Текст книги "Такая вот жизнь, братец"

Вдруг звонит телефон. От испуга я подскакиваю на месте, потому что звонок совсем не такой, как дома: более голосистый. Я пытаюсь сходу задвинуть ящик, но он не поддаётся, – заело – и я оставляю все, как есть, и несусь к аппарату. Это Мартин. Он сообщает мне, что они с Питером едут домой, будут через час, и что вечером мы идём в театр. Я очень рад, но никак не могу это надлежащим образом выразить, и Мартин спрашивает, все ли в порядке. Да, да, всё, отвечаю я. Не могу же я сказать, что мне никак не задвинуть на место ящик с монетами! Он кладёт трубку, и я возвращаюсь к ящику.

Так, ящик кое-как задвинул, теперь что? Тут я вспоминаю, что собирался «кашеварить». У меня же внизу мясо размораживается! Быстро закрываю крышку рояля и бегом вниз, на кухню. Так, что у нас здесь есть съестного? В одном из шкафчиков нахожу банку растворимого кофе (редкая удача, потому что знаю, что мои «хозяева» кофе не пьют). Надо перекусить. Наливаю электрочайник (у нас, пока, таких не выпускают), включаю его, достаю треугольник хлеба (почему они так хлеб нарезают?), вижу тостер. Эврика! Засовываю мороженый кусок в тостер и через минуту у меня в руках поджаристый хлебец. Мажу его маслом (которое тут же тает), кладу сверху кусок сыру (сыр у них всегда есть – они его любят) – бутерброд готов! А тут и чайник заверещал. Делаю себе чашку кофе и наслаждаюсь! Теперь можно приниматься и за готовку. Слава Богу, опыт у меня есть. Быстро свалял котлеты и тут опять заминка: не знаю, как включить газовую плиту. Как же она включается? Спичек поблизости нет, а есть какие-то кнопки: а ну-ка, нажму вот эту! Что-то затрещало, выскакивает искра и конфорка зажглась. Ура! Теперь обвалять котлеты в муке и кинуть их на подогретую сковородку (которую я предварительно заливаю оливковым маслом), подвигать их, чтоб не подгорели, (видел, как это делают в телепередачах), пару раз перевернуть, плеснуть водички и оставить тушиться. Котлеты готовы! Получилось шесть штук, как раз по паре на каждого. Потом нахожу картошку (которую они, как и морковь, почему-то варят «в мундире»; оно, и в правду, так лучше: она не чистится – слишком тонкая кожица), высыпаю в кастрюлю, заливаю водой (мыть ее не надо: у них все овощи продаются чистые), и все дела. Да, ещё посолить не забыть. Вокруг меня снуют кошки, целый выводок, они ластятся ко мне, трутся о ноги, но я не обращаю на них никакого внимания – мне некогда. Надо, во что бы то ни стало «блеснуть» перед ними своими кулинарными талантами! Наверху слышится стук открываемой двери. Это – Мартин и Питер. Кажется, я все успел сделать вовремя. Мартин объявляется на кухне с ворохом бумажных пакетов в руках: закупил кучу продуктов, зелёный салат крупными листьями, репчатый лук (почему-то белый), пакет молока, какие-то соусы в затейливых бутылочках, бутылка красного вина. Всё это он вываливает на стол, говоря, у нас мало времени до начала спектакля. А у меня всё готово! «Обед ждёт вас, господа!», заявляю я с победной улыбкой. «Вот и отлично», отвечает Мартин и идёт наверх звать Питера, а я тем временем мою салат (резать его здесь не положено: едят так, прямо руками), накрываю на стол. Наконец, все рассаживаются, хлопает пробка открываемой бутылки, вино разливается по бокалам, хлеб разламывается на куски (ножи здесь не в почёте), и я вношу тарелки с горячими котлетами и нечищеной картошкой (выглядит аппетитно), Мои «старички», как я их про себя называю, очень довольны. Они с аппетитом едят, запивают вином, заедают салатным листом. «А ты, оказывается, заправский повар», весело шутит Питер. Любимица Мартина, кошка Фокси запрыгивает на стол (здесь так принято), и Мартин кормит её, отламывая кусочки от своего бутерброда с маслом.

– А как остальные кошки? – беспокоится Питер, – Ты их покормил?

– К сожалению, нет, – с виноватым видом отвечаю я, – не знал, чем кормить.

– Ну, как же, я же сказал: всё в холодильнике. Там для них фарш приготовлен.

– Так я …, – начинаю я и останавливаюсь на полуслове. – Так это что, для них фарш?

– Ну, конечно.

– А я его на котлеты пустил.

Они молча смотрят на меня, выпучив от удивления глаза.

– Так, ты нас кошачьей едой потчуешь? – восклицает Мартин.

– Так я и сам ем, – заикаясь, отвечаю я. – По-моему, вкусно.

– Очень вкусно, – приходит мне на помощь Питер, – нам остаётся только промяукать тебе «спасибо,» – и, довольный своей шуткой, начинает громко хохотать. На этом и заканчивается мой первый (и последний) кулинарный опыт в доме Мартина. В дальнейшем, я ограничиваюсь завариванием чая и мытьём посуды.

Мартин вызвал такси по телефону и через несколько минут чёрный лондонский «кэб» уже стоит у входа. Мои «старички» быстро переодеваются в «парадный прикид», в одно мгновение превратившись из обывателей в «лондонских денди», с которыми мне даже как-то неловко сидеть рядом.

Такси подкатывает к ярко освещённому подъезду театра, которым оказался знаменитый «Олд Вик», где в своё время блистали на сцене такие знаменитости театрального мира, как Лоренс Оливье, Джон Гилгуд, Майкл Редгрейв и Питер О'Тул. Снаружи он походит на фабричный корпус с прилепленным к нему новеньким фасадом – типичный образец лондонского «краснокирпичного» здания. Как же они гордятся своими закопчёнными, мрачными, кирпичными коробками! И ведь никакого сравнения нет с нашими, ленинградскими театрами: взять, хотя бы шедевр русского классицизма Александринский театр, или Кировский (Мариинский) театр оперы и балета. Зато внутри театра все очень пристойно и празднично. Мне приходят на ум строки из «Евгения Онегина»:

 
«Театр уж полон; ложи блещут;
Партер и кресла, все кипит;
В райке нетерпеливо плещут,
И, взвившись, занавес шумит».
 

В центре зала, с роскошного расписного потолка свисает изящная, переливающаяся всеми цветами радуги люстра. Бордюры двух балконов и лож блистают позолотой, мягкие, бордового цвета кресла партера прекрасно сочетаются с тяжёлым пурпурным, с золотистыми кистями, занавесом. Всё это сразу поднимает настроение, рождает ощущение чуда (увы, на этот раз чуда не произошло). Наши места – в партере (билеты – аж по 30 фунтов!). Спектакль называется «Кармен Джойс». Музыка, понятно, Бизе, слова какого-то Хаммерстайна (сейчас, это – классик!). Оказывается, это – мюзикл, по мотивам (!) оперы Бизе. Сюжет, как выясняется из рекламки, очень похож на новеллу Проспера Мериме, но это только на первый взгляд. … Действие перенесено из Испании в Америку (все действующие лица – негры!). Время – конец второй мировой войны. Главная героиня – Кармен – вкалывает на парашютной (вместо папиросной!) фабрике. Работать там она, естественно, не хочет, а предпочитает загулы и драки. Во время одной из таких уличных потасовок она встречается с военным капралом Джо (Хосе?), прибывшим на место происшествия для её ареста, который тут же подпадает под её чары. Между ними, как и полагается, вспыхивает любовь (всё, как у Мериме!) и они вместе решают скрыться, при этом Джо дезертирует из армии. Однако, вскоре Кармен переключается на более перспективного любовника, титулованного боксёра Хаски Миллера (аналог тореадора). Она, не задумываясь, бросает беднягу Джо и сбегает с Хаски в Чикаго, где ему предстоит призовой бой. Джо следует за ней, умоляет её вернуться к нему, но Кармен непреклонна: Хаски Миллер богат и одаривает её подарками. В отчаянии Джо убивает Кармен прямо перед стадионом, где Миллер, под рёв болельщиков, выигрывает свой важный матч, а Джо, раздавленный своей безумной выходкой, уныло ждёт прибытия полиции.

Что сказать? Типичный «китч». Музыка – причудливое сочетание гениальных тем и безвкусной аранжировки. С самого начала слух режут жуткие завывания саксофонов. Вообще, поражает нелепость самого подхода к постановке. В голове просто не укладывается, как можно так фривольно трактовать оригинал! При этом, все хлопают! Конечно, технически всё безукоризненно: и вокал, и хореография. Всё отработано до предела. Например, квартет, имитирующий движение поезда, просто бесподобен! И танцуют так, что дух захватывает. Кордебалет выписывает сложнейшие вариации на ограниченном пространстве сцены и порой, кажется, они сейчас рухнут в оркестровую яму, но всё рассчитано до миллиметра! Эффектно, но… всё-таки, это просто развлекаловка.

Моим «старичкам», похоже, всё понравилось. Приехав домой, мы ещё с полчаса сидим в столовой за бутылкой красного калифорнийского вина, обсуждая плюсы и минусы постановки. Я, как могу, высказываю свою точку зрения на такую адаптацию, но не нахожу одобрения с их стороны.

– Есть вещи серьёзные, а есть – лёгкие. Народу подавай хлеба и зрелищ, – заявляет Питер, – Хлеба предостаточно, а зрелища должны быть такими, чтобы отвлекать от «грустных мыслей».

Я обращаю их внимание на то, что зрелищ, все-таки, намного больше, чем «серьёзных» пьес. Развернув взятую в театре афишу, я показываю им, что из сорока спектаклей более половины – мюзиклы, в основном, созданные рукой Эндрю Ллойд-Уэббера.

– Всё определяет рынок, – говорит Мартин. – Сейчас самый пик туристского сезона, а что надо туристам? Лёгкие, смешные пьесы. К тому же, большинство из них плохо говорят по-английски. Так что, чем проще, тем лучше. Вот, например, наши «Кентерберийские Рассказы» – в сокращённом варианте – шли пять лет подряд в театре «Феникс» и на всех 2000-х спектаклях был полный аншлаг.

Что ж, с этим не поспоришь. Можно только подивиться такому феноменальному успеху. На этой ноте мы и расходимся.

Засыпая у себя в каморке, я пытаюсь представить себе, как это будет, если из оперы П.И.Чайковского «Евгений Онегин» сделать такого рода мюзикл. Но, конечно, при этом его осовременить. А что, если сделать Евгения незаконнорождённым отпрыском нашего Генсека? И отправить его в Англию. Где он влюбится в дочку какого-нибудь лорда и ссорится с каким-нибудь молодым аристократом? Да. … На этой мысли я полностью вырубаюсь.

…Сегодня с утра беготня по дому, в основном из спальни вниз в гостиную, где стоит телефонный аппарат, потом ещё ниже в столовую, и снова наверх. Вот где тренировка. «Сколько лет он уже так бегает»! – думаю я про Мартина. Нам предстоит поездка в Кентербери, где продолжатся празднества, намеченные в рамках Чосеровского фестиваля. Мне это по душе: и говорить особо не надо и можно увидеть многое по дороге. Мы едем на машине – за рулём Питер – и прибываем к полудню, как раз к началу запланированных мероприятий. Филипп и Джоанна, уже соответственно одетые, ждут нас в местном отделении чосеровского центра. «Это же, какие деньги надо иметь, чтобы содержать всех помощников и обслуживать все мероприятия», – думаю я про себя. «Недаром, у него свой фонд». «Деньги приходят отовсюду, но мало», – жаловался Мартин накануне. – «Приходиться выбивать у властей».

Надо сказать, прокатились мы на славу. Погода в Лондоне стоит отличная: тепло, солнышко припекает (не то, что сейчас у нас в Питере!), в небе ни облачка. Можно легко представить, как шли в Кентербери, 400 лет назад, паломники – кто на коне, кто пешим ходом, как они отдыхали на привалах, развлекая себя весёлыми байками. Конечно, местность тогда отличалась от нынешней, но общий вид, наверно, остался тем же: те же поля, разделённые межами, те же коровы и овечки на зелёных пастбищах (правда, сейчас все они с бирками на шеях!), те же церкви из серого камня, одиноко возвышающиеся среди лоскутного одеяла полей и пастбищ, те же небольшие рощицы, чудом сохранившиеся из прошлого, аккуратные домики-харчевни с одной стороны дороги, где можно вкусно поесть и выпить пинту светлого пива. Милая, старая Англия!

На въезде в городок, Мартин указывает мне на что-то вроде часовенки, приютившейся у шоссе, сказав: «Здесь захоронена голова Томаса Мора». Во как! «А где же тело»? спрашиваю я. «В Тауэре», ответил Мартин. Бедный Томас Мор! Сей великий муж Англии был обезглавлен по приказу короля Генриха VIII (правда, после суда), который решил, что религия, как и всё в его стране, должна принадлежать ему, а не какому-то «чужому дяде», проживавшему в солнечной Италии. Тело Томаса Мора был похоронено в Тауэре, а вот голова? Говорят, она провисела на колу, в назидание другим «диссидентам», а потом была выкуплена у стражи и брошена в Темзу! Ан нет! Здесь она, в двух шагах от папской цитадели в Англии, покоится себе в скромной часовне на стыке двух дорог. Спи спокойно, дорогой товарищ!

Да, Генрих VIII был крутой мужик! В другом месте, по пути, когда в рощице промелькнули развалины древней церкви, Мартин снова «просветил» меня на его счёт. «А это – руины католического аббатства, разрушенного тем же Генрихом». «Которому очень нужны были деньги», – с усмешкой добавил Питер. – «И он знал, где их можно найти. У попов»! – закончил он торжествующе и захохотал своим заразительным детским смехом. Я сказал, что вожди нашей революции, видимо, хорошо изучили английский опыт, потому что после революции они первым делом взялись за церковь, которую обчистили, как липку.

12. Кентерберийский Собор

Кентерберийский Собор виден издалека. Вначале, в бездонном синем небе, словно капитанский мостик гигантского корабля, возникает его центральная башня, увенчанная четырьмя острыми шпилями. Потом в поле зрения вплывает и сам собор. Его остроконечная крыша уставлена по периметру целым лесом тянущихся вверх башенок-понаглей, а стены укреплены рёбрами контрфорсов, между которыми зияют огромные стрельчатые окна. Но чем ближе мы подъезжаем к собору, тем сильнее взгляд приковывается к его фасаду, по бокам которого, словно «близнецы-братья», стоят две торцовые башни, стискивая с двух сторон главный вход в здание. Собор сильно перегружен деталями: все эти выступы и колонки, остроконечные навершия, затейливые кружева орнаментов, ниши, бесчисленные фигуры святых, делают его похожим на гигантского дикобраза.

На прилегающих к собору улочках полно народу. В основном, это туристы, преимущественно из Японии. Все тянутся к главным воротам аббатства, через которые должны прошествовать участники главного действа. Вот и они. В начале процессии – конные рыцари в боевых шлемах и блестящих доспехах (им предстоит показательное выступление: схватка с мятежниками Уота Тайлора). За ними показывается колонна пеших горожан в средневековых одеяниях. Здесь и клоуны, и акробаты, и наши «паломники» из «Кентерберийских Рассказов», и просто крестьяне и ремесленники – строители Храма. Всех их приветствует мэр города и Мартин в своём, уже привычном мне, костюме Чосера. Неподалёку, на примыкающих к собору лужайках, расположились небольшие базары (marquees), где можно увидеть всевозможные изделия средневековых мастеров. Тут же весёлые исполнители танца «моррис» (morris dancers), лихо отплясывающие что-то вроде краковяка с палками в руках под звуки старинных инструментов. А что, весело! Чувствуешь, как прямо у тебя на глазах время даёт обратный ход.

Захожу по стёртым сотнями тысяч ног ступеням внутрь собора и немею от удивления. Стены круто уходят ввысь и там, под потолком, сплетаются в тугие узлы нервюр. Как это не похоже на уютные интерьеры наших церквей! Здесь нет ощущения близости Бога. Взгляд скользит по уходящим ввысь ребристым колоннам, теряется в хитросплетениях потолочного свода. Везде холодный, серый камень: каменные плиты полов, стройные ряды колонн, огораживающих центральный неф, голые каменные стены. И только громадные стрельчатые окна радуют глаз, впуская внутрь снопы волшебно расцвеченного солнечного света и оживляя могильный хлад интерьера. Их удивительно красочные композиции действуют завораживающе. Трудно себе представить, что во время войны их вынимали из оконных проёмов. Ещё труднее представить, что кому-то могла в голову (или отсутствие таковой) прийти безумная идея сбрасывать бомбы на все это великолепие. Поистине, нет предела человеческой глупости и дикости.

Ближе к апсиде стоят две мраморные гробницы. На одной из них лежит закованная в латы бронзовая фигура рыцаря с воздетыми к небу руками в железных рукавицах. Это – «Чёрный Принц» (ум. в 1376 г.), знаменитый воин начала Столетней Войны, проведший в походах и битвах большую часть жизни. Вторая гробница принадлежит королевской семье: королю Генриху IV и его супруге Жанне Наваррской. Они лежат рядом, но каждый, как бы, сам по себе. Где-то поблизости должна быть могила главного персонажа этого собора, св. Томаса Беккета, зверски убитого по приказу его некогда закадычного друга, короля Генриха II. Эта мрачная история хорошо передана в фильме «Томас Беккет» с Ричардом Бартоном в главной роли. Место, где святого прикончили, отмечено странной скульптурной композицией: на белой мраморной стеле укреплён грубо выделанный железный крест, горизонтальную крестовину которого пронзают два таких же грубо исполненных и ржавых меча. Однако, гробницы святого здесь нет и в помине. Через три столетия после его гибели, за время которых гробница св. Томаса стала местом паломничества, она была уничтожена всё тем же печально известным Генрихом VIII. И теперь на её предполагаемом месте горит толстая свеча.

Внизу, под собором, находится его самая древняя часть: крипта. Это довольно мрачный подвал с низкими сводами, напоминающий современные гаражи-стоянки. Рядом с собором, вход во внутренний дворик аббатства – клуатр, – огороженный с четырёх сторон каменными галереями. Напоминает дворики университетских колледжей Оксфорда. Впрочем, нет, все наоборот: скорее он стал прообразом внутренних двориков средневековых колледжах.

13. Подготовка к рыцарскому сражению

…Побродив по холодному собору, с удовольствием выхожу на свет Божий. Теплынь! Здесь уже вовсю идёт торговля поделками средневековых ремёсел: прялками, кожаными изделиями, одеждой, и т. д. На площадке рядом творится что-то невообразимое: кучка рыцарей в доспехах отражают нападение толпы людишек, одетых кто во что горазд. Это – восставшие крестьяне Уота Тайлера. Рыцарям приходится тяжело. Чернь их теснит. Но они их одолеют. Не мытьём, так катаньем! Не допустят смуты!

Я присоединяюсь к Чосеру (Мартину), и мы идём в монастырскую пристройку (Priory), где нас ждёт обильный обед с возлияниями. В просторной столовой накрыты длинные, деревянные столы и поставлены скамьи, на которых рассаживаются приглашённые участники празднества. Многие восседают в костюмах чосеровского времени (что выглядит нелепо!). Перед столами возникает одетый средневековым шутом массовик-затейник с куклою в виде маленького шустрого зверька – не то белки, не то хорька, – который норовит вырваться из его рук и спрыгнуть на головы сидящих гостей, а он его «ловит» и вновь сажает себе на плечо. Делает он это мастерски, вызывая смех зрителей. Потом он, кривляясь и корча рожи, исполняет какую-то средневековую частушку. Все смеются, как и подобает на празднике (я – тоже, хотя ничего не понимаю). Приём заканчивается, все хорошо подзаправились, а некоторые (включая меня!) и поднабрались. Мартину предстоит ещё выступать с чтением отрывков из «Кентерберийских Рассказов» в паре с известной театральной актрисой Фенеллой Филдинг. После концерта (скажем так) мы с Мартином выходим на «свежий воздух».

– Ты поезжай с Джоанной, – говорит он мне. – А я останусь здесь. – И потом добавляет доверительно, – Что-то я устал сегодня.

Я, конечно, согласился. Съездить в Фолкстон, на самый берег Ла-Манша, кто же от этого откажется? Именно здесь можно увидеть меловые утёсы «Туманного Альбиона». Джоанна – высокая, статная женщина с необыкновенно красивыми глазами. Прямая, как палка. Настоящая англичанка. По профессии – косметолог, держит свой крошечный салон, где оказывает услуги по эпиляции. Кроме того, она – страстная путешественница. Объездила полсвета, большей частью, как ни странно, по работе. Великолепный фотограф, она мечтает побывать в России, особенно в Питере, о котором слышала много хорошего. Отсюда, её вполне благосклонное отношение ко мне. Впрочем, про англичан никогда не скажешь, что они искренни. В свободное от поездок по свету время Джоанна подвизается у Мартина в труппе. В своё время они были, наверно, близки. Но, помимо всего прочего, ей явно нравятся огни рампы. У неё есть своя роль в чосеровском пантеоне (во время пасхальных шествий только) – Ткачихи из Бата. В театральном костюме она смотрится прекрасно. Да и вообще, женщина, что надо. Мы сели в её машину (с нами ещё поехала помощница Мартина, режиссёр спектакля Сильвия) и понеслись «в сторону моря». Было уже темно, и только крошечные скобки дорожной разметки, вмонтированные в полотно дороги посередине, загорались в свете фар через регулярные промежутки времени, словно светлячки. Мы ехали молча (чему я был рад), а Сильвия непрестанно курила. Похоже, она была не в настроении. Джоанна вела машину лихо, как заправский гонщик. Я ещё не знал тогда, что у неё дома в гараже стоит «Мерседес-Бенц» 1954 года выпуска – настоящее чудо немецкого послевоенного автомобилестроения, – который она тоже водит, участвуя в парадах старинных автомобилей. Когда мы подъехали к ее дому, который стоит на самом берегу Ла-Манша, в лицо пахнуло знакомым по Питеру морским бризом. Зашли в дом, поднялись по лестнице на второй этаж, прошли узкими комнатами на кухню. Здесь мы расположились, но делать было нечего, разговор не клеился, и Джоанна предложила мне принять ванну. Я с радостью ухватился за эту идею, понимая, что от меня просто хотят побыстрее избавиться. Ванная комната показалась мне огромной. Пол был покрыт чёрной плиткой, а посредине в полу вмонтирован овальный мини-бассейн.

– Это – джакузи, – поясняет Джоанна, – я ее сейчас запущу, и ты сможешь поплавать.

– Здорово, – отвечаю я, стараясь изобразить энтузиазм, но получается плохо, – а где душ? (в доме Мартина все ванны без душа).

– Вон там, в углу, – Джоанна показывает на кабинку матового стекла. – А вот полотенце.

– Отлично. Тогда я вначале вымоюсь, а потом поплаваю в джакузи. В ванне я обычно пою, – я пытаюсь острить, – так что, если меня не будет слышно, понадобится помощь.

– Ничего, здесь мелко, – невозмутимо отвечает Джоанна, глядя на меня своими прекрасными карими глазами. Удивительно, как такая красивая женщина может быть «ни рыба, ни мясо». Она выходит из ванной комнаты, и я начинаю быстро (как мне кажется) соображать. Вначале надо быстро вымыться в душе, а потом – бегом в бассейн, который уже начинает наполняться водой. А как бежать: голым или одеть трусы? Ничего не придумав, я раздеваюсь и захожу в кабинку. Вот тебе и на! Никакой тебе лейки наверху, а только какие-то блестящие трубки и рычажки по бокам. Позвать Джоанну – значит надо снова одеваться. Я пробую сам. Нажимаю на рычажки, и на меня со всех сторон бьют струйки тёплой воды. Здорово! Вода приятно щекочет тело. А что если попробовать другие рычажки? Нажимаю снова, напор воды усиливается, и я начинаю крутиться в кабинке, как «уж на сковородке». А как же их выключить, или, хотя бы, уменьшить! Я чувствую себя Шариковым из фильма «Собачье Сердце», забравшимся за котом в ванную комнату. Струи хлещут меня по спине, груди, животу, и ниже, и мне уже «не до песен». Они, как иглы, впиваются в тело, и уже не щекочут, а жалят! Да ещё вода горячая. Просто кипяток. Нет, я так дальше не могу. Я опрометью выскакиваю из душевой кабинки и плюхаюсь в бассейн. Здесь – тоже «не слаще». Вода бурлит, накатывает на тело, везде водовороты. В дверях появляется Джоанна. В руках у неё огромное полотенце.

– Если закончил, вылезай, – с невозмутимым видом говорит она.

– Как? А мои трусы? – вопрошаю я, ёрзая по дну бассейна.

– Потом, – отвечает она, развёртывая полотенце. Я выхожу из бассейна, стыдливо прикрывая наготу руками, подхожу к ней, становлюсь задом. Она молча набрасывает на меня полотенце, заворачивает спереди и ведёт меня из ванной. Похоже, что моя нагота не производит на неё никакого впечатления. Из чувства признательности я пытаюсь ее поцеловать, но она сердито отмахивается от меня, как от надоевшей мухи.

– Ты пьян.

Да, я действительно здорово набрался, ну и что?

– Вы так добры, – мямлю я с видом нашкодившего школьника, но она не слушает. Мы входим в спальню.

– Спокойной ночи (Good night), – говорит Джоанна, указывая на кровать.

– Крепкого сна (Sleep tight), – отвечаю я автоматически. Она выходит из комнаты, а я валюсь на кровать и заворачиваюсь в одеяло. По-моему, все прошло отлично.

На следующее утро я жду разноса, но, кажется, дело обходится одним «выразительным» взглядом. Правда, на столе – никакого похмелья. Не по-нашему. Что же я вижу на столе? Стоит стакан (большой) апельсинового сока, и тарелка с орешками и прочими злаками. Это у них называется «мюсли». В рот, конечно, ничего не лезет. Залпом выпиваю сок, закидываю в рот горсть орехов и… баста!

– Сейчас мы отправимся назад в Лондон с заездом в Дувр, – объявляет Джоанна. Мы спускаемся на первый этаж, и она ведёт меня в свою «святую святых» – гараж, где стоит ее «коллекционное издание». По пути проходим гостиную, где она небрежным жестом обращает моё внимание на «настоящие» персидские ковры (прошу не наступать!), «настоящий» Веджвуд (фарфор), «настоящую» мебель фирмы Шератон (комод и стулья). «Откуда у Вас все это,» вертится у меня на языке, но Джоанна меня упреждает: «Это мой покойный супруг мне оставил. Он служил дипломатом в Персии» (т.е. в Иране?). И вот, мы в гараже. Это отдельное помещение, совершенно пустое, с большим, висящим на стене термометром. Посредине – мощная, чёрная машина с открытым верхом. Выглядит внушительно. Чем-то напоминает нашу «Чайку» или «Волгу» Газ-29, но «круче». Хром везде, где можно и нельзя: на ветровом стекле, радиаторе, молдингах, крыльях, бамперах, ручках. Выглядит очень нарядно. «Это – раритет», поясняет Джоанна. «Таких машин сейчас всего несколько штук». Она предлагает мне открыть дверцу. Я пробую, но не тут-то было. Это – то же самое, что открыть дверь мощного сейфа. Поддаётся с трудом. Весит, наверное, не менее пары тонн. Настоящий танк на колёсах.

– Как вы на ней ездите? – срывается у меня с языка. – Это же такая махина.

– На ней я езжу только на выставки раритетных автомобилей, – отвечает Джоанна. – Но в управлении она послушна, как ребёнок (кстати, у самой Джоанны детей нет).

– Я бы её продал, – ляпнул я, не подумав. – Какая от неё польза?

Джоанна посмотрела на меня с презрением.

– Причём тут польза, – восклицает она. – Это же раритет! Произведение искусства. Люди ею восхищаются, когда видят.

Видя, что я не могу по достоинству оценить этот монстр, она деликатно выпроваживает меня из гаража.

На улице пасмурно, но тепло. Гораздо теплее, чем у нас в Питере. С пролива дует лёгкий ветерок. Меня охватывает странное чувство: сюда столетиями прибывали люди «с Континента», обживали место, строили дома и замки, продвигались дальше, вглубь страны. И теперь едут все, кому не лень, стараясь прижиться здесь, в «стране обетованной», угнездиться, стать полноправным «островитянином». Вот, и я туда же. А что здесь хорошего? Прилепившиеся к берегу домишки, аккуратно проложенные дороги, улочки, придорожные харчевни. … Всё очень чисто, правда, ухожено, но… примитивно!

……………………..

…Через пару дней я окончательно понял, что делать мне у Мартина абсолютно нечего. Все были заняты фестивалем, и я был, что называется, «на подхвате», но… меня всё это очень мало интересовало. Единственное, что меня спасало, это – мой статус «профессора Ленинградского Университета». О Чосере я знал понаслышке, о его эпохе – ещё меньше, поэтому разговоры на эту тему сводились к общим местам. А ведь в программу фестиваля входили не только костюмированные походы по лондонским улицам и поминальные службы в соборе. Здесь были и обстоятельные лекции, посвящённые творчеству и жизни родоначальника английской литературы, и концерты, на которых исполнялись музыкальные произведения его времени на инструментах той эпохи, и посвящённые Чосеру выставки. На одной из таких выставок, устроенных в крипте церкви Св. Мартина-На-Полях на Трафальгарской площади, я попал, чисто случайно, на лекцию под названием «Чосер в Лондоне». Мы с Мартином приехали на её открытие и во время осмотра забрели в маленький зал, где среди манускриптов и средневековой утвари сидел мужчина в вельветовом пиджаке и джинсах. «Это – оксфордский профессор Дерек Бруер», поздоровавшись с ним, сказал мне Мартин, «ты посиди и послушай». И оставил меня наедине с ним. Профессор, просидев некоторое время молча в моей компании, встал и, не глядя на меня, начал читать лекцию. Из его монотонного рассказа я узнал, что Чосер, будучи с детских лет при дворе, куда его пристроил его папаша (он был знатным виноторговцем), вращался в среде английских аристократов. В молодые годы он развлекал супругу короля Эдуарда III, сочиняя «стихи на случай» и пересказывая чужие произведения и, находясь на дипломатической службе, проживал в Вестминстерском дворце, т.к. его жена Филиппа была фрейлиной королевы Филиппы. Вообще, в его жизни были и взлёты, и падения. В молодости он участвовал в походах во Францию, где, вначале ему не посчастливилось: попал в плен. Король выкупил юношу из плена, заплатив шестнадцать ливров (золотом, наверно). К слову сказать, за две одновременно выкупленные королевские лошади было заплачено 50 и 70 ливров. В 1373 и 1378 годах Чосер побывал в Италии, и эти посещения оставили в его биографии значительный след. Он познакомился с произведениями Данте, Петрарки и Боккаччо, которые оказали влияние на его творчество. «Достоверные женщины» Боккаччо послужили прообразом для его «Легенды о Добрых Жёнах», его же «Тезеида» и «Гризельда» были переложены Чосером в «Рассказ о Паламоне и Арсите» и «Рассказ Оксфордского Студента».

В 1374 году Чосер получил место таможенного надсмотрщика лондонского порта по шерсти, коже и меху и поселился в башне над городскими воротами Олдгейт, где он практически стал затворником, посвятив всего себя чтению книг и написанию своего шедевра. Трудным и одиноким было последнее десятилетие Чосера, которое пришлось на последние годы XIV века. Он отдалился от двора, но и не пошёл до конца за своими друзьями в стане реформаторов, и это спасло его от неминуемой расправы. В 1381 году полетели головы Уота Тайлера и Джона Болла. Творческое одиночество стало уделом его последних лет. Незадолго до его смерти, в 1399 году, фортуна в последний раз улыбнулась Чосеру: новый король Генрих IV вспомнил об опальном поэте и позаботился о нём. Но жизнь была уже кончена. В октябре 1400 года Чосер умер и был похоронен в Вестминстерском кладбище.

По окончании лекции я вежливо, как мог, поблагодарил «коллегу» и задал ему вопрос, который вертелся у меня на языке и казался мне «умным»: не участвовал ли Чосер в походах Крестоносцев, о которых он пишет в рассказе Рыцаря. «Коллега» метнул на меня дикий, испепеляющий взгляд, как на полного дебила, и замахав руками, затараторил, что такого не может быть, т.к. к тому времени, когда закончился Третий поход крестоносцев, Чосер ещё не родился, но … «он мог знать в лицо некоторых Тамплиеров, осевших к его времени в Лондоне».