Текст книги "Картина мира в былинах русского народа"

Завязка

Многие былины начинаются с описания пира у Владимира:

 
Как во стольном было в городе во Киеве
А у ласкового князя у Владимира
Был хорош почестен пир да пированьице
На многиих князей, на многих бояров,
Да на многиих могучих богатырей…
 

Но сам по себе пир – лишь предтеча завязки. Подлинная завязка начинается с оглашения задачи, которую необходимо решить. Типичной является завязка, когда Владимир на пиру решает вопрос о том, кого из богатырей ему послать в какую-нибудь землю для выполнения того или иного задания:

 
А кого бы мне послать повыехать
Да во тую ли во землю да во дальнюю?
 

Иногда Владимир сам отправляется к кому-нибудь из богатырей, чтобы попросить у него помощи в защите Киева. Илью Муромца он умоляет защитить Киев от Калина, Василия Игнатьевича – от Батыги и т. д.

Кульминация

Основную сюжетную линию в былине составляет цепочка событий, связанных с выполнением богатырём полученной задачи. Эта цепочка начинается с его тщательной подготовки к поездке. Он одевает свои богатырские доспехи, берёт весь комплект своего вооружения, снаряжает своего коня добротной сбруей. По дороге к месту назначения он успешно преодолевает возникшие препятствия. Наконец он оказывается лицом к лицу со своими врагами.

Кульминацию былинного сюжета обычно составляет событие, в котором противостояние между богатырём и его противниками достигает своего апогея. Былинная кульминация чаще всего выглядит как бой богатыря с чудовищами или татарами. Богатырская сила в таком бое явно гиперболизируется. Вот как разделывается Илья Муромец с татарами в былине «Илья Муромец и Калин-царь»:

 
Он как взял этой шалыгой помахивать,
Да и по татарам пощалкивать,
Да куда ли махнёт – улица падёт,
А назад отмахнёт – переулици,
Да исприбил он всех до единого.
 

Шалыга – это боевой посох. Вот каким он был у Ильи:

 
Брал он в руки шалыгу железную,
Да железну шалыгу дорожную,
Да котора была весу ровно сто пудов.
 

Яркий пример былинной гиперболизации, которую следует расценивать как одну из форм фееризации (очудовления), мы находим в былине «Микула и Вольга». Князь Вольга Святославгович в ней со своей дружиной едет собирать дань. По дороге он встречает оратая (пахаря) Микулу Селяниновича и просит у него помощи. Микула соглашается. Но он забыл выдернуть на пашне свою соху из земли. Просит это сделать дружинников. Вольга отправляет пять молодцев.

 
Пять молодцев могучиих,
Приехали к сошке кленовые;
Они сошку за обжи вокруг вертят,
А не могут сошки с земельки повыдернуть.
 

Отправляет Вольга к сошке десять дружинников. Та же картина! Не могут и они выдернуть микулину соху из земли. Вольге ничего не остаётся, как отправить к сохе всю свою дружину. Но и она не смогла справиться с сохой Микулы. Пришлось её хозяину самому возвращаться на пашню.

 
Подъехал оратай-оратаюшко
На своей кобылке соловенькой
Ко этой ко сошке кленовой:
Брал-то он сошку одной рукой,
Сошку с земельки повыдернул.
 

Развязка и концовка

Сражение богатыря с врагами заканчивается его победой. Наступает развязка. Богатырь благополучно возвращается в Киев. В честь его победы Владимир устраивает новый пир.

Не все былины имеют счастливый конец. Трагически заканчиваются былины о Святогоре, Дунае, Василии Буслаевиче, Даниле Ловчанине и некоторые другие, но чаще всего былины, как и сказки, заканчиваются счастливо: добро и справедливость побеждают в них зло и несправедливость.

За развязкой иногда следует концовка. Приведу её примеры:

 
А тут той старинке и славу поют,
А по тыих мест старинка и покончилась.
 

* * *

 
А не стало Соловья-разбойника
А на славной матушке святой Руси.
Да ведь тем былиночка покончилась.
 

* * *

 
Стали жить да быть да век коротати.
Да и тем былиночка покончилась.
 

Былины и сказки – родственные жанры. Недаром былины называли богатырскими сказками. Так их называли не только в XIX в., но и в ХХ. Богатырскими сказками их называла, например, Эрна Васильевна Померанцева (1899–1980) – известный советский фольклорист. Она относила их к жанру волшебных сказок: «К волшебным сказкам… должны быть отнесены легендарные и богатырские сказки» (Померанцева Э. В. Русская народная сказка. М., 1963. С. 24).

Вопрос об отграничении былин от сказок возник уже в XIX в. На него пытались ответить, в частности, В. Г. Белинский, К. С. Аксаков и А.Ф.Гильфердинг. Первый из них противопоставил былину и сказку по степени их серьёзности. Былины он считал высоким жанром, призванным вызывать у её слушателей благоговение перед великими идеалами народа, а в сказках он подчёркивал их развлекательную функцию.

К. С. Аксаков настаивал на резком разграничении сказок и былин («песен»). В первых господствует выдумка, а во вторых – «быль». Он писал: «Между сказками и песнями, по нашему мнению, лежит резкая черта. Сказка и песня различны изначала. Это различие уставил сам народ, и нам всего лучше прямо принять то разделение, которое он сделал в своей литературе. “Сказка – складка, а песня – быль”, – говорит народ, и слова его имеют смысл глубокий, который объясняется, как скоро обратим внимание на песню и сказку» (Аксаков К. С. Полн. собр. соч. Т. 1. М., 1861. С. 399).

А. Ф. Гильфердинг, неутомимый собиратель былин, в процессе общения с былинными сказителями пришёл к выводу о том, что они, в отличие от сказочников, верят в чудеса, о которых поют: «Когда человек усомнится, чтобы бога тырь мог носить палицу в сорок пуд или один положить на ме сте целое войско, эпическая поэзия в нём убита. А множество признаков убедили меня, что севернорусский крестьянин, поющий былины, и огромное боль шинство тех, которые его слушают, – безусловно верят в исти ну чудес, какие в былине изображаются» (Гильфердинг А. Ф. Олонецкая губерния и её народные рапсоды // Онежские былины, записанные А. Ф. Гильфердингом летом 1871 г. Т. 1. М.-Л., 1949. С. 35–36.

В ХХ в. вопрос об отграничении былины от сказки заинтересовал А. М. Горького. Вслед за В. Г. Белинским он противопоставил их друг другу по степени реалистичности: в былине она больше, а в сказках – меньше. Иначе говоря, вымысел в сказках господствует в значительно большей степени, чем в былинах.

А. М. Горький сближал былины с мифами. Мифологических и былинных героев он стаивл в один ряд. Он видел в них гигантские обобщения народного опыта. В статье «Разрушение личности» (1909) великий писатель указывал:

«Только при условии сплошного мышления всего народа возможно создать столь широкие обобщения, гениальные символы, каковы Прометей, Сатана, Геракл, Святогор, Илья, Микула и сотни других гигантских обобщений жизненного опыта народа. Мощь коллективного творчества всего ярче доказывается тем, что на протяжении сотен веков индивидуальное творчество не создало ничего равного “Илиаде” или “Калевале”» (Горький М. Собр. соч. в 16 томах. Т. 16. М., 1979. С. 221).

Специальному рассмотрению вопроса о былине и сказке В. Я. Пропп посвятил в своей книге о русском героическом эпосе отдельный параграф. Он писал в его начале: «Сказка и былина охватывают разные области народной культуры, отвечают разным эстетическим потребностям» (Пр. С. 247).

Главное различие между былинами и сказками В. Я. Пропп видел в их идейном содержании. Если в былинах это содержание направлено на защиту русского государства, то в сказках речь идёт о защите частных интересов тех или иных их героев. Учёный, в частности, писал:

«Идейным содержанием эпоса является кровная связь человека с родиной, служение ей. В сказке, преимущественно в волшебной сказке, содержание может быть иным. Если в эпосе герой побивает змея и тем спасает Киев от бедствия, то сказочный герой побеждает змея, чтобы жениться на освобожденной им девушке» (Пр. С. 248).

Автор этих слов назвал «Садко» былиной-сказкой. Он писал: «Морской царь посылает Садко богатство не в форме богатого улова, а в форме трёх чудесных рыбок. Но в тексте у Кирши Данилова, чрезвычайно реалистическом по своему характеру, Садко именно вылавливает огромное количество белой и красной, мелкой и крупной рыбы. Для вылова этой рыбы он нанимает артель рыболовов. Как показала Р. Липец, эта артель отражает артельный лов рыбы в древнем Новгороде. Но и этот реалистический текст всё же представляет собой былину-сказку (курсив мой. – В. Д.), а не реалистический бытовой рассказ» (Пр. С. 89).

Термином былина-сказка автор этих слов почти не пользовался. Вместо него он употряблял другой – былины сказочного содержания. В своей книге «Русский героический эпос» он относил к ним не только «Садко», но и песни о бое Ильи с сыном, о Добрыне и Маринке, о неудавшейся женитьбе Алёши и другие былины (Пр. С. 247–274).

В. Я. Пропп почти вплотную приблизился к разграничению былин и сказок. Об этом свидетельствуют его слова о том, что в одних произведениях былинная стихия преобладает над сказочной, а в других, наоборот, сказочная стихия преобладает над былинной. Первые должны быть отнесены к былинам, а другие – к сказкам. По поводу последних у него читаем: «Имеется ряд поздних былин сказочного содержания, представляющих, собственно, уже не столько былины, сколько сказки в былинной метрической форме» (Пр. С. 250).

Решение вопроса о разграничении былин и сказок В. Я. Пропп, к сожалению, не довёл до конца. Он расценивал, в частности, «Садко» не как сказку, а как былину. Между тем в этой сказке от былины взята только одна «былинная метрическая форма». Подобную непоследовательность мы обнаруживаем у учёного и в отношении былин сказочного характера. Он повсюду называет их былинами.

Форма у любого предмета может быть какой угодно, но его сущность определяется не его формой, а его содержанием. Если в коньячную бутылку налить молоко, то молоко от этого не станет коньяком. Та же история и с «Садко».

Содержание это сказки влили в былинную форму, но это не означает, что она стала былиной, как думает большинство былиноведов до сих пор. В содержании этой сказки нет ничего былинного. Её главный герой – не богатырь, а бедный гусляр, который сказочным образом разбогател, когда с помощью сказочного морского царя стал купцом.

В настоящее время былины и сказки признаются в качестве особых жанров всеми фольклористами, но вопросы, связанные с их разграничением, остаются. Как только мы вспомним, что былины – это стихи, а сказки – проза, то эти вопросы как будто улетучиваются. Между тем прозаическая форма у сказок и стихотворная форма у былин ничего не говорит об их содержательных отличиях.

Чтобы в какой-то мере приблизиться к ответу на вопрос о содержательных отличиях, имеющихся между былинами и сказками, мы должны производить систематическое сравнение былинного содержания со сказочным. В этой книге я попытаюсь сделать такое сравнение её лейтмотивом. В первую очередь для выполнения этой задачи необходимо обратиться к понятию, которое я назваю фееризацией.

Фееризация (очудовление) превращает реальный мир в сказочный. Это происходит в первую очередь благодаря чудесным свойствам, которые приобретают в нём самые обыкновенные предметы. Эти свойства делают сказочный мир замысловатым и необыкновенным.

В. П. Аникин писал: «Сказка создала поразительно живой, замысловатый мир. Всё в нём необыкновенно: люди, земля, горы, реки, деревья, даже вещи, предметы, орудия труда, и те приобретают в сказках чудесные свойства. Топор сам рубит лес, дубина сама бьёт врагов, мельница мелет без человека. Из сумы выскакивают здоровенные парни, готовые оказать услугу. Взмывает в поднебесье ковёр-самолёт. В небольшом сундучке помещается большой город с жителями, домами, улицами» (Аникин В. П. Русская народная сказка. М., 1977. С. 160).

В сказочном мире мы видим, по выражению Е. Н. Трубецкого, «подъём к чудесному над действительным» (Трубецкой Е. Н. Избранные произведения. Ростов-на-Дону, 1998. С. 445).

Что такое чудо? Событие, которое происходит не по естественным, а сверхъестественным причинам. По естественным причинам, например, люди не могут родиться от рыбки, а в сказке «Иван – коровий сын» читаем:

«Повара рыбку вычистили, вымыли, сварили, а помои на двор выплеснули. Проходила мимо корова, помои полизала. Девка-чернавка положила рыбку на блюдо – отнести царице – да дорогой оторвала золотое пёрышко и попробовала. А царица рыбку съела. И все три понесли в один день, в один час: корова, девка-чернавка и царица. И разрешились они в одно время тремя сыновьями: у царицы родился Иван-царевич, у девки-чернавки Иван-девкин сын; и корова родила человека, назвали его Иван-коровий сын» (Сказки народов мира в десяти томах. Т. 1. Русские народные сказки. Сост. В. П. Аникин М., 1987 (сокращённо – РНС). С. 26).

По естественным причинам от разных матерей, одна из которых, к тому же, – корова, не могут родиться дети, как две капли воды, похожие друг на друга, а по сверхъестественным – пожалуйста: «Ребята уродились в одно лицо, голос в голос, волос в волос» (там же).

Чудеса, описываемые в сказках, составляют основу сказочной картины мира. Эта картина мира не порывает с реальным миром полностью и целиком. Реальный мир в той или иной степени присутствует в любой сказке, но в сказке он подвергается фееризации. Наряду с событиями, которые вполне возможны в реальной жизни, в ней описываются события, в которых участвуют чудесные помощники. Такие события невозможны в реальном мире.

Имеется ли фееризация в былинах?

Если Святогор так велик, что возвышается над лесом и головою упирается в облака, то что же это, как не фееризация? Если соху Микулы Селяниновича не может выдернуть из земли целая дружина, а её хозяин легко выдёргивает её оттуда одной рукой, то что же это, как не чудо? Если Илья Муромец с лёгкостью необыкновенной расправляется с татарами палицей (дубинкой), которая весит сто пудов, то что же это, как не фееризация? Если конь Добрыни Никитича на чистом русском языке сообщает своему хозяину о том, что к его жене сватается Алёша Попович, то что же это, как не чудо?

Фееризация в былинах выражается в гиперболизации изображаемого мира. Следует различать две её формы – физическую и духовную. Во втором случае преувеличиваются духовные характеристики изображаемых персонажей – храбрость, правдивость, честность, справедливость и т. п. у богатырей, трусость, лживость, лицемерие, несправедливость и т. п. у их врагов. В первом же случае речь идёт о преувеличениях, связанных с физическими характеристиками изображаемых предметов.

Имея в виду физическую гиперболизацию, В. Я. Пропп писал: «Преувеличиваться может решительно всё: рост и размеры героя, размеры его жилища, утвари, количество еды и питья. Гиперболически описываются враги и бой с ними» (Пр. С. 51).

Чудеса, изображаемые в былинах, как и в сказках, бывают разные. Когда Илья Муромец в первый раз увидел Святогора, он был поражён ростом этого великана-богатыря. Он воспринял его как чудо невиданное и неслыханное:

 
Заехал-то Илюшенька Муромец
На те ль тут горы и на высокие,
Под ущелья бы ли да плотные.
Как едет чудовище, чудо ведь,
Сидит-то он ещё на добром коне,
Такого чуда он да ведь не видал,
Такого ведь чуда он не слыхал.
 

Слово чудо в русском языке – производящее для слова чудовище. Чудовища – это чудесные существа. Молодой Добрыня Никитич сражается с таким чудесным существом, как многоголовый Змей, Илья Муромец – с Соловьём-разбойником и Идолищем поганым, а Алёша Попович – с Тугарином Змеевичем. В свою очередь Дюку Степановичу по дороге в Киев удаётся проскочить мимо Змеища-Горынчища о двенадцати хоботах. Подобные существа – верная примета сказочного жанра.

Абсолютной границы между былиной и сказкой не существует. Но относительная граница между ними имеется. Она состоит в том, что в сказках мы имеем дело с более высокой степенью фееризации, чем в былинах. В сказках намного больше чудес, чем в былинах. Вот почему былины в большей мере приближены к действительности, чем сказки.

В сказках неизмеримо больше чудесных помощников и чудесных предметов, чем в былинах.

У Э. В. Померанцевой читаем: «Бок о бок с основными героями волшебной сказки стоят и их чудесные помощники. Они многообразны и многочисленны: Сват Разум, Опивало и Объедало, Горыня, Дубыня и Усыня, старушка-задворенка, Сивка-бурка – вещая каурка, Серый волк, Ногай-птица, Кот и Кобель и многие, многие другие. Одни из них фантастичны и чудесны, они целиком в тридевятом царстве, поэтому образы эти предельно обобщены и лишены индивидуального характера. Другие почти обыкновенны, живут земной жизнью, преодолевают реальные трудности; они рисуются сказочниками с мягким юмором, с применением характерных приёмов бытовой сказки, с помощью психологизации образа, индивидуализации речи и т. д.» (Померанцева Э. В. Русская народная сказка. М., 1963. С. 64).

Сказочные помощники творят такие чудеса, которым могут позавидовать даже боги. Такие чудеса, например, творят двенадцать молодцев, которые служат Мартыну – владельцу чудесного кольца – в сказке «Волшебное кольцо»:

«Ровно в полночь встал Мартын с постели, вышел на широкий двор, перекинул кольцо с руки на руку – и тотчас явились перед ним двенадцать молодцев, все на одно лицо, волос в волос, голос в голос.

– Что тебе понадобилось, Мартын, вдовин сын?

– А вот что: сделайте мне к свету на этом самом месте богатейший дворец, и чтоб от моего дворца до королевского был хрустальный мост, по обеим сторонам моста росли бы деревья с золотыми и серебряными яблоками, на тех на деревьях пели бы разные птицы, да ещё выстройте пятиглавый собор: было бы где венец принять, было бы где свадьбу справлять.

Отвечали двенадцать молодцев:

– К завтрему всё будет готово!» (РНС. С. 174).

Число чудесных помощников в былинах невелико. У былинного богатыря нет таких чудесных помощников, как Студенец, Обжора и Колдун, Горыня, Дубыня и Усыня, старушка-задворенка, Серый волк и Ногай-птица и т. п. Его товарищи-богатыри и его богатырский конь – вот его главные чудесные помощники. Но в сказках неизмеримо больше, чем в былинах, и чудесных предметов.

В принципе нет такого предмета, который не мог бы выступить в сказке в качестве чудесного (волшебного). В. Я. Пропп писал: «Если богат мир сказочных помощников, то количество волшебных предметов почти неисчислимо. Нет такого предмета, который при известных обстоятельствах не смог бы играть роль волшебного. Тут и орудия (дубины, топоры, палочки), и разное оружие (мечи, ружья, стрелы), и средства передвижения (лодочки, коляски), музыкальные инструменты (дудочки, скрипки), и одежда (рубашки, шапки, сапоги, пояса), и украшения (колечки), и предметы домашнего обихода (огниво, веник, ковёр, скатерть) и т. д.» (Пропп В. Я. Русская сказка. Л., 1984. С. 190).

У русского богатыря нет таких чудесных предметов, как ковёр-самолёт или сапоги-скороходы. У него нет таких чудесных предметов, как скатерть-самобранка или шапка-невидимка. Палица булатная, сабля острая, копьё мурзамецкое (как у восточного мурзы), плеть шелковая, лук тугой да стрелочка калёная – вот его основные чудесные предметы. Благодаря своей сверхъестественной силе, смекалке, бесстрашию и ловкости, в борьбе со своими врагами с помощью этих предметов он способен совершать чудесные подвиги.

Лишь трём фольклорным жанрам доступно изображение полноценной картины мира – пословицам, сказкам и былинам.

Пословичную картину мира очень легко отграничить от сказочной и былинной, поскольку фееризация в ней по существу отсутствует. Другое дело – сказочная и былинная картины мира. Их отграничить друг от друга очень трудно, поскольку в той и другой присутствуют чудеса.

2. Русская былинная картина мира

Реальный мир в религии подвергается мифизации, в сказке – фееризации, а в былине – героизации. Первая лежит в основе мифологической картины мира, вторая – сказочной и третья – былинной. Разницу между мифизацией, фееризацией и героизацией можно пояснить через отношение мифотворцов, сказочников и былинных сочинителей к чуду.

Мифотворцы верят в реальность чудес, изображаемых в мифах. Буддисты, например, верят в чудеса, которые произошли после рождения Сиддхардхи Гаутамы:

«Радость охватило всё живое в мире. Песни и танцы всколыхнули землю, эхом отозвались в небесах. Все деревья покрылись цветами и спелыми фруктами. С вышины пролился мягкий чистый свет. Больные избавились от страданий, голодные насытились, пьяницы протрезвели. К безумным вернулся разум, к больным – здоровье, к бедным – богатство. В тюрьмах распахнулись ворота, порочные люди очистились от грехов» (Жизнь Будды. Сост. С. А. Комиссаров. Новосибирск, 1994. С. 16).

Ещё один пример мифизации:

«Царь взял Сиддхартху за руку и ввёл его в зал, где стояли статуи богов. Как только мальчик переступил порог, статуи ожили, и все боги: Шива, Сканда, Вишну, Кувера, Индра, Брахма, – сошли с пьедестала и опустились у его ног» (там же. С. 20).

Сказочники утратили веру в чудо. Они уже не верят в чудеса, изображаемые в их сказках. Они не верят, например, в реальность чуда из сказки «Морской царь и Василиса Премудрая»:

«Идёт Иван-царевич от морского царя, сам слезами обливается. Увидала его в окно из своего терема высокого Василиса Премудрая и спрашивает:

– Здравствуй, Иван-царевич! Что слезами обливаешься?

– Как же мне не плакать? – отвечает царевич. – Заставил меня царь морской за одну ночь сровнять рвы, буераки и каменья острые и засеять рожью, чтоб к утру она выросла и могла в ней галка спрятаться.

– Это не беда, беда впереди будет. Ложись с богом спать, утро вечера мудренее, всё будет готово!

Лёг спать Иван-царевич, а Василиса Премудрая вышла на крылечко и крикнула громким голосом:

– Гей вы, слуги мои верные! Ровняйте-ка рвы глубокие, сносите каменья острые, засевайте рожью колосистою, чтоб к утру поспела.

Проснулся на заре Иван-царевич, глянул – всё готово: нет ни рвов, ни буераков, стоит поле как ладонь гладкое, и красуется на нём рожь – столь высока, что галка схоронится» (РНС. С. 25).

Итак, мифотворцы верят в чудо, а сказочники – не верят. А как обстоит дело с былинными сказителями? Их отношение к чуду можно обозначить как полуверу. Неверие в чудо у них сочетается с верой в него. Что это значит?

С одной стороны, былинные певцы не могли верить, например, в рост Святогора, которого увидел Илья Муромец:

 
Видит: едет богатырь выше лесу стоячего,
Головой упирается под облако ходячее.
 

Былинные певцы, вместе с тем, верили в чудо героизма, на которое были способны русские богатыри. Они верили в то, что жили на Руси люди, которые обладали великой физической и духовной силой, которая позволяла им совершать героические поступки. Героизм таких людей сродни чуду. Выходит так: с одной стороны, они не верили в былинное чудо, а с другой, – верили. Сочетание неверия с верой есть полувера.

С одной стороны, былины близки к мифам. Как и в мифах, мы имеем в них дело с верой в чудо со стороны их сказителей. С другой стороны, былины близки к сказкам. Как и в сказках, мы имеем в них дело с неверием в чудо со стороны их сказителей.

Былинные сказители стремились к прославлению богатырей. Вот почему они охотно прибегали к гиперболизации их физической и духовной силы. Эта сила изображалась ими как сказочная. Они стремились изображать их необыкновенными героями. Былинные богатыри подобны сказочным – Ивану-царевичу, Ивану-крестьянскому сыну, Ивану Быковичу и т. п.

Разницу между сказочными богатырями и былинными провести нелегко. Они во многом похожи друг на друга. Как Иваны в сказке «Иван – коровий сын» ещё в детском возрасте «какого парня возьмут за руку – рука прочь, возьмут за голову – голова прочь» (там же. С. 52), так и Василий Буслаевич ещё в юном возрасте:

 
Которого возьмёт он за руку,
Из плеча тому руку выдернет,
Которого заденет за ногу,
То из гузна ногу выломит.
 

Особенное сходство между сказочными и былинными богатырями мы видим в их сражениях с чудовищами. Эти чудовища похожи друг на друга, как две капли воды. Но есть ли разница между ними? В этой разнице всё дело.

Сказочные богатыри сражаются с чудовищами (многоголовым змеем, Кощеем Бессмертным, Вихрем и т. п.), чтобы отстоять свои частные интересы (например, отвоёвывают себе невесту или освобождают мать), а былинные богатыри сражаются с чудовищами, чтобы отстоять интересы матушки святой Руси. Они – её героические защитники.

Былины недаром называют героическим или богатырским эпосом. Если в сказках богатыри изображаются лишь в некоторых из них, то в былинах они их постоянные герои. Они совершают героические поступки ради защиты своего отечества. Вот почему героизация богатырей и их подвигов – главный жанрообразующий признак былины.

Русские богатыри занимают центральное положение в былинной картине мира. Весь мир – физиосфера, биосфера, психика и культура – изображаются в былинной картине мира через богатырей и в связи с богатырями.

Не все былинные богатыри группируются вокруг киевского престола. Особняком к нему держались самые могущественные из них – Святогор, который смог спрятать в своём кармане Илью Муромца вместе с его конём, и Микула Селянинович, которой одной рукой смог легко выдернуть соху из земли, которую не смогла оттуда вытащить целая дружина. Но большая часть русских богатырей были киевскими. Вот список наиболее известных из них:

Волх Всеславьевич (Святославьевич), Дунай Иванович, Михайло Поток (Потык), Илья Муромец, Добрыня Никитич (Микитинец), Алёша Попович, Самсон Самойлович (Колыбанович), Дюк Степанович (родом из Галича), Чурила Пленкович, Василий Игнатьевич, Иван Гординович, Сухман, Данило Ловчанин, Хотен Блудович, Михайло Данилович.

В былине «Бой Ильи Муромца с сыном» читаем:

 
Атаманом-то – стар казак Илья Муромец,
Илья Муромец да сын Иванович;
Податаманьем Самсон да Колыбанович,
Да Добрыня-то Микитич жил во писарях,
Да Алеша-то Попович жил во поварах,
Да и Мишка Торопанишко жил во конюхах;
Да и жил тут Василий сын Буслаевич
(сказитель переселил его в Киев из Новгорода. – В. Д.),
Да и жил тут Васенька Игнатьевич,
Да и жил тут Дюк да сын Степанович,
Да и жил тут Пермя да сын Васильевич,
Да и жил Радивон да Превысокие,
Да и жил тут Потанюшка Хроменькой,
Затем Потык Михайло сын Иванович,
Затем жил тут Дунай да сын Иванович,
Да и был тут Чурило, млады Пленкович,
Да и был тут Скопин сын Иванович.