Текст книги "Обойтись без Бога. Лев Толстой с точки зрения российского права"

В 1908 году Толстой в статье «Воспоминания о суде над солдатом», написанной в форме письма своему биографу П.И. Бирюкову, вспоминал: «Случай этот имел на всю мою жизнь гораздо больше влияния, чем все кажущиеся важными события жизни: потери или поправления состояния, успехи или неуспехи в литературе, даже потеря близких людей».

Он вновь возвращается к судебным материалам и просит своего товарища прокурора (затем председателя) Московского окружного суда Николая Васильевича Давыдова прислать ему документы по этому и другим известным ему аналогичным делам, прежде всего связанным с постановлением смертных приговоров в отношении военнослужащих. Давыдов скрупулёзно соберёт для Толстого необходимые документы и передаст их в Ясную Поляну с собственными комментариями.

10 мая 1908 года Лев Толстой обращался к брату А.М. Стасюлевича Михаилу Матвеевичу – профессору Петербургского университета и главному редактору «Вестника Европы» – с просьбой поделиться своими воспоминаниями об описываемой трагедии.

В свою очередь, личный секретарь писателя Николай Николаевич Гусев вспоминал о том, как Толстой диктовал ему первые черновые наброски «Воспоминаний…»: «Три раза плакал Лев Николаевич во время диктования: первый раз – при упоминании о том, что общение с офицером Стасюкевичем, принимавшим участие в этом суде, “было приятно и вызывало смешанное чувство сострадания и уважения”; второй раз после слов: “Я прочёл свою слабую, жалкую речь, которую мне – не скажу странно, но просто стыдно читать теперь. Я тут ссылаюсь на законы, статьи какие-то, такого-то тома, когда речь идёт о жизни и смерти человека”; и третий раз после слов: “Да, не бойтесь тех, кто губит тело, а тех, кто губит тело и душу. И душу эту убили и убивают всё больше и больше”» (Гусев Н.Н. Два года с Л.Н. Толстым. – М., 1973. С. 148).

Внимание к проблемам военной юриспруденции и «быстрым» решениям военно-полевых судов у Льва Николаевича будет постоянным не только из-за их очевидной строгости и довольно частому несоответствию приговора совершённому уголовному проступку, но и благодаря тесному общению и переписке с генерал-майором А.В. Жиркевичем – выпускником Военно-юридической академии в Санкт-Петербурге, выдающимся военным юристом и общественным деятелем. Александр Владимирович, который служил в разные годы военным защитником, следователем, помощником прокурора, военным судьёй, считал своим долгом защищать невинно осуждённых солдат и особенно гордился тем, что «не замарал руки ни одним смертным приговором».

Как видно, это уголовное дело не являлось ни резонансным, ни исключительным по своей жестокости. Оно было обычным. Казнь ротного писаря-пьяницы если и взволновала, то только жителей деревни, на короткое время, ставших невольными свидетелями его трагической гибели.

Позволю себе ещё раз сослаться на статью доктора философских наук и историка С.А. Экштута в «Российской газете»: «17 сентября 1866 года, на сороковой день после казни Шабунина, в Ясной Поляне отмечали именины Софьи Алексеевны Толстой. По этому случаю в имение по просьбе графа прибыл полковой оркестр Московского полка. «Танцевали все, начиная с полковника Юноши, Льва Николаевича и Дьякова… Стасюлевич по принуждению танцевал только кадриль»[36]36
  Кузьминская Т.А. Моя жизнь дома и в Ясной Поляне. Ч. III. Глава XVIII. Тула, 1964. С. 412.


[Закрыть] (цит. по статье Экштут С.А. «Казнь рядового Шабунина». Российская газета. 5 марта 2020).

В дальнейшем процедура постановления смертного приговора военным судом стала существенно проще, если можно так сказать, – теперь казнь вообще назначалась на основании приказа военного министра от 8 апреля 1879 года, который был издан в дополнение к Военно-судебному уставу. Согласно этому новому распоряжению, любой генерал-губернатор «в тех случаях, когда преступление учинено столь очевидно, что не представляется надобности в предварительном разъяснении», мог предавать обвиняемых военному суду без предварительного следствия, военный прокурор обязан был изготовить и предложить обвинительный акт в течение суток в судебную инстанцию, которая должна была начать слушания по делу не позднее следующего дня, а также постановить приговор в отношении обвиняемых по делу в течение 24 часов с даты начала судебных слушаний. (Правительственный вестник. 1879. 10 (22) апреля). Положение от 4 сентября 1881 года «О мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия» вновь подтвердило право высших административных чинов передавать уголовные дела по политическим статьям на рассмотрение военно-полевым судам.

По официальной статистике министерства юстиции, с 1866 по 1895 год уголовному преследованию по политическим и государственным мотивам, в том числе за терроризм, были подвергнуты и осуждены в упрощённом порядке 1342 человека, вынесены 137 смертных приговоров, из которых 44 были приведены в исполнение, а в 99 случаях казнь была заменена вечной или срочной каторгой.

Надо сказать, что в числе осуждённых на смерть были действительно легендарные личности, в том числе:

– офицеры 4-го стрелкового батальона Арнгольд, Сливицкий и Ростковский, приговорённые к расстрелу в 1862 году за организацию военного кружка, хранение и распространение среди солдат брошюр возмутительного содержания. Они были казнены в Новогеоргиевской крепости в польском Модлине. В отместку за утверждение приговора военно-полевого суда на наместника в Царстве Польском, командующего 1-й армией легендарного генерала от инфантерии А.Н. Лидерса, офицерами-народовольцами из Шлиссельбургского полка будет совершено покушение;

– штабс-капитан Н.К. Иваницкий, поручик А. Мрочек, подпоручик Р.И. Станкевич, инженер И.В. Кеневич были расстреляны по делу о «Казанском заговоре»[37]37
  Казанский заговор – попытка организации вооружённого крестьянского восстания в Поволжье весной 1863 года, предпринятая руководителями Январского восстания в царстве Польском и членами общества «Земля и воля».


[Закрыть] в 1864 году. Почти через год по этому же делу казнили их сослуживца М.А. Черняка;

– революционер-народник Иван Ковальский, который был расстрелян за вооружённое сопротивление жандармам при аресте. Приговор привели в исполнение 2 августа 1878 года на Скаковом поле в Одессе;

– по приговору Особого присутствия Правительствующего Сената 3 апреля 1881 года члены террористической группы Тихонов, Окландский, Желябов, Михайлов, Кибальчич, Рысаков, Перовская, виновные в убийстве императора Александра II, были повешены на плацу Лейб-гвардии Семёновского полка;

– студент Желваков и рабочий Степан Халтурин (по делу проходил под вымышленным именем) были приговорены в 1882 году к смертной казни через повешение за убийство прокурора Киевского военно-окружного суда генерал-майора В.С. Стрельникова – принципиального и чрезвычайно эффективного на своей должности в г. Одессе;

– по приговору военно-полевого суда учитель женской гимназии, народоволец Константин Неустроев-Урсик, содержавшийся в иркутской тюрьме за пощёчину генерал-губернатору Анучкину, был расстрелян в 1883 году;

– буквально через год народник Е.И. Минаков, осуждённый на каторжные работы за участие в одесском революционном кружке М.Я. Геллиса, тоже был расстрелян, и тоже за пощёчину тюремному врачу Заркевичу. При этом военно-полевой суд не принял во внимание, что подсудимый страдал психическим расстройством;

– народник И.Н. Мышкин, первоначально осуждённый Особым присутствием Сената по «процессу 193-х» на каторжные работы, после побега с каторги был снова задержан во Владивостоке и позднее был вновь осуждён за оскорбление действием смотрителя тюрьмы в Шлиссельбургской крепости. На самом деле Мышкин, по его собственному заявлению, всего лишь бросил тарелку в надзирателя, и то для того, чтобы выйти на новый суд и предать гласности царящие в тюрьме порядки. В 1885 году он тоже был расстрелян;

– в 1884 году офицеры лейтенант флота барон Александр Штромберг и поручик Николай Рогачёв, как установило следствие, состоявшие членами «Народной воли», были повешены за организацию подпольных военных кружков в армейских частях.

По делу «Второго «Первого марта» Особым присутствием Правительствующего Сената под председательством сенатора Петра Антоновича Дейера руководители и организаторы террористической фракции «Народной воли» студенты В.Д. Генералов, В.С. Осипанов, А.И. Ульянов, П.И. Андреюшкин, П.Я. Шевырёв были приговорены к смертной казни за участие в покушении на императора Александра III и повешены в Шлиссельбургской крепости в 1887 году.[38]38
  После оглашения смертного приговора подпоручику В.Д. Дубровину неожиданно выяснилось, что в столице отсутствуют квалифицированные палачи. Последним казнённым более 12 лет назад как раз и был Д. Каракозов. Министр внутренних дел Л.С. Маков запрашивает телеграммой специалистов из Москвы и Варшавы, которых находят с большим трудом. Вместе с варшавским «душегубом» Степаном Суваловским и четырьмя добровольцами исполнял приговор уголовник Иван Фролов (за убийство, грабежи и неоднократные побеги общий срок его тюремного заключения составлял 30 лет), вошедший в историю как казнивший 26 самых знаменитых российских политических преступников: Желябова, Перовскую, Кибальчича, Квятковского, Осинского, Соловьева и др. Его персональное вознаграждение постоянно росло от 10 рублей серебром за казнь Дубовского до 40 руб. 50 коп. за казнённого Александра Ульянова, который, по слухам, был его детским товарищем.


[Закрыть]

Александр III сначала повелел схваченных с поличным и признавших свою вину в попытке «цареубийства» террористов повесить без проведения следствия и каких-либо судебных процедур. Императора с трудом отговорили от этой вполне справедливой, но чересчур решительной меры. Из опасения общественных волнений суд решено было всё-таки провести.

Кстати, с процессуальной точки зрения это дело действительно представляло из себя одно сплошное нарушение уголовного и уголовно-процессуального законодательства: от подлогов и оформления жандармских протоколов задним числом до незаконных арестов и содержания подозреваемых под стражей, но, к сожалению, к этому времени результаты судебной реформы 1864 года, существенно ограничивавшие полномочия полиции, были уже отменены. Практика оспаривания полицейских постановлений у мировых судей также была признана не оправдавшей себя, благодаря чему полицейский беспредел развернулся в совершенно новых, ранее невиданных масштабах.

Европейские СМИ, которые начинают играть всё бóльшую роль в организации международной поддержки российского революционного движения, обращают особое внимание на деспотизм царского режима. Так, созданная когда-то парижскими коммунарами газета «Le Cri du Peuple», которая, как и большинство либеральных французских изданий (её корреспонденты в своих статьях русских иначе как «кровавыми варварами» не называют), подробно описывает казнь «отважных борцов за свободу и равенство народа», не забывая обратить внимание своих читателей на физические страдания цареубийц Александра Ульянова и Петра Шевырёва, которые были вынуждены наблюдать смертельную агонию своих товарищей, казнённых первыми, – эшафот был рассчитан только на троих приговорённых. Ещё одна французская газета – на сей раз консервативная «Revue des Deux Mondes» – в своём обзоре за 1878 год отнесла к главным фигурам, потрясшим европейское общественное мнение, российского почётного канцлера князя А.М. Горчакова, что вполне объяснимо, и… террористку-народницу В.И. Засулич. Интервью петербургского корреспондента лондонской «TIME» с Верой Засулич выходит на первой полосе газеты.

Так что нам придётся на время забыть о том, как в столице свободной Французской Республики того времени казнят с помощью «гуманной», во всех смыслах этого слова, гильотины[39]39
  Последним гильотинированным во Франции был рецидивист Хамид Джандуби – эмигрант из Туниса, казнённый за совершённое им в Марселе зверское убийство в 1977 году.


[Закрыть].

В определённый момент ожесточение всех противоборствующих сторон становится критичным, смертные приговоры будут массово выноситься военно-окружными судами, в том числе и женщинам, и несовершеннолетним преступникам:

– малолетний член националистической организации дашнаков Агасеньянц вместе с группой подельников был приговорён к смертной казни за убийство бакинского губернатора князя М.А. Накашидзе, который был обвинён революционерами в «Бакинской резне» – организованном властями вооружённом конфликте армянского населения и закавказских тюрков-шиитов, проживавших в Баку;

– 17-летний рабочий Тевзадзе за убийство известного тифлисского кондитера А.И. Алиханова был казнён через повешенье[40]40
  Надо оговориться, что здесь речь идёт о применении упрощённого порядка вынесения решений военно-окружными судами, которые были расположены на особой территории – Северном Кавказе.


[Закрыть].

Кроме дочери бывшего губернатора Петербурга Л.Н. Перовского – Софьи – приговорены к повешению Геся Гельфман, которая получила отсрочку исполнения смертной казни из-за беременности (по закону беременных казнить нельзя: ещё не рождённый ребёнок, как известно, ни в чём не виноват), позднее она умерла в крепости от гнойного заражения брюшной полости, и Зинаида Коноплянникова, которая перед казнью будет декламировать стихи А.С. Пушкина с эшафота:

 
Товарищ, верь: взойдёт она,
Звезда пленительного счастья…
 

В мае 1908 года в газете «Русь» было опубликовано следующее сообщение: «Херсон. 8 мая. Сегодня на стрельбищном поле казнены через повешение двадцать крестьян, осуждённых военно-окружным судом за разбойное нападение на усадьбу землевладельца Лубенко в Елисаветградском уезде».

Находясь под впечатлением только что полученного чудовищного известия, Лев Николаевич Толстой решил продиктовать текст в фонограф:

«Нет, это невозможно! Нельзя так жить! Нельзя так жить! Нельзя и нельзя. Каждый день столько смертных приговоров, столько казней. Нынче пять, завтра семь, нынче двадцать мужиков повешено, двадцать смертей… А в Думе продолжаются разговоры о Финляндии, о приезде королей, и всем кажется, что это так и должно быть…», а 12 мая потрясённый писатель оставляет новую дневниковую запись: «Вчера мне было особенно мучительно тяжело от известия о 20 повешенных крестьянах. Я начал диктовать в фонограф, но не смог продолжать». Вскоре по этому мрачному поводу появится его статья «Не могу молчать», в которой Лев Николаевич саркастически заметит: «О казнях, повешениях, убийствах, бомбах пишут и говорят теперь, как прежде говорили о погоде. Дети играют в повешение. Почти дети, гимназисты идут с готовностью убить на экспроприации, как раньше шли на охоту. Перебить крупных землевладельцев для того, чтобы завладеть их землями, представляется теперь многим людям самым верным разрешением земельного вопроса».

Эта публицистическая статья была одновременно напечатана в популярных газетах «Русские ведомости», «Слово», «Речь», «Современное слово», которые за это были сразу же оштрафованы властями, чуть позднее она вышла в переводах практически во всех центральных европейских СМИ. Один севастопольский издатель вообще додумался расклеить номера своей газеты с этой публикацией Льва Толстого на стенах домов как прокламацию, за что и был арестован полицией.

Позднее изданная в подпольной типографии в Туле в виде брошюры статья «Не могу молчать» пополнила внушительный полицейский список нелегальных произведений писателя, запрещённых российской цензурой.

Глава 3. Закон насилия и закон любви

Писатель, когда он пишет, отражает жизнь, но не сразу и не всегда точно. Он говорит то, что понимает, а понимать его научил опыт других людей.

В.Б. Шкловский

В сентябре 1882 года семья Толстых вновь становится объектом полицейской слежки: секретным приказом Московского обер-полицмейстера А.А. Козлова № 422 от 28 сентября 1882 года на основании циркуляра Департамента государственной полиции № 1202 «О вредной деятельности графа Льва Толстого и члена Географического общества Александра Пругавина[41]41
  Александр Степанович Пругавин – ведущий исследователь истории раскола Русской православной церкви, старообрядчества и сектантства.


[Закрыть] вследствие сношения их с сектантами» за Толстыми был учреждён негласный полицейский надзор (Карякин В.Н. Московская «охранка» о Л.Н. Толстом и толстовцах // Голос минувшего. 1918. № 4–6. С. 289). Основной причиной тому послужила крайняя обеспокоенность полицейского и церковного начальства общественной деятельностью Льва Николаевича, связанной с его демонстративной поддержкой различных раскольников, в том числе гонимых евангельских христиан («пашковцев») – секты, в которой, как ни странно, состояли многие представители высшего света и аристократии, молокан, духоборов, скопцов и др.

Л.Н. Толстой в своём рабочем кабинете в Ясной Поляне. © РИА «Новости»

По докладам полицейских осведомителей, в общину к раскольникам вошли граф и графиня Бобринские, граф Модест Корф, вместе со светскими персонажами здесь же были замечены некоторые высшие чиновники и старшие офицеры столичного гарнизона, которые тоже чрезмерно увлеклись модными духовными практиками. Наличие среди вероотступников столь заметных персонажей во многом объяснялось личностью создателя секты – отставного лейб-гвардии полковника Василия Пашкова, родовитого и богатого дворянина, одного из лучших выпускников Пажеского корпуса, неожиданно ставшего последователем английского протестантского проповедника лорда Гренвилла Редстока.

Основные идеи «пашковцев», состоявшие в отрицании Церкви как божественного установления, таинств Христовых и богослужебных обрядов, то есть очень похожие на идеологию современного баптизма, во многом были вполне созвучны взглядам самого Льва Николаевича и, в соответствии с действующим уголовным законом (при определённых условиях, конечно) вполне могли быть отнесены к преступлениям, ответственность за которые была предусмотрена в главе I «О богохулении и порицании веры» и отделении втором главы II «О ересях и расколах» Уложения о наказаниях уголовных и исправительных.

Надо сказать, что отчаянная борьба Святейшего Синода и российской полиции за «чистоту веры» безуспешно ведётся уже более 50 лет. В ЦГИА, в фонде III Отделения Е.И.В. Собственной канцелярии есть документ «Об учреждении в губерниях секретных совещательных комитетов по делам о раскольниках, сектантах и отступниках от православия», в соответствии с которым эти структуры проявляли особую инициативу в осуществлении различных запретов, как, например, раскольникам не разрешалось играть свадьбы с использованием музыкальных инструментов, перемещаться в присутствии православных на так называемых свадебных поездах и при многочисленном стечении гостей, совершать погребения на своих кладбищах в то время, когда рядом проводится прощание с православным покойным, и т. д. (ЦГИА. Ф. III Отделения 1 эксп. 1838 г. № 245).

В развитие этих положений 24 мая 1884 года было опубликовано Высочайшее повеление: «Закрыть общество поощрения духовно-нравственного чтения и принять меры к прекращению распространения учения Пашкова на всём пространстве империи».

После чего Святейший Правительствующий Синод незамедлительно предписал правящим архиереям, а министерство внутренних дел – губернаторам следить за распространением сектантских идей и литературы (к тому времени сектантами уже было издано более 200 различных книг и брошюр). Сам Василий Александрович Пашков «за порицание веры» был подвергнут административной высылке в либеральную Францию, но и из Парижа продолжал поддерживать своих единомышленников письмами и, что, конечно, важнее – деньгами. Об этом зарубежные агенты Департамента государственной полиции будут регулярно докладывать в Петербург.

Ещё с одним сектантом – крестьянином Василием Сютаевым – Лев Николаевич будет поддерживать искренние дружеские отношения до конца своей жизни. Его последователи – «сютаевцы» – организовали духовную общину в деревне Шевелино Тверской губернии, где жили своим укладом, то есть не признавали церковных таинств, святых икон и не соблюдали постов. Единственными книгами, которые почитались в общине, были труды Тихона Задонского и Катехизис митрополита Филарета. Сам Василий Кириллович находится под постоянным негласным надзором полиции, так как в своё время он проходил обвиняемым по уголовному делу об отказе крестить своего внука. Впрочем, этот судебный процесс, начатый по заявлению местного священника, не имел очевидной судебной перспективы: Тверской окружной суд, который рассматривал дело, не нашёл оснований для привлечения сектанта к уголовной ответственности на основании ст. 1004 Устава уголовного суда. Виновный, который характеризовался своими односельчанами исключительно с положительной стороны, был приговорён «только к назиданию и увещеванию со стороны духовного начальства», причём суд выносил такое решение дважды (Пругавин А.С. Религиозные отщепенцы. Вып. 1. Сютаевцы).

Старший сын Сютаева – Иван, – вытянувший жребий идти на военную службу, сразу же после призыва отказался брать в руки оружие и принимать присягу, за что был осуждён и два с половиной года содержался в Шлиссельбургской крепости.

Кстати, мировым судьёй в округе, к которому относилась деревня Шевелино, был избран Александр Александрович Бакунин[42]42
  Выпускник юридического факультета Александр Бакунин во время Крымской кампании будет участвовать в обороне Севастополя рядовым, за личное мужество удостоен отличия Военного ордена (Георгиевского креста), произведён в офицеры. Его родной брат – Михаил Бакунин – станет основным теоретиком анархизма и народничества в России.


[Закрыть].

Ему приходилось разбираться в том числе с исками членов секты друг к другу, которых, по всей видимости, не всегда устраивали принципы «идеального миропорядка» их духовного наставника. Так, мировым посредником рассматривались иски к отставному солдату Сергею Лунёву от крестьянки Василисы Петровой о возвращении её имущества на сумму 150 рублей 50 коп. и крестьянина Евстрата Семёнова-Королёва, также обвинявшего «духовного лидера» в том, что «тот под видом религиозного учения выманил у него всякое имущество».

1898 году А.В. Жиркевич обратил внимание Льва Толстого на уголовное дело сектанта Е.Е. Егорова, сосланного в Якутскую область за отказ от военной службы.

Егор Егоров – крестьянин деревни Мурашкино-Зиме Псковской губернии – был призван осенью 1895 года, но отказался присягать императору и брать в руки оружие, так как по своим убеждениям относил себя к духоборам. 8 мая 1896 года он был осуждён к отдаче в Бобруйский дисциплинарный батальон, после чего, в соответствии с распоряжением Совета министров об отказывающихся от военной службы сектантах, был сослан на поселение в Якутскую область сроком на 18 лет. А.В. Жиркевич, в тот период времени состоявший в должности помощника военного прокурора Виленского военного округа, получил дело Е.Е. Егорова на рассмотрение. К сожалению, все хлопоты об изменении сектанту сурового приговора были напрасны, Егоров был сослан вместе с другими духоборами в места, абсолютно не приспособленные для жизни. Он и его единомышленники, осуждённые за вероотступничество, получили свободу только в 1905 году. В течение нескольких лет генерал-майор А.В. Жиркевич, несмотря на свои относительно скромные доходы, материально помогал Егорову, посылая ему деньги через Льва Николаевича.

В 1881 году Толстой встречается с самарскими молоканами, много общается с Александром Маликовым и Тимофеем Бондаревым[43]43
  Книга философских рассуждений крестьянина Т. Бондарева «Торжество земледельца, или Трудолюбие и Тунеядство» будет опубликована в 1906 году издательством «Посредник» с предисловием Л.Н. Толстого.


[Закрыть].

Порой последователи идей Толстого переходят к самым радикальным формам борьбы за «светлое будущее». Так, в сентябре 1901 года группа жителей села Павловка Сумского уезда Харьковской губернии из штундистов, называвших себя «детьми Божьими», под влиянием проповеди состоявшего на учёте в психиатрической лечебнице, но «исцелившегося пришельца» по имени Моисей Тодосенко – последователя секты «малёванцев» – и своего помещика, убеждённого «толстовца» князя Д.А. Хилкова, давно уже пребывавшего в ереси, после конфликта с местным священником Антоновичем-Иваницким устроили погром в церкви, осквернили алтарь, разорвали надпрестольное Евангелие, но на выходе из храма погромщики были жестоко избиты призванными на помощь прихожанами, связаны и доставлены в полицейскую часть. Исправник докладывал местному губернатору действительному тайному советнику Г.А. Тобизену о причинах беспорядков: «Все получившие земли от князя Хилкова делаются сектантами, являются на беседу к князю, выслушивают его толкование Евангелия по графу Толстому».

28 января 1902 года в Сумах на выездном закрытом заседании Харьковской судебной палаты под председательством судьи Фукса, при прокуроре Ненарочкине были постановлены достаточно суровые приговоры в отношении дебоширов: Тодосенко, который сам в погромах не участвовал, и Григория Павленко приговорили к 15 годам каторжных работ каждого, ещё двенадцати участникам беспорядков дали по 12 лет каторги, тридцать сектантов были осуждены на каторжные работы, но с заменой ссылки поселением, в отношении четверых ограничились 8 месяцами тюремного заключения, ещё 17 сектантов были судом оправданы. Так как процесс был громким и имел особое общественное значение, то в зал судебных заседаний были допущены официальные представители Святейшего Синода, министерства внутренних дел и председатель Сумского окружного суда.

Лев Николаевич просит Н.В. Давыдова вмешаться в дело и помочь в судебной защите павловцев; в письме к нему он высказывает серьёзные опасения в том, что погром был заведомо подготовленной провокацией: «Дело это гораздо более – хотел сказать: интересное – более важное, чем я думал. Пророк, возбудивший их, был, очевидно, провокатор. Его личность не могут установить. Он сидит в остроге и называется Федосенко, но это неправда. Впрочем, подробности вам расскажет Михайлов. Они на днях получат обвинительный акт и должны выбрать защитника. Решите, кого им взять. Не просить ли Карабчевского? Я могу. Или достаточно Маклакова, или что вы решите другое». Благодаря Толстому крестьян защищают очень хорошие харьковские адвокаты, в помощь к которым прибыли столичные «звёзды» – В. Маклаков, Н. Муравьёв, Н. Тесленко. Как ни странно, но на уже постановленный приговор неожиданно повлиял представитель МВД И.Г. Щегловитов – будущий министр и последний председатель Государственного совета России[44]44
  И.Г. Щегловитов станет особо известен как автор обвинения еврея Менахема Бейлиса в ритуальном убийстве 12-летнего Андрея Ющинского в Киеве. Лев Толстой вспомнит об этой грязной странице российского правосудия в своей повести «Смерть Ивана Ильича».


[Закрыть]. Без особой огласки, «по-тихому» судебный вердикт был смягчён: многих осуждённых вместо каторги приговорили к принудительному лечению в психиатрической лечебнице, что по тем временам было вполне неплохо, поэтому уже в 1905 году все они вернулись домой.

По слухам, павловские крестьяне ещё долго искренне верили, что в саду у князя Дмитрия Хилкова[45]45
  К концу своей жизни Дмитрий Александрович Хилков откажется от ересей и вернётся в православие. Бывший толстовец и эсер, он будет прощён императором и с началом Великой войны возвращён на военную службу в качестве войскового старшины Кубанского 3-го Хопёрского полка. Полковник погибнет во время разведрейда в Карпатах, который он лично возглавил.


[Закрыть] «росло дерево, приносящее добрые плоды, и кто вкушал того плода, то тот познавал, в чём добро и зло» (www.arzamas.academy.ru).

Не удивительно, что столь опрометчивое поведение знаменитого писателя делает полицейскую слежку за ним буквально тотальной. Соответствующий циркуляр Департамента государственной полиции № 1202 предписывал, что в случае, если граф Л.Н. Толстой прибудет в Москву, то «надлежит учредить наблюдение за ним, чтобы он не распространял здесь своего учения, а в случае нарушения им изложенного выше запрещения немедленно о том донести» (цит. по: Чисников В. Федя Протасов – агент охранки?! Загадка пьесы Л.Н. Толстого «Живой труп». Нева. 2013. № 1.).

В апреле 1886 года московской полицией «из совершенно негласных источников» были получены сведения о том, что в Хамовниках в доме Толстого имеется типография, где печатаются для дальнейшего распространения его запрещённые сочинения, то есть издания, не имеющие цензурного разрешения на публикацию (по действующему порядку книги в гранках должны были быть представлены в цензурный комитет за 7 дней до печати основного тиража). Несмотря на то что контроль за издательской деятельностью осуществляется довольно строгий, империя, особенно в своих столицах, а также в Польше и Финляндии, была просто наводнена нелегальной литературой различного содержания.

С 1882 года была существенно упрощена процедура запрещения выхода различных изданий. Теперь, помимо Правительствующего Сената, такие полномочия появились у вновь созданного органа – специального совещания в составе министров внутренних дел, юстиции, народного просвещения и обер-прокурора Священного Синода.

Надо сказать, что опасения полицейских властей были небезосновательны. В Петербурге, да и во многих провинциальных городах массово обнаруживаются изготовленные гектографическим способом[46]46
  В 1869 году М.И. Алисов изобрёл желатиновый гектограф – копировальный аппарат, позволяющий изготавливать до 100 копий печатного текста. На практике пригодными для распространения были первые 20–30 экземпляров. Изобретение прежде всего оценили различные нелегальные революционные группы и кружки, которые начали применять его для изготовления запрещённой правительством литературы.


[Закрыть] книги и брошюры Льва Николаевича, отнесённые цензурным комитетом к нежелательным: «Евангелие», «Исповедь», «В чём моя вера», «Что нам делать?», «Церковь и государство», «Письмо к Энгельгардту», которые тем не менее массово распространяются «толстовцами» тысячными тиражами. Среди слушательниц Высших женских курсов на «самиздат» даже организована подписка.

Теперь цензурой запрещаются не только произведения Толстого, связанные с его религиозными взглядами, но и, например, повесть «Крейцерова соната» – из-за её, по мнению чиновников, порнографичности.

При этом московский обер-полицмейстер генерал А.А. Козлов в докладе директору Департамента П.Н. Дурново сомневался в наличии такой типографии, так как сочинения Толстого, по его мнению, настолько распространены среди учащейся молодёжи, что давно уже не требуют дополнительных тиражей.

Тем не менее П.Н. Дурново требует от московской полиции проверить агентурные сведения «самым секретным образом, в какой мере изложенное известие заслуживает вероятия». Пётр Николаевич недавно был в служебной командировке во Франции[47]47
  Ж. Лонге и Г. Зильберт в своей книге «Террористы и охранка» так писали о французской полиции: «Франция по справедливости может считаться колыбелью современной политической полиции. Система сыска и провокаций возникла в ней с чрезвычайной пышностью и быстротой (…) Шаткость общего положения, сознание недолговечности, чувство неуверенности, тревоги, страха перед готовностью снести их революционной стихией, политическая беспринципность, всегда отличающая временную, случайную, беспочвенную власть, заставляя правящих быть не особенно разборчивыми в средствах борьбы со своими противниками» (Жан Лонге и Георгий Зильбер. Террористы и охранка. с пред. Ж. Жореса. М.: Прометей, 1924).


[Закрыть], Германии и Австро-Венгрии, где изучал имеющийся опыт работы тайной политической полиции и прекрасно отдавал себе отчёт в том, какие нежелательные последствия может иметь активная деятельность подпольной типографии. За два года до этого, в ноябре 1882 года, в Париж был направлен с секретной миссией вице-директор Департамента государственной полиции действительный статский советник К.Н. Жуков для переговоров с правительственными чиновниками о совместной борьбе с русскими революционными эмигрантами. В результате достигнутых договорённостей в Париже вскоре было организовано специальное подразделение российского Департамента государственной полиции – Заграничная агентура – во главе с амбициозным и талантливым полицейским чиновником П.И. Рачковским. В числе его первоочередных задач как раз и было выяснение адресов, «по которым ведутся, через посредничество Веры Засулич, сношения русской эмиграции с представителями революционного движения на юге России» (Измозик В. Чёрные кабинеты. История российской перлюстрации. XVIII – начало XX века. М.: Новое литературное обозрение, 2015).

Помимо поручений местным полицейским, начальник особого отдела III секретного делопроизводства Департамента государственной полиции, в чьи функции входили разработка агентурных сведений и перлюстрация различной корреспонденции[48]48
  Перлюстрация корреспонденции, запрещённая в 1868 году, вновь была разрешена в соответствии с Законом от 30 октября 1878 года по решению окружных судов, следователей, министров внутренних дел и юстиции при производстве чинами Отдельного корпуса жандармов дознания в отношении лиц, подозреваемых в совершении государственных преступлений.


[Закрыть], принял решение о направлении в поместье графа Толстого Ясная Поляна секретного сотрудника для проверки агентурной информации о возможном печатании там запрещённых произведений. Кстати, технические возможности для этого действительно были – Толстой в своё время получил цензурное разрешение на издание журнала «Ясная Поляна» и закупил необходимое типографское оборудование.

Этим тайным полицейским агентом стал студент Фёдор Павлович Симон (Адя), который, в соответствии с разработанной для него легендой, как последовательный «толстовец», решил вместе со своей невестой Зинаидой «омужичиться» – переехать жить в деревню, для того чтобы заниматься крестьянским трудом, учить детей и т. д. Симон был завербован сотрудниками полиции ещё в 1884 году при поступлении в Санкт-Петербургский лесной институт. По существовавшим правилам всем поступающим в высшие учебные заведения необходимо было получить в полицейском участке справку о политической благонадёжности, но у местной полиции имелись сведения о том, что Симон, будучи учащимся Орловского реального училища, попал под влияние своих одноклассников Новикова и Соломатина, а также некого студента Арцибашева, и в результате был «замечен во вредном направлении». По решению полицейского Департамента за молодыми людьми в течение пяти лет осуществлялся негласный надзор. По всей видимости, Симону поступило предложение стать платным осведомителем в обмен на необходимый ему документ, которое он так или иначе принял.

Сотрудниками Особого отдела разрабатывается схема его внедрения в ближайшее окружение графа Толстого, в соответствии с которой Фёдору Симону удаётся установить дружеские отношения с его сыном – гимназистом Ильей, – затем пригласить юношу на свою свадьбу, в результате чего Симон был представлен Софье Андреевне и Льву Николаевичу. По словам Ильи Львовича, к его новому старшему товарищу быстро привыкли и принимали «просто и ласково, как своего человека». Постепенно красивый и обходительный Фёдор действительно становится товарищем Толстого и его постоянным помощником в крестьянских работах, и это общение в скором времени действительно сделает студента убеждённым «толстовцем». Более того, Фёдор Павлович находит в себе силы признаться Льву Николаевичу, что он длительное время является полицейским соглядатаем в его семье: осенью 1887 года Толстой узнаёт эту новость из его письма. Позднее он откажется от сотрудничества с полицией и вновь будет писать Льву Николаевичу: «Волей-неволей, попав в центр борьбы страстей, я не мог остаться покорным зрителем стонущих, что-то живое во мне начинало так же стонать и болеть, и я пошёл в борьбу… У меня был обыск, меня преследуют по пятам, обвиняют людей в знакомстве со мной и т. д. и т. д.» Эта история была подробно описана в рассказе «Шпион» известного журналиста И.Б. Файнермана (Тенеромо).