Текст книги "Легенды старого Жилгородка +. 1944—1999. Книга-память"

Пистолет «Макаров» лежал на столе, поблёскивая сталью. Сергей ловким движением вытащил почти полную обойму. Передёрнул затвор, всё в порядке. Он сходил в комнату за коньяком. Выпил, закурил… На память пришла история с пистолетом. Дело было прошлой зимой. Один знакомый инспектор рыбохраны возвращался как-то домой навеселе. Зима была снежной. Инспектор, заплетаясь в сугробах, то и дело падал… Подолгу отдыхал… вставал и вновь падал. Сергей решил помочь. Еле допёр тяжёлого мужика до дома, но в квартиру не вошёл, а лишь позвонил, и тут же скрылся. Обратной дорогой ступал по своим и инспекторским следам. На одном из поворотов, где их так занесло, что они аж скатились вниз с покатой тропинки, Сергея привлёк внимание чёрный предмет. Это и был «Макаров». Поначалу, Сергей хотел тут же вернуть находку. Но сообразил, что пистолет вернее будет вернуть владельцу завтра. «Авось, на опохмелку заработаю».

На следующий день, Сергей узнал, что ночью инспектор скончался от сердечного приступа. Тогда-то и решил он схоронить «пушку» в сливном бачке. «Может, когда-нибудь пригодится. Товар как-никак ходовой». Но забыл про находку. Даже не вспоминал. И вот, на тебе… «Что это: случайность, или провидение? Теперь неважно».

Стреляться на кухне Сергей не хотел. С пистолетом в одной руке и коньячной бутылкой в другой он вернулся к комнатному окну. Положив оружие и коньяк на подоконник, сам присел рядом на стул, облокотившись руками на его спинку. Смачно затягиваясь «Золотой Явой», он ещё раз окинул взором полюбившийся двор. Пробежал взглядом по родной пятиэтажке… «Сколько же народу в ней живет? И у каждого, небось, свои заботы, печали, радости… А у меня их нет… не будет!» – он покосился на лежащий перед ним «Макаров»…

К противоположной стороне П-образного двора, где жил Сергей, подкатил новенький БМВ. Из него вышел мужчина средних лет и направился к одному из подъездов. Внимание Сергея привлекла плотная, чуть сутулая фигура незнакомца, его косолапая походка, запоминающаяся залысина. «Кто это, где я его раньше встречал?» – старался напрячь память Сергей. Перед дверью подъезда человек остановился. Оглянулся, обшаривая взглядом вокруг себя; набрал код. Сергею даже показалось, что они встретились взглядами. Этого было достаточно, чтобы узнать в бывшем незнакомце сотрудника горотдела милиции по борьбе с наркотиками. Эту гниду в подполковничьих погонах, Сергей – ни с кем другим спутать не мог.

Площадь «50-летия Октября» и кинотеатр «Юность», 70-е годы

Начинал этот тип обыкновенным участковым одного из районов на периферии города ещё лет двадцать назад. Попугивал «братву», делал облавы, аресты и другие ментовские заморочки. Однако понял, что честному милиционеру прожить сложнее: и карьеру не сделаешь, и мошну не набьёшь. Вот и подрядился в ту пору молодой лейтенант «подрабатывать» наркобизнесом. Прихватывал по «спецнаколке» одного-двух барыг и «работал» с ними. За какой-нибудь год или полтора он уже знал всех наркоманов в округе. Барыги отстегивали ему долю за то, чтобы «по-пустякам» не тревожил, а заодно служили ему информаторами. Иногда мент и сам подкидывал им товар для продажи. Разумеется, с повышенным процентом. Год от году «черняшка» (опий-сырец) становилась всё менее качественней – «келешёванной». От этого страдали, в первую очередь, сами наркоманы. Хотя оборот «наркоты» на рынке к концу 80-х и имел в городе тенденцию к уменьшению, однако чётко регулировался милицией. Кормушка действовала безотказно. Одни наживались, покупали автомобили, ездили на дорогие курорты. Другие, – как тени, скитались в поисках денег для отравы. Сотрудники отдела знали таких наркоманов не только в лицо, но и поименно. Но не забирали, хотя и понимали, что каждый такой наркоман – потенциальный преступник. «Какой прок от доходяг? Сами подохнут». Большинство их действительно кончали свою жизнь в лучшем случае дома, от остановки сердца. А в худшем, – где-нибудь в канаве или подъезде…

Вот так работали новые «санитары» внутренних дел по борьбе с наркобизнесом, обязанные по долгу службы спасать, а не быть могильщиками своих подопечных и их несчастных семей. Поэтому для Сергея не было удивительным, что когда-то из молодого и нескладного, с рыжеватыми усиками, лейтенанта, «гонявшего» на казенном «Урале», вырос закоренелый, маститый преступник в «больших» погонах. Вор в законе. Вор, потому что крал чужие жизни.

– Сладко живёт, сучонок. Забурел на казённых и народных харчах, – размышлял вслух Сергей. – Сидит себе на тёплом месте и никто ведь не дёргает, наоборот, поощряют «за службу». Видно, начальство под стать подчинённому, и тоже – не прочь хапнуть на дармовщинку. И никто не виноват. Всё по закону.

Но Сергей знал и порядочных ментов, тех, кто честно и преданно служат обществу и людям, непохожих на этих жлобов – ни словом, ни делом, ни даже физиономией. Такие бескорыстно придут на помощь в любую минуту. Такие работают не за награду. Их кредо – честь и совесть…

Сергей допил из горлышка коньяк. Затем взял в обе руки пистолет и, облокотившись на спинку стула, навёл мушку на дверь подъезда. «Сначала замочу эту гадину, а потом уже…». Он не успел договорить, как из подъезда вышли двое. Это были подполковник и мужчина кавказской национальности. Остановившись на ступеньках, они принялись о чём-то азартно спорить. До мишени было метров пятьдесят. «Достаточно», – прикинул Сергей.

Когда-то, учась в старших классах школы, он посещал клуб ДОСААФ, слыл неплохим стрелком. Прошла минута, другая. Подполковник стоял боком к Сергею, ожидавшему, когда тот повернётся к нему лицом. Время будто остановилось. На лбу Сергея выступила испарина, запотели ладони. Но он не спускал с мушки круглую, как шар, голову мента. Сергей медлил: ему нужно было «сердце» этого негодяя. Он хотел видеть скорчившуюся от боли фигуру, выпученные от испуга глаза этого подонка. Тогда Сергей встанет во весь рост, чтобы тот смог увидеть, кто его судья и палач. Встанет, чтобы торжествовать над жертвой, когда-то перевернувшей всю его жизнь, лишившей его домашнего очага и любви близких ему людей. Он рассчитается с ним и за всех погибших пацанов; за их детей, жён и матерей; за тех честных ментов, что служили и служат обществу; за всех хороших людей. За человека!

– Ты получишь сполна, толстый, лысый боров! И не надейся. Я не промахнусь…»

– Папа! – Сергей вздрогнул. – Ты скоро? Я в школу опаздываю. – Девочка лет 11—12 высунулась из окна машины и настойчиво позвала отца.

Железнодорожный вокзал станции «Гурьев», 70-е годы

Сергей посмотрел на ребёнка. Затем перевёл взгляд на блестевшую на солнце лысину подполковника и, закрыв глаза, опустил пистолет. Он слышал, как хлопнула дверца автомобиля, как завёлся мотор, и как БМВ, медленно, шипя колёсами по гладкому асфальту, выехал со двора. «Всё! Концерт окончен! Финита ля комедия!» Силы покинули Сергея. Он тяжело опустился на пол и, сжимая «Макаров» в руке, пополз в угол комнаты.

…Широко раскрытые глаза уставились в потолок. Лицо Сергея было безучастным и спокойным. Он не хотел ни о чём думать. Он устал и хотел спать. Утро придавило его. За короткое время в его памяти пронеслась вся жизнь. Жизнь неудачника, променявшего семейное счастье на кайф. Но он ни о чём не жалел. Он давно уже ни о ком и ни о чём не жалел, и не кого не любил. Он принимал жизнь такой – какой она есть, потому что устал бороться за себя в одиночку…

Он опять сравнил себя с бродячей собакой, выброшенной хозяином за ненадобностью. У него не было никого, и он никому не был нужен. Про него все забыли. «Если для всех я умер, тогда зачем я живу на этой грешной земле? Зачем?! Вот и вся философия».

Сергей закрыл глаза и почувствовал как его одолевает дремота. «Пора!» Он приставил холодный ствол к виску. Не спеша взвёл курок…

– Жить на свете не так уж и сложно, – словно итог, подвёл он свою мысль. – Нужно просто быть человеком!»

Сергей поднял глаза и устало посмотрел в сторону оконного проёма. За окном медленно плыла тихая осень. Его последняя осень.

2002

Луч в степи

С. Баритов и В. Тарабрин. Готовим технику к работе, 1980

Транспортировка нефти и газа на магистральных трубопроводах во многом зависит от качественной их эксплуатации. Во избежание потерь дорогого топлива в нефтегазовых компаниях созданы специальные службы, ведущие контроль качества сварочных швов на многокилометровой трассе. Одной из первых таких служб в Гурьевской области стал участок Надёжности, созданный в 1980 году при отделе эксплуатации Управления Западно-Казахстанскими магистральными нефтепродуктопроводами (УЗКМН). Но речь пойдёт не только об этом.

Инициатором создания такого участка был тогдашний начальник УЗКМН В. Я. Швабауэр. Дело было новое. Специалистов в этой области в Гурьеве крайне не хватало, поэтому руководство Управления решило сделать ставку на молодёжь. Сформировать участок Надежности было поручено начальнику отдела эксплуатации А. А. Блюдёнову. Меня, тогда работавшего инженером в производственном отделе Управления (начальник Вельтер В. А.) в срочном порядке перевели в эксплуатационный отдел. А спустя ещё неделю я уже отправился в Татарскую ССР, в Лениногорский институт нефти и газа для прохождения там двухмесячных курсов по специальности оператор-дефектоскопист.

Перед новым 1980 годом служба Надёжности была сформирована. В неё вошли: начальник участка Пётр Попов, инженер Минас Аведьян, переведённый к нам из подобной службы ГНПЗ, водитель Серик Баритов и автор этих строк. Сначала мы ютились при Управлении, которое находилось на втором этаже здания, больше известного как Гурьевэнерго. Но вскоре переехали на свою постоянную базу – БПО УЗКМН, что была на первом участке. В нашем распоряжении имелось всё самое необходимое для работы: 2 комплекта дефектоскопической аппаратуры (МИРА-2Д), УАЗ-69 со стационарным энергоблоком и небольшая лаборатория. Ну а главное, конечно, было стремление поскорее выйти на трассу, чтобы уже, непосредственно, на деле доказать важность своего участия в строительстве и эксплуатации трубопроводов. Ну и, вполне естественно, чтобы оправдать вывеску своей новоиспеченной конторы.

Магистральный нефтепровод. Инженер М. Аведьян, 1981

В Западном Казахстане наше Управление имело достаточно разветвленную сеть своих магистральных нефтепродуктопроводов. Поэтому объём работ был неисчерпаем. Еженедельные командировки по Гурьевской, Уральской и Актюбинской областям, причём, в любое время года и порой по бездорожью, изматывали нас, но все мы тогда были молоды и старались этого не замечать.

Спидометр нашего уважаемого уазика, которым мастерски управлял самый молодой из нас Серик Баритов, лихорадочно отматывал километры от промысла к промыслу, от нефтекачки до нефтекачки по трассам: Гурьев – Карабатан – Искине – Досор – Макат —Кульсары – Каратон – Косчагыл; Гурьев – Досор – Макат – Мукур – Жамансор – Сагиз – Караул Кельды – Шубар Кудук – Жаксымай – Темир-мост – Кенкияк; Гурьев – Мартыши….

Наложить манжет с плёнкой и прижать его жгутом к трубе – дело нехитрое. Главное – точно направить рентгеновский луч дефектоскопического аппарата на шов. Причём, делать это надо так, чтобы луч в целях безопасности, шёл прямо по ветру «в чистое поле».

Привал на р. Сагиз. 1981

Сварные швы светили выборочно, по нескольку десятков за день, на трубе 375 мм. Затем, уже у себя в лаборатории проявляли снимки и давали заключение в отдел эксплуатации. Только после этого «сверху» давалась команда строителям вести укладку определённого участка трубопровода с одновременной его изоляцией и последующей укладкой трубы в траншею.

Напомню: дело было новое, поэтому, когда мы работали на трассе строители с любопытством (а кто и с опаской) наблюдали за нашими действиями. Приезжало на трассу, чтобы воочию посмотреть на нашу работу, и руководство УЗКМН. Например, наш куратор – ст. инженер отдела эксплуатации Айтула Мукашев, заместитель управляющего по общим вопросам Тарас Касымов и даже главный инженер Управления Байкадам Джумагалиев.

Но не только трудовыми буднями сопровождались наши командировки. Мы ведь колесили по просторам родной степи, а там есть на что посмотреть.

Мы частенько встречались с местным населением, не раз попадали в непредвиденные ситуации. А бывало, что и наш уазик давал сбой, и нам, порой, не светило добираться на нём до ближайшей гостиницы или населённого пункта, а приходилось ночевать прямо под открытым небом.

Нашими главными спутниками в степи были сайгаки. Что греха таить, гоняли мы их по-чёрному, если они стаей выходили на грунтовую дорогу. Бывало, несётся сайгак впереди машины со скоростью 60 км/час с пеной у рта, и думаешь, что вот-вот попадёт под колёса, жалко становится животное. Но не тут-то было. В самый критический момент возьмёт сайгак, да и свернёт с дороги, и в степь, догонять сородичей. Ну а мы едем дальше, восхищаясь мудростью рогача, показавшего своим соплеменникам, как надо выходить из подобной ситуации. И только сидящие на телеграфных столбах степные орлы оставались невозмутимыми свидетелями разыгравшейся драмы.

В 17 ауле у родни Серика Баритова (сидит), 1982

Или вот ещё момент. Ловили мы как-то рыбу на речке Сагиз. Не потому, что уж так нам хотелось её откушать взамен уральской, а, так, для порядку, чтобы время унять. У нас по такому случаю всегда была припасена мелкая сеть. Раз пять пройдёшься бреднем по неглубокой речушке – и гляди с десяток рыбёшек уже варятся котелке. Рыбка-то в речке Сагиз, не очень вкусная, пахнет нефтью или соляркой. Но так, для разнообразия, почему бы её не отведать, да ещё вдали от городской суеты, на лоне родной природы.

В одну из командировок в Кенкияк попали мы на казахскую свадьбу. Свадебный эскорт встретил нас по дороге в посёлок. Родственники жениха и невесты остановили уазик. После законных жуз грамм, которые мы без уговоров выпили за счастье и любовь молодых, последовало вполне логичное приглашение на свадьбу. Ну разве откажется командированный от такого соблазна, чтобы поесть и выпить на халяву. Не помню где, но цветы для невесты мы тогда всё же достали. Ну а потом отрывались вместе с местной молодёжью под популярные в то время песни ансамбля «Досмукасан» – «Свадебную», «Тумарыл» и другие. Кстати, именно эти две полюбившиеся песни я знал наизусть, поэтому отрабатывал за себя и моих коллег, как говорится, по полной программе, чем приятно удивил гостей.

Дастархан в Каратоне, 1983

Ещё немало приятных (и не очень) встреч произошли с нами за годы работы на нефтепроводе. Вот, например, в Шубаре вместе с выпускниками местного сельхозтехникума обмывали их дипломы. А в соседнем Жаксымае поминали усопшего там священника…

Неприятный случай произошёл с нами, когда мы возвращались из Джембиту в Гурьев. Мы заблудились в пути. Чтобы выехать на грунтовку, стали петлять по степи в поисках высоковольтных столбов в надежде, что хоть они нас выведут на дорогу или, по крайней мере, укажут направление. Лучшим же вариантом было выйти на левобережье Урала, а уже оттуда, через аулы до Гурьева рукой подать. Но в итоге мы так запутались в уральской степи, что оказались зажатыми с трёх сторон каким-то водоразделом или каналом. Измучившись, приняли решение проскочить на всей скорости эту водную преграду. Серик дал газ, и уазик на полном ходу рванул в неизвестное. Как и следовало ожидать, наш «работяга» вошёл «по пузо» в воду… и заглох. Встал надолго. Не помню, сколько мы там провели часов, удрученно вглядываясь в безмолвную степь, пока не заметили проходившего в километре от нас погонщика верблюдов. Через час по команде своего хозяина «двугорбый» помощник, с третьего захода всё-таки вытянул уазик на твердую землю.

Если нас заставала в дороге ночь, то мы разбивали палатку и останавливались на ночлег прямо в степи. И вот здесь наступал Час-Серика. Он, не переставая рассказывал нам про шайтана, который бродит в ночной мгле по степи и пугает задержавшихся путников. Какие только небылицы он нам не плёл! Он рассказывал так увлечённо, что, порой, казалось, и сам страстно верил в них. Вот, к примеру, прокричит ночная птица или застрекочет насекомое, а он нам всерьёз толкует, что, это, мол, шайтан в их облике к нам подступает. Жди беды. Сидит всю ночь сосредоточенный, прислушивается – и до самого рассвета костёр жжёт, – отпугивает нечистую силу. На все наши аргументы: завязывай, мол, ложись спать, все черти в аду давно сгорели. Он отвечал как истинный адепт:

– Шайтан есть! – так бабушка рассказывала. А если его нет, то откуда тогда люди плохие берутся: жадные, злые? Это шайтан в них сидит и ими же управляет.

Признаться, в бесов мы, конечно, не верили, но ночью в степи жутко, сплошная мгла, хоть глаз коли. В это время всё может привидится. И лишь только звёзды, сверкающие высоко в небе, возвращали нас в реальность.

Поутру, собираясь в дорогу, мы насилу будили нашего водилу. Но Серик, потом ещё долго – с опухшими от бессонной ночи глазами, – пил чай, и только водительская баранка приводила его в чувства от ночного кошмара Вот тогда уже чётко было видно, что бес окончательно покинул его молодое, стройное тело.

Бывало и такое… в степях под Уральском, 1984

Конечно же, в своих странствиях по родной казахской степи, мы нередко гостили у многочисленной родни Серика Баритова. Его родственники принимали нас всегда тепло. Так было – и во 2 ауле, и в 17 ауле, и в Каратоне, и в Кульсарах. Ну а как же иначе! Друзья Серика – почётные гости в домах его сородичей. А там тебе – и бесшбармак, и куырдак, и каймак, и шужук, и казы, и всё остальное, включая водочку и чай с баурсаками вместо десерта. Ну а уж сколько за время путешествий нам пришлось выпить айрана, куже, шубата, кумыса, – это одному Аллаху известно! Таков обычай. Таков закон степи и народного казахского гостеприимства.

А как красива наша степь! Зимой она вся белая, как парное молоко кобылицы. Осенью – рыжая и задумчивая в ожидании холодов и распутицы. Весной, наоборот, играет всеми красками жизни, и сладко пахнет: то ли – от смеси тюльпанов и джингила, то ли – от всего живого, что на ней растёт и водится. Ну а летом степь тихо спит, утомлённая палящим в зените южным солнцем. Словом, смотри, дыши и наслаждайся… Радуйся жизнью!

 
Распахнись, душа! Воли хочется!
Разгуляться бы во степи,
Где безбрежным морем стелются
Серебристые ковыли.
 
 
Там простор небес синим куполом,
А под сферой сей солнца блеск.
Ароматы трав: полыни с вереском,
Песнь цикад, сверчков на окрест.
 
 
Вольный ветер там, как джигит лихой,
Целиною мчит без дорог.
И куда ни глянь, степь да степь кругом,
Распростёртая за горизонт.
 

…С момента нашей последней совместной экспедиции прошло почти четверть века. Петр Попов давно вышел на пенсию и живёт, где-то в Астрахани, или в Краснодаре. В начале 90-х трагически погиб Серик Баритов. Сегодня лишь Минас Аведьян продолжает начатое нами дело…

Но почему об этом эпизоде моей жизни, о тех добрых старых временах, я решил рассказать именно сейчас? Может это в память о нашей дружбе, о моей причастности к работе на нефтепроводе, о любви к родному краю, который знаю не понаслышке? Или же это леденящий душу рёв электропилы, доносящийся из жилгородского парка не даёт мне покоя даже здесь, – в тишине стройных берёзок Золотого Кольца России?

2008

По замёрзшей меже

В дни службы. Санктъ-Петербург, 1912 г.

Светлой памяти деда, уральского казака, Георгиевского кавалера Тарабрина Исакия Гавриловича посвящается…

О, замёрзшая межа,

По метели всё кружа,

Я глазами провожал,

Слышал сердца стук.

А. Розенбаум («Вещая судьба»)

Ближе к полуночи в дверь громко постучались. Бледная ноябрьская луна перехватила встревоженный взгляд готовившихся почивать хозяев. Это был знакомый стук. И его давно ждали.

«Здесь живёт Исакий Тарабрин? Вот ордер на арест. Собирайтесь».

Обыск ничего не дал, и сержант с редкими, торчащими, как у хорька, усиками стал поторапливать молчаливого хозяина. Жена быстро собрала остатки ужина: картошку, лук, отрезала кусок балыка и полкаравая хлеба; аккуратно завернула шматок сала. Достала из шкафчика горсть сухарей. Затем вынула из комода чистую рубашку, сменное бельё, носовой платок и трофейную, ещё со времён империалистической, табакерку с содержимым. И, сунув всё это в мешок, перевела взгляд на мужа. Угрюмо и неторопливо, Исакий взял его у жены и перекинул через плечо поверх овечьего тулупа. Нахлобучив старую казачью папаху, широко ступая в потёртых бурках, направился к двери. На пороге он обернулся, обнял супругу и старшего сына, прошептал им: «Прощайте родные! Молитесь богу!» Затем перевёл тяжелый исподлобья взгляд на дверь, за которой спали младшие дети, и шагнул в ночь. Вслед за ним вышли вон непрошеные гости…

Шёл 1938 год. Люди часто исчезали по ночам. И только на следующий день, где-нибудь в подворотне или у сельмага, народ украдкой перешептывался о ночных арестах «врагов народа».

Посёлок спал мирным размеренным сном. Редко где мерцал огонёк задержавшихся на вечерне сельчан. Но долго ещё не гасили свет в небольшой комнатке только что осиротевшей наполовину семьи, пока он совсем не слился с наступающим рассветом.

Аккуратно сложив на столе крестом морщинистые ладони, сидела красивая, средних лет, женщина. Её женское чутьё подсказывало, что она надолго, если не навсегда, простилась с мужем. Василиса любила своего Исакия. Ей нравился этот твёрдый, с несгибаемым характером человек, любящий отец и муж; но она знала его непреклонную волю и в мыслях прощалась с ним, вспоминая вместе прожитые годы.

В 1912 году, Исакий приехал со службы в отпуск в родную станицу Яманхалинскую Гурьевского уезда Уральской губернии. А служил он в Петербурге в лейб-гвардии 1-ой Уральской сотня сводно-казачьего полка Его Императорского Величества. Служил исправно: за веру, царя и Отечество; за Яик и свободу, как и подобает человеку его рода-племени. Она хорошо помнила, как впервые увидела, Исакия, в гурьевской церкви; подтянутого щеголеватого красавца в военной форме, с поблескивающими на груди знаками отличия. Ну как тут было устоять молодой барышне под искромётным взглядом бравого казака, и, после недолгого знакомства, она дала своё согласие выйти за него замуж. Она, Василиса Тудакова, родная племянница известного на всю округу купца-рыбопромышленника Федота Тудакова, на чьи деньги в дар благодарным землякам был построен Успенский собор в уездном Гурьеве в 1888 году.

Гурьев. Храм Успения Пресвятой Богородицы построен моим прадедом Федотом Ивановичем Тудаковым (гл. пайщик) совместно с общиной яманских и гурьевских купцов в 1888 году

Надо сказать, что поначалу купцы Тудаковы были против женитьбы своей Вассы на человеке из другого сословия, да и не богатым был род уральского казака. Однако после недолгих раздумий Федот Иванович благословил молодых. Ибо сам был казачьих кровей, да и Василиса была ему как дочь.66
  Отец Василисы Тудаковой Осип скончался рано, и маленькая Васса воспитывалась в доме старшего брата отца – Федота.


[Закрыть]

Потом были два года переписки между молодыми. В своих письмах он рассказывал ей про столицу, про царя-батюшку, про то, как проходит его доблестная казачья служба при дворе государя. А она всё больше писала про любовь к нему ненаглядному, про то, как ждёт его на родной сторонушке.

В начале лета 1914 года, Исакий вернулся в Гурьев, чтобы сыграть свадьбу. После венчания в фамильном храме и широкой свадьбы в купеческих апартаментах Тудаковых77
  В Советское время – здание ресторана «Урал» и прилегающие к нему постройки на самарской стороне.


[Закрыть], казак, на шести подводах купеческого приданного, увёз молодую жену к себе в станицу Яманхалинскую, что была в сорока верстах от уездного города. В семье, Исакий был последышем, поэтому молодожёны разместились в доме отца, известного своей честностью и принципиальностью, мирового судьи Гаврилы Тарабрина.

В годы Первой Мировой войны, Исакий Тарабрин геройски сражался в рядах Российской императорской армии. Свою первую боевую награду – Георгиевскую медаль 4 ст. «За храбрость» – он получил в 1914 «за выдающиеся подвиги храбрости и самоотверженности против неприятеля в боях». Высокой наградой отметила Российская империя очередной подвиг уральского казака в летней военной компании 1916 года. В самый разгар войны с германцем, в боях под Марьяновкой на Западной Украине, Исакий «под огнём противника, будучи тяжело контужен, доставил в штаб посланное с ним срочное донесение». За волю и военную смекалку, проявленные в боях с неприятелем, Его Императорское Высочество Великий Князь Георгий Михайлович от имени Его Императорского Величества Николая II собственноручно вручил Исакию Гавриловичу Георгиевский крест 4-й ст.88
  По материалам Российского государственного военно-исторического архива.


[Закрыть]

Исакий Гаврилович (род. 1888 – …) и Василиса Осиповна. урождённая Тудакова (1886—1958). Гурьевъ, 1914 г.

Затем была революция, был военный коммунизм и, как апофеоз, гражданская война. Победа большевиков и последовавший вслед за ней сепаратный мир Советской Россией с Германией, в корне изменил путь страны и судьбы её граждан. Исакий вернулся в родные уральские степи к «батюшке» Яику-Уралу-Горынычу, где отчаянно сражался за «свою» Россию, но уже под знаменем Уральского казачьего войска.

Лютой зимой 1920 большевики одерживали одну победу за другой. Уходя из красных лап, небольшой отряд последнего казачьего атамана уральцев генерал-майора В. С. Толстова с боями прорывался из Гурьева на юг. Путь казаков лежал по восточному побережью Каспия до Форта-Александровск. Далее, через Туркестанские степи, в Персию и Месопотамию.99
  Иран и Ирак, соотв.


[Закрыть] А уже оттуда – морем, в Дальневосточную республику. Но за атаманом, Исакий не пошёл, вернулся в родную станицу к семье. «Шабаш, отвоевался!». Не было уже ни царя, ни того Отечества, которым он присягал, да и вера была порушена. Да и о какой свободе – казачьей вольнице – тут могла идти речь?! Оставался Яик, – вот к нему то и вернулся Исакий.

Что касается генерала-атамана Толстов, после полного разгрома белых на Дальнем Востоке в 1922 году, бежал с восьмьюдесятью казаками в Харбин1010
  Манчжурия, Китай


[Закрыть]. Чуть позже он и вовсе эмигрировал в далекую Австралию…

Трудно было всё начинать сначала. Кругом разруха, голод. Но Исакий Гаврилович привык к лихолетьям, и с присущим ему усердием стал помаленьку поднимать своё небольшое хозяйство. А тут и НЭП. Вздохнули. Дела понемногу пошли в гору; ровно и с расстановкой.

Крестьянин-середняк Исакий Тарабрин сажал бахчу, вместе с артельщиками промышлял курхайным и неводным рыболовством «щаврюгу» и «ощетра», а зимой в Урале ставил аханы 1111
  Курхайное (береговое) рыболовство; Невод, ахан – орудия для ловли рыбы у уральских казаков


[Закрыть]на белугу. Не зря, ведь, сказаки ещё называли свой Яик – кормилец, «серебряные берега, золотое донышко». Кроме того, предприимчивый казак подрабатывал перевозкой грузов на личном тарантасе; организовал товарищество.

Курс на коллективизацию в конце 20-х нарушил ставший уже привычным ритм жизни в стране. Великий перелом сводил на нет политическую стабильность в обществе, подрывал экономическую основу жизни людей.

Вот тут-то и начались беды Исакия Гавриловича. Его сначала обвинили в развале товарищества, занимающегося мелкой торговлей, где он был председателем. Хотя, что там было разваливать, когда новая политика государства запрещала какую-либо частную и кооперативную деятельность?! Все разваливалось само собой.

Затем, как и все, он вступил в колхоз. Выходил с бригадой рыбаков на бударах в Каспийское море. Был знатным бригадиром, о чём не раз писала в 1931 году местная газета «Верный путь». Но из колхоза пришлось уйти. Уже позже, на следствии, Исакий Гаврилович покажет, что «вышел из колхоза, потому что советская власть ничего мне не дала, кроме налогов. Из заработанных за сезон 840 рублей, 160 рублей получил на руки, остальные ушли на уплату налогов».

Трудно было колхознику Тарабрину прокормить жену и четверых детей, и Исакий Гаврилович возвращается к личному хозяйству, то есть, по существу, становится единоличником. Именно это нежелание идти в одной упряжке со всеми, стремление самому определять свою собственную жизнь и жизнь своей семьи служили основанием для ареста. Положение Исакия усугубляла и его служба в гвардии последнего русского императора, а в Гражданскую – активное участие в Белом движении. Всё это прямехонько подводило уральского казака под 58-ю статью. Да и жил Исакий с семьёй покрепче, чем рядовой колхозник. Ну, а уж «доброхотов» до этого дела – завистников и доносчиков – тогда везде хватало.

Забирали Исакия 5 ноября 1938 года. Надо полагать, в строгом соответствии с определенным планом, который, как правило, спускали сверху в обкомы, крайкомы, райкомы. Тем более что был канун очередной годовщины Октябрьской революции. Ну а дальше – гурьевская тюрьма, изматывающие ночные допросы и долгие месяцы ожидания суда.

Многое пришлось переосмыслить автору этих строк, когда он перелистывал пожелтевшие от времени страницы пухлого «Дела №7008».1212
  По материалам КНБ (НКВД, КГБ) по Атыраусской (Гурьевской) области


[Закрыть]

Вот Исакий Гаврилович, с присущей его характеру твёрдостью, чётко отвечает на вопросы следователя: «Да», «Нет», «Не знал», «Не занимался». И подпись внизу листа крупным выверенным почерком. А вот другой лист с его же подписью. Но видно, как уже дрожит рука храброго казака. Как непослушны его пальцы, сжимавшие когда-то «на удушку» рукоять сабли. Не стеснялись палачи-следователи никаких методов воздействия на подследственных. Мало кто не сгибался в застенках НКВД, и многие вступали на путь ложных признаний после угрозы репрессиями членам их семей.

Братья Тарабрины: (слева направо) Владимир Исакиевич (1929—1996) и Валентин Исакиевич (1922—1942). Фотоколлаж.

В последний день лета 1939 года состоялся суд. Такой же недолгий и похожий на многие судебные процессы конца тридцатых годов. Исакий Гаврилович был обвинен в подготовке контрреволюционного заговора, создании террористических организаций, ведущих к подрыву советской власти и развалу колхозного строя. Все обвинения в свой адрес, Исакий Тарабрин отверг. Но приговор Гурьевского областного суда был неумолим: 15 лет лагерей и 5 лет поражения в правах. Несколько позже, в 1940 году, выездная коллегия Верховного суда изменит ему меру пресечения, сократив срок каторжных работ до 10 лет. Ну, а дальше -длинный и тяжёлый этап на восток, в Караганду. И долгие годы забвения.

Никогда уже не узнает Исакий Гаврилович, что вскоре после вынесения ему приговора, его супруга Василиса Осиповна продаст за два мешка муки дом в Яманке1313
  Станица Яманхалинская – позднее пос. Яманка; ныне пос. Махамбет


[Закрыть]и вместе с младшими детьми и сестрой Исакия Александрой переедет на ближайший нефтепромысел Искине; от греха подальше. Ему не будет ведомо, что старший его сын Валентин падёт смертью храбрых под Сталинградом осенью 1942 года.

По-разному, но более удачливо сложится жизнь у остальных детей Исакия. Но в семье никогда не будут ни вспоминать, ни говорить о нём. Василиса Осиповна строго-настрого запретит это детям. Видно, сильным был страх за судьбу своих чад у этой маленькой гордой женщины. Таким сильным, что даже младшие её дети – дочь Вера и сын Владимир – будут носить отчество Ивановна и Иванович. И лишь фотографии, хранящиеся на дне старого чемодана, будут им единственным напоминанием об отце, а их детям – о деде…