приказы. И все ему будут подпевать!

Он ещё раз оглядел стол, и вся радость, что в нём клокотала, вырвалась наружу:

 
Вот это стол!
Не стол, а просто ух ты!
Распустим пояс
И поднимем флаги!..
 

И Санчо стал шевелить над блюдом пальцами, выбирая плод по вкусу. Но в это время над его ухом прозвучал скрипучий голос:

 
Ах, мой сеньор!
В чудесных этих фруктах
Для организма
Слишком много влаги!
 

И человек в мантии стукнул по блюду своей дирижёрской палочкой.

В воздухе мелькнули белые перчатки, и блюдо исчезло так быстро, что Санчо продолжал шевелить пальцами над пустым местом. А человек в мантии учтиво ему поклонился.

Санчо же с неучтивым недоумением посмотрел на непрошенного наставника и вдруг догадался:

 
Ага! Ты по еде,
Как видно, дока…
Хвалю, приятель:
Дела нет полезней!
 

Но человек в мантии отрицательно покачал головой:

 
Я к вам приставлен герцогом
Как доктор,
Чтоб уберечь сеньора
От болезней.
 

Но Санчо уже загляделся на блюдо с куропатками, и от сладостного предвкушения потирал руки:

 
Ну что же,
Съем вот этих куропаток,
Что отдыхают
Посреди салата!
 

Блюдо с куропатками незамедлительно оказалось перед Санчо, но доктор над его ухом столь же незамедлительно проскрипел:

 
Как можно!
Кто на куропаток падок,
Тот не жилец
По мненью Гиппократа!
 

Палочка жёстко ударила по блюду, и оно исчезло так быстро, что губернатор не успел выхватить из него ни одной птички.

От невозможности въяве насладиться тем, чем уже мысленно насладился, Санчо начал катастрофически худеть, словно с каждым лакомым кусочком отнимали по кусочку и от него самого!

После исчезновения фруктов у Санчо опали щёки, после неудачи с куропатками его кругленькие плечи мгновенно стали угловатыми. Но губернатор не сдавался!

Теперь он уставился на аппетитного омара:

 
Ну ладно!
По омару справим тризну,
Похоронив его
В своём желудке…
 

Белые перчатки угодливо пододвинули омара к Санчо, однако и скрипучий доктор не дремал:

 
Но в нём не просто
Вред для организма,
А «вредно жутис»,
В переводе «жуткий»!
 

Дирижёрская палочка звякнула по омару, он исчез вслед за куропатками. Руки Санчо опять замерли над пустотой.

Санчо сглотнул голодную слюну, и живот его ушёл куда-то внутрь, как пузырь, который проткнули.

Губернатор заёрзал в своём кресле и распорядился:

 
Тогда подайте мне сюда
Подриду!
Я съем хотя бы
Эту перемену!
 

Конечно же, объёмистая серебряная чаша с дымящейся подридой тут же появилась перед Санчо, но и доктор тут же проскрипел:

 
Подрида хороша,
Но только с виду:
Убийствен в ней
Перец из Кайены!
 

Он прикоснулся палочкой к чаше, и она словно растворилась в воздухе вслед за валящим из неё паром. Только перед носом Санчо ещё крутился жалкий завиток вкусного пара. Санчо жадно втянул его в себя, а кафтан на его жирненькой спине моментально обвис, и сквозь материю проступили лопатки. Он откинулся в кресле и упавшим голосом попросил:

 
Пускай мне просто
Маслом хлеб намажут,
Оно не испарится,
Не остынет…
 

Но доктор гневно затряс париком:

 
И в масле вред!
И вред такой,
Что даже
Ещё не обозначен на латыни!
 

Тут Санчо грохнул по столу кулаком. От этого удара на столе подпрыгнула посуда и слетела салфетка, прикрывавшая сочные, розовые ломти ветчины. Санчо выметнулся из кресла прямо к этому блюду, подтащил его к себе и крепко обхватил обеими руками. Потом искоса глянул на доктора:

 
Отнимешь ветчину —
Я осерчаю!
Ты слишком с губернатором
Беспечен!
 

Доктор устало вздохнул и сказал почти ласково:

 
Но, ваша милость!
Я же отвечаю
За вашу губернаторскую
Печень!
 

Дирижёрская палочка шлёпнула по ветчине, и оказалось, что Санчо сидит, обхватив обеими руками очередную пустоту.

Его глаза обшарили уже не столь обильный стол и, словно навстречу его взгляду, хрустальными гранями сверкнул графин с высоким горлышком, наполненный густым тёмным вином. Санчо оживился:

 
Ну так налейте мне
Того муската!
Он чёрен,
Как у каталонок очи…
 

Доктор с сомнением покачал головой:

 
Но и вино
Для печени чревато.
Мускат же чернотой
Ещё порочен!
 

И хотя одни белые перчатки уже поставили перед Санчо хрустальный кубок, а другие наклонили над кубком хрустальный графин и из его горлышка потекла тёмная струйка, доктор, посомневавшись, всё же звякнул палочкой по графину.

Струйка остановилась и, булькнув, стала втягиваться обратно в горлышко, потянув за собой и то, что уже налилось и плескалось в кубке.

Впрочем, такое могло Санчо только показаться, и в кубок просто ещё никто ничего не успел налить. Очевидным было одно: графин исчез, а перед Санчо стоял пустой кубок. Им-то губернатор в сердцах и запустил в доктора.

Потом сорвал с себя кружевную салфетку и, пощупав свои выступившие ребра, очень расстроился:

 
Увы! Могу пересчитать
Я рёбра…
Но и тебе я их
пересчитаю!
 

И он с нешуточной угрозой посмотрел на ретивого блюстителя своего здоровья. Однако тот гордо вскинул голову и ответил, как защитник истины, готовый за неё хоть на костёр:

 
Пусть я погибну,
О, сеньор мой добрый,
Но правда в том,
Что доктора считают!
 

И засунув палочку в рукав мантии, с достоинством удалился из обеденной залы.

Лакеи поспешно принялись убирать остатки губернаторского пиршества, а самому губернатору при этом удалось незаметно стянуть со стола ломоть хлеба, и он поглубже запихал его в карман.

Когда же слуги, наконец, исчезли, Санчо с ногами забрался в своё кресло, достал ломоть и вцепился в него зубами.

За этим занятием он не заметил, как в залу на цыпочках вошёл главный стражник и шёпотом доложил вроде бы прикорнувшему подле оркестра Шуту-мажордому:

– Приказание его светлости герцога исполнено: мы согнали в город столько бараньих гуртов, сколько нашлось в округе.

– А жители? – строго поинтересовался Шут тоже шёпотом.

– Все до единого уже заперты по своим домам. А часть баранов, как вы и велели, мы привязали на городских балконах.

– А двух больших и круторогих, – опять же шёпотом распорядился Шут, – оденьте стражниками и держите за дверьми этих покоев.

– Вот потеха! – гыгыкнул было стражник, но Шут приложил палец к губам, и стражник тихо выскользнул из залы.

– Эй, Шут! – хлопнул в ладоши Санчо, который, покончив с ломтем, хоть немного утолил голод.

Вскочив, Шут в два прыжка оказался подле губернаторского кресла.

– Хоть бы повеселил меня после такого обеда! – вздохнул губернатор.

– На этом острове, – с готовностью поклонился Шут, – случалось много забавных историй, и я, как уроженец Баратарии, все их знаю. Поведаю-ка я вам самую забавную!

Он кивнул музыкантам, те настроились на самый забавный лад, и Шут поведал Санчо эту историю:

 
Однажды над нами
Колдун подшутил
И в стадо баранов
Народ превратил.
И вновь испечённым баранам
Бараны кричали: «Ура нам!»
 
 
На улицу выйдешь —
Навстречу баран.
Вельможа баран,
И баран капеллан…
 
 
Ну как тут не бить барабанам?
Ура нам, бараны, ура нам!
 
 
Баран бородач,
И баран брадобрей.
Позлее баран,
И баран подобрей.
И правилам блеющей речи
Овца обучает овечек!
 
 
В трактире не спросишь
Бараньих котлет!
Травинка на завтрак,
Листок на обед —
Утеха несытым баранам.
Ура нам, бараны, ура нам!
 
 
Зубастые волки
И царственный лев
Подались в монахи,
Вконец присмирев,
И всем объясняли пространно,
Что произошли от барана!
 
 
Баран отпускает
Барану грехи,
Баранами сделались
Все пастухи.
И видеть случалось с утра нам
Пасущего братьев барана.
 
 
Однажды над нами
Колдун подшутил
И в стадо баранов
Народ превратил.
И стал и покорно, и просто
Баранотарией остров!
 

А в воображении Санчо проносились то баранье лицо капеллана – ну, конечно же, это был Перо Перес! – то в бараньем облике брадобрея он узнавал маэсе Николаса, а сама герцогиня – страшно подумать! – с кокетливо завитыми у того же маэсе Николаса рожками, читала вслух юным овечкам толстенную книгу на бараньем языке.

Даже лицо Дон Кихота мелькнуло перед Санчо в бараньем виде, правда, всё же с козлиной бородкой…

Санчо помотал головой, прогоняя наваждение, и поёжился.

– Ну, история!

– Да! – кивнул Шут. – Как сказал бы наш доктор, «историус жутис».

– Ладно! – отмахнулся Санчо. – Что было, то прошло. Зато теперь…

– Но, мой сеньор! – перебил губернатора Шут. – Я всё это вам рассказал, чтобы подготовить вашу милость именно к тому, что случилось теперь. Тогда колдун сыграл с нами злую шутку, чтобы насолить герцогу, который отказал ему в губернаторстве над Баранотарией. А колдуну очень хотелось! И теперь, узнав, очевидно, что губернатором назначены вы, дон Санчо, он… он… нет, не могу! Взгляните сами!

И Шут, словно бы в отчаянии, закрыл руками лицо, однако подглядывал за Санчо сквозь пальцы. Санчо кинулся к двери.

– Не туда, не туда! – остановил его якобы ничего не видящий Шут. – Пусть ваша милость поглядит в окно, не рискуя своей драгоценной жизнью!

Санчо послушно подбежал к окну, распахнул его и высунулся наружу.

Вся площадь перед губернаторским дворцом была запружена баранами.

Они блеяли, бодались, на одних баранах красовались шляпы с перьями и кожаные каски стражников, за другими волочились переливающиеся разными цветами плащи. С балконов свешивались овечки в ярких мантильях и переблеивались с баранами на площади.

Рядом с губернатором высунулся из окна Шут.

– А где же люди? – поморгал глазами Санчо.

– Все перед вами! – и Шут обвёл рукой площадь, кипящую баранами.

– Надо с ними поговорить! – решительно заявил Санчо и снова направился к двери.

– А ваша милость умеет блеять? – удивился Шут.

– Что-нибудь придумаем! – буркнул Санчо, открывая дверь.

И тут же в залу ворвались два огромных барана, наряженных стражниками и в явно бодливом настроении.

– Немедленно назад! Вон! Ме-е-е-е! – затопал на них Санчо.

Но бараны, угрожающе наклонив головы, двинулись прямо на него. Санчо заметался по зале.

– Ваша милость! – схватился за голову Шут. – Бараны уже захватили дворец! Немедленно на конюшню и галопом к его светлости!

Он отомкнул потайную дверцу в стене, запихал в узенький проход Санчо, нырнул за ним, и дверца захлопнулась прямо перед баранами, которые сходу врезались в неё рогами.

А в дверях залы возник главный стражник. Приседая от хохота и утирая рукавом слёзы, он стонал:

– Никогда, ну просто никогда так не веселился!