Текст книги "7 принципов построения семейного счастья"

Действительно, отделение сексуальной сферы от семьи, несмотря на появление в современном мире все большего числа апологетов этой формы сосуществования пар, несет человеку самые большие из всех существующих рисков для достижения счастья и душевного равновесия. И дело не только в том, что в большинстве случаев эта форма неприемлема для одного из партнеров (союз Сартра и Симоны де Бовуар является совершенно невероятным исключением из правил). Главные угрозы устойчивости семьи несет в себе проникновение чужеродной энергетики внутрь пространства семьи. Эта энергетика, приходящая с мужским семенем, женским оргазмом или эмоциональным возбуждением, не является ни плохой, ни хорошей, но она всегда остается чуждой для существующей семейной атмосферы, как, например, морская среда губительна для речной рыбы.

Она меняет микроклимат, внутренний порядок, приводя к дисбалансу установившихся отношений, ревизии приоритетов. Случается, что иногда она стимулирует развитие семьи, но чаще всего приводит к стагнации и гибели душевности и нежности. Чаще всего вечные льды отчуждения замораживают еще некогда блистательный рай, в котором обитала слишком доверчивая пара.

Конечно, этот вопрос не просто отнести к однозначно решаемым. Что касается вытеснения эроса из семейной идиллии, эта категория скорее претендует на сугубую индивидуальность. Можно было бы с пеной у рта отстаивать неприкасаемость семейной спальни, если бы не множество историй, утверждающих приемлемость обратного. И хотя идеалом отношений скорее можно считать семейную жизнь Николай и Елены Рерих, нельзя с пуританской непримиримостью матроны поджимать губы и игнорировать такие исторические эпизоды, как многолетняя успешная связь Перикла и Аспазии, Сальвадора Дали и Галы, Дмитрия Мережковского и Зинаиды Гиппиус, Жан-Поля Сартра и Симоны де Бовуар. Потому стоит отнести этот вопрос к сугубо индивидуальному решению пары; главное, чтобы оно принималось двумя людьми, а не одним.

Отношения каждой пары, пренебрегающей принципами моногамии, довольно разноплановы, однако их всех отличает разделение секса и любви. Как любовь может содержать или не содержать сексуальные отношения, так и сами сексуальные отношения не обязательно относятся к области любви. Карен Хорни с присущей ей шокирующей откровенностью идет еще дальше, отмечая, что «требование верности выдвигается не из любви – это вопрос престижа». Более того, из ее психоаналитического миропонимания фактически следует, что использование болезненных для одного из двоих «стражей брака» типа материнской установки выглядит менее привлекательно, ибо внутренняя жизнь супругов малоинтересна.

Полигамные влечения имеют под собой четкие психологические и социальные основания и, в этом твердо убежден автор, никак не связаны с гипотезой, будто полигамное стремление мужчины является его биологическим влечением оплодотворить как можно больше самок, руководствуясь бессознательным стремлением обеспечить продление рода или даже вида. Развитие цивилизации дало немало убедительных доказательств того, что, во-первых, полигамные устремления существуют и у женщин, а во-вторых, у обоих полов они имеют развитие в силу притупления системы сдерживаний и противовесов, развития в обществе ложных ориентиров и фальшивых стереотипов – другими словами, вследствие внедрения в общество альтернативных систем ценностей и особенно расплывчатости контуров такого понятия, как нравственность и этика личности. Развитие противозачаточных средств и снятие сексуальных блоков глобальной системой информации вместе одержало сокрушительную победу над ранее убедительными факторами сдерживания: семьей, религией, общественной моралью и силой государства.

«Нас повергает в смятение тот факт, что мы не способны отделить животную страсть владеть, подобно животному, телом другого животного от семейной, а затем исторической генеалогии», – замечает Паскаль Киньяр, один из наиболее значительных писателей Франции начала XXI века. Правда исследователя в том, что семейный эротизм часто остается незавершенным, нереализованным, принесенным в жертву, в соответствии с представлениями одного из двоих, более могущественным целям. В сущности, «интеллектуальная кость», ловко брошенная Киньяром, порождает все тот же извечный вопрос о том, правомерно ли разделять семью и секс. Нельзя не признать, что семейная эротика может развиваться по нескольким направлениям, каждое из которых будет оставаться противоречивым и, может быть, даже неприемлемым для определенной части людей.

Первая версия, причем самая распространенная у успешных пар и вполне вписывающаяся в идеологию построения счастливой семьи, связана со вторичностью сексуальной сферы. Иными словами, «недовоплощенность» интимного мира может сублимироваться в иные влечения, совместное движение к духовной или иной цели. Сила первой версии во взаимной ответственности партнеров, а также в неодолимом стремлении к более высокой цели. Если эти факторы присутствуют в жизни двух людей, то чувственные наслаждения неизменно оказываются на втором плане. Среди счастливых браков больше всего как раз таких, которые выбирают эту модель интимных взаимоотношений. Причем вовсе необязательно, что секс в таких семьях связан исключительно с продолжением рода. В то же время риски первой версии связаны, прежде всего, с тем, что вытесненные сексуальные желания одного из двоих, если они в какой-то момент жизни под воздействием определенных раздражителей станут непреодолимыми, могут привести к ослаблению семейных уз. Еще одна угроза заложена в «неполной сублимации» либидиозной энергии, что может стать основой психического дискомфорта для одного из членов союза.

Вторая версия предполагает, что пара может больше акцентировать внимание на интимных отношениях, экспериментируя в этой области, пробуя все, что может быть интересно для двоих, все, что вписывается в диапазон приемлемости. Как и в первом случае, в таком подходе есть свои риски. Главным, пожалуй, стоит считать само место секса в жизни семьи. Если секс занимает главенствующую роль в семейных отношениях, то при всей реализованности этой сферы сама пара получает неоспоримое свидетельство отсутствия или отставания своих духовных ценностей. Для молодых людей тут, казалось бы, нет ничего страшного, но если в течение определенного времени страсть не сдвинет с условного пьедестала их совместно сформированную систему ценностей, закономерным станет их остывание друг к другу, скрытый или явный поиск новых партнеров для все большего усиления чувственной экспрессии. Отказ от духовной доминанты еще более опасен, чем вытеснение сексуальных влечений; совместная жизнь таких людей рано или поздно начнет терять первозданный смысл, ради которого семья и создается. Еще более непростым кажется попытка расширения традиционных представлений о сексуальных наслаждениях, например путем привлечения к семейным отношениям третьего человека, вовлечения семьи в получившее распространение во второй половине XX века свингерство (обмен партнерами во время совместного полового акта). Человечество уже проходило это в ранний дохристианский период (оргии) и вследствие ослабления прежде всего семейных уз оказалось на грани вырождения.

Как чрезвычайный диапазон эротизма Древнего мира, так и шокирующие результаты сексуальной революции XX века убедительно доказали, что интимная гармония партнеров не является результатом страсти либо применения утонченной техники. Она вытекает из психологической гармонии и совпадения мировоззрения, когда пара, если так можно выразиться, смотрит в одну сторону. Отнюдь не случайно о счастливых парах говорят, что через много лет совместной жизни супруги становятся похожими друг на друга. Более того, все чаще то тут то там раздаются пока еще одиночные утверждения существования миссии любви каждого. Так, еще в начале XX века Василий Розанов написал: «Мы рождаемся для любви. И насколько мы не исполнили любви, мы будем томиться на свете. И насколько мы не исполнили любви, мы будем наказаны на том свете».

Само понятие сексуальной гармонии подразумевает вовсе не удовлетворение друг другом в течение короткого периода страсти (это доступно многим), а поддержание искреннего эмоционального интереса друг к другу в течение всей жизни. Страсть вспыхивает быстро и внезапно, подобно молнии, но молния не может быть длиною в жизнь. Если внутренний мир каждого вертится на собственной орбите, сексуальное притяжение быстро иссякает. Секс становится механическим, а внутри пары возникает отчуждение – самое страшное и самое разрушительное ощущение. Удел же счастливой пары – совместное развитие, движение рука об руку. Секс для такой пары подобен пылающему огню во время всеобщего похолодания или прохладному купанию в то время, когда окружающий мир задыхается от жары. По-настоящему счастливая пара самодостаточна, поэтому истинно любящие способны научиться наслаждаться друг другом, понимая желания партнера. У таких людей оргазм партнера всегда вызывает ликование, потому что являет собой отметку совместного, общего счастья.

Главное в успехе упомянутых в этой книге пар – совместное отведение сексу четкого места как определенной составляющей супружеской жизни. Рерихи избрали орудием последовательность, Марк и Белла Шагал – эмоциональный взлет и величие, Швейцеры – сдержанность, Горбачевы – деликатность, Вагнеры – спонтанность, Андрей Сахаров и Елена Боннэр – замещение, Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар – отделение секса от духовных отношений. В отношении счастливых пар перечисление может быть нескончаемым, но, несомненно, их роднит то, что пара кажется одним организмом, возникшим из слияния каким-то фантастическим способом, чем-то единым и однородным по внутренней структуре.

Правда, бывает и полное вытеснение сексуальности, которое, кажется, не приносило парам «прибавочного счастья», делая отношения пресными и в других сферах. Иллюстрацией может служить Бернард Шоу, который, по его собственному признанию, был девственником до двадцати восьми лет и «не устоял» лишь «из любопытства». В дальнейшем великий драматург и его воинственная, крайне эмансипированная супруга, вступившие в брак на пятом десятке, как утверждают биографы, не спали вместе (или, возможно, сделали совместное пребывание в постели величайший редкостью). Если это так, то материнская установка Шарлотты Тауншенд вполне очевидна; они и поженились-то после определенного периода, когда женщина ухаживала за сломавшим ногу писателем. Другое дело, страдал ли от этого их внутренний мир? Кажется, нет, но лишь в силу невероятной сублимации энергии либидо у обоих. Сдержанное общение, совместные путешествия на фоне абсолютной влюбленности Бернарда Шоу в литературное творчество сделали их жизнь забавным и довольно долгим странствием. Просто эрос не владел ими настолько, чтобы вызывать навязчивые мысли. И от этого никто из двоих по-настоящему не страдал; они сделали привязанность и уважение несущими опорами своего брака, и эти опоры выдержали с честью все семейные землетрясения.

Разрушение нравственных устоев и традиций семейной этики стало самым главным вызовом институту брака, вылившись не столько в раскованность, сколько в возвеличивание животных инстинктов с приданием им легитимной, даже общественно поощряемой основы для закрепления. Несмотря на распространение в современном мире необузданной сексуальности, появление таких явлений, как свингерство и эпидемия порноиндустрии, примеры счастливых пар говорят о способности человека испытать счастье лишь в той плоскости, где физическое слияние Инь и Ян не заслоняет собой духовного единения. Более того, все в Природе удивительно уравновешенно, и любой диссонанс, любое отклонение от ее ритмов тотчас (или через очень небольшой промежуток времени) приводит к разрушению и гибели. Причем в этом даже не стоит искать мистики: человек как существо и без того склонное к саморазрушению слишком быстро продвигается в сторону бездны. Тот, кто не заботится о собственной душе, обязательно ее теряет, – это закон Природы.

Сексуальная невоздержанность и неуемное стремление к наслаждению любой ценой часто становится следствием действия многочисленных раздражителей современного мира. Научиться их игнорировать – одновременно и нелегко, и достаточно просто. Эти раздражители редко достигают сознания сосредоточенных и увлеченных людей; если пара живет помыслами о реализации интересных идей, зарождающихся в духовной плоскости, она способна абстрагироваться от бездушной действительности, даже находясь в центре мегаполиса. Центр проблем каждого человека – его собственная голова, устойчивое же желание достичь семейного счастья непременно приведет к феноменальным идеям, вытесняющим все мерзкое и несовершенное, искушающее животное начало в каждом человеке. Высшая же степень развития семьи связана со способностью изменения состояний партнеров – перехода от духовно возвышенной любви к притягательному, исконно земному сексу и выхода из власти наркотического эротизма в состояние осмысленного взаимодействия, от поддержки душевных порывов до спасения индивидуальности.

Сексуальная жизнь семейных пар является неотъемлемым фактором развития семьи и ее неуклонного стремления к счастью, что заложено в самой мысли объединения мужчины и женщины. Но это счастье не ускользает от мужей и жен лишь тогда, когда чувственная любовь становится естественным продолжением духовной любви. Любовь должна зарождаться как великое чувство, часть духовного естества человека, только тогда интимный мир семьи может претендовать на полноценность, независимо от диапазона реализованных представлений мужчины и женщины о способе эротического акта. Тут стоит снова вспомнить слова выдающегося русского мыслителя Николая Бердяева: «На половую жизнь нельзя смотреть со стороны, она возможна, только когда обе стороны забываются, когда каждый хочет другого, не может жить без другого, когда два должны слиться в одно, не могут жить иначе. Я думаю, что не только человеческая плоть, но и человеческий дух имеет свой пол, что половой характер духовной индивидуальности, символизирующийся в плоти, существует не только в этом мире, но и в других мирах».

Дети и семейное счастье

Вопрос потомства, похоже, еще более сложен, чем проблема супружеской верности. С одной стороны, психологи утверждают, что биологической целью любого брака является продолжение рода, а в ребенке любовь пары находит свое естественное проявление; с другой – существует много примеров, когда пара, претендующая на счастье, сознательно отказывается от детей. Несомненно, дети – признак зрелости семьи, перехода ее на новый, более содержательный уровень; но в некоторых семьях идеи, которые кажутся супругам великими, замещают желание иметь потомство суррогатными страстями. К тому же дети появляются не только у счастливых пар. По всей видимости, дети лишь там становятся логическим продолжением счастья родителей, где психоэмоциональная атмосфера наэлектризована их ожиданием, где изначально господствует гармония.

Действительно, есть классические пары, у которых дети стали продолжением их идей. Николай и Елена Рерих имели двух сыновей, каждый из которых сумел немало сделать если не для развития, то хотя бы для распространения идей отца и матери. Дети Пьера и Марии Кюри проявили себя выразительными и разносторонними личностями. Старшая дочь стала лауреатом Нобелевской премии (совместно с мужем), младшая написала увлекательную книгу о своих выдающихся родителях. Дочь Альберта Швейцера и Елены Бреслау Рена приняла больницу в Ламбарене из рук умирающего отца. Артур Конан Дойль и Джин Лекки произвели на свет двоих детей и с не меньшей заботой относились к двум детям от первого брака. Их семейно-родовая традиция включала вопрос потомства как основополагающий, неотделимый от самого принципа построения семьи. Точно такой же подход продемонстрировали Мстислав Ростропович и Галина Вишневская. Марк и Белла Шагал произвели на свет дочь. Михаил Горбачев всегда с гордостью говорил о личностных качествах своей дочери, очень любит он и двух своих внучек. И хотя соответствие ожиданиям родителей у дочери четы Горбачевых весьма спорно, кажется, что именно дочь и внучки после смерти Раисы Горбачевой более всего поддерживают в бывшем президенте стремление к активной жизни. Сыном гордились Рихард и Козима Вагнер; став взрослым, он виртуозно исполнял произведения овеянного славой отца. Из четверых сыновей создателя вертолетов Игоря Сикорского один продолжил дело отца, выведя его на новую ступень в условиях гиперкоммерциализованного мира. Софи Лорен испытывала комплекс вины и была подвержена настоящей фобии до тех пор, пока не родила своему мужчине двоих детей. Их, а не профессиональную взаимозависимость, она считала первоосновой своего брака с Карло Понти. Важную роль не только в семейной жизни, но и в становлении государственности Киевской Руси сыграло потомство Ярослава Мудрого и княгини Ирины. Посредством политических браков они на долгие годы связали Русь и сильные государства Европы политическими узами.

В то же время дети сами по себе не могут служить признаком счастья, а счастливые семьи отличаются от менее удачных союзов вовсе не следованием этой традиции, а особым отношением к детям, а также обратной связью с детьми, лица которых, как правило, обращены к своим овеянным славой родителям. В значительной части семей контакт между родителями и детьми быстро теряется, исчезая, как горная тропа, по мере восхождения к вершинам личных интересов. Загнанные суетой и погоней за мнимыми ценностями, родители теряют контакт со своими детьми, утрачивая в конце концов и духовную связь с ними. И если сами родители превратились в обычных жителей общего для всех черствого мира или уединились в Зазеркалье собственных впечатлений, то не стоит удивляться, что их дети чувствуют отчуждение. Никто не возьмется причислить к счастливым семьям, скажем, Зигмунда и Марту Фрейд с их полноценным и вполне симпатичным потомством. Еще меньше энтузиазма и больше негативной экспрессии появляется при воспоминании о семье Льва Толстого. А кто отнесет к числу счастливых родителей Цезаря или Сталина, Чингисхана или Ивана Грозного, упивавшихся собой и вместе с тем отстранившихся от всего мира?! Поэтому кажется, что еще хуже, чем отказ от потомства, выглядит отчужденность от собственных детей, вытеснение их из своей жизни. Последнее делает их ущербными и уязвимыми, а самоубийства и искалеченные жизни потомков мрачных гениев являются постоянным напоминанием человечеству о том, что все в мире уравновешивается. Хотя есть другая сторона медали в отношениях родителей и детей: человек, презревший свою собственную личность ради того, чтобы взрастить потомка, и себя безнадежно загубит, и ничего путного не вырастит. Гармония – слишком разборчивая дама; она не терпит ни коварного эгоцентризма, ни мазохистского аскетизма. Она поселится лишь в том доме, где все поровну счастливы; в те же места, где одни живут в угоду другим, она не заглядывает. Поэтому когда речь заходит о развитых детях счастливых родителей, память выносит на поверхность вовсе не тех отцов и матерей, которые полностью сконцентрировались на детях, а тех родителей, что, открыто демонстрируя нежность и любовь, вселили в детей уверенность в себе, высокую самооценку и желание двигаться вперед. Но каждый сам должен пробудить свою личность и достроить ее до нужного этажа нескончаемого небоскреба под названием «общественная значимость».

Порой, когда мы имеем дело с бездетными парами, такими как Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус, Жан-Поль Сартр и Симона де Бовуар, Сенека Младший и Паулина, создается впечатление, что, зная свои собственные слабые места, они сознательно отказались от продолжения рода или, возможно, намеревались заменить потомство детьми иного толка – порождением своего разума. Но действительно, случаи сублимации родовой функции очень близко подступают к области психологической незрелости и патологических представлений о своей роли. В мрачные тона окрашены мысли о продолжении рода у всех тех, кто нестандартно относится к личной миссии, отчаянно и отрешенно бродит по задворкам человеческого в поисках своего творческого начала или ищет там магический жезл для осуществления своих разрушительных замыслов. Жизнь в себе подавляет материнские и отцовские импульсы, уводит людей в иные миры, с которыми редко соседствует гармония и счастье. Названные выше пары скорее представляют собой немногочисленную группу исключений, чем логических следствий. Можно попытаться отыскать сугубо психологические причины такого явления, как бездетность. Например, вполне логичным кажется предположение, что поздний и младший ребенок в семье Дмитрий Мережковский, как и воспитывавшийся дедом Жан-Поль Сартр, боялись произвести на свет кого-то, перед кем надо будет нести ответственность – незнакомое им и не особо привлекательное бремя отцовства. И тот и другой вынесли из детства комплекс неполноценного отца и, как следствие, гипертрофированное желание материнской любви; и тому и другому жены определенно заменяли матерей. Что касается Зинаиды Гиппиус и Симоны де Бовуар, в них также присутствовало желание видеть в спутнике отца, и это могло выступать сдерживающим фактором для материнства. Однако не исключено, что корень этих решений упрятан гораздо глубже, чем гипотезы современной психологии, а именно: облик звездной идеи, выхода в космическое пространство творчества затмевал у этих и похожих на них женщин все остальное, имеющее ценность для земной жизни. Ведь и Зинаида Гиппиус, и Симона де Бовуар несли в себе сильное мужское начало, являлись откровенными феминистками и отступницами от традиционной женской роли в семье. Воспитанные по мужскому типу, они тянулись к мужским достижениям, вытесняя больше, чем другие женщины, жажду материнства. В этом смысле по структуре личности они вполне сопоставимы с такими историческими фигурами, как Айседора Дункан или Марина Цветаева, которые дали миру отрицательные примеры материнства, неполной или, лучше сказать, неполноценной любви к детям.

Не обзавелись совместными детьми, но, кажется, по иной причине, Макс Меллоуэн и Агата Кристи, Андрей Сахаров и Елена Боннэр, Сенека Младший и Паулина. Но атмосфера жизни этих пар не была лишена психоэмоционального комфорта, неиссякаемого желания общаться друг с другом, а искренняя взаимная заинтересованность заменяла им те радости семьи, к которым они уже не имели возможности приблизиться.