Текст книги "Кащеево царство"

Решение, однако, он принял не сразу. Ещё раздумывал, хотя для приличия, чтобы успокоить взбрыкнувшую совесть. Наконец, приняв решение, направился обратно к терему князя. Чувства лукаво соблазняли его, убеждая, что так и нужно поступить, но рассудок безошибочно определил цену такого выбора: измена. Он не знал ещё, как проберётся к югорскому князю. Но его обуяла какая-то бесшабашность. Утвердившись в своём решении, он махнул рукой на последствия: пускай придётся врать воеводе, лишь бы проникнуть в княжью усадьбу. А там – будь что будет. Пан или пропал.

Повсюду на улицах толпились югорцы. Они с враждебным любопытством поглядывали на русичей, собравшихся перед домом князя, что-то обсуждали, но приближаться не смели и топтались у края площади. Слышался югорский говор, рёв оленей, скрип полозьев по снегу. Туда-сюда бегали какие-то оборванные люди, из ворот княжьего двора выезжали местные бояре на оленях и нартах, запряжённых собаками, обратно заходили воины с луками. Суматоха нарастала, и Савелий понял, что лучшего времени, чтобы прошмыгнуть незамеченным, не будет.

Смешавшись с очередным югорским отрядом, он уже юркнул было внутрь, но тут один из стороживших воев схватил его за шиворот и дёрнул на себя. Душа Савелия заныла, а сам он залопотал, показывая на избу:

– Мне к князю вашему… с важным словом… Он богато наградит. Я тайну знаю. Пусти, ратник, ради вас всех стараюсь…

Молитвенно сложив ладони, он покосился на новгородцев, сгрудившихся на площади возле саней. Вой не отпускал и злобно взирал на него. Остальные сторожа окружили купца, наставили на него копья.

– Да что ж вы за ослы такие! – в отчаянии воскликнул Савелий. – К князю вашему мне надо, понятно? К князю. Пустите, сволочи! Ведь удачи своей не видите, олухи косорылые!..

Страх заставлял его ругаться всё громче, а ратники, не понимая ни слова, осторожно выталкивали купца со двора. Савелий готов был уже пасть перед ними на колени, но тут где-то раздался строгий окрик, и воины расступились. К Савелию подошёл невысокий человек с топором, заткнутым за цветастый пояс, что-то спросил у него, показав на избу. Купец закивал.

– Да-да, туда. К князю вашему. Важную вещь хочу сказать.

Человек с каким-то сомнением поглядел за спину Савелию, затем качнул головой в сторону двери – пойдём, мол. Они прошагали к избе, человек вошёл внутрь, оставив купца снаружи. Савелий повернулся к югорцам, посмотрел на всё ещё открытые ворота и поспешно отвернулся. Зубы его стучали от страха, ноги сами собой притоптывали на снегу. Наконец, дверь открылась, и человек движением руки позволил Савелию войти. Купец ступил внутрь, снял песцовую шапку, оббил меховые сапоги о порог, робея, прошёл в уже знакомую ему горницу.

На этот раз там находились только князь с толмачом, шаман, да два воя у входа. Неловко поклонившись, Савелий осклабился было, но тут же согнал улыбку с лица.

– Чего ты хочешь? – спросил князёк через переводчика.

– Служить тебе хочу. Нет мне жизни в Новгороде.

Князёк обменялся взглядами с кудесником, потом спросил:

– А что ты можешь?

Савелий затруднился. В самом деле, что он может? Давать указания смердам да подсчитывать барыши? Едва ли эти умения пригодятся югорцам.

– Я был в разных странах… Могу быть полезным, – промямлил он.

Князёк в сомнении почесал щёку. Волхв перегнулся к нему, что-то зашептал на ухо. Князёк внимательно выслушал его и кивнул.

– Я хочу знать, сколько у вас людей и оленей, – отчеканил он.

– Ратников сотни три, а скотины – не знаю, должно, с пять десятков наберётся…

– Что с Олоко и Юзором?

– Я не знаю, кто это.

– Хонтуи, чьи тамги вы перекинули нам через стены.

– Убили их вроде. Буслай, что ушкуйников водит, вместе с проводником нашим из зырян в лес ходил с сотней бойцов. Он князей ваших и положил.

– Что за зырянин? – насторожился князёк.

– Встретили одного по пути, имя ему – Арнас. Ловкий оказался как дьявол. Все ваши тропы знал и ведовство умел разгадывать. От него-то первый город и погорел…

– Город Апти?

– Не знаю… Должно быть.

– И как он сгорел?

– Говорят, кудесники ваши зачаровать нас хотели, мороком опутать… Да зырянин обман раскрыл. Сейчас-то вижу – врал он, крови югорской алкал, оттого и нас в грех ввёл.

– Этот зырянин – шаман?

– Пёс его знает. Моислав, попович наш, верил, что шаман. А как на самом деле – один Бог ведает.

– Что за Моислав?

– Сын гречина-изографа. Он в вашей земле мудрости искал, всё к идолам ходил, пока его поп, отец Иванко, разума не лишил, бесов изгоняя. Теперича совсем глупенький.

Кудесник подался немного вперёд и, пытливо глядя на перебежчика, спросил:

– Что тебя заставило пойти к нам?

– Завистники мои, – твёрдо ответил Савелий. – Неприятели отца. Не могут они простить удачи нашей в делах торговых.

– И ты, стало быть, хочешь расквитаться с ними?

– Да.

Князёк понимающе кивнул.

– Есть ли в русском стане твои люди?

– Смерды-то? Как не быть.

– Не смерды. Те, кто думает так же, как ты.

– Таковых больше нет. Один я.

Князь помолчал. Кудесник же спросил проницательно:

– Неужто ради мести ты готов бросить дом и семью?

Савелий смущённо помял в руке шапку. Такая мысль не приходила ему в голову. Предавая своих, он не думал, что перечёркивает этим всю свою жизнь.

– Отчего ж? Домой ещё вернусь. Но прежде расквитаюсь с врагами рода моего.

Унху опять переглянулся с шаманом, крякнул от удовольствия.

– Значит, ты пришёл не служить, а тешить своё самолюбие. Но разве я похож на человека, который угождает чьему-то самолюбию?

Савелий понурился, не зная, что ответить. Кудесник перекинулся с князьком несколькими словами. Тот покивал, не сводя взгляда с купца.

– Запомни, русич, – сказал он, – всё, что творится на белом свете, происходит по воле богов. Не месть свою ты пришёл утолить, а исполнить их решение. Ты понимаешь меня?

– Да, господин, – прохрипел Савелий.

– А теперь расскажи мне, кто предводительствует вашим войском, сколько у вас припасов и всё прочее, что может быть мне любопытно.

Площадь заполнилась людьми. Югорцы, понукаемые своими боярами, понавезли из кладовок мягкой рухляди и рыбьего зуба, приволокли в мешках серебряные подносы и маммутову кость. Новгородские писцы шли от нарт к нартам, всё записывали, подсчитывали, ругались с боярской челядью, норовившей спрятать под тулуп одну-две шкурки. Полусотня русских воинов оцепила середину площади и, отгоняя настырных мальчишек, жадно поглядывала на югорских баб, стоявших с данью на краю площади. Ядрей гарцевал на олене перед княжескими воротами и, гордясь собой, залихватски поигрывал плёткой. Не всякому русичу удаётся так ловко сидеть на сохатом. Яков Прокшинич, к примеру, так и не сподобился, даром, что Заволочье исходил вдоль и поперёк. Завид Негочевич тоже. Буслай и Сбышек ездят временами, но без охотки. А вот Ядрей освоил науку, сидит как влитой, не хуже югорца. Красуется перед нехристями.

Ворота вдруг открылись, и к воеводе выбежал какой-то югорский раб. Безостановочно лопоча, он потянул его за рукав во двор княжьего сруба.

– Чего тебе, голь перекатная? – брезгливо спросил воевода, одёргивая руку.

Югорец продолжал трещать, вновь пытаясь ухватить Ядрея за рукав. Открывшие ворота ратники низко кланялись русскому предводителю.

– Ну ладно, уломал, – покровительственно буркнул воевода, отпихивая смерда носком сапога.

Он спрыгнул на снег, взял оленя под уздцы и ступил во двор. Вои и слуги раболепно склонились перед ним, смерд-провожатый предупредительно открыл дверь в терем. Ядрей, недоумевая, ступил внутрь.

Едва он исчез в избе, как из-за угла ближнего хлева вынырнул Савелий. За спиной его болтался мешок с чем-то тяжёлым и высоким. Придерживая свою ношу ладонью, чтобы не била по пояснице, купец уселся на нарты и положил мешок перед собой, а югорский возница хлестанул оленей.

Но уже на площади, едва выехав со двора, им пришлось задержаться. Савелий привстал немного, высмотрел в толпе священника.

– Эгей, святой отец! – крикнул он. – Тебя воевода к себе зовёт.

– А сам он где? – спросил батюшка.

– У князька югорского сидит.

– Брагу хлещет? – подозрительно сказал священник.

– Это уж ты его спроси.

– А что за мешок у тебя, Савелий? Небось, пограбил где-то?

– А ты мне не апостол Пётр, чтобы в рай пускать, – нахально ответил купец. Он ткнул в спину возницу, и тот помчал нарты прочь с площади. А отец Иванко покачал головой и пешком направился к княжьей избе.

Буслай со всё большим недовольством следил за происходящим вокруг югорской столицы. Меж ней и русским станом носились бирючи, в городок заходили отряды, а ушкуйники по-прежнему мёрзли в лесу, всеми забытые.

– Слышь, сотник, как бы не надули нас с данью-то, – усмехнулся Нечай.

Борода его застыла и хрустела при каждом прикосновении к одежде. Нос посинел от холода.

– Небось не обманут, – ответил вожак.

Он сидел на конской попоне, заботливо подложенной воинами, и поигрывал ножом. Снег перед ним был сплошь истыкан мелкими дырочками, словно вспученная пена морская.

– А ежели обманут? – напирал Нечай. – Бояре-то своих челядинов в город пустили, а мы в лесочке кукуем.

– Обождём ещё. Нам спешить некуда.

– Как же, некуда! Мороз-то крепчает. Разве ж у тебя кости не стынут?

– Раскудахтался ты, Сатана, хуже бабы.

– А ты, я вижу, размяк, сноровку потерял. Раньше-то с боярами по другому говаривал.

– Назойливый ты, Нечай, будто муха, – поморщился сотник.

– А ты точно студень – сидишь и в ус не дуешь.

Буслай вытянул шею и посмотрел куда-то за спину Нечая.

– Кто это там в стан едет?

Ушкуйник обернулся.

– Темно, не видно. Эй, парни кто поглазастее! Гляньте!

К опушке вышло несколько молодых бойцов; присев за комлями, они стали наблюдать.

– Не видно, дядя Нечай. Вроде тяжёлое что-то везёт…

– Тяжёлое, – проворчал Сатана. – Это я и без вас вижу. Ладно, ползите обратно, пока засаду нашу не раскрыли. – Он снова посмотрел на Буслая. – Вон, очередной гонец поехал. Мудрят они что-то промеж собой, а нас в то не посвящают.

– Может, и так, – безразлично откликнулся сотник.

Сатана плюнул и отошёл в сторонку.

Но скоро ушкуйники оживились. Вестник, пробыв недолго в стане, скатился на нартах с холма и исчез в мяндачном лесу. Ушкуйники на всякий случай взялись за оружие, притихли, словно подстерегая добычу. Сразу стал слышен далёкий гул людского скопища в городке. С оцепеневших от холода стволов кусками падал снег. Белая изморозь дымкой витала перед глазами, ложилась на сугробы жемчужными россыпями. Справа переливалась серебром, будто слюда на солнце, скрытая под настом ворга, слева, за сплетениями дремучего беломошника, громоздился засеками сузём.

Впереди, громко хрупая снегом, показался человек. Двигался он медленно, то и дело пригибался под колючими ветвями сосен и замирал, крутя головой. Ратники, не шевелясь, наблюдали за ним.

– Эй! – крикнул человек. – Вы здесь или нету вас?

– Чего тебе? – спросил Нечай, высовываясь из-за дерева.

Человек узнал его и улыбнулся.

– Весть у меня для вас, – сказал он, с трудом продираясь сквозь сугробы и заснеженный лозняк.

– Что за весть? – подал голос Буслай, поднимаясь со своего места.

– Воевода просил за боярами присмотреть. – Это был Савелий. Он приблизился к ушкуйникам и приветливо огляделся. – Славное местечко выбрали. Из города не видать, зато ворота как на ладони.

– Ты лучше скажи, что там воевода думает, – оборвал его Буслай.

– Всем не скажу. А тебе на ухо шепну.

– У меня от парней тайн нет, – резко ответил сотник, покосившись на Нечая.

Савелий потрепал заиндевевшую бороду.

– Ядрей мне вещицу одну передал. Сказал, чтобы в стан её вёз, а там оставил под надзором вятших. Да вот беда: вещица-то больно ценная. Как бы бояре не передрались из-за неё. – Он посмотрел в сторону. – Да и спрятать могут, так что не доищешься потом.

– Что за вещица?

– Хорошая вещица. Тебе будет по нраву.

Буслай коротко подумал, прищурился.

– Баба что ли Золотая?

– Она, родимая, – подтвердил Савелий.

У сотника аж глаза загорелись. Обернувшись к Нечаю, он хотел что-то сказать, но осёкся и, сглотнув, крикнул:

– Айда в стан, ребятушки. Бояре для нас подарочек приготовили.

Продрогшие ушкуйники только этого и ждали.

Скоро сотня бойцов, не скрываясь более от югорцев, высыпала из леса и, стянувшись в тугую косу, принялась карабкаться на едому. А Савелий, сделав своё дело, вернулся к нартам, что ждали его на опушке, и поехал обратно в город.

Сведав от дозорных о подходе ушкуйников, оба боярина и Сбыслав Волосовиц с челядинами вышли к ним навстречу.

– Что это они вдруг с места сорвались? – задумчиво промолвил Завид Негочевич.

– Приказ, видать, получили, – ответил Сбыслав.

– Кто ж им передал его? Вроде не было там бирючей… – Боярин повернул голову к сторожам, крикнул им: – Эй вы, из острога в лес ездил кто-нибудь?

– Да вроде никого, боярин… – ответили ему.

– Вроде… – передразнил Завид. – Небось вместо догляда в кости резались, остолопы…

– Обижаешь, боярин…

Дрожащая в сумеречном свете ложбина меж двух едом смахивала на вычищенное корыто, по дну которого цепочкой бежали чёрные муравьи. Расстилавшаяся на востоке тайбала нависала над прибитой снегом павной, словно обрывистый берег над гладью тихого озера. Ушкуйники с трудом взбирались на вершину холма, царапая порты об острые края слуда. До боярских ушей доносилась ругань воев и хруст пробиваемого наста. Югорцы со стен удивлённо взирали на это действо, гадая, откуда к русичам пришла подмога.

– Вы почто приехали? – гаркнул Яков Прокшинич.

– Будто и не знаешь! – хмуро прохрипел Буслай.

Ему было тяжко лезть наверх, и потому с боков его поддерживали два товарища.

– Да чтоб мне лопнуть, – поклялся Яков.

– Ты, боярин, не виляй, – сказал сотник, останавливаясь шагах в пяти ниже по склону. – Думаешь, не знаем мы, что вам Савка из города приволок?

Яков прищурился, подступил к нему вплотную, зашипел:

– С ума сошёл? Ежели чадь о том прознает, усобица начнётся. Каждый захочет таким богатством владеть.

– За пузо своё держишься? Прав был Ядрей – присмотр за вами нужон.

– Так это воевода вас послал?

– Посланного ветер носит. А вам, боярам да житьим людям, доверия нет.

– Так иди и скажи Ядрею, что я и без его кощеев управлюсь.

Не следовало ему так говорить. Нет для ушкуйника худшего оскорбления, чем кощей. Такое смывается только кровью. Лицо Буслая побагровело, он потянулся к висящему на боку мечу, но рядом с Яковом уже выросли два дюжих хлопца. Брякнув кольчугами под кожухами, они тоже опустили ладони на рукояти мечей. Буслай, не оглядываясь, махнул рукой, подзывая к себе остальных бойцов. К Якову тоже подтянулось подкрепление в лице Сбыслава и Завида с вооружённой челядью.

А попович Моислав, тоже вышедший поглазеть на разбойничков, вдруг заголосил:

– Сказано: Царство, разделившееся в себе, погибнет. Так заповедал нам Господь. А боги-то древние иное рекут: око за око, зуб за зуб. Воздай каждому по делам его. И да прольётся кровь во имя святой мести!

Яков дёрнул щекой, не отводя взора от Буслая, произнёс:

– Ты что же, на смертоубийство пойдёшь ради прибытка?

– И пойду, – бесшабашно ответил сотник. – Твоя башка здесь не ценнее любой другой будет.

– Как был вором, так и остался, – презрительно молвил боярин.

Буслай выкатил в бешенстве глаза, попёр на Якова, вытаскивая меч. Боярин не уступил, тоже схватился за ножны. Смерды его выдвинулись вперёд, прикрылись щитами, а ушкуйники тут же обрушили на них удары цепов. Началась свалка.

Бояр и Сбыслава от верной смерти успели спасти их гриди, но налётчики всё равно были сильнее. Со всех сторон к месту побоища стекались ратники. Кое-кто был без кольчуг и поножей, другие – без щитов, зато все – в шлемах. Пошли в ход шестопёры и рогатины, зазвенели мечи, застучали копья.

– Воистину, явила ты силу свою! – ликовал Моислав, беспечно ходя меж сцепившихся воинов. – Так будет поражён всякий, усомнившийся в могуществе твоём. Хвала тебе, великая Лада! Да прольётся кровь во славу твою, да падут маловерные к стопам твоим, да задымятся воскурения в капищах твоих! Чада твои, сбитые с пути истинного, вновь обращают лики к тебе. Слава, слава древним богам!..

Тем временем в избе югорского князька происходили вещи не менее страшные. Стоило отцу Иванку ступить в сени, как в живот ему вонзился нож, и чья-то жёсткая ладонь заткнула ему рот. Священник выпучил глаза, захрипел, оседая на дощатый пол. Из горницы показался Унху, державший за волосы отрубленную голову Ядрея.

– Вот и нет русского шамана, – довольно произнёс он, глядя на умирающего священника.

– Ты отдал новгородцам Сорни-Най, – укорил его Кулькатли, появляясь вслед за каном. – Богиня не стерпит такого надругательства.

– Я стараюсь ради её народа. Соблазнённые добычей, русичи снимут засаду возле наших ворот и устремятся в свой стан делить хабар.

– Твои оправдания – ничто в сравнении со святотатством.

– Остынь, старик. Я тружусь ради блага своей земли.

Кан с громким стуком кинул отрубленную голову на пол и устало опустился на лавку. В сени вошли два воя, охранявшие горницу, подняли тело священника и унесли его во внутренние покои. Затем один из воев вернулся за головой Ядрея.

– Смой кровь, – велел ему кан. – И побыстрее.

Спустя мгновение в сени прибежало несколько служанок с тряпками. Опустившись на колени, они принялись драить полы, а одна из женщин выскочила во двор и скоро вернулась с ведром ледяной воды.

– Золотая Сорни-Най не должна попадать в руки чужеземцев, – промолвил пам. – А гостей нельзя убивать в своём доме. Таковы законы. Ты нарушил их и будешь сурово наказан богами.

– Главное – я спас народ от порабощения.

– Ещё не спас. Новгородцы гуляют по твоей площади, а под городом разбит русский стан.

– Верно. Потому нет времени на споры. Надо действовать.

Кан поднялся и решительно вышел во двор. Там его уже ждали ратники, державшие под уздцы лошадей и оленей. Они были вооружены луками и копьями, пешцы держали в руках топоры.

– Ну вот и настал час расплаты! – провозгласил кан. – Я поведу вас в бой, и горе тому, кто струсит.

– Гай! – взревели бойцы.

Унху подали выскобленный череп лося, подвели оленя. Кан вскарабкался на него, нахлобучил на голову череп, устремил взгляд поверх заплота. Ноздри его раздулись, лицо словно осветилось изнутри. Он поднял копьё и повторил вслед за воями:

– Гай!

Бойцы тоже вскочили в сёдла, ворота раскрылись, и отряд, заверещав, устремился за своим вождём. Старый же пам, стоя на крыльце, лишь скорбно произнёс им вслед:

– Богов-то не улестили. Плохо теперь придётся. Эх ты, кан…

Русичи не ждали нападения. Застигнутые врасплох и лишённые воеводы, они отбивались храбро, но разрозненно. Югорцы напирали отовсюду. С улиц подходили всё новые отряды, ведомые местными боярами. Вопреки обычаю, чудины не стали забрасывать врагов стрелами, а сразу пошли в рукопашную. Размахивая пальмами и дубинками с медными наконечниками, они врезались в смешавшуюся толпу русских ратников, принялись крушить им щиты и шлемы, теснили к нартам посреди площади. От полного уничтожения русичей спасла только крепость их доспехов, о которые ломались югорские копья и палицы. Но победа югорцев была лишь делом времени. Всё больше новгородских ратников падало на снег, всё плотнее смыкалась вокруг оставшихся толпа верещащих диких воев. Ужасный треск от разбиваемых нарт мешался с певучим звоном мечей. Над площадью разносилась русская и югорская брань. Чудины улюлюкали, доводя себя до исступления.

Новгородская полусотня пала вся до единого. Никто не просил пощады, не хотел сдаться в полон. Югорцы, ощетинясь копьями и пальмами, добивали последних воев. Над толпой чудинов покачивались лосиные рога – кан, сидя на олене, руководил сражением. Он появлялся то там, то здесь, кричал что-то, размахивал копьём. Один из русичей метнул в него сулицей, но оружие пролетело рядом, не причинив ему вреда.

Наконец, всё было кончено. Последний из русичей рухнул на нарты, обливаясь кровью, и югорцы принялись деловито сдирать с врагов скальпы. Площадь представляла собой жуткое зрелище: лежащие вповалку тела, отсечённые конечности, дымящаяся человеческая требуха, обломки саней и копий, сорванные и помятые латы. Снег превратился в кровавую жижу, слякотно хлюпавшую под ногами.

Унху опустил копьё и, тяжело дыша, обозрел поле боя. Затем поднял глаза к небу, прикрыл веки и вознёс благодарственную молитву Нум-Торуму. «Боги не оставили меня. Они здесь. Они помогают мне», – возликовал он. Открыв глаза, приказал всадникам:

– За мной.

С дробным топотом отряд поскакал к воротам. Люди, встречавшиеся по пути, радостно срывали перед каном шапки, кричали ему: «Вырежь всю русь подчистую!». Кан был не прочь. Но в сердце тлела тревога. А ну как славяне не поддались соблазну и по-прежнему сторожат подход к стене? Тогда ему придётся нелегко. Даже убив пятьдесят вражеских ратников и отрубив голову их воеводе, кан всё равно оставался слабее пришельцев. Новгородцы могли ещё долго держать его в осаде, но теперь они не пойдут на переговоры. А значит, придётся решать дело в чистом поле, где югорцы, увы, не так стойки, как русичи.

Унху подъехал к воротам, спрыгнул на землю и взбежал по деревянным ступенькам на стену. Стоявшие там вои расступились, дали вождю подойти к самому тыну. Кан глянул вдаль и сердце у него взыграло от радости. Всё вышло в точности так, как он задумывал. На пологой вершине заречной едомы копошился рыхлый клубок чёрных тел, издали смахивавший на тараканье гнездовище или упавший на землю пчелиный улей. Слышался несмолкаемый гул десятков голосов и звяканье металла. От клубка букашками отслаивались тёмные точки – падали убитые и раненые. Они катились вниз с холма, словно капли грязной воды, стекающей по глыбе известняка. Во все стороны летели какие-то ошмётки, сминались и исчезали под грудой тел шатры и чумы, а чуть в стороне спокойно бродили неосёдланные олени. Узрев всё это, Унху счастливо осклабился и, подойдя к лестнице, громко приказал собравшимся внизу:

– Все упряжки к воротам. Живо!

Люди бросились выполнять повеление. После разгрома русичей они прониклись благоговейным трепетом перед своим каном, коего так недавно бесчестили, и любое его желание воспринимали теперь как божий наказ.

Шагах в десяти от кана появился Савелий. Унху подошёл к нему, обнял, похлопал по плечу.

– Боги послали нам тебя. За это ты получишь много рабов и стадо оленей. Я умею ценить друзей.

Новгородец не понял ни слова, но сообразил, что его хвалят. Натянуто улыбнувшись, он почтительно склонил голову. Унху отошёл к краю заплота, опять устремил взгляд на русский стан. Пока он стоял так, размышляя, на стену поднялся Кулькатли.

– Ты – не человек, Унху, – сказал он со страхом. – Ты – дух, посланный тёмными силами, чтобы искушать нас.

Кан вздрогнул, повернул к нему лицо.

– Как говоришь? Дух? Но я ещё не умер.

– Плоть твоя живёт, а душа умерла. Ты отринул всё святое, что есть в человеке, и превратился в ходячего мертвеца. Такой как ты может достичь многого, ибо не стеснён обычаями, но все его свершения идут лишь во зло.

– Разве моя борьба с русью – не благо? – спросил вождь.

– Благом она была бы, если б ты вёл её согласно заветам предков. Но ты втоптал их в грязь и теперь воюешь только ради себя.

– Может и так. Но пока я воевал по заветам предков, удача не шла ко мне в руки. Стоило прибегнуть в коварству, как я начал побеждать.

– Это злые духи соблазняют тебя ложным могуществом, дабы ты склонился перед ними. Ты уже отдал русичам Сорни-Най, и ничуть не раскаиваешься в этом. Богиня проклянёт твой город. Она нашлёт на него бедствия и не успокоится, пока не погубит твой народ.

– Тогда богиня очень неразумна. Почему она не помогла мне, когда русичи пришли в мою землю? Почему не наслала на них болезни и холод? Она сама виновата, что я обратился к негодным средствам.

– Кто ты такой, чтоб осуждать богов? – прошипел пам. – Если Сорни-Най не протянула тебе спасительную длань, значит, так было нужно. Богиня никогда не ошибается.

Унху пожал плечами и вновь обратил взор на новгородцев. Напряжение схватки в русском стане начало понемногу спадать. Клубок дерущихся распался на мелкие группки, вои разбредались кто куда, очумело тряся головами. Роковой миг настал, понял кан. Он подошёл к лестнице, обозрел скученные на узком пространстве собачьи и оленьи упряжки и вдохновенно воззвал к собравшемуся люду:

– Мы победили в одной битве, но не разгромили всего войска руси. Нам осталось нанести последний удар, чтобы развеять в прах их отряды. Знайте, вои: ваш кан по воле богов сделал так, что русичи ныне режут друг друга в своём стане. Силы их тают, они утомлены боем и не ждут нападения. Мы обрушимся на них подобно буре и втопчем в снег самую память о них, чтоб ни одной закаменной сволочи не осталось в нашей земле. Мы скормим их сердца собакам, а головы насадим на колья. Мы сдерём с них скальпы, а оставшихся в живых обратим в рабов! Так будет, ибо того хотят боги!

– Га-а-а-ай! – взревела толпа.

Предстоящий бой казался всем каким-то праздником, несущим утешение и радость. Все были так измучены осадой, что любую развязку воспринимали как избавление.

Унху слетел по ступенькам, вскочил в нарты и указал копьём на ворота.

– Открывай!

Двое ратников с трудом распахнули тяжёлые створы. Вождь издал боевой клич, и олени рванулись вперёд. С оглушительным визгом, свистом и улюлюканьем югорская рать хлынула из ворот. Белая пороша, поднятая полозьями, превратилась в молочный дым, накрывший городские стены. Из этого дыма, как из тьмы египетской, вылетали всё новые нарты с вопящими югорцами. Русичи, только что нещадно колотившие друг друга, замерли, глаза их наполнились страхом. Даже Буслай, перевидавший на своём веку немало, был подавлен этой картиной.

– Предали, – тихо вырвалось у него.

В следующий миг новгородцы кинулись под защиту частокола. Боярская челядь заметалась в поисках щитов, оставленных в чумах, ушкуйники принялись торопливо выстраиваться в ряд, готовясь лицом к лицу встретить конную лаву, ежели она обойдёт их с тыла, а вятшие с гридями бросились ловить разбежавшихся оленей. Общая опасность сплотила рассыпавшееся войско.

– Держись, ребятки! – послышался ободряющий голос Якова Прокшинича. – Авось устоим.

– А воевода где ж? – злобно вопросил его Буслай. – Переметнулся, что ль?

Боярин сделал вид, что не услышал.

Уставшие, озлобленные и заляпанные кровью вои потихоньку смыкали ряды. Бок о бок стояли челядины и ушкуйники, гриди и беглые смерды. Раненые спешили отползти в сторону, несколько всадников носилось по разгромленному стану в поисках копья или лука. Даже Моислав, казалось, вновь обрёл потерянный разум и, подобрав где-то щит и дубовую палицу, встал в первую шеренгу.

– Ты что ж, попович, тоже биться хочешь? – спросил его Упырь Дырявый.

– За общее дело стоим, – ответствовал тот. – Нельзя посрамить славянскую честь.

– И то верно, – согласился ратник, на всякий случай отодвигаясь от юродивого.

– Братцы, стойте крепко, – простонал кто-то из раненых. – Уж не подведите.

– Ты уж помолчи, – огрызнулись ему в ответ. – Отвоевал своё…

Русичи готовились к удару с боков, но чудины, повинуясь приказам человека с лосиным черепом на голове, вдруг начали замедлять нарты и натягивать луки. Спустя мгновение морозный воздух рассёк шелест десятков стрел. Новгородцы подняли щиты, присели, закрывая ноги, втянули шеи, но всё же пятеро из них не убереглись, повалились на землю, матерясь и суча сапогами. Югорцы снова подняли луки. В чистое небо взмыл новый рой стрел, и опять кто-кто из русичей не избежал судьбы, пал со стрелой в боку.

– Этак нас всех перебьют, – пробормотал Яков Прокшинич.

Подняв меч над головой, он крикнул:

– Вперёд, хлопцы!

Взбивая снег, олени понесли нарты с вятшими на югорское войско. Впереди всех мчались Яков Прокшинич и Буслай верхом на лосях. Новгородцев было совсем немного, какая-то горсточка. Что они могли сделать против двух сотен врагов? Но вслед за нартами в бой бросились и пешцы. Размахивая мечами и вопя во всю мочь, новгородцы ринулись вниз с едомы. Югорцы успели выстрелить лишь разок, а затем взялись за топоры и копья. Славяне врубились в них, посшибали головы передним возницам, разломали несколько нарт, а потом завертелись на месте, закружились, увязая в телах людей и оленей, чудины же, проворно спрыгнув на снег, принялись колоть их со всех сторон копьями и пальмами.

Буслай по обычаю ушкуйников орудовал кистенём и шестопёром. Забыв о своей ране, он ловко действовал обеими руками, так что югорцы расступились, не зная, как подобраться к сотнику. Они хотели поддеть его пальмами, но ушкуйник могучими ударами тяжёлых шаров вышибал у них оружие и обрубал острые наконечники. Тогда один из югорцев догадался пырнуть лося, на котором сидел сотник. Убивать тяглых животных у чудинов не принято – зверь не в ответе за седока, да и в хозяйстве скотина всегда пригодится. Но ожесточение боя было так великом, что югорцы уже не обращали внимания на такие мелочи. Животное взревело и повалилось на бок, придавив Буслаю ноги. Сотник ударился затылком о сдавленный снег и потерял сознание. Югорцы окружили его, занесли топоры, но тут на их беду подоспели пешие новгородцы, оттеснили врагов от ушкуйника.

– Бейтесь крепко, Перуновы дети! – завывал Моислав, подставляя щит под югорский топор. – Уже Георгий-Воитель по небу грядёт! Гибель для навий чудских провозвещает!

Югорцы не могли долго сдерживать русский натиск. Их копья легко ломались под ударами мечей и шестопёров, а топоры застревали в многослойных щитах, отскакивали от железных умбонов. Счастье ещё, что русичей было не много, да и устали они от недавней сечи, иначе худо пришлось бы северным воям.

Поняв, что с наскока русичей не взять, Унху выбрался из свалки, обозрел округу. И сразу же заметил, что русский стан остался без охраны. Подарок богов! Вскочив в ближайшие нарты, кан велел случившимся рядом воям следовать за ним и устремился к новгородским шатрам. Где-то там, среди шкур, коробов и саней, лежало золотое изваяние Сорни-Най. Вернуть его было делом чести.

Русичи не сразу заметили хитрость югорского владыки. Лишь когда кан уже пересёк белую полосу реки, Сбыслав, случайно обернувшись, заорал что есть мочи:

– Со спины обходят! Братцы, берегись!

Пешие ратники, не разобравшись, что к чему, дрогнули. Смерды тут же побросали оружие и бросились наутёк. Ушкуйники оказались более стойки, но и они, потеряв вожака, начали медленно отходить. Одни лишь бояре со своей челядью, да неистовый Моислав остались на месте, спасая прочее войско от разгрома. Однако сил их хватило ненадолго. Югорцы сумели свалить Якова Прокшинича с оленя и уволочь его в гущу воев. Завид бросился было на выручку, но уткнулся в стену копий и отступил, кляня судьбу.