Текст книги "Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа"

Ужин был скромным – семь или восемь блюд, зато устрицы были крупные и жирные. За большим столом они сидели вдвоем, выпроводив слугу. Азеф душевно беседовал с Женечкой о всяких пустяках, подливал вина и подкладывал из блюд. За десертом Женечка вопросительно посмотрела на собеседника:

– Иван Николаевич, когда я училась в гимназии, мы часто спорили с подругами: любовь и жажда обладания – это разные чувства? Или?..

Азеф с наслаждением проглотил устрицу и тоном знатока ответил:

– Жажда обладания – это сильная, непреодолимая страсть. Любовь и страсть нераздельны, как душа и тело. Если душа покидает тело, то тело умирает. Если из любви уходит страсть, то и любовь тут же вянет… Вот я сейчас испытываю к вам, Женечка, жгучую страсть, жажду обладания вашим прелестным телом. Вот именно это и называется любовью.

Женечка рассмеялась, покраснела и ничего не ответила.

Азеф воскликнул:

– Как улыбка красит ваше лицо! Значит, лицо ваше прекрасно. Это не я, это Толстой сказал.

– А Тургенев заметил: «Любовь сильнее смерти и страха смерти». Согласитесь, это очень верно!

– Прекрасная мысль изошла из ваших очаровательных уст! Позвольте, божественная, поцеловать вашу ручку. И шейку. И губки.

…После обеда он увел ее в спальню, долго целовал плечи, грудь, ноги. Женечка тихо плакала и не сопротивлялась.

К своему очередному падению она отнеслась почти безучастно: не испытывая никаких чувств – ни вожделения, ни радости, ни огорчения.

Прощаясь, он нежно поцеловал у нее за ухом. Сказал:

– Если примете меня, приеду уже завтра.

Она обрадовалась:

– Да, за всеми своими неприятностями едва не забыла: завтра у нас будут литературные чтения! Прибыли товарищи из Варшавы, интересные люди. Я очень буду ждать вас… Я прочту новый рассказ. – И наградила его любящим взглядом. – Мой кучер вас отвезет…

Азеф замахал руками:

– Нет, нет! Я хочу прогуляться… Завтра, милая, увидимся!

Азеф вышел на Остоженку. Воздух был пропитан запахом весны. В окнах зажигали огни. Подумалось: «Надо срочно лететь в охранку! Если там не застану Ратаева, тогда поеду к нему домой. Дело не терпит промедления. – Вздохнул. – Сколько легкомыслия в русской интеллигенции! Только что были обыск и допрос, грозит ссылка, а Немчинова уже раут собирает! Досадно, если у нее неприятности случатся. Ратаеву жестко скажу, чтобы не трогали Немчинову, а также Аргунова, пока тот не ввел меня в руководящий центр. Впрочем, от этих полицейских остолопов можно ожидать любой глупости». Вставил в рот пальцы, по-мальчишечьи свистнул:

– Извозчик, давай сюда! Гони на Тверской бульвар.

…Несмотря на поздний час, Ратаев был на месте, разбирался в бумагах, горой лежавших на столе.

Азеф, все более наливаясь гневом, стал выговаривать:

– Кто так поступает? Ну нашли у Немчиновой газетки, много на этом капитала сделали? Задницу подтирать? Все связи, все замыслы под моим контролем! Разве вы забыли, что именно от Немчиновой я узнал о типографии, которую Аргунов со товарищи завели в Финляндии и даже отпечатали два номера своей газетки? Нам гораздо выгоднее было иметь Немчинову в Москве, чем в ссылке. А что теперь? Теперь, если не арестуете Немчинову и Аргунова, вызовете сильное подозрение революционеров: почему не тронули? А если арестуете, то мой доступ к верхушке партии эсеров в Женеве будет закрыт: и протежировать некому, да и в провокации начнут подозревать.

Заведующий Особым отделом молчал. Он был согласен с Азефом, но не мог же он объяснить ему, что приказ об обыске, по сути, шел с самого верха: государь требовал от Сипягина конкретных мер по борьбе с партией террористов, Сипягин давил на Ратаева: «Почему не ликвидируете прибежище революционеров в Москве?» И министр доводов слушать не желал.

Азеф подумал: «Ну все, мое терпение лопнуло! Этим остолопам доверять нельзя! Как еще империя стоит, если ее такие тупицы защищают?» Жестко продолжал:

– Я уверен, что никакой необходимости в обыске не было, а было желание показать перед начальством свою прыть, пустить пыль в глаза. Попомните: подмена настоящей службы имитацией трудовых успехов закончится плохо и для вас лично, и для меня, и для России.

Ратаев умиротворяюще пробормотал:

– Поверьте, все эти идеи шли не от меня.

Азеф объяснил свой план. Ратаев согласно мотнул головой:

– Хорошо, пусть только придет ко мне эта Немчинова! Мы не будем трогать ни ее, ни Аргунова… Пока не будем трогать. В целях охранения агентурного источника.

Азеф строго сказал:

– Этого не мне надо! Этого требует покой государства и незыблемость трона. Сегодня же снять наружную слежку с дома Немчиновой! И впредь попрошу все обыски и аресты согласовывать со мной.

Ратаев хмыкнул и подумал: «Ну, еврейская морда, совсем обнаглел!» – но промолчал и филеров снял. Он чувствовал себя униженным.

Высокая стратегия

На другое утро Азеф поднялся с ощущением в груди какой-то радости. Вдруг вспомнил: «Женечка, моя близость с ней! Какая она прелестная в своей милой наивности. А какая у нее тонкая, шелковистая кожа! А какие груди, какое изумительное тело, ничего лучше нет на свете. Сегодня днем еду к ней. А сейчас пора сделать важное дело – снять дачу! Аргуновы обещали помочь, надо пораньше к ним приехать».

…Как было условлено, Азеф спозаранку прикатил в Добрую Слободку к Аргунову.

Тот, как всегда, был встревожен, первым делом спросил обычное:

– Иван Николаевич, за вами шпиков не было?

Тот усмехнулся:

– Стройными рядами шагали за мной в затылок! – Обнял Аргунова. – Нет, дорогой Андрей Александрович, все чисто, нарочно проехал мимо вашего дома до Садовой-Черногрязской, а потом приказал извозчику развернуться: ищеек нет, только три старухи-богомолки вдали тащились да мальчишки собаку гоняли.

– Времена такие, что и собака может оказаться ищейкой. – Мария Евгеньевна рассмеялась собственной шутке. – Андрею шпики даже по ночам снятся, и его понять можно: столько мук терпел за дело революции!

Аргунов вопросительно смотрел на Азефа:

– Вы были у Немчиновой?

– Да, навестил ее, слежки не заметил. Сегодня опять поеду к ней – она плохо перенесла обыск и допрос. Надо ее поддержать морально. – Перешел на траурный тон: – Андрей Александрович, нашли тридцать экземпляров «Революционной России», Немчинова назвала вас…

Аргунов побледнел и почему-то нервно оглянулся:

– Всё, конец! – Повернулся к жене: – Мамочка, ты слышишь? Теперь надо ждать обыск и прослежку, а то и вовсе арестуют…

Мария Евгеньевна охнула, опустилась на диван и начала тихо плакать. Азеф вызвался:

– Если чего надо, давайте спрячу у себя дома или в конторе.

Аргунов прижал к груди Азефа, с волнением произнес:

– Спасибо, сударь мой, сердечное, кхх, спасибо! Но я в доме нелегальщину не держу. – Застонал: – Неужели опять тюремное безделье, кандалы? Эх, сам виноват: не надо было давать «Революционную Россию» Немчиновой! Она такая легкомысленная, в голове одни амуры…

Мария Евгеньевна обняла мужа, сквозь слезы выговаривая слова утешения:

– Андрюшенька! Я… за тобой… в Сибирь пойду! У-у!..

Азеф решил: «Ну хватит всхлипываний, теперь сумеют крепче оценить мою услугу, успокою их».

– Я уговорил Немчинову изменить показания, сказать, что «Революционную Россию» принес не Аргунов, а кто-то другой, а кто – не помнит! Она сегодня спозаранку должна отправиться к Ратаеву, сейчас, наверное, уже у него. У суда не будет обвинительной базы, чтобы вас, Андрей Александрович, отправить на нары!

Глаза Аргунова засветились надеждой.

– И Женечка согласилась? Ах, спасибо вам, дорогой Иван Николаевич! Мы – ваши должники! Кхх…

Мария Евгеньевна ласково посмотрела на Азефа:

– Коли вы надумали дачу в Сокольниках снять, мы будем сопровождать вас: и воздухом подышим, и вам доброе дело, глядишь, сделаем. Можно, конечно, открыть газеты с объявлениями, но в газетах обычно вранье: «Сдается дешево отличный дом…» А посмотришь – развалюха, да норовят денег содрать побольше. А тут сами выберем…

Аргунов протянул пакет:

– Это вам, Иван Николаевич, от партии – пятьсот рублей, чтобы снять дачу.

– Ах, как вовремя! – обрадовался Азеф. – А то совсем прожился… – И спрятал деньги поглубже в карман.

Остановили лихача, уселись в коляску, и та мягко закачалась на рессорах. Мария Евгеньевна барственно приказала:

– Гони, любезный, в Сокольники!

Выкатили на Садовую-Черногрязскую, слева показались Красные ворота. Свернули у Запасного дворца, который когда-то строила Екатерина Великая. Проехали мимо небольшого дома о двух этажах, с лепниной и балконом, и не ведали, что здесь родился великий Лермонтов. Покатили с горы – по Каланчевке.

Извозчик, молодой мужик с правильными чертами лица, больше похожий на горожанина, чем на природного крестьянина, поинтересовался у Аргунова:

– Простите, сударь, вы сказали «Сокольники». А куда именно? Сокольники велики…

– Нам надо, кхх, дачу на лето снять, да чтобы местность была живописной.

Извозчик продолжал:

– Можно, к примеру, поехать к Ширяеву полю – там много богатых дач и к тому же возле конная линия нумер шесть. Можно на Лучевые просеки, а ежели вы купаться, к примеру, любите или рыбу и раков ловить, тогда надо селиться ближе к Путяевским прудам.

Азеф не собирался ловить рыбу и раков, но почему-то вдруг сказал:

– Вези, пролетарий, к Путяевским прудам.

* * *

Сокольничья роща – окраина Москвы, место чудное, райское: многовековые сосны перемежаются с ельничками, овраги, поросшие кустами малины и чертополохом, высокие травы и несметные цветы всех родов и оттенков, река Яуза, множество прудов. От гомона птиц закладывает уши. Белки вполне по-домашнему берут у гуляющих пищу из рук. Порой, ломая кусты, может вывалиться на вас громадный лось, но обычно хватает вашего хлопка в ладоши, чтобы это рогатое чудовище, не разбирая дороги, бросилось прочь.

А воздух, особенно по утрам, напоен такими ароматами, что, кажется, ничего не надо на свете, кроме наслаждения этой сказочной природой, шумящего самовара на столе, горячей булки, намазанной медом.

Но людям все же мало этого счастья. Люди жаждут бороться друг с другом, хитрить, лгать, обманывать, предавать и так замучают ближних и самих себя, что свет божий делается не мил.

…Извозчик остановился.

– Вот, господа, они самые – Путяевские пруды. – Перекрестился. – Живут же тут люди, ну прямо рай земной!

Место и впрямь красивейшее. Вода каскадами переливалась из одного пруда в другой, всего прудов было пять или шесть. По зеркальной глади, как на лубочной картине, грациозно скользили лебеди. Посредине одного из прудов красовался небольшой, игрушечный островок, густо поросший березами, которые только что выпушили клейкие листочки. На островке, несмотря на ранний час, устроилась какая-то компания человек в пять-шесть. Тут же носом в бережок приткнулась лодка. На столе белела скатерть. На ней стояли бутылки и закуски, девушка в сарафане разводила большой, блестевший на солнце золотом самовар.

– Очень хорошо тут! – воскликнула Мария Евгеньевна. – И сколько дач!

Азеф с грустью признался:

– Как порой я завидую этим обывателям! В политику не лезут, от охранки не прячутся, влюбляются, играют свадьбы, родят детей, пьют чай с абрикосовым вареньем, вечером, взявши детей за руку, гуляют вдоль да по бережку. Ах, Создатель, почему Ты обрек нас на иную долю?

Аргунов хмыкнул, ничего не ответил.

…Через полчаса сговорились с хозяином и сняли до октября за двести рублей половину большого дома на высоком берегу пруда, с водопроводом и канализацией.

Азеф сказал:

– Отсюда на службу ездить удобно, конка в двух шагах… А то на ваньке дорого, не по средствам.

Сняв на лето дачу, решили прогуляться по Сокольникам. Пошли по тропинке, бежавшей по поросшему травой косогору вдоль пруда.

Мягко прошелестел по кустам орешника ветерок, вкусно запахло шашлыками. На полянке, меж толстенных сосен, были расставлены столы, рядом дымились мангалы, и темный курчавый человек с усами что-то быстро говорил на гортанном языке своему помощнику в белом халате и колпаке. Над шатром протянулась матерчатая вывеска – «Шашлык».

Аргунов переглянулся с женой и сказал:

– Может, посетим сие заведение? Уж очень вкусно пахнет! Кхх…

Курчавый при виде гостей радостно залопотал:

– Вах, вах! Дарагие гости! Ми рад вас видеть. Самий лючший сашлык, из самый молодой барашк, кушай для здоровье. Ходите сюда – сидеть за стол! Что есть будем – знаю, грузинский сашлык. Что пить будем? Кахетинский вино. Гога, неси вино, пей все, пожалуйста. Вах, вах! Виноград с моя плантация под Сухум. Пусть Бог продлит ваши дни!

Виноградное вино и впрямь было вкусным. Хозяин принес ароматные и сочные шашлыки. На душе стало так хорошо, как бывало в детстве, когда не существовало заговоров, партий, шпиков, страха и ненависти.

Аргунов воскликнул:

– Иван Николаевич, мы, кхх, пьем за вас, нашего спасителя!

Выпили и налили снова.

Азеф спросил:

– Вы чем-то опечалены, Андрей Александрович?

– Опечалишься! – Аргунов надолго задумался: говорить ли? Решил сказать. – Дело в том, что охранка откуда-то пронюхала о нашей типографии в Финляндии. У меня есть серьезное опасение, что это хозяйка арендованного дома донесла. Пришлось типографию срочно демонтировать, и вот теперь болит голова о том, где и как ее наладить.

Азеф повторил то, что говорил неоднократно:

– Надо организовать массовые террористические акты…

Аргунов, посасывая из бокала вино, возражал:

– Всякому фрукту свое время, кхх. Да, массы надо постоянно настраивать против преступного царизма. Сначала должны объединиться все кружки народовольческого направления, близкие нам идейно.

– Вокруг чего? – спросил Азеф. – Всякое объединение требует общих интересов.

– Верно! Для начала это должно быть какое-либо литературное дело…

– Издание периодического органа?

– Да, это моя давняя мечта. Но ее реализация требует массу усилий. И без типографии дело не сдвинуть, не поднять на борьбу широкие народные массы. Тем более что у нас есть немало людей, которые жаждут печатать свои статьи.

Азеф рассмеялся:

– У нас на Руси каждый, кто буквы выучил, мнит себя великим писателем и жаждет изводить перья и бумагу.

Аргунов внимательно посмотрел в глаза Азефа:

– Вы, мой друг, человек серьезный, делу революции преданный, я доверю вам величайшую тайну. Мы типографию ставим в Сибири, на отдаленном переселенческом пункте. Нужны шрифты, мы их закупаем у одного рабочего человека в Петербурге, кхх, шкуру, подлец, дерет с нас, пуд обходится в сто рублей. Григорий Гершуни, он сейчас легально живет в Минске, достал для нас деревянный станок, да он громоздкий, для конспиративных целей не шибко удобен, кхх. Особенно деревянный вал – бревно, впору на колодец воротом ставить…

У Азефа мелькнула счастливая мысль. Он поймал руку Аргунова, горячо произнес:

– Наша электрическая компания связана с различными предприятиями, я, кажется, могу быть вам полезным. Дайте чертежи, и это будет мой взнос в партию – металлический типографский вал! Тем более что на механическом заводе, что в Рубцовском переулке, служит человечек, которому я когда-то оказал большую услугу, можно сказать, жизнь спас.

Аргунов строго спросил:

– Что за человек и как вы его спасли?

– Как спас – не скажу, будет нескромно. Конспирация не позволяет назвать этого человека. Он мне все сделает быстро и недорого.

Аргунов с восторгом посмотрел на собеседника, покачал головой:

– Это невероятно! Кхх…

– Телефон и граммофон тоже казались невероятными, но ведь Эдисон изобрел их. А тут изобретать не надо!

– Но, милый друг, вы понимаете, что вас ждет, если об этом узнает охранка? Вы уверены, что тот, к кому вы обратитесь за помощью, не выдаст вас?

Азеф изобразил глубокое раздумье, завел глаза к голубому небу, потом медленно произнес:

– Если бы человек хотел, он давно бы меня выдал. Он ни слова обо мне не скажет.

Аргунов широко улыбнулся, подергал себя за козлиную бородку и сказал:

– Милый вы человек, если вы поможете, это будет вашим громадным вкладом в дело партии. – Он откинулся на спинку стула, долго откашливался и, наконец, мечтательно посмотрел на верхушки елей. – Изготовление металлического вала очень продвинуло бы дело. Мы стали бы печатать газету, прокламации, листовки, дело зашевелилось бы, пошло! Тем более, – многозначительно поднял вверх палец, – скоро, скоро грянет буря! – Шепнул в ухо: – Скоро полетят вражеские головы, кхх!

Азеф в свою очередь наклонился к лицу Аргунова, страстно прошептал:

– Я сделаю этот вал. Но, дорогой мой Андрей Александрович, неужели вы не можете разглядеть очевидное: вы идете по ошибочному пути. Мы существуем в тяжелых полицейских условиях: кругом кишат доносители, революционным кружкам грозят неминуемые провалы, – а мы создаем печатни, словолитни, что ускорит провал партии, ее разгром. Иное дело террор – быстро, решительно, громко! Власть трепещет, правительство в панике, трон качается!

Аргунов, изрядно согретый кахетинским, излишне горячо возражал:

– Я, мой друг, не спорю, террор необходим, кхх. Но сейчас для меня главное – начать издавать свой печатный орган.

– Печатное слово – хорошо, но террор – эффективнее. И эффектнее – министра бабахнули, и всей России словно праздник престольный, все счастливы, все ликуют!

– Я с вами согласен, Иван Николаевич. Чтобы возбудить народные массы, надо совершить несколько удачных актов, кхх.

Азеф подумал: «Хорошо, что я вызвал его на этот разговор. Мне важно понять, по какому принципу избираются жертвы террора». Он сказал:

– Согласитесь, Андрей Александрович, ведь важно не просто убить кого-то из правительственной администрации – там, допускаю, есть люди деятельные, приносящие некоторую пользу. Но есть откровенные реакционеры. Так?

Аргунов согласно кивнул. Азеф подлил ему вина и продолжал:

– Так по каким объективным критериям совершается отбор кандидатов в покойники? Ведь если руководиться принципом иерархичности и зловредности, так первым должен пасть государь?

Аргунов замахал руками:

– Нет и нет! Я скажу вам правду. Никто никогда меня не спросил: «Аргунов, скажи свое мнение, кого надо устранить в первую очередь, кого во вторую и третью?» Ведь это было бы справедливо, я ведь, сударь мой, не рядовая пешка в партии, кхх. – В его голосе зазвучала обида. – Но все решает один-единственный человек…

Азеф заметил, что Мария Евгеньевна толкнула его под столом ногой: мол, молчи! Аргунов растерянно замолк. Допил вино, тяжело вздохнул и вдруг с ожесточением выпалил:

– Все решает Гирш, он же Григорий Андреевич Гершуни. У него нет ни хорошего образования, ни профессии. Даже гимназию он не сумел окончить. Поступил на курсы провизоров и тут долго не выдержал, ушел. В Минске завел свою бактериологическую лабораторию, мечтал поразить людей брюшным тифом.

– Брюшным тифом? – Азеф не в силах был скрыть изумления.

– Именно так! К счастью, эту дикость ему, кхх, не удалось осуществить. Но Гершуни все же потрясающий человек, гипнотизер, да и только! Любого убедит, что погибнуть за революцию – счастье ни с чем не сравнимое. Все равно что богатое наследство получить. – Засмеялся. – Сейчас гипнотизирует на совершение актов каких-то студентов. Молодые – народ горячий, податливый! – Оглянулся, произнес страшным шепотом: – Он при нашей последней встрече сказал мне: первыми падут московский обер-полицмейстер Трепов, Сипягин и обер-прокурор Победоносцев.

Азеф равнодушно зевнул:

– А почему они? В правительстве есть немало других, куда более реакционных.

– Разумеется, но только Гершуни определяет этот выбор и затем решение сообщает другим руководителям партии. Нам остается лишь одобрить эти кандидатуры, ведь партийная касса у Гершуни! У кого деньги, тот и правит бал, кхх. Гершуни понимает, что рано или поздно взойдет на эшафот. Вот и спешит при жизни насладиться сладкой местью. И еще я не одобряю… – Аргунов замялся.

Азеф привычно молчал, вопросов не задавал.

Подумав, Аргунов скривил лицо, будто съел какую-то гадость.

– Гершуни – не зря он хотел стать провизором! – придумал отравлять патроны стрихнином и распиливать крестообразно – для усиления убойной силы.

Азеф изобразил наивность:

– Ну и что?

Аргунов аж взъярился:

– Как – что? Ведь это дикость, варварство, в цивилизованном мире это недопустимо. Если массы узнают, то…

Азеф еще более распалял собеседника:

– А разве убить человека обычной пулей – не варварство? Но ведь убиваем и гордимся этим! А тут щепетильность…

Аргунов выскочил из-за стола, побегал по шашлычной меж столиков, немного успокоился, согласился:

– Да, да, вы правы, террор, кхх, – это дикость, варварство, но это действенное оружие, а главное, благодаря Гершуни есть желающие броситься с бомбой на любого сатрапа.

– Вот видите, – усмехнулся Азеф.

– Но я пытался доказывать Гершуни: прежде чем бросаться, надо тщательно выработать систему и, если хотите, обосновать направленность террористических ударов. Они, эти удары, не имеют права быть случайными, единичными. Должен быть точный расчет. Гершуни не возражает, но поступает так, как считает нужным. Диктатор, да и только! – Повернул голову. – Эй, хозяин, вина мало! Принеси еще бутылку кахетинского. Отличное винцо, кхх!

Мария Евгеньевна, зная особенности мужа, наклонилась к его уху:

– Андрюш, может, хватит? – Это были едва ли не первые слова, которые она молвила во время обеда.

Аргунов отмахнулся, нетрезво продолжал:

– Мамочка, не мешай! Мы обсуждаем вопросы, которые изменят историю человечества. Ты, женщина, слышишь? Че-ло-ве-чест-ва! – Вновь повернулся к Азефу: – Нет, дорогой вы наш Иван Николаевич, убивать надо, необходимо, массово, но… тщательно все продумав, кхх!

– А поймут ли нас потомки? Не заклеймят ли они нас, как убийц?

Подошел шашлычник, принес еще вина, с поклонами налил в бокалы и ушел. Только тогда Аргунов сказал:

– Потомки нас поймут и одобрят! На войне, видите ли, убивать рабочих и крестьян, переодетых в шинели и силком погнанных на бойню, можно. А тут – враги человечества, так почему нет? У меня, кхх, нет личной ненависти ни к Сипягину, ни к Плеве, ни даже к царю. Они все по-своему хорошие люди: добрые семьянины, детей своих любят, на фортепьяно Чайковского играют, скрипичными концертами Антонио Вивальди наслаждаются, Льва Толстого на ночь в постели читают, а царь, сказывают, Салтыковым-Щедриным увлекается. Бог в помощь! Но я хочу, я жажду их смерти, ибо они враги пролетариата, они – угнетатели и эксплуататоры. Давайте, господа, выпьем за победу пролетариата! Ура! – Бокал у него выпал из руки, покатился по земле.

Мария Евгеньевна не выдержала, поднялась и строго приказала мужу:

– Андрей, пошли домой!

Аргунов, не твердо держась на ногах, поплелся за огорченной супругой, бормоча:

– Мамочка, не сердись…

Азеф понял главное: Гершуни – диктатор, руками партии делает то, что считает для себя полезным. Вынул из жилетного кармашка часы: уже половина первого, а в час дня у Женечки Немчиновой литературные чтения! Он расплатился с шашлычником и направился вдоль пруда к Богородскому мосту: там можно было поймать извозчика.

Беспокоила мысль: «Была ли Немчинова у Ратаева? Как он встретил ее?»