Текст книги "Закон меча"

Вадим заскрипел зубами. Улеб резко обернулся и поднес палец к губам: тихо, мол! И вновь приник к камню.

Тур явил себя. Он возник как бы из ничего – черная бестия, критическая масса беснующейся плоти. Тур шумно вдохнул воздух, высматривая противника налитыми кровью глазами. Угрожающе опустил громадные рога и загреб землю копытом. Напружил могучую шею, исторг яростный рев. Где враг?!

Без шума спущенные стрелы воткнулись быку в загривок. Утробно замычав, тур взвился на дыбки, закидывая голову. Улеб этого только и ждал. Словно подброшенный пружиной, он перепрыгнул валун и воткнул копье в брюхо конунгу лесному. С другого боку подбежал Асмуд и добавил.

От боли тур испражнился. Он тяжело упал на передние копыта и вдруг бешено завертелся, харкая кровью и поражая страшными рогами. Рунольт замешкался, и тур буквально измочалил егеря, отбросив в кусты растерзанное тело.

Не желая терять лицо, Вадим выскочил на поляну. Тур резко развернулся и бросился на Вадима ярла. Тому надо было за один удар сердца успеть поразить лесного гиганта копьем, упереть оскопище[51]51
  Оскопище – древко копья.


[Закрыть] в землю и отскочить в сторону. Вадим успел.

Тур напоролся на копье и, замерев на мгновение, тяжело повалился на бок. Жизнь покидала громадную тушу. Асмуд вскочил на трепещущий бок буй-тура и острым ножом вырезал широкую и длинную полосу вороной шкуры. Обычай жестокий, но считалось, что в ремень турьей кожи переливается сила животного, и что она передастся тому воину, кто его наденет.

Помалу охотники выходили из транса, унимали кровь. Егеря заученными движениями разделали тушу, и Улеб лично закопал голову тура, помолясь и испросив прощения у духа животного за причиненную смерть.

Усталые и довольные, охотники потянулись в лагерь, волоча добычу. И даже то, что двое несли Рунольта, похожего на истоптанную тряпичную куклу, не омрачало настроя – все ведь знали, на что шли. Тур – не заяц, промашки не спустит.

Вадим плелся следом за двумя молодыми гриднями, тащившими каждый по здоровенному окороку. Рядом пристроился Хуфин Убийца.

– Не успел, – буркнул Вадим, непроизвольно сжимая руку, где совсем недавно было копье.

– Ну и ладно, – бодро зашептал утконосый. – Зато, конунг, ты тура положил!

– Начал Улеб, – вяло отговорился Вадим.

– А ты докончил!

– Ну да…

На опушке уже вовсю пылали костры. Мясо тура рубили большими кусками и насаживали на вертела, солили, натирали травами, совали в надрезы лук. Запах поплыл над лагерем, будоража и дразня. Гардская аристократия переменила тему.

– Я, когда в Миклагарде служил, – вспоминал Асмуд хевдинг, – едал ихнего… как его… поркус… дальше забыл. Ну, короче, вепря берут и жарят целиком, а внутрь птицу битую суют. Пулярочек, там, рябчиков всяких…

– А меня однажды в Асские горы[52]52
  Асские горы – Кавказ.


[Закрыть] занесло, – с жаром начал Крут, – к аланам ездили… по разным делам. Так они шашлыком угощали. Это… да вот, как у нас, мясо на вертеле, только кусочки ма-аленькие, и их всю ночь вымачивают. Ну, там, соль, лук кладут, уксус… Объедение!

– А на Непре нас колбасой потчевали, – мечтательно закатил глаза бледный гридень с узким лицом. – Готы свиные кишки не выбрасывают, как мы, а чистят и набивают кусочками мяса, получаются колбаски. Их жарят, и мясо в них, как в мешочке, соку не теряет…

Вадим сидел, развалясь, у костра и пил хмельной мед. Он был тут, со всеми вместе, и в то же время наособицу. На душу его опустились сумерки, и даже мед не разгонял тоскливый мрак. Вадиму было паршиво – он так и не пришиб Улеба… На первом шаге к трону его светлейшее высочество споткнулось.

Глава 8

1

Любимая лодья Эйрика Энундсона была наречена «Рыжим Змеем». Не в честь славного Энунда, чья пышная грива горела на солнце ярой желтизной. Просто, когда лодью спускали на воду, она скользила по двум бревнам, щедро смазанным салом, а поперек лежала жертва – рыжий безымянный трэль. Тяжелый киль драккара переехал трэля, раздавил и размолол тело, так что кровь человеческая забрызгала оструганные борта. И дротт, жрец Одина, присоветовал назвать лодью «Рыжим Змеем». Дескать, этим привлечена будет милость богов, владык пучин и ветров.

«Рыжий Змей» был велик. Огромное дерево в пятьдесят больших шагов пошло на его киль. Правда, конунг гардский владел еще большими лодьями, но такие корабли могли заходить лишь в устья полноводных рек вроде Сены или Рейна. А вот когда русы ходили в поход на арабов, они поднимались до Севильи на обычных скедиях. И ромеев воюют тем же порядком. Да и как одолеешь волоки по пути из варяг в греки на тех же снекках, громадных, как ромейские триремы?! И это утешало Эйрика Энундсона…

– Конунг! – почтительно склонился стурман. – Прибыли свободные ярлы! Арт Одноглазый сын Хравна на лодье «Акула», Даль Толстый сын Ульвара, тот самый, что на тинге поколотил берсерка Эгиля, приплыл на двух лодьях. Альф Готский сын Вифила, на трех. Гейр Ливонский сын Хакбьярна…

– Дюк Славянский на месте? – перебил его Эйрик.

– Да, конунг, – почтительно склонился стурман. – Дюк Славянский сын Хилвуда сына Келагаста привел своих людей на трех лодьях и поит их со вчерашнего дня…

Эйрик расхохотался.

– Узнаю Дюка! – воскликнул он. – Кто еще пожаловал?

– Уббе Фризский сын Гудлауга, – торжественно продолжил стурман, – Греттир Викский сын Эринмунда… С Греттиром людей мало явилось, зато на четырех кораблях.

– Добавим! – кивнул Эйрик.

– Торольв Стабборнский сын Спьяльбуда пожаловал, – продолжал стурман, – на лодьях «Арвак» и «Альсвинн», Громар Крестьянин сын Фрейгейра на своем «Морском вороне»… И… И все. Пока.

– Ледунг[53]53
  Ледунг – ополчение.


[Закрыть] объявлен? – деловито спросил Эйрик.

– Да, конунг. Всем лендрманам я послал по стреле, и каждый из них оказался послушен твоей воле. Больше всего хускарлов выставил Андветт из Бирки – пятьдесят дюжих молодцев!

– И много набралось воинства?

– Три раза по десятку сотен!

– Отлично, Хродвисл! Прикажи трубить поход. Аустрвег ждет нас, Хродвисл!

Стурман весь расцвел радостной улыбкой и сбежал на берег. Эйрик подошел к борту «Рыжего Змея». Пристань бурлила, переполненная викингами. Кто познатней да побогаче, явился ко двору в бирни – длинных кольчугах до колен, а основная масса щеголяла в кожаных подбитых куртках с нашитыми пластинами из железа или бронзы. Иные были в круглых шлемах, ополченцы носили на нечесаных и нестриженых головах кожаные шапки.

Больше всего в толпе качалось копий, мечи блистали куда реже. Часто сверкали лезвиями боевые секиры на длинных рукоятках. Гремели щиты. Лязгали, сцепляясь, копья-крюки и копья-топоры. Грюкали бортами десятки драккаров, тесно поставленные у приглубого берега.

Эйрик даже глаза зажмурил, погружаясь в эти волнительные звуки, предвещавшие битву. Скоро, очень скоро затрубят рога, и вся эта Сила, покорная его власти, двинется на восток – рубить и жечь, копить добычу и славу!

Хрипло завыли рога. Викинги на берегу взревели, бряцая оружием, и повалили на драккары. Полторы сотни лучших из лучших уже взошли на палубу «Рыжего Змея». Они ждали. Эйрик Энундсон положил ладонь на рукоять своего меча, носившего имя Грамр, что значило «Неистовый», сжал ее и выдернул клинок из ножен. Он любил свой меч и относился к нему с нежностью и трепетом, коих не дожидались от него женщины. Меч для викинга – не орудие убийства, а драгоценный товарищ. Железо и огонь совокупились, чтобы родить клинок. В лезвие его вселялся яростный дух войны, терзаемый жаждой убийства, и истинный викинг ублажал свой меч, поил его горячей кровью…

– Вперед, ярлы! – взревел конунг. – Вперед, грид! Вперед, ледунг!

Крики восторга слились в могучий рев, разносясь над водами. Война началась.

Шесть десятков лодий вывел в поход Эйрик Энундсон. Черные вороны корчились на парусах и завитые в узел змеи, молоты Тора и колеса Ирмина, верховного бога саксов. Могучую грудь Эйрика конунга распирало гордостью и злым торжеством. Железной бороной пройдет его войско по землям гардским, сравняет с травой их хваленые крепости, выкосит варягов и пожнет великую славу!

– Подходим! – заволновались на носу корабля.

«Рыжий Змей» шел мелким Хольмским заливом. К северо-западу зеленели растрепанные сосны и угрюмо серели мшистые скалы, обрамлявшие устье Вуоксы.[54]54
  В те времена Вуокса была глубока и соединяла Ладогу с Финским заливом.


[Закрыть]

Драккары медленно перестроились, по одному втягиваясь в прозрачную реку. Ветер переменился, и викинги сели на весла.

Вуокса раздвинула берега – две стены елей и сосен. Кое-где, по урезу воды, шелестел камыш. И вот за очередным поворотом очертились стены Кирьялаботнара. Крепость стояла на пригорке, на мощном валу, сложенном из камней и целых валунов. Круглая в плане, фортеция была огорожена частоколом из бревен в обхват, а еще выше поднимались шесты с выбеленными дождем черепами – коровьими, медвежьими и человечьими.

– К бою, – спокойно сказал Эйрик, сдерживая азарт.

Драккары устремились к берегу, шурша камышами, и сотни викингов молча перепрыгивали через борта, уберегая от воды топоры и мечи.

Сонный карел возник между заостренных бревен и ошарашенно вытаращился на огромное войско. Он уже раскрыл рот, чтобы поднять тревогу, но меткий дротик-ангон пробил карелу грудь, обрывая жизнь.

– На штурм! – заревел Эйрик, и вся рать подняла крик и вой, кинувшись на стены Кирьялаботнара.

За верхом частокола замелькали головы защитников, но напор был куда сильнее вялой обороны. Викинги с ходу бросали лестницы на стены и махом взлетали по ним до самого верха, прорубая себе вход сквозь кровь и кости, железо и кожу.

Громадное бревно, подхваченное на руки, стало тараном. С ревом и руганью викинги сорвались с места, удерживая таран, и ударили по толстым воротам. Лесины жалобно заскрипели.

– Отходим! Разбег… взяли!

– У-у-у!

– А-а-а!

– О-о-о!

С третьего удара сорвалась левая створка ворот, и викинги ворвались во двор. В кругу крепостных стен стоял всего лишь один «длинный» дом и несколько клетей, по двору металось с полсотни карел без броней, даже кожаных доспехов не было на них, а руки оборонявшихся сжимали старинные мечи эпохи Меровингов.

– Бей финнов! – заорал Даль Толстый и первым показал пример, рубанув карела в длинной рубахе с богатой вышивкой. Выбеленная тканина щедро окрасилась кровью.

– Бей! Бей!

– Спалим осиное гнездо!

– Га-га-га!

– Орм! Тащи факел!

Крепость пала. Вуокса была открыта – входи, бери, что хочешь! И викинги тут же воспользовались предоставленной возможностью – наведались в карельскую деревню, тулившуюся к Кирьялаботнару со стороны леса. «Ясени» врывались в избы, зверея от вседозволенности, и рубили всех подряд: немощных старцев и стариц, малых отроков и отрочиц, юнышей и юниц. Впрочем, нет, для девиц делалось исключение – их сначала насиловали, а уже потом закалывали. Парней убивали сразу. А как же? Вырастет воином, придет да стребует должок! Еще чего не хватало…

Эйрик конунг прошелся по деревне, слушая женский вой, стоны умиравших мужей, девичьи крики, и мягко улыбнулся. Война! Он снова в деле, и руки его сильны, и глаз зорок! Держа в руке меч, он подошел к длинному дому, выходившему на маленькую площадь посреди деревушки, где рос священный дуб. Банда славян, приведенная Дюком, как раз вешала на суку местного жреца, седобородого карела, крепкого и статного. Карел молча и яростно вырывался, тщетно призывая Ильмаринена, а славяне, похохатывая, накидывали ему на шею веревку.

– Нет! – заверещал молодой ломкий голос, и из длинного дома выскочила девушка зим пятнадцати-шестнадцати, но уже с весьма заметными округлостями, с телом тугим, налитым здоровьем и женской силой.

– Стоять! – воскликнул Эйрик конунг, хватая девушку за талию. – А говорили, в деревне нет ничего ценного! – захохотал он. – А тут целый слиток «лохматого золота»!

– Пусти! – закричала девушка, трепыхаясь в железных объятиях Эйрика. – Дедушка!

– Прощай! – выкрикнул жрец. – Помни…

Он не договорил – славяне перебросили веревку через сук и дружно натянули ее, вздергивая карела, обрывая ему голос и саму жизнь.

– Дедушка! – застонала юница.

Эйрик сгреб юницу в охапку и потащил в ближайшую избу, длинный, приземистый дом, поставленный с краю леса. Кроватей тут не знали, но у всех стен тянулись широкие лавки, этого было довольно. Отложив меч, Эйрик рывком стянул с девушки рубаху и стал одной рукой лапать упругие груди, а другой торопливо расстегивать ремень на кожаных штанах. Девушку он швырнул на лавку и придавил коленом, чтобы не дергалась. Внучка повешенного казалась безучастной, как вдруг ее рука вцепилась в детородный орган свея, набравший твердости, и резко согнула его. Эйрика Энундсона резануло болью. Захрипев, он отшатнулся, хватаясь за член. Палящая боль еще сильнее хлестнула его. А девчонка скатилась с лавки, вскочила и с криком «Проклинаю!» убежала в лес, голая и босая.

Рыча от бессильной ярости, Эйрик кое-как заправил штаны и похромал прочь, мечтая о холодной примочке на больное место и о море огня для всех карел.

– Все сжечь! – каркнул он подбежавшим викингам. – И всех вырезать!

– А мы уже… того… – доложил длинный как жердь Суннват. – Всех, под самый корень!

– Хвалю! – буркнул конунг и побрел к крепости.

Когда он вошел во двор Кирьялаботнара, все постройки горма горели.

– Стены пожгите! – приказал Эйрик. – Никто не ушел?

– Нет! – заревели здоровенные красавцы хускарлы, навыка боевого не имевшие, но рвения преисполненные. – Всех положили, конунг!

– На корабли! – скомандовал Эйрик, пересиливая боль. Замечая в глазках хускарлов восторг и обожание, он через силу добавил: – Вперед, храбрецы! Я горжусь вами!

И хускарлы, вчерашние пастухи и кузнецы, железоделы и углежоги, сразу будто выросли на пару футов и раздались вширь. Что им Кирьялаланд! Да за одно доброе слово конунга они весь Мидгард[55]55
  Мидгард – Средний мир, мир людей, в отличие от мира богов.


[Закрыть] положат к ногам его! А конунг, шипя сквозь зубы, проковылял под навес, где хозяйничал дротт Гаутдьярв, и жрец, и целитель.

– Глянь-ка… – просипел Эйрик, спуская порты.

– Ох, ничего себе!.. – выпучил глаза дротт и тут же прикрыл их мохнатыми седыми бровями.

Член у Эйрика распух, став толщиной в руку, а мошонка посинела. Кровоподтек выкрасил весь низ живота..

– Тут лед надобен, – вздохнул дротт.

– Так найди! – злобно сказал конунг.

Гаутдьярв разогнулся, кряхтя, и подозвал помощника, белобрысого Бьерна. Тот выслушал приказ и бросился в деревню – ледник искать. Вернулся быстро и принес большой кусок льда, завернутый в тряпицу, мутный и грязный. Лед таял и стекал по рукам Бьерна струйками, но конунгу было не до того. Нетерпеливо отняв последний привет зимы, конунг приложил лед и содрогнулся.

«С-сучка! – подумал он. – Доберусь я до тебя! Сто раз пожалеешь, что сразу не сдохла!»

2

Кирьялаланд, река Кумена

Князь Буривой вел свой род от Иона и Ендвинда, а брак его дочери Умилы с самим конунгом гардским сильно поднял ему авторитет. Под старость Буривой стал сварлив, вечно цеплялся к зятю, учил его жить. А зятек тоже смирения не выказывал – посылал тестя по всем известным ему адресам, причем очень далеко и надолго.

И вот семейные неурядицы распухли до размеров междоусобицы…

У Буривоя под началом была сборная дружина карельских воинов – великолепных стрелков, запросто шлющих стрелу в глаз белке, но с мечом не дружных. А еще Буривой распоряжался ратью в полусотне крепостей, похожих на Кирьялаботнар, только помельче. В крепостях тех никто не жил, туда сбегался окрестный народ, если вдруг жаловали непрошеные гости, датчане или еще кто. И на этом власть Буривоя кончалась. Жадные кунингасы просто сгрузили на него все военные заботы и развязали себе руки для главного в их жизни – скупки мехов в северных пределах и перепродажи «мягкой рухляди» гостям с далекого юга. Уяснив это впервые, Буривой взбесился, чуть не поубивал кое-кого, но быстро остыл – сам виноват. Надо было сначала думать, а потом уже хвататься за лестное предложение! Эти купчины, которые по недоразумению кунингасы, знали, как с ним сторговаться и залучить князя в военные вожди. А теперь все, слово даденное надо держать, хоть ты умри! Иначе какой ты князь?! Да и любят его карелы, уважение к нему имеют…

Буривой закряхтел и перевернулся на другой бок. Нудный дождь лупил по верху кожаного шатра и мешал спать. Раздраженно почесав седые космы, Буривой сел и потянулся к ковшику с квасом. Ковшик был пуст. Ну, не ему одному не спать…

– Ларни! – позвал он сердито. – А ну, подь сюды!

Кожаный полог зашевелился, и в шатер проник белоголовый парень, крепкий и ладный, с мечом на поясе, но без броней. Жадны кунингасы, жалеют дирхемов на кольчуги! Жабы…

– Звал, княже?

– Квасу набери, – буркнул Буривой.

Ларни исчез и тут же вернулся с полным ковшиком шипучего, холодного кваску.

– Ха-арош! – оценил Буривой, пригубив.

Ларни расплылся в довольной усмешке и тут же нахмурился.

– Княже, – неуверенно молвил он, – там девка одна… Говорит, старого Пелко внучка, Дана…

– Так зови…

Ларни пропал и тут же вернулся с бледной девушкой, завернувшейся в плащ. Босые ноги ее были разбиты и грязны, волосы слиплись в сосульки и торчали, взывая о бане. Девушка пошатнулась, и Буривой сделал движение подхватить ее.

– Садись, садись… – засуетился он. – Ларни!

Ларни подсунул девушке чурку, и та без сил опустилась на нее.

– Не похожа ты на внучку жреца, согласись… – проворчал Буривой.

– Это уже неважно… – проговорила девушка. В тепле шатра ее неудержимо потянуло в сон. – Извини, княже, за мой вид, я две ночи добиралась до вас…

– Что случилось? – насторожился Буривой. – С дедом плохо?

– Деда больше нет, – равнодушно ответила девушка.

– Что-о?

– Воины Йерика кунингаса напали на Кирьялаботнар, – по-прежнему безразлично сказала Дана. – Линнавуори[56]56
  Линнавуори – крепость.


[Закрыть] и деревню нашу пожгли, всех вырезали, кто в лес не успел убежать, а деда повесили на святом дереве… Буривой выпрямился и скомандовал Ларни:

– Буди всех! Живо!

Ларни исчез, а князь склонился к Дане:

– Это правда?

Дана пожала плечами.

– Я не за тем ноги сбивала, чтобы врать…

– И много тех воинов?

– Я насчитала пять десятков лодий, и там еще были, и все лодьи велики, каждая сотню свободно вместит… И они все идут сюда, княже!

– Та-ак… – тяжело измолвил Буривой. – Ладно, Дана, ложись и спи, а я пойду!

Девушка добрела до топчана, легла и мгновенно уснула.

– Намаялась, бедная… – пробормотал Буривой.

Тихонько стащив с Даны грязный плащ, он обнаружил, что девушка нага, и только головой покачал: натерпелась, девонька… Укрыв ее теплым овчинным одеялом, он вздохнул и вышел вон.

Дождь перестал, но воздух был прохладен, тянуло сыростью, река Кумена за густым тростником шумливо ворочалась в узких берегах.

Сотники, хмурые и встрепанные, предстали перед князем, переминаясь и поправляя пояса с мечами.

– Не на меня злитесь, – пробурчал Буривой, – а на ворога. Свеи припожаловали!

Кратко посвятив сотников в события минувших дней, он прошелся взад-вперед и вынес решение:

– Здесь ждать будем свеев! Эйрик конунг поднимается по Вуоксе, и устья Кумены ему не миновать. Ты, Тойво, станешь со своими на том берегу…

Высокий мужчина с белокурыми кудрями херувима, сухопарый, с широкими костлявыми плечами, молча кивнул.

– Из лесу не кажись до поры, – наставлял его Бури-вой, – пущай стрельцы твои постараются свеев пощелкать, потом уж накинемся. А у тебя, Урхо, иная задача…

Коренастый, плотный крепыш с едва раскосыми глазами изобразил на скуластом лице максимум внимания.

– Заготовишь поболе смолы да сухой бересты и будешь лодьи свейские жечь с берегу. Все тебе не успеть – подпали, какие сможешь.

– Сделаем, – кивнул Урхо и вновь сомкнул узкие губы.

Раздав приказания, Буривой отпустил воинов и присел на пенек. Подумал грустно, что, наверное, это будет его последняя война. Еще одной ему просто не сдюжить – годы не те…

Выглянуло солнце, лес заиграл мириадами капель и бисеринок пролитой небесной влаги. Запарило, а когда стало совсем тепло, показались лодьи свеев. Одна за другой выплывали они из-за поворота вертлявой Вуоксы – паруса подтянуты к реям, весла дружно, без всплесков, гребут, баламутя прозрачную воду.

– Дашь сигнал, когда последняя покажется, – тихо сказал Буривой. Ларни серьезно кивнул.

Драккары шли ходко и кучно, не растягиваясь. Вуокса в этом месте была неширока, стрелкам удобно – бьешь в упор, но викинги не спешили становиться мишенями. Гребцов прикрывали прочные доски бортов – до шеи, а головы прятались за навешанными щитами.

Высоко задирая нос с головой горгульи, выплыла замыкающая строй лодья. Ларни приложил руки к губам и громко ухнул филином. С того берега откликнулись две сороки. И тут же сотни стрел пронизали листву, втыкаясь в борта, в щиты, в тела. Кормщики, сидящие повыше гребцов, пострадали больше всех – половина лодий лишилась рулевых. Драккары стали рыскать, разворачиваться поперек, ломая строй.

– Навесом стрелять, навесом! – глухо крикнул Буривой. Команда облетела стрелков, и вот луки задрались в небо, и облачко тяжелых стрел взвилось свечами, переваливаясь в высоте и падая на лодьи сверху, с огромной убойной силой гвоздя неприятеля.

По-над рекой понеслись крики, лодьи повернули к берегу, высаживая разъяренных бойцов, а тут и огнеметчики Урхо приспели – забросали лодьи чадящими факелами, добавив для верности тючки пакли и бересты, сухие и щедро просмоленные. Пара лодий занялась в момент, после вспыхнули еще три, но это был последний успех – викинги перешли в наступление. Злобно воя и бранясь по-черному, свеи бросились в атаку на оба берега, продираясь через кусты, и бешено работали мечами, врубаясь в ряды карел, полосуя их направо и налево.

Буривой вытянул клинок. Боги, боги, сколько же крови сольется сегодня в реку…

На обрывчик, где стоял Буривой, с разбегу выбрались трое викингов. Двумя занялись Ларни и великан Ахти, третий достался Буривою. Викинг был хорош лицом и фигурой ладен – широкоплечий, мускулистый, рослый. Гладкая кожа на лице выдавала молодость и скудость опыта.

– Х-ха! – выдохнул викинг, нанося мощный удар.

А Буривой, уклонившись, подрубил викингу ногу. Обливаясь кровью, свей устоял. Сделал, было, замах, но Буривой в ту же долю секунды ударил снизу вверх, снося молодое, гладкое лицо, и отступил, освобождая место для падения мертвого тела.

Ларни был вооружен копьем длиною футов в пять, с вытянутым, широким наконечником листовидной формы. Его противник помахивал топором на трехфутовой рукояти. Замахнувшись, он обрушил топор на непокрытую голову Ларни. Карел подставил круглый русский щит, и тот треснул посередине. Отбросив щит, Ларни вцепился в копье обеими руками и сделал выпад. Викинг махнул топором, но закругленное лезвие опоздало перерубить древко – Ларни отпрянул, тут же поймал секиру в том месте, где она соединялась с рукоятью, и выдернул ее из рук обалдевшего викинга. Глаза таращить ему довелось недолго – Ларни тут же воткнул копье, просаживая кожаный доспех. Хлынула кровь, свей, шатаясь и зажимая рану ладонями, отступил к дереву. И тут же три стрелы прикнопили его к стволу.

Ахти, зарубив своего, примерил трофейный шлем-спангельхельм и остался доволен.

– Как раз по мне! – крякнул он.

Буривой даже не глянул на Ахти. Выбежав на край обрыва, он оглядел поле боя. Нет, не боя – бойни. Викинги методично истребляли карел, щедро поливая землю не своей кровью.

– Отходим! – крикнул Буривой. – Ларни!

Ларни заголосил гусем, но побоялся, что шум баталии заглушит крик птицы, и выскочил на обрыв, маша руками. Кто-то далекий, но свой, выскочил из-за деревьев и резко опустил поднятые руки: сигнал принят!

– А если навалиться всем?! – жарко спросил Ахти.

– Кому – всем? – горько спросил Буривой. – Они разделают нас и даже не запыхаются! Отступаем!

– И докуда будем отступать? – помрачнел Ахти.

– Уходим к Бьярмару, – сказал Буривой, – соберем ополчение и дадим бой. Ступай, Ахти, предупреди своих!

Ахти хмуро кивнул.

– Да! – припомнил Буривой. – Пошли верных ребят по деревням, пусть все в лес уходят, и подальше!

Ахти опять кивнул и исчез за деревьями – ни одна хвоинка не дрогнула.

– Где Дана, Ларни?

– В лагере была…

– Пошли тогда… Заберем ее, и вперед…

– Варягов бы кликнуть… – неуверенно предложил Ларни. – Они б свеев прогнали.

– Верно говоришь, прогнали бы! – резко ответил Буривой. – А сами бы остались. Варяги за просто так биться не станут.

– Ну и пусть! – заупрямился Ларни. – Все равно они как бы свои! Мехами возьмут, а кровь пускать не станут!

– Помолчи… – пробурчал Буривой. – И без тебя тошно…

Потерпев поражение, дружина князя Буривоя стала таять – малодушные покидали общую тропу, уходя к родным селениям, раненые не выдерживали трудных верст отступления, ложились и помирали. Иных подбирали товарищи, а тех, кому не повезло с друзьями, хоронили дикие звери.

Когда Буривой вывел остатки своего воинства на берег озера Нево, он ужаснулся: с кем же ему оборонять Бьярмар?! С этими людьми, потерявшими веру в себя, город не отстоять.

Дана, стоявшая рядом с князем на вершине невысокой песчаной гривы, поросшей соснами, глядела на бредущих понизу карел.

– Княже, – тихо сказала девушка, – их души ослабели, они уже сдались. Уйдем, княже, в Альдейгу. Что тебе Бьярмар? Город ведь все равно падет…

– Нельзя мне уходить, девочка… – вздохнул Буривой тяжко. – Я князь, я слово дал… Как же я уйду? Мне ж перед людьми и богами стыдно будет!

– Пропадешь ведь, – горестно вздохнула Дана.

– Ну что ж тут поделаешь… Знать, судьба такая!

Из зарослей вынырнул Урхо.

– Бьярмар показался, – доложил он оживленно. – Народищу собралось под стенами – что морошки в лукошке. В бронях все и при оружии!

Буривой будто помолодел.

– А что? – воскликнул он. – Сила есть еще. Поборемся! Веди своих. И пусть головы выше держат, а то как псы побитые!

И только Дана с сомнением покачала головой. Она видела: багровые отсветы мрачной Туонелы, обители мертвых, плясали над Бьярмаром…