Текст книги "Обойтись без Бога. Лев Толстой с точки зрения российского права"

Учитывая всё возрастающее влияние Толстого на российское общество, было бы странным считать, что студент Ф. Симон был единственным тайным осведомителем Охранного отделения в имении Толстого. И до этого в числе многочисленных гостей в Ясной Поляне был замечен состоявший под надзором полиции «ввиду прикосновенности к изданию и распространению запрещённых сочинений» студент Московского университета Алексей Соколов, прибывший в имение в качестве сельского учителя.

Генерал-майор Потапов поручает начальнику второго округа корпуса жандармов генералу от кавалерии Перфильеву и полковнику корпуса жандармов Муратову «осторожным образом» провести негласное наблюдение за Соколовым в рамках начатого расследования «о революционном духе народа в России и о распространении по сему случаю возмутительных воззваний» (Архив III Отделения собственной Е.И.В. канцелярии. Дело 1-й экспедиции № 230 1862 года). Московской полиции удаётся получить ещё один агентурный источник в окружении писателя в лице дворового человека князя Долгорукого – Михайло Шипова, который «объявил желание следить за действиями графа Льва Николаевича Толстого и узнать отношение его к студентам университета, жившим у него под разными предлогами». «Инициативщик» Шипов предлагал также «объясниться с знакомым ему литографщиком и предложить ему отдельную комнату, в которую поставит станок для означенной цели», то есть проведение оперативной провокации, которая и должна была закончиться обнаружением подпольной типографии, для чего просил 30–50 рублей на оперативные расходы. Жандармский штаб-офицер по Московской губернии А. Воейков в этом ему отказывает, ссылаясь на отсутствие таких полномочий, но тем не менее докладывает секретным рапортом Управляющему III Отделением Собственной Е.И.В. Канцелярии генерал-майору свиты А.Л. Потапову: «Не будучи уполномочен без разрешения Вашего Превосходительства делать подобные расходы, я сказал Шипову, что в настоящее время сам нуждаюсь в деньгах, а потому предложил ему сначала хорошенько удостовериться в справедливости начинаемого им дела, а если дознанию его подтвердиться, в таком случае постараюсь доставить ему возможность на необходимые расходы»[49]49
  Показательна резолюция на этом рапорте: «Хорош агент, но я удивляюсь, как можно было его выбрать, – это простой сыщик для карманных воришек, которого я знаю лично и он служил при мне. 5 июня».


[Закрыть].

В свою очередь, московский обер-полицмейстер граф Крейц направляет провокатора в распоряжение пристава городской полицейской части Шляхтина, а затем уже Шипов с документами на имя Галицкого Почётного Гражданина М.И. Зимина командируется в Тульскую губернию для слежки за Толстым. Агент будет докладывать о наличии в имении литографских камней и специальных типографских красок, а также о подготовке к печати альманаха, посвящённого 1000-летию России, предположительно антиправительственной направленности. Более того, в одном из донесений Шипова полковнику Корпуса жандармов Дурново он сообщает информацию о том, что «дом Графа Толстаго охраняется в ночное время значительным караулом, а из кабинета и канцелярии его устроены потайные двери и лестницы». К сожалению для полиции, их агент, почувствовав свою значимость и безнаказанность, начал вести «разгульную, нетрезвую жизнь, посещая гостиницы низшаго разряда, и, наконец, дошёл до такой крайности, что у товарища своего г. Гироса заложил часы, без его позволения» (из рапорта полковника Муратова генерал-майору Потапову). Вдобавок ко всему он активно распространяет слухи о собственном секретном задании и предлагает различным лицам крупные суммы за компромат на Толстого. В итоге, промотав подотчётные средства в сумме 315 рублей, Шипов-Зимин бежал, был задержан и арестован жандармами, но на основании его показаний по приказу полковника П.Н. Дурново в Ясной Поляне прошли обыски, которые, несмотря на то что продолжались два дня и проводились основательно (по свидетельству очевидцев, полицейские сломали пол в конюшне и искали типографский станок в пруду рыбацкой сетью), практически не дали результата. В бумагах писателя были обнаружены только несколько писем от И.С. Тургенева, в которых тот сообщал о том, что поддерживает отношения с политическим эмигрантом А.И. Герценом, да ещё у управляющего поместьем бывшего студента Московского университета Николая фон Болля (ранее он проходил по полицейским сводкам как Николай Вольф и находился под секретным надзором за участие в студенческой демонстрации 1861 года) были изъяты выписки из запрещённого журнала «Колокол», «писанные его рукою и оставшиеся у него, как он показал, после одного студента, застрелившегося в прошлом году в Москве».

Горничная графини Толстой Дуня Орехова успела выбросить из окна портфель с перепиской с А.И. Герценом и его фотографическими карточками с дарственными надписями, а также ухитрилась умыкнуть часть бумаг, которые уже были изъяты оперативниками, из полицейских папок, разложенных на столе в гостиной.

После жалобы Л.Н. Толстого на Высочайшее имя князь Долгоруков сообщает Тульскому губернатору генерал-лейтенанту П.М. Дарагану, что обыск в имении графа надлежит объяснить вынужденной мерой, вызванной различными неблагоприятными сведениями «на счёт лиц у него проживающих»[50]50
  В имении Л.Н. Толстого в различные периоды действительно проживало порядка 20 студентов различных университетов, работавших учителями в сельской школе. Большинство из них находились под негласным полицейским надзором.


[Закрыть], а также о том, что Его Императорскому Величеству «было угодно, чтобы принятая мера не имела собственно для графа Толстого никаких последствий», о чём губернатору надлежит сообщить графу Толстому «при личном с ним свидании» (Дело № 230).

Проведение негласных мероприятий в Тульской губернии и в Москве позволили выявить законспирированный источник информации в самом III Отделении. Генерал-адъютант Н. Тучков докладывает Московскому обер-полицмейстеру совершенно секретным порядком: «По свойственной мне откровенности с вами я не могу молчать о некоторых слухах, собственно касающихся III Отделения: предполагается, что в оном есть личности, предательски передающие некоторые распоряжения Правительства. Так, говорят, что по решению отправления г. А. Анненкова в Тверь, по делу Мировых Посредников, г. Неведомский, предупреждённый об этом от кого-то из III Отделения, отправился в деревню свою, чтобы сжечь все его бумаги. Здесь также многие из молодых людей высказывали желание быть отправленными в III Отделение с надеждой на снисходительность онаго».

По свидетельству одного из историков российского тайного сыска Владимира Чисникова, к тайным агентам полиции относится и ещё один знакомый писателя – фотограф-любитель Владимир Кривош (он же С. Майский). Словак на русской государственной службе, Владимир Иванович проявляет себя, без преувеличения, исключительным специалистом в должности младшего цензора т. н. «чёрного кабинета» – петербургской отделения цензуры иностранных газет и журналов. Кривош находится на очень хорошем счету, что не удивительно: он свободно владеет 24 языками, изобрёл ряд полезных устройств, в том числе электропаровую машину, позволяющую скрытно вскрывать корреспонденцию, поступающую для перлюстрации. За проявленное усердие, кстати, по личному ходатайству министра внутренних дел П.А. Столыпина талантливый цензор-изобретатель был удостоен ордена св. Владимира IV степени.

По сведениям из полицейских архивов, именно Кривош в феврале 1897 года был инициатором известной фотосъёмки Льва Толстого со своими близкими соратниками В.Г. Чертковым и П.И. Бирюковым, которые за активную помощь духоборам к тому времени уже были приговорены к административной высылке из Петербурга. Эти так вовремя сделанные фотокарточки были использованы впоследствии полицией в качестве опознавательного материала для филеров и службы наружного наблюдения (Чисников В. Владимир Кривош: оставлен в подозрении. Нева. № 7. 2008). Так что информаторов и шпионов в окружении великого писателя, столь опрометчиво открытого для общения, хватало.

Перед своим отъездом Фёдор Симон успевает познакомить семью Толстых со своей матерью Елизаветой Антоновной, которую все в Ясной Поляне тоже «очень полюбили». Она будет писать Льву Николаевичу длинные письма и часто жаловаться на неудачное замужество своей дочери Екатерины Павловны Гимер (Симон). Граф в своём московском доме принимает эту несчастную молодую женщину по просьбе её матери, всячески опекает её, даёт ей работу по переписыванию рукописей для небольшого заработка. И именно её авантюрная история с разводом, на фоне оказавшегося фиктивным самоубийства её мужа и последовавшего за ним уголовного дела супругов, становится для Льва Толстого основой для написания драматической пьесы «Живой труп».

Проблема расставания супругов в результате прелюбодеяния одного из них впервые прозвучала в романе Льва Николаевича Толстого «Анна Каренина», первая часть которого была опубликована в одном из самых читаемых литературных журналов «Русский вестник»; его издаёт основоположник политической журналистики в России Михаил Никифорович Катков. Роман посвящён трагической любовной связи гвардейского ротмистра графа Вронского и влюблённой в него замужней аристократки Анны Аркадьевны Карениной (в девичестве – княжны Облонской), по выражению Н.С. Лескова – «настоящих светских людей».

Передавая рукопись издателю, Толстой определяет свой авторский гонорар в 500 рублей за лист; до этого в «Вестнике» на таких же условиях печатали «Войну и мир».

В Санкт-Петербурге любовные отношения «на стороне» были неотъемлемой частью повседневной жизни для многих влиятельных людей, находящихся в законном браке, поэтому и реакция на новости о открывшихся прелюбодеяниях властей предержащих всегда была довольно равнодушной: если она и занимала высший свет, то мимолётно, ведь потом на смену ей приходила другая – аналогичная. Одна такая история даже поначалу показалась столичной публике пикантной, но потом как-то сама собой сошла на нет: в модных салонах ещё некоторое время посудачили о том, как известная салонная львица княжна Мария Петровна Вяземская – жена влиятельного министра внутренних дел П.А. Валуева – открыто состоит в любовной связи с молодым графом А.С. Строгановым, крестником императрицы Марии Фёдоровны. Измена жены чуть не стоила силовому министру высокого поста, но в данном случае административный ресурс победил – за демонстративный адюльтер любвеобильный прапорщик был переведён в Фанагорийский гренадерский полк на Кавказ. Однако совсем скоро за смелость и отвагу в боевых стычках с горцами отчаянный офицер заслужил самые лестные характеристики своего командира – легендарного покорителя Варшавы полковника А.А. Суворова. После полученной контузии граф с наградой был возвращён в Лейб-гвардии Преображенский полк, а уже через год был пожалован флигель-адъютантом Николая I.

Или не менее авантюрная, но похоже, что типичная история мадам Шталь, описанная Львом Николаевичем в романе «Анна Каренина»: «Мадам Шталь, про которую одни говорили, что она замучала своего мужа, а другие говорили, что он замучал ее своим безнравственным поведением, была всегда болезненная и восторженная женщина. Когда она родила, уже разведясь с мужем, первого ребенка, ребенок этот тот-час же умер, и родные г-жи Шталь, зная ее чувственность и боясь, чтоб это известие не убило ее, подменили ей ребенка, взяв родившуюся в ту же ночь и в том же доме в Петербурге дочь придворного повара» (Толстой Л.Н. Анна Каренина. БВЛ. М.: Эксмо, 2009. С. 270). Сюреализм… Осталось только выяснить: был ли в курсе подмены придворный повар?

Как мы знаем, и в большом роду Толстых тоже, к сожалению, не удалось избежать ошибок в отношениях и несчастных браков. Как известно, родной брат писателя Сергей Николаевич почти двенадцать лет прожил в гражданском браке с цыганкой М. Шишкиной, которую отпустили из табора только после его существенного денежного взноса, и имел от неё троих незаконнорождённых детей, пока они наконец-то не получили разрешение на венчание. Другой брат – Дмитрий Николаевич – тоже жил в гражданском браке с бывшей проституткой, которую сам же и выкупил у хозяйки дома терпимости. Сестра Мария Николаевна после развода с мужем жила «во грехе» с виконтом Гектором Виктором де Кленом, от которого у неё тоже были внебрачные дети. Мать будущего лауреата трех Сталинских премий I степени и классика советской литературы Алексея Николаевича Толстого Александра Леонтьевна (Тургенева) оставляет своих троих детей и уходит на втором месяце беременности от своего супруга офицера Лейб-гвардии гусарского полка Н.А. Толстого к А.А. Бострому – известному либералу, красавцу и неутомимому прожектёру. Пытаясь вернуть жену, бывший гусар во время конфликта с обидчиком устраивает стрельбу, в результате которой тот был ранен в ногу, а граф оказался на скамье подсудимых Самарского окружного суда по обвинению в покушении на убийство. Скандал в провинциальном уезде не утихает несколько месяцев. Обвинение предъявлено местному предводителю дворянства, крупнейшему землевладельцу, председателю уездных присутствий по крестьянским делам и прочая, прочая… Однако столичная прокуратура оперативно вмешается в процесс, постановив дело прекратить. Суд с участием присяжных заседателей оправдывает графа, посчитав, что он защищал святость брака и семейные устои, а уже в сентябре 1883 года духовный суд Самарской консистории объявил Николая Толстого пострадавшей стороной и принял постановление, дозволяющее тому вступление в новый брак, если он того пожелает. Толстая не смогла присутствовать на судебном заседании по объективным причинам – в этот день она родила сына Алексея, записанного в метрической книге как сын графа Н.А. Толстого, по его же требованию, хотя Александра Леонтьевна утверждала на суде, что биологическим отцом ребёнка является А.А. Бостром, за что и была приговорена Духовной консисторией на «всегдашнее безбрачие» и церковное покаяние.

«Граф Николай Александрович Толстой, этот апологет семейных устоев, воспитывал старших сыновей в жестокой вражде и к матери, и к младшему брату. Ненависть старших сыновей к матери была так велика, что сын Мстислав, находясь случайно в больнице, где умирала Александра Леонтьевна, отказался выполнить её предсмертную просьбу – прийти к ней проститься» (цит. по: Бострем. Дело графа Толстого. www.sgpress.ru).

Как говорится, высокие отношения!

Сам Алексей Николаевич, восстановленный в графском титуле и наследственных правах Самарским депутатским собранием в декабре 1901 года, официально разведётся со своей женой в 1910 году, но его вторая жена – художница Софья Дымшиц – развода не получит, несмотря на собственный бракоразводный процесс, который тоже будет длиться несколько лет. Толстой будет вынужденно жить с Софьей в гражданском браке.

Полковник гвардии и флигель-адъютант Алексей Константинович Толстой[51]51
  По мнению некоторых исследователей творчества Л.Н. Толстого, именно гвардии ротмистр А.К. Толстой стал прообразом графа Вронского в романе «Анна Каренина».


[Закрыть], влюблённый в состоящую в законном браке с ротмистром Кавалергардского Её Величества Государыни императрицы Марии Федоровны полка Львом Миллером Софью Андреевну (Бахметьеву), будет добиваться её развода 12 лет. По понятным причинам он свой новый брак с возлюбленной зарегистрирует только в 1862 году в Лейпциге, после венчания в греческой церкви.

Да и в семействе Берсов в этом отношении всё было далеко от идеала: отец Софьи Андреевны не отличался особой верностью, а первые браки сестры Лизы и брата Александра тоже закончились для них разводом. Так что на этом кавардачном фоне сам Лев Николаевич смотрится как недостижимый идеал верности и семейной кротости.

К концу XIX века российское общество переживает новое социальное явление – «революцию чувств», когда на глазах начали ломаться устойчивые стереотипы, которые складывались годами для института семьи и брака, причём не только в просвещённом столичном обществе, но и в патриархальной российской глубинке.

В соответствии с гражданским законодательством империи, разрешение вопросов, связанных с браком, по-прежнему отнесено к ведению православной церкви, что вполне логично: семейный союз между православными считается заключённым только после таинства венчания, что практически исключало возможность его добровольного расторжения.

Более того, ещё в 1819 году Святейший Синод, рассматривая дело отставного поручика Павла Шелковникова о его разводе с женой Марией, добился от Государственного Совета запрета светским органам вторгаться в действия супругов, клонящихся к разрыву брачного союза (ПСЗРИ-1. Т. XXXVI. № 27737) (Полянский П.Л. Дело Шелковникова: к вопросу о разграничении компетенции российских церковных и светских органов в брачных делах в XIX веке // Вестник Московского университета. Серия 11: Право. 2015. № 2. С. 54–67).

Это положение нашло отражение в Высочайшей резолюции на докладные пункты Синода «О предметах, подлежащих светскому суду и Синоду, об отсылке в них дел, об их решении, о розыске, наказании и о штрафах за неисповедание, о власти Синода, о неукрывании раскольников, о колокольном звоне в урочное время, о наказаниях за церковные преступления и обидах, наносимых Синоду, и о держании в домах духовных особ других вер с дозволения Святейшего Синода». (ПСЗРИ. Т. 6 № 3063 СПб., 1830), а также в указе Синода «О предоставлении Святейшему Синоду из Епархий о всех бракоразводных делах» (ПСЗ. Первое собрание. СПб, 1830. Т. 29. № 22038). Об этом говорилось и в специальной статье 224 п. 3 Ус тава духовных консисторий: «самовольное расторжение брака без суда, по одному взаимному согласию супругов, ни в коем случае не допускается. Равномерно не допускаются и никакие между супругами обязательства и другие акты, заключающие в себе условие жить им в разлучении, или же какие-либо другие, клонящиеся к разрыву супружеского союза». И об этом же говорится в п. 3 ст. 229: «При рассмотрении бракоразводных дел Консистории должны утверждать решения свои не на простом токмо признании показующего себя виновным, но, независимо от того, брать в соображение и прочия обстоятельства, ведущие к раскрытию истины, так, чтобы после обследований признание виновнаго было, так сказать, довершением и печатию достоверности происшествия» (Указания Святейшего Синода от 28 июня 1811 года).

На фоне столь острой социальной проблемы Л.Н. Толстой создаёт несколько блестящих произведений, в которых его герои страдают не только от мучений совместной жизни с нелюбимым человеком, невозможности освободиться и найти своё счастье в другом браке, но прежде всего – от несовершенства гражданского законодательства. Рассмотрение дел о разводах духовными консисториями делает процесс расторжения брака практически невозможным, а саму ситуацию просто тупиковой, тем более что православная церковь по целому ряду причин начинает стремительно терять своё влияние на сферу меняющихся семейных отношений.

Теоретически развод возможен, но поводом для него являлись чётко обозначенные «известные» случаи, которые были закреплены в главе VI «О прекращении и расторжении браков» Устава духовных консисторий 1883 года.

В соответствии со ст. 223 Устава под такими «известными случаями» понимались:

1) когда другой супруг приговорен к наказанию, сопряжённому с лишением всех прав состояния;

2) по просьбе одного из супругов в случае безвестного отсутствия другого супруга;

3) по иску одного из супругов о разводе.

Таким образом, церковный брак признавался недействительным формальным духовным судом только по просьбе одного из супругов и в случаях:

– прелюбодеяния другого супруга, которое должно было быть фактом состоявшимся, а не покушением на него, совершённым сознательно;

– безвестного отсутствия одного из супругов в течение 5 лет и более;

– неспособности к брачному сожительству (отсутствие детей, рождённых в браке), если она оказалась прирождённой, добрачной и если со дня заключения брака прошло не менее трёх лет;

– когда один из супругов приговорен к наказанию, сопряжённому с лишением всех прав состояния, или же сослан на житьё в Сибирь с лишением всех прав и имуществ (в этом случае требовалось обязательное уведомление о принятом решении Священного Синода).

Последнее обстоятельство, как видно, требовало постоянного уточнения – соответственно, вместе с положениями закона обязательно учитывались и другие руководящие документы, в том числе:

– именной указ «Об именовании политической смертью взведение на виселицу или положение головы на плаху; о представлении в Сенат экстрактов из дел, по которым преступники присуждаются к натуральной или политической смерти, не приводя приговоров в исполнение; и о подтверждении указа 16 августа 1720 года, касательно жён и детей тяжких преступников» (ПСЗ СПб., 1830. Т. 13. № 10101).

– указ Синода «О позволении жёнам, оставшимся после сосланных в вечную ссылку мужей, с разрешения архиереев вступать в новый брак» (ПСЗ СПб. 1830. Т. 18. № 12934).

– указ Синода «О позволении мужьям и жёнам, оставшимся после сосланных вечно на поселение, вступать в новые браки и о действительности прав супружества в случае возвращения ссыльных на прежние жилища» (ПСЗ СПб. 1830. Т. 28. № 21276).

– Высочайше утверждённое мнение Государственного Совета «О расторжении браков лиц, обращённых за преступление в солдаты, с лишением всех прав состояния»[52]52
  В допетровскую эпоху перечень причин для законного расторжения брака был существенно шире и в том числе включал пьянство и распутство. Тогда развод можно было получить просто по благословению духовного отца.


[Закрыть] (ПСЗ СПб. 1836. Т. 10. Отд. 1. № 8207) и др.

Здание Тульского Окружного суда. Президентская библиотека им. Б.Н. Ельцина. (www.plib.ru)

Только как исключение из правил выглядит возможность прекращения брака в случае обоюдного согласия супругов принять монашество, при том условии, что они не имели малолетних детей (п. 4 раздела «Кого и как принимать в монахи» (о запрете самовольного развода без разрешения епископа и утверждения Синода). Законодательство Петра I. М. 1997. С. 594).

Статья 1338 Устава гражданского судопроизводства не устанавливала для гражданского суда обязанности передавать дела, возникшие между супругами, суду духовному. Гражданский закон предписывал в таких случаях только приостанавливать дело, «если разрешение онаго зависит от предварительного разрешения тех или других обстоятельств в духовном суде, а потому вопрос об обязанности жены жить с мужем, пока брак не расторгнут, подлежит суду гражданскому, и в приостановлении его не представляется никакой надобности» (Решение гражданского кассационного департамента. № 526. СПб. 1868 г.).

В том случае, если рассматривались уголовные дела, связанные с преступлениями военнослужащих, военные суды также должны были передать материалы, относящиеся к брачным отношениям, судам духовным. Так, по делу унтер-офицера Данилы Луженко, «преданного суду за присвоение непринадлежащаго ему звания, двоежёнство и подлоги», генерал-аудиториат признал его виновным в целом ряде преступлений, как то: побеге из тюремного замка, принятии на себя чужих фамилий, составлении фальшивых печатей и т. д., а в отношении выявленного двоежёнства преступника постановил следующее: «Обстоятельства о двукратном вступлении Луженко в брак с дочерьми дворянина Ермошенки и титулярного советника Осипова, и об определении прав их, на основании св. воен. пост. части V кн. 1 ст. 441, предоставить на рассмотрение гражданского и духовного начальства, с тем чтобы с лицами, свидетельствовавшими, при последнем браке подсудимого, о неимении никаких законных препятствий к этому браку, было поступлено по законам» (Русские уголовные процессы. СПб.: издание А. Любавского. Т. 4. 1868).

Известный российский учёный И.В. Преображенский в своей книге «Отечественная церковь по статистическим данным с 1840–41 по 1890–91 г.» приводил следующие сведения о численности разводов в Российской империи: в 1880 году таких было 920, в 1890-м – 942.

Согласно переписи населения, проведённой в 1897 году, на 1000 мужчин приходился один разведённый, на 1000 женщин – 2 (Преображенский И.В. Указ. соч. СПб.: тип. Э. Арнгольда, 1897. С. 236).

Конечно, любая статистика лукава, и эти цифры могли свидетельствовать о высокой нравственности российского общества, а также о чувстве глубокой ответственности, обнаруженном у всех вступающих в брак.

Мы бы так и подумали, но в это же время наблюдался очевидный рост числа незаконнорождённых детей, которых только в Петербурге в 1867 году было зарегистрировано 4305 (22,5 % от всех родившихся), а в 1889 году – уже 7907 (27,6 %) (цит. по: Образование и православие. www.orthedu.ru).

Один из персонажей повести Льва Толстого «Крейцерова соната» – пожилой купец – на вопрос адвоката о том, много ли было разводов раньше, отвечает: «Бывало, сударь, и прежде, только меньше (…) По нынешним временам нельзя этому не быть. Уж очень образованны стали» (Толстой Л.Н. Крейцерова соната. Полн. собр. соч. Произведения 1889–1890. Т. 27).

По существующему правилу иск о расторжении брака подавался епархиальному начальству по месту жительства супругов. После получения прошения о разводе правящий архиерей поручал доверенным лицам из числа священнослужителей произвести увещевание супругов с целью убедить их оставаться в брачном союзе.

Здесь мы снова обратимся к авторитетному мнению обер-прокурора Священного Синода К.П. Победоносцева, который убеждал своих коллег в том, что существующий уклад «начинает переживать себя, патриархальные начала его уже не в силах устоять против начала личности, повсюду заявляющей свои требования, своё желание освободиться из среды семейного общения, которая уже становится для неё тесною».

Общество ответило на несовершенство гражданского законодательства и монополию официальной церкви на личную жизнь её членов, как обычно в таких случаях: люди стали просто игнорировать официальный брак, несмотря на невероятное число проблем и ограничений, связанных с таким неофициальным статусом. Очередная перепись населения, проведенная в России (а она учитывала только зарегистрированные браки), впервые показала рост числа незамужних мужчин и женщин: на 1000 мужчин теперь приходится 582 холостых, на 1000 женщин – 560 не состоящих в браке (Преображенский И.).

Естественно, что свою весомую лепту во всеобщую эволюцию нравов внесли «толстовцы» – многие последователи писателя живут семьями без обязательной церковной регистрации. Уже упоминавшийся в тексте князь Дмитрий Хилков отказывается от венчания с Цецилией Винер, тоже активной проповедницей взглядов Толстого. Их дети не были крещены, что, в соответствии с законом, лишало их прав на титул и состояние родителей.

В столице на 156 человек населения вообще приходился один брак. Церковь начинает проявлять довольно запоздалое беспокойство сложившейся ситуацией, но увы, священники ситуацию изменить не могут – таков закон.

Надо отметить, что роль священников в судебных и прочих правовых процедурах, особенно в предварительном дознании, достаточно велика. Следствие в важных случаях призывает их для того, чтобы добиться раскаяния подозреваемых, убедить их дать признательные показания, так как признание считается «лучшим свидетельством всего света», «кроме его, не требуется дальнейших доказательств, и судья не может опасаться учинить по делу приговор» (Гессен И.В. Судебная реформа. СПб.: Типо-Литография Ф. Вейсберга и П. Гершунина, 1905)[53]53
  Эта упоительная норма ещё сыграет свою роль. В период советских процессов 30–40-х годов Прокурор СССР А.Я. Вышинский напишет: «”царицей доказательств” собственное признание обвиняемого становится в том случае, когда оно получено правильно, добровольно и является вполне согласным с другими установленными по делу обстоятельствами» (Вышинский А.Я. Теория судебных доказательств в советском праве. М., 1941).


[Закрыть].

В протоколах допросов подпись увещевателя стоит наравне с подписью следователя.

В случае отказа супругов от сохранения брака, что, как правило, и происходило, после предоставления ими всех необходимых документов они приводились к присяге на Библии, и только затем начиналось судебное разбирательство, в котором стороны должны были участвовать лично.

Прелюбодеяние, в силу своей «понятности» и относительной простоты доказывания, было самым популярным поводом для отмены регистрации брака, который использовался в 95 % случаев, рассматриваемых судом[54]54
  Такая ситуация будет сохраняться вплоть до принятия Совнаркомом РСФСР декретов от 16/29 декабря 1917 года «О расторжении брака» и от 18/31 декабря 1917 года «О гражданском браке, о детях и ведении книг актов состояния», которые изымали бракоразводные дела из консисторий и передавали их в гражданские суды.


[Закрыть].

Л.В. Юнусова в своей статье «Бракоразводный процесс в середине XIX – начале XX века» (Исторические исследования в Сибири: проблемы и перспективы. 2010. С. 118–120) приводит интересную статистику по причинам бракоразводных дел в Тобольской губернии с 1872 по 1915 год, подтверждающую наши выводы:

Составлено по: ГУТО ГА. Ф. 156. Оп. 17. Д. 20.

Однако такая видимая простота не означала таковую же на практике.

Устав духовных консисторий полагал, что «главными доказательствами преступления должны быть признаны: а) показания двух или трёх очевидных свидетелей и б) прижитие детей вне законного супружества, доказанное метрическими актами и доводами о незаконной связи с посторонним лицом. Затем прочие доказательства: письма, обнаруживающие преступную связь ответчика, показания свидетелей, не бывших очевидцами преступления, но знающими о том по достоверным сведениям или по слухам; показания обыскных людей о развратной жизни ответчика и другие – только тогда могут иметь свою силу, когда соединяются с одним из главных доказательств или же в своей совокупности обнаруживают преступление» (Устав духовных консисторий с дополнениями и разъяснениями Святейшего Синода и Правительствующего Сената. Составитель М.Н. Палибин. СПб.: Издание юридического книжного магазина Н.К. Мартынова, 1900).

Согласно § 253 Устава духовных консисторий, виновный после развода осуждался на вечное безбрачие и подвергался епитимье, которая рассматривалась не как кара за совершённые грехи, а как «врачевание духовное».

Ст. 1585 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных (ред. 1885 года) уточняла, что «состоящее в браке изобличённое в прелюбодеянии лицо подвергается за сие по жалобе оскорблённого в чести своей супруга: если в том месте есть монастыри его исповедания, или же в тюрьме на время от 4 до 8 месяцев».

Во многом благодаря актуальности описываемых событий роман «Анна Каренина» практически сразу же после своего выхода в свет становится невероятно популярным. Блестящее качество изложения, которое, на первый взгляд, формально не отвечает трагизму описываемых событий, в буквальном смысле слова завораживает читателя. Многим кажется странным то обстоятельство, что автор не назвал свою книгу по имени выведенного в романе высокопоставленного петербургского чиновника, действительного статского советника А.А. Каренина, а выбрал для этого имя его неверной жены. И действительно, практически в каждой главе романа Лев Николаевич с очевидной симпатией подчёркивает исключительные личные качества своего героя: набожность, честность, глубокий ум, блестящее образование, эрудицию. Каренин предстаёт перед нами практически идеальным российским сановником. Чего только стоит столь редкий для чиновника его ранга факт возврата в казну командировочных расходов на прогон 12 лошадей, полагающихся ему по занимаемой должности. Высокий руководитель поехал по государственной надобности поездом – ну, это как для сегодняшнего федерального министра полететь в служебную командировку экономическим классом «Аэрофлота».

Однако в творческом замысле великого писателя была задача посложнее – «сделать эту женщину только жалкой и не виноватой», – писала С.А. Толстая в своей тетради «Мои записи разные для справок». Сама история женитьбы главных героев была уж очень hors de la ligne (из ряда вон – фр.). Так, Алексей Александрович Каренин, исходя из своих собственных соображений о чести и порядочности, не без влияния родной тёти, однажды сам себя убедил в том, что обязан жениться на молодой девушке, принадлежавшей к древнему аристократическому роду, чтобы случайно не разрушить её репутацию, и по воле сложившихся обстоятельств оказывается в довольно унизительном для себя положении, которое не только может сделать его предметом насмешек в высшем обществе, но и стоить ему служебных перспектив.