Текст книги "Скульптор-экстраверт"

– Послезавтра.

– Так купи послезавтра ей букет цветов и подари… Сразу и помиритесь…

– Нет, не помиримся…

– Почему?

– Я цыган, я ее знаю…

Сказав это, Всеволод накатил еще одну рюмку коньяка… ПСИХ завилял хвостом, навострил уши и вытащил пальцы изо рта…

Для Анны брак со Всеволодом был вторым… Первого мужа Анны, по великому совпадению, звали тоже Севой. Был он по профессии ювелиром и вел богемный образ жизни. Он водил знакомства с разными людьми – и с художниками и с поэтами, познакомился он и с Анной Петровной… Познакомился, когда Анне было семнадцать и она только что закончила школу, а ему к этому году исполнилось тридцать. (Он к этим годам успел один раз отсидеть за спекуляцию, первый и, как впоследствии выяснилось, последний.) Через три года у них родился сын Антон, а еще через полгода Всеволод Скворцов ушел от Анны. Алиментов он не платил, а Анна и не требовала. Ане пришлось не сладко в первые годы, пока ее сын Антон, в буквальном смысле этого слова, не встал на обе ноги. Она работала на нескольких работах и вкалывала хуже пчелки, можно сказать, с утра до вечера. Бывало и такое… Приходя домой с очередной своей подработки, Анна Петровна засыпала в кровати прямо в одежде, валясь с ног от усталости. Скворцов же Сева за это время к сыну видимого интереса не проявлял и все так же вел богемный и разнузданный образ жизни…

Анна же, в отличие от Севы Скворцова, проявила недюжее упрямство и умудрилась закончить строительный институт, а заодно и попробовать себя в качестве модели. Она прошла качественный отбор – кастинг, и в одно время плакат с ее изображением украшал собой фасад здания Большого театра… Анна стремилась сделать карьеру модели, но не задалось. А дальше все одно и то же. Для всех нас одно и то же, и без какого-либо исключения, по правилам. А что одно и то же – а то…

Время пролетело быстрее быстрого. Смерчем пронеслось по годам прожитым и смело и закрутило все и вся на своем пути. Анна Петровна и оглянуться-то толком не успела, как минуло пятнадцать лет, с тех пор как она окончила школу… и сыну уже двенадцать… А впереди все тот же хрен его знает с чем – и хрен его знает что… Но произошел случай, который кардинально изменил жизнь Анны Петровны Милосердовой, перевернув ее с ног на голову, с пяток на затылок…

К 2006 году Анна уже как третий год работала архитектором в небольшом бюро. Жила скромно, на зарплату и халтуру, завязанную узелком на перепланировке помещений. В ту весну ей подвернулась очередная халтурка, мелочная и копеечная – на хлебушек халтурка, связанная с перепланировкой квартиры. Анна отказывалась от этого приработка, как только могла, упиралась руками и ногами. Упиралась несколько дней подряд, словно предчувствуя и отодвигая настигающие ее перемены. Но от судьбы не уйдешь. И чтобы только закрыть тему и лишь бы отвязаться от ничтожного в плане заработка предложения, она согласилась после работы встретиться с молодым человеком, который занимался дизайном этой квартиры, встретиться лишь для того, чтобы замерить квартиру. Встретилась Анна с молодым человеком на выходе из метро «Октябрьская» 26 марта 2006 года, в пять часов вечера того дня.

В своих руках, как вы уже, наверное, догадались и о чем, собственно говоря, я имею честь вас уведомить, Анна держала тубус с чистыми чертежными листами, а одета она была, наверное, в узкие леггинсы со стразами – черного цвета, беленький свитер, синюю джинсовую куртку. Волосы у нее спускались до плеч и были ярко-черного цвета.

Состав остановился у края платформы, двери вагона распахнулись, Анна вышла из вагона, прошла к эскалатору. Эскалатор подхватил ее. Анна по привычке ухватилась рукой за резиновый поручень. Через несколько метров ступеньки выстроились в стройный ряд. Анна выставила левую ногу, на одну из них впереди себя и конечно же задрала голову кверху. Она поднималась по эскалатору из мрачного и монументального подземелья навстречу свету – на свою первую встречу со скульптором…

К этому году одиночество в полной мере отразилось на чертах ее характера и на образе ее мышления… Если в первый год, после того как от нее ушел муж, она думала в основном о том, как прокормить себя и сына, и ей было не до скуки, то через четыре года, когда ей исполнилось двадцать пять, бытовые проблемы стали постепенно, естественным для нее образом уходить на второй план. Уходить не сразу, но постепенно с каждым прожитым днем, с каждой ночной слезинкой, пролитой ей в подушку. Сын подрастал, а годы-то убегали, лучшие, заметьте, годы. Годы убегали, и одиночество подкатывало к горлу, а как иначе, у всех так… За эти годы у нее было два ни к чему не обязывающих скоротечных романа, которые так ни к чему и не привели – ни к чему хорошему и ни к чему плохому… Эти романы были для нее лекарством от одиночества и скуки. Их и романами-то, положа руку на сердце, никак нельзя назвать – связью порочной, наверное, да, можно, с небольшой натяжкой, а вот романами – нет, нельзя – никак не получается. Это были скоротечные отношения, которые изначально подразумевали за собой лишь постельные сцены. Дело в том, что в обоих случаях произошло одно и то же – а вернее, не произошло… Не произошло короткого замыкания, искра не проскочила между Анной и ее воздыхателями. А раз искра не проскочила, то тогда извините и увольте – значит, секс и только секс – в чистом его виде, здесь не до любви – в полном смысле этого слова. Причем секс по расписанию, в определенные заранее часы и дни недели, что само по себе тоже неплохое лекарство от скуки для моложавой, румяной и одинокой женщины.

С того дня, когда она разорвала отношения с последним своим возлюбленным, прошло не так много времени – две зимы и одна весна. Ей исполнилось тридцать… К этим годам Анна незаметно для себя свыклась с одиночеством, она перестала мечтать и плакать ночами в подушку. Одиночество проникло в нее, расцвело пышным цветом и пустило свои корни по всему ее организму. Одиночество к тридцати годам стало естественным состоянием ее души. Оно не вызывало в ней эмоций и не давило ей на горло – она сжилась с ним, приспособилась и подружилась. За десять лет к чему угодно привыкнешь – будь то одиночество, будь то вызывающая изжогу жирная пища. Вывести ее из этого коматозного состояния мог только разряд высокого напряжения – всплеск эмоций. Нужна была искра – ей срочно нужен был роман, ей была нужна любовь…

Как только перед глазами архитектора забрезжил дневной свет, ступеньки эскалатора слились друг с другом в одну исчезающую под ногами ленту. Анна ловко соскочила с эскалатора и поспешила к выходу из метро. На выходе она обернулась назад и попридержала трехметровую дверь перед женщиной средних лет, так, чтобы дверь по инерции, со всего размаха не саданула ей по лбу. Женщина коснулась двери рукой и не забыла поблагодарить Анну за оказанную любезность:

– Спасибо…

Анна ничего не ответила, отпустила дверь, обернулась и увидела… сразу же увидела перед собой – что бы вы думали… О да… И конечно… Октябрьскую площадь с установленным на ней памятником Ильичу – в смысле Володе Ленину, Ульянову – по отцу.

На небе собирались тучи, и было ветрено. Мимо площади в обе стороны с шумом проезжали бесчисленные машины, до нее со всех сторон доносились сигналы клаксонов. Перед входом в метро толпился и толкался народ. Вся эта суетня и толкотня возле входа в метро напоминала собой людской муравейник. Люди безостановочно входили и выходили из метро.

Анна обратила внимание на время, на часах было без десяти минут пять. Успела. Приглядевшись к разношерстной толпе и освоившись в ней, она попыталась отыскать в ней молодого человека, попадающего под личностное описание, полученное ей по телефону от него самого. Не совсем сразу, путем нехитрых и незамысловатых сопоставлений, исключений и умозаключений, она все-таки вычленила и выделила из толпы модного парня, который нервно прохаживался взад-вперед чуть левее от входа в метро с сумкой наперевес через правое плечо. Молодой человек немного съежился и сгорбился – судя по всему, он к этому времени продрог и озяб. Он был одет в кожаную байкерскую куртку рыжего цвета и коротко и модно подстрижен. Одна его рука была засунута в передний карман джинсов, а во второй он держал ноутбук. Анна не сразу подошла к нему. Она с минуту-другую наблюдала со стороны за симпатичным и беспокойным брюнетом с правильными, прямыми чертами лица. Она стояла в сторонке до тех пор, пока чувство любознательности в ней не пересилило ее же врожденную нерешительность и стеснительность.

– Здравствуйте. Вас случайно не Всеволодом зовут?.. – Пришло время знакомству, пришло время словам.

– Да, Всеволодом.

– Вы случайно не меня здесь поджидаете?

– Вас Аней звать?

– Да.

– Тогда вас. Всеволод… – скульптор уверенно произнес в слух свое имя и протянул в сторону Анны руку.

– Аня… – Они поздоровались, с этого все началось…

Как только незнакомая девушка коснулась его руки, скульптор пытался, нет, силился что-то сказать… но не мог. Вместо этого он лишь топтался на одном месте, переступая с ноги на ногу, а также глупо и беспричинно улыбался, глядя на Анну… В голове скульптора произошло то самое – всем нам известное короткое замыкание, от вспыхнувшей в глазах Анны искры. Его коротнуло и замкнуло – разрядом высокого напряжения. Он стоял перед Анной наподобие балбеса. Он в эти секунды не мог не то что пошевелиться, но и рта раскрыть. Так обычно и бывает, когда один человек влюбляется в другого, с первого взгляда…

– Всеволод, что с вами? Вы все время пытаетесь мне что-то сказать, а взамен этого молчите. Что с вами? Нам давно пора идти на квартиру. Я с ног валюсь от усталости. Вы представить себе не можете, как я за день вымоталась. Это уже пятый по счету объект, на который я за сегодня выехала. А мне еще по квартире ползать с рулеткой, каждый сантиметр вымерять. Пойдемте уже скорее. Хватит топтаться на месте.

– А зачем нам на квартиру идти, у меня все чертежи в ноутбуке есть, скопируем их, вот и все. Пойдемте в «Шоколадницу», посидим, кофейку попьем, заодно согреемся, отдохнем и чертежи скопируем… – Всеволод показал рукой на ноутбук.

– А там размеры все проставлены?

– Да.

– Тогда пойдемте…

Анне, само собой, пришлось по душе предложение скульптора, и она не без удовольствия приняла его… А по-другому и не бывало. Как ни крути и с какой стороны ни посмотри, все начинается с первого сказанного «да – я согласна, я принимаю – мне по душе ваше предложение…».

Молодые люди перешли на другую сторону Октябрьской площади и зашли в «Шоколадницу». Они выбрали столик у окошка с видом на площадь и памятник Ильичу, лукавому и с хитринкой в глазах. Молодые люди разговорились. Вначале о проектах и перепланировках. Затем Сева начал показывать Анне личные фото… Одинокий экстраверт так увлекся своими рассказами, что и не заметил того, что Анна перестала поддерживать разговор и слушать и слышать что-либо вокруг себя. Она только и делала, что всматривалась в лицо Всеволода. Всеволод приподнял глаза от ноутбука и поймал на себе взгляд Анны. Он оторопел.

– Ты что так смотришь на меня? – Это было уже не «Вы», но никто не придал этому никого значения.

– Не знаю.

Анна пожала плечами и сразу же отвела глаза в сторону… Вскоре тучи полностью закрыли собой небо. На улице потемнело. Небо проронило на город первые капельки. Не прошло и пяти минут, как вслед за капельками полил дождь, перешедший в весенний ливень, первый в году. Прохожие, один за другим, пооткрывали свои зонтики. А те из них, которые не ожидали такого сюрприза от погоды и оказались в этот день без зонта в руках, поскорее побежали под ближайший навес, укрывая на бегу головы папками, стянутыми на головы куртками, портфелями и тем, что только на ум придет и под рук попадет. Иногда даже журналами и газетами, лишь бы не промокнуть до нитки в столь неряшливую, до всего неразборчивую и непредсказуемую погоду.

Ливень проливной выплескивался из-за туч на продрогший и озябший город наполненными до краев ведрами, едва не попадая отскочившими от асфальта брызгами на столик за которым уединились архитектор со скульптором. Но огромные витринные стекла надежно отгораживали Анну и Всеволода от брызг и ливня. Сама же непогода отгораживала их от суматохи ускользающего дня. Скульптор к этому времени уже согревал в своих руках ее озябшие от волнения и дождливого настроения пальчики. Непрекращающийся весенний ливень вселял в их сердца надежды на будущее и настоящее и заодно отбрасывал тень на прошлые потерянные годы – годы, пролетевшие мимо них и поэтому потерянные ими безвозвратно. Пальчики Анны согрелись в руках Всеволода. Дождь в конце концов, как и положено ему, пролил, и небо просветлело.

К столику, за которым сидели Анна и Всеволод, подошла так себе официантка, с милой, симпатичной, миниатюрной и в меру кокетливой попкой, едва прикрытой коротенькой юбкой, так что запросто можно было приревновать – скульптора к попке или же попку к скульптору – это на ваш выбор. Анна сразу обратила внимание на неосторожный взгляд скульптора в сторону девушки. Этот короткий взгляд едва знакомого ей человека вызвал в ней непонятное чувство и всколыхнул ее сердце… Нет, конечно же пока не ревности – но собственности. Этот неосторожный взгляд Всеволода в сторону официантки так или иначе отложится у нее в сознании и будет вызывать у нее раздражение и преследовать ее годы долгие, пока не сотрется из памяти вместе с чувством ревности. Официантке, как вы понимаете, на вид не было и двадцати…

– Вам что-нибудь еще принести?

– Ань, как ты? Будешь еще что-нибудь себе заказывать?

– Нет, Сева, мне домой пора… – Лицо Анны отчего-то переменилось, и она засобиралась домой.

– Спасибо, девушка, ничего не надо, рассчитай нас…

Официантка улыбнулась, обернулась, ничего не сказав, вильнула попкой и, слегка покачивая бедрами, отошла от столика. Анна от чего-то побелела и прикусила губу, а скульптор, в свою очередь, предложил.

– Анна, а давай я тебя довезу до дому. Смотри, какие лужи на асфальте. Вроде, опять накрапывает и тучи на небе собираются, запросто может еще раз ливануть…

– Давай. Почему и нет… – Анна даже и не предприняла попытки отказаться от предложения Севы…

– Ты где живешь?

– На Щелчке…

Официантка подошла к столику и положила на него черную папочку с вложенным в нее счетом на оплату. Всеволод раскрыл папочку, пробежался глазами по счету и положил внутрь папки одну тысячу рублей, одной купюрой. После чего встал из-за стола и подошел к уже стоявшей на ногах Анне. Скульптор отодвинул от нее стул, сделал шаг и протянул руку к вешалке, стоявшей в метре от столика. Снял куртку и поднес ее к плечам Анны. Анна просунула руки в рукава и ловким, едва уловимым, не различимым глазом движением накинула куртку себе на плечи. В это время скульптор уже надевал на себя оранжевую байкерскую куртку.

Анна прошла к выходу. Всеволод шел сзади нее, на расстоянии одного – двух метров. Но за три-четыре метра до выхода он опередил свою спутницу и галантным движением, как кавалер, открыл перед ней дверь…

Выйдя из кафе, Анна и скульптор перешли на другую сторону дороги и спустились вниз по улице, в сторону ЦПКиО им. Горького. Именно возле парка и был припаркован серебристый «Фольксваген Бора» скульптора.

Всеволод усадил Анну в машину. Но, прежде чем вставить ключ в замок зажигания и завести двигатель, он еще раз посмотрел в глаза Анне. Возникла молчаливая пауза. Но не та пауза, которая случается сплошь и рядом меж едва знакомыми мужчиной и женщиной, когда мучаешься и не находишь нужных слов, для того чтобы продолжить разговор. А та пауза, за которой следует первый поцелуй. Всеволод наклонился и поцеловал Анну в губы, ничего при этом не произнеся вслух. Его взгляд говорил сам за себя, он говорил ей: «Я в тебя влюблен!» Это был тот нежный, сладкий на вкус и едва ощутимый по прикосновениям губ поцелуй, после которого слова не только не нужны, но даже бывают в чем-то избыточными и неуместными. За таким поцелуем всегда следует молчаливое признание в любви – на паузе в словах. Так ничего и не сказав, скульптор оторвал взгляд от Анны и вставил ключ в замок зажигания. Сразу же повернул его резко и вправо, двигатель зарычал.

Всеволод решил ехать на Щелчок через старую Москву, мимо трех вокзалов. В пути оба молчали, но каждый думал о своем и по-своему. Дождь мелко накрапывал на лобовое стекло, дворники монотонно поскрипывали в такт дождю и сбрасывали воду на асфальт, размеренно и плавно покачиваясь из стороны в сторону. В салоне было жарко, горячий воздух от печки обдувал ноги архитектора.

Давно Анна Петровна не испытывала на себе такого состояния души – состояния первозданной девичьей влюбленности. Она уже и забыла, когда в последний раз влюблялась – вот так вот, сразу и запросто. Ей сейчас, в эти минуты, хотелось только одного – ей хотелось, чтобы эта поездка никогда не кончалась. Ей хотелось, чтобы они как можно больше чахли в этой светящейся огоньками стоп-сигналов московской пробке. Пробке, берущей свое начало сразу за Ярославским вокзалом и растянувшейся красной речкой на несколько километров вперед.

Час пик по местному времени наступил еще до того, как они выехали на Щелковское шоссе. Ей хотелось просто молчать и наслаждаться состоянием своей души… Ей хотелось, чтобы время не кончалось… Десять лет… десять лет!!! Целых десять лет она не любила… А стало быть, и не ревновала, а значит, очерствела и чуть ли не иссохла заживо и не умерла! И вот ее душа воскресла и проснулась… ожила и расцвела… и вновь захотела счастья и наполнилась любовью!

За Черкизоном машин поубавилось и пробка начала потихоньку рассасываться. С того времени, как машина отъехала от ЦПКиО, Всеволод не проронил и слова. Такого с ним не то что давно, а вообще никогда не случалось, он не мог молчать больше пяти минут подряд, это противоречило самой его натуре. Но в этот раз он испытывал наслаждение от того, что молчал всю дорогу, – ему было и так хорошо. Он испытывал наслаждение от тишины, воцарившейся в салоне машины. Но не той тишины, которая бывает на рассвете, когда слышно, как щебечут птицы. Но той тишины, когда все вокруг тебя рычит и шумит – и магнитола, и поршни с клапанами, и проезжающие мимо на огромной скорости машины, но ты не слышишь очевидного на слух, но, наоборот, слышишь то, что услышать невозможно. Ты ощущаешь и слышишь тишину, которой нет… Ее нет, но она есть… И ты знаешь это и чувствуешь это всеми фибрами души, чувствуешь оттого, что погрузился мыслями внутрь себя и оттого мечтаешь. Такое бывает не часто, но бывает, отчего не быть, должны же и у нас случаться по-настоящему счастливые минуты – ты молчишь и мечтаешь, и тебе хорошо… Ты полюбил!!!

С левой стороны дороги – чуть в дали, показался автовокзал… Когда ты подъезжаешь к автовокзалу на Щелчке, то первым делом ты ощущаешь себя москвичом… Нигде и никогда ты не ощущаешь себя москвичом так ярко выраженно и до такой степени воображения, как это происходит с тобой именно что на Щелчке…

Всю следующую неделю, начиная с утра понедельника, скульптор только что и делал, что названивал Анне с предложениями встретиться еще раз.

– Привет, Ань. Ты знаешь, кто тебе звонит?

– Нет, и даже не догадываюсь.

– А ты подумай?

– Подумала.

– И кто?

– Сев, ну чего ты придуриваешься с утра пораньше. Конечно же узнала. Кто же мне еще может звонить в утро понедельника, кроме тебя…

– Может, встретимся сегодня после работы, сходим куда-нибудь… посидим, поболтаем.

– Ты знаешь, Сев, сегодня никак не могу, давай в другой день, сегодня дома дел по горло накопилось.

– Каких дел-то? Бросай свои дела. Всех дел не переделаешь.

– Не могу бросить. Надо постирать, сготовить, прибраться, да мало ли чего еще надо…

– Да брось ты эти дела. Завтра сделаешь, никуда твои дела от тебя не убегут…

– Нет, Сева, я так не могу, давай все-таки в другой раз…

Анна не находила времени или пыталась убежать от времени или сделать самое невозможное – обмануть само время. Она под разными предлогами отказывалась от заманчивых и настойчивых предложений скульптора и откладывала час икс. Она делала то, чего не хотела делать. Но если со временем поиграться можно, его можно оттягивать и нам часто дается такой шанс и мы пользуемся этим при первой возможности, то с судьбой – нет, с судьбой игры плохи и шутки неуместны, и от себя самой никак не убежать.

В субботу, первого апреля – в день дурака, новой знакомой скульптора подвернулась очередная халтурка по работе, связанная с перепланировкой аптеки «Очкарик» на Арбате. Анна Милосердова сообщила об этом заранее скульптору, и состоялась вторая встреча между Всеволодом и Аней, а остальное уже было делом техники (которой скульптор, надо признать, владел в совершенстве).

После того как Анна закончила обмер аптеки, скульптор пригласил ее посидеть в кафе «Час пик». А после кафе пригласил ее посмотреть свои скульптуры в квартиру на Фрунзенской набережной… Наутро же, лежа в постели, скульптор серьезным тоном порадовал Анну Петровну.

– Надеюсь, ты понимаешь, что это навсегда?!

– Понимаю! Сева, скажи, а что это за высушенный гербарий на столе, напротив нас стоит?

– Этот букет из ста одной розы, я его подарил своей предыдущей жене на свадьбу, пять лет назад.

– Выкинь. Сегодня же выкинь его на помойку!!!

Еще через полгода гербарий нашел свое место на помойке… Так в ее жизнь – жизнь интроверта Анны Милосердовой – ворвался как ураган измучившийся и измочалившийся скульптор, последние годы которого прошли в непрестанной борьбе со своей второй, венчаной и бывшей женой Мартой и ее мамой Людмилой.