Текст книги "Картина мира в былинах русского народа"

Эта школа (В. Ф. Миллер, Л. Н. Майков, С. М. Соловьёв, Н. И. Костомаров и др.) выдвинула на первый план проблему соотношения былин с реальными историческими событиями, которые происходили в Древней Руси.

Главой исторической школы в былиноведении по праву считают Всеволода Фёдоровича Миллера (1848–1913). В 1870 г. он окончил историко-филологический факультет Московского университета и стал в дальнейшем учёным мирового класса. Его «Очерки русской народной словесности. Былины. I–XVI» (М. 1897. – 464 с.) написаны так, будто их автор – наш современник. Никаких архаизмов! Он поражает своих читателей колоссальной эрудицией и очаровывает их блеском своего изящного стиля. Читая его очерки о богатырях, начинаешь по-настоящему понимать, как высок был уровень былиноведческой мысли в XIX в.

Свою задачу В. Ф. Миллер видел в том, чтобы сквозь призму былинных песен восстановливать те или иные исторические события. Он был убеждён в том, что сквозь былинную призму можно в какой-то мере рассмотреть и конкретных участников этих событий, ставших прототипами былинных героев.

На очень богатом материале В. Ф. Миллер усиленно искал прототипы русских богатырей. В результате пришёл, в частности, к выводу о том, что прототипом Добрыни Никитича был дядя киевского князя Владимира по имени Добрыня, прототипом Алёши Поповича – Александр Попович, который участвовал в битве на реке Калке в 1223 г. И т. д.

По поводу прототипа Добрыни Никитича В. Ф. Миллер писал: «Исходя из древней, внесённой в летопись, пословицы Добрыня крестил огнём, а Путята мечом и из сообщаемого отрывком Якимовской летописи рассказа о насильственном крещении нов городцев воеводами Владимира Добрыней и Путятой, я предположил, что предание о борьбе Добрыни с язычеством приняло впоследствии шаблонные черты боя героя с змием, являющимся олицетворением диавола, язычества и всего нечистого. Подтверждение такого толкования былины я находил как в новгородском местном предании о змияке и перюнском ските, так и в отдельных деталях былины: купание Добрыни (креще ние), в Пучайной (т. е. р. Почайне, при устье которой в Днепре совер шилось крещение киевлян), в отчестве Забавы Путятичны, последнем следе летописного воеводы Путяты, избавленного Добрыней от нападе ния новгородских язычников, в приёмах борьбы Добрыни (шляпа земли греческой) и проч.» (Миллер В. Ф. Очерки русской народной словесности. М., 2015. С. 220).

Леонид Николаевич Майков (1839–1900) изложил свою позицию в книге «О былинах Владимирова цикла» (1863) следующим образом: «Содержание былин Владимирова цикла хотя и вымышленное, но представляется в обстановке, заимствованной из положительной истории, и поэтому хотя между сюжетами былин есть и такие, которые можно возвести к эпохе доисторического сродства индоевропейских преданий, тем не менее всё содержание былин, а в том числе и эти древнейшие предания представляются в такой редакции, которая может быть приурочена только к положительно-историческому периоду. Поэтому необходимо всмотреться в главные исторические данные, встречаемые в былинах Владимирова цикла» (там же. С. 38).

Л. Н. Майков не был крайним «историцистом» в былиноведении. Он считал, что стремиться к установлению прототипов у русских богатырей бессмысленно, поскольку эти богатыри – плод художественной фантазии. Он писал об Илье Муромце: «Илья существует не в истории, а в одном эпосе» (Аникин В. П. Русское устное народное творчество. М., 2001 (сокращённо – Ан.). С. 302).

В советской России историческая школа в былиноведении стала приобретать революционные ориентиры. В 1919 году А. В. Луначарский опубликовал статью с громким названием – «Илья Муромец – революционер». В этой статье он пишет об Илье: «Именно крестьянский сын является атаманом, именно он старшой и самый могучий» (Астахова А. М. Былины. Итоги и проблемы изучения. М., 1966. С. 103).

Бунт Ильи Муромца против Владимира А. В. Луначарский расценивает как бунт революционный: «Вы видите здесь Илью Муромца-революционера. Не только решается он самым резким образом протестовать против недостаточной чести, которую оказывает ему князь, но ещё выясняется его глубинная близость с голью кабацкою» (там же). Как революционный поступок А. В. Луначарский расценивает и стрельбу Ильи из лука по киевским церковным маковкам.

Кто же Илье противостоит? О Владимире А. В. Луначарский пишет: «На каждом шагу видим мы Владимира рыхлым и безвольным человеком, на которого влияют всякие наушники, заставляющие его самым несправедливым образом относиться к лучшим своим защитникам» (там же).

Свою статью А. В. Луначарский заключает таким выводом: «Крестьянское самосознание, горделиво выдвигая Илью как своего героя, в то же самое время с злобной насмешкой относится к Владимиру Красное Солнышко, несмотря на его признанную церковью святость» (там же).

Традиции исторической школы в былиноведении были продолжены в советское время такими известным учёными, как В. И. Чичеров, Д. С. Лихачёв и Б. Д. Греков.

• В. И. Чичеров: «Былины – эпические песни, отразившие факты русской истории главным образом 11–16 веков» (Чичеров В. И. Фольклор. М., 1940. С. 35)

• Д. С. Лихачёв: «Былина – не остаток прошлого, а историческое произведение о прошлом» (Лихачев Д. С. Возникновение русской литературы. М.-Л., 1952. С. 237).

• Б. Д. Греков: «Былина – это история, рассказанная самим народом» (Греков Б. Д. Киевская Русь. М., 1953. С. 7).

Главой исторической школы в советском былиноведении стал Борис Александрович Рыбаков (1908–2001). В 1930 г. он окончил историко-этнологический факультет МГУ. В 1939 г. защитил кандидатскую диссертацию «Радимичи», а в 1942 г. – докторскую диссертацию «Ремесло Древней Руси». Он был очень титулованным учёным. Вот главные его титулы: действительный член АН СССР (1958), выдающийся историограф славянской и русской культуры, Герой социалистического труда (1978).

Непосредственное отношение к былиноведению имеет книга Б. А. Рыбакова «Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи» (1963). Былины интересовали её автора не сами по себе, а лишь постольку, поскольку они служили для него в качестве материала для изучения истории Киевской Руси. «Книга о древнерусских сказаниях, былинах и летописях, – читаем в первом предложении этой книги, – является своего рода введением в историю Киевской Руси» (Рыбаков Б. А. Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи М., 2016 (сокращённо – Рыб.). С. 3).

Б. А. Рыбаков писал: «Несмотря на обилие поэтических образов, метафор, обобщённых эпических ситуаций, несмотря на нарушенность хронологии и смещённость ряда событий, былины всё же являются превосходным и единственным в своём роде историческим источником. Только былины, сложенные самим народом, могут указывать нам на оценку родной истории народом, творцом её. Только из былин, из рассмотрения всего былинного фонда в целом можем мы установить, какие периоды истории воспевались народом и о каких умалчивалось» (Рыб. С. 4).

Б. А. Рыбаков стремился к установлению исторических прототипов у тех или иных былинных героев. Так, вслед за В. Ф. Миллером он считал Добрыню, дядю киевского князя Владимира и брата его матери Малуши, прототипом былинного Добрыни Никитича. По былинам о нём он восстанавливал придворную карьеру исторического Добрыни. Он, в частности, писал:

«Былинная характеристика Добрыни Никитича никак не расходится с летописной. Былинный богатырь не княжеского рода, но исполнен достоинства, “вежества”, обучен грамоте, игре в шахматы, всем воинским искусствам. Он – дипломат, воин, придворный, и в то же время – певец и музыкант; его гусли и уменье играть на них упоминаются часто.

В то же время былины сохранили и такие детали из ранней молодости Добрыни, которые остались за пределами летописного рассказа:

 
Да три года жил Добрынюшка да конюхом,
Да три года жил Добрынюшка придверничком,
Да три года жил Добрынюшка да ключником,
Ключником Добрынюшка замочником,
Золотой да казны да жил учётчиком,
На десят-от год тут сдумал ехать во чисто-поле.
По три годы Добрынюшка стольничал,
По три годы Добрыня приворотничал,
По три годы Добрынюшка чашничал,
На десятое-то лето стал конём владать.
 

Придворная карьера брата ключницы Малуши могла действительно начинаться с таких низких ступеней. Былинный Добрыня делает то же самое, что делает и Добрыня летописный: женит Владимира, ратоборствует с язычеством, воюет во чистом поле с врагами Руси» (Рыб. С. 85–86).

Недавно вышла книга «Древняя Русь в зеркале былинной традиции» С. В. Козловского (СПб., 2017). Как и другие представители исторической школы, он видит в былинах не самоценный предмет исследования, а лишь один из источников для изучения русской истории.

С. В. Козловский пишет в эпилоге: «Былинный героический эпос, неразрывно связанный с цивилизацией Киевской Руси, даёт возможность проследить путь её социального развития от рождения до разгрома в ходе татаро-монгольского нашествия. Однако общественное развитие не остановилось с падением киевской цивилизации. Об этом позволяет судить наличие в эпических песнях общерусских идей уже в период ордынского ига. Череда актуальных для общества идей, общерусских по своей сути, нашедших отражение не только в эпосе, но и в письменных источниках, даёт возможность скорректировать некоторые выводы исследователей о развитии цивилизаций, а также о стимулах их эволюции вообще» (указ. соч. С. 333).

Историческая школа в былиноведении использует былины в качестве материала для изучения тех или иных исторических событий и их участников. Никто не может ей запретить это делать. Но былины достойны быть не только материалом, но и предметом для самостоятельного исследования. Они имеют непреходящую художественную самоценность. Они составляют собственный предмет былиноведческой науки как таковой.

На односторонность исторического подхода в былиноведении ещё в 1924 г. указал А. П. Скафтымов. Он писал: «Былину, как таковую, проглядели, всегда хотели видеть в ней только музейные отголоски прошлого, оттого исследования о ней превращались в трактаты общей культурной и политической истории» (Скафтымов А. П. Поэтика и генезис былин. Поэтика художественного произведения. М., 1924. С. 40).

К точке зрения А. П. Скафтымова присоединилась А. М. Астахова. Она писала: «В былинах отражение исторического прошлого дано в таких больших художественных обобщениях, что в результате получается лишь общая картина определённого периода или известного момента исторической жизни народа… Также и образы богатырей, имена которых восходят к определённым историческим деятелям, не дают исторических портретов. В них заключены идеальные представления о герое, родившиеся на основе широкого обобщения действительности, и показаны различные типические проявления героики. То же следует сказать и о былинных воплощениях врага» (Северные исторические песни. Сост. А. Н. Астахова. Петрозаводск, 1947. С. 5–6).

Главой эстетической школы в советском былиноведении стал В. Я. Пропп. Он утверждал: «Былина основана не на передаче в стихах исторического факта, а на художественном вымысле» (Пр. С. 27). Тут же он уточнял: «Былины отражают не единичные события истории, они выражают вековые идеалы народа» (там же).

К В. Я. Проппу присоединился Б. Н. Путилов. Он утверждал: «Существует довольно распространённое мнение, согласно которому в основе любой былины лежит конкретное историческое событие, а большинство былинных персонажей имеет реальных прототипов. Сначала народ будто бы создавал исторические песни о подлинных событиях и людях, но с течением времени они подверглись эпической переработке и принимали вид былин. При таком подходе содержание былин обедняется и упрощается, причём конкретно-исторические толкования их неизменно изобилуют натяжками… Гораздо более обоснованным является подход к былинам как художественным произведениям, создававшимся в форме богатырских, фантастических по содержанию песен, не связанных с конкретными фактами истории и реальными лицами» (Русская народная поэзия. Эпическая поэзия. Сост. Б. Н. Путилов. Л., 1984. С. 14–15).

Б. А. Рыбаков в своей книге посвятил несколько страниц критике эстетической школы в былиноведении. В этой критике он зашёл слишком далеко. Он стал обвинять В.Я.Проппа и Б. Н. Путилова в антисторизме. Так, о первом из них он писал: «В. Я. Пропп, борясь с буржуазной исторической школой, оторвал вообще русские былины от реальной исторической действительности» (Рыб. С. 55).

Приведённые слова отвергает чуть ли не каждая страница из прекрасной книги В. Я. Проппа «Русский героический эпос». Никакого антиисторизма в ней нет. Спор между Б. А. Рыбаковым и В. Я. Проппом есть спор дисциплинарный. Первый из них – представитель внешнего былиноведения, а второй – внутреннего. Первый видел в былинах в первую очередь материал для изучения русской истории, а второй – собственный предмет былиноведческой науки как таковой.

К эстетической точке зрения на соотношение былинного мира и исторической действительности присоединился В. П. Аникин. Но он её выразил менее категорично, чем Б. Н. Путилов. Он указывал: «Былины отразили историческую действительность в образах, реальная основа которых обогащена фантастическим вымыслом» (Аникин В. П. Теория фольклорной традиции и её значение для исторического исследования былин. М., 1980. С. 259).

В. П. Аникин, вместе с тем, писал: «Невозможно, например, сказать, кто именно изображён в Илье Муромце – главном герое былин, какое конкретное событие отразилось в былине о бое Добрыни со змеем и пр.» (Ан. С. 302).

Подобным образом определяет соотношение между реальным миром и былинным (эпическим) И. П. Черноусова. Она пишет в своей докторской диссертации: «В вопросе соотношения эпического мира, представленного в былинах, с историческими событиями мы следуем за учёными, считающими, что в былинах излагается своя былинная история и создается “свой” мир, непосредственно не соотносимый с реальным миром. Былина сохранила следы исторической конкретности: имена, реалии, жизненные эпизоды, бытовой фон эпохи в преломлении, диктуемом поэтической традицией. Их отбор определялся народными чаяниями и народными идеалами» (Черноусова И. П. Язык фольклора как отражение этнической ментальности (на материале фольклорной концептосферы русской волшебной сказки и былины). Липецк, 2013. С. 121).

Между тем традиция связывать былины «с конкретными фактами истории и реальными лицами» (Б. Н. Путилов) продолжает сохраняться в нашей фольклористике. Она представлена, например, в книге Т. В. Зуевой и Б. П. Кирдана «Русский фольклор». Мы находим в ней отсылки к прототипам Добрыни Никитича, Алёши Поповича и др.

Авторы этой книги, в частности, сообщают своим читателям о том, что был прототип у Тугарина Змеевича. Они пишут: «Исторический прототип Тугарина Змеевича – половецкий хан Тугоркан (его имя, как видим, похоже на имя Тугарина. – В. Д.), погибший под Киевом в 1096 г. Он был в родственных отношениях с киевскими князьями. При Владимире Мономахе Тугоркан разорил окрестности Киева, был разгромлен и убит» (Зуева Т. В., Б. П. Кирдан. Русский фольклор. М., 1998. С. 192).

В. Я. Пропп и Б. Н. Путилов отвергали научную ценность самого подхода, направленного на установление прототипов у тех или иных былинных персонажей. Так, Б. Н. Путилов писал: «Попытки найти за этими Змеями (с которыми сражались Добрыня и Алёша. – В. Д.) исторических персонажей (например, половецких ханов) фактически необоснованны и ничего не добавляют к прочтению былин в их общем художественном смысле» (Русская народная поэзия. Эпическая поэзия. Сост. Б. Н. Путилов. Л., 1984. С. 18).

Как относиться к проблеме установления прототипов у былинных героев?

Такие прототипы чрезвычайно гипотетичны. Степень их гипотетичности так велика, что само установление прототипов у былинных героев часто теряет свою научную ценность. Но следует ли отсюда, что в былиноведении следует вообще отказаться от прототипического подхода?

Ни один серьёзный былиновед не отказывался от данного подхода, когда речь шла, например, о князе Владимире. Сравнение исторического Владимира с былинным вовсе не бесполезно: в сравнении познаётся истина. Оно высвечивает дополнительные черты в былинном образе киевского князя.

Прототипический подход имеет право на существование в былиноведческой науке. Были и будут люди, которые будут относиться к этому подходу не столь отрицательно, как В. Я. Пропп и Б. Н. Путилов. Более того, попытки, направленные на установление прототипов у былинных героев, будут сохраняться в науке и в будущем.

Эти попытки, вместе с тем, следует расценивать как гипотезы. У одних исследователей они более аргументированы, у других – менее. Однако в любом случае необходимо признание самого принципа гипотетичности в установлении тех или иных прототипов у былинных персонажей.

Слишком много воды утекло! Вот почему сравнение гипотетических прототипов с былинными героями должно быть осторожным. Оно не должно сбивать исследователя с толку при трактовке былинных образов. Нельзя с детской доверчивостью относиться и к выводам сторонников прототипического подхода в былиноведении.

Былинные прототипы остаются в конечном счёте за бортом былинной картины мира. Она изображает художественные образы былинных персонажей, а не их гипотетических прототипов.

Вслед за Б. Н. Путиловым сказочную и былинную картины мира следует рассматривать как особые – художественные – перекодировки историко-этнографической действительности. Перекодировка значит переиначивание.

Сказки и былины переиначивают обыденное представление о мире. Это и приводит к созданию сказочной и былинной картин мира. Эти картины мира своеобразны. Они иные не только в сравнении с обыденной картиной мира, но и с другими картинами мира – религиозной, научной и т. п.

Никто не сомневается в том, что былины связаны с определёнными историческими событиями. Они не создавались в безвоздушном пространстве. В них не могла не проникнуть стихия реальной жизни. Но следует помнить, что их герои – вымышленные персонажи. Они – плод художественной фантазии былинных сказителей.

В ХХ – XXI вв. былиноведение интенсивно развивалось. Об этом свидетельствует такой далеко неполный список исследований:

1. Скафтымов А. П. Поэтика и генезис былин. М., Саратов, 1924.

2. Пропп В. Я. Русский героический эпос. М., 1955.

3. Жирмунский В. Народный героический эпос. М.-Л., 1962.

4. Плисецкий М. М. Историзм русских былин. М., 1962.

5. Рыбаков Б. А. Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи. М., 1963.

6. Мелетинский Е. М. Происхождение героического эпоса. М., 1963.

7. Астахова А. М. Былины. Итоги и проблемы изучения. М.-Л., 1966.

8. Липец Р. С. Эпос и Древняя Русь. М., 1969.

9. Путилов Б. Н. Русский и южнославянский героический эпос. М., 1971.

10. Дмитриева С. И. Географическое распространение русских былин. М., 1975.

11. Юдин Ю. И. Героические былины: Поэтическое искусство. М., 1975.

12. Блажес В. В. Содержательность художественной формы русского былевого эпоса. Свердловск, 1977.

13. Мирзоев В. Г. Былины и летописи – памятники русской исторической мысли. М., 1978.

14. Аникин В. П. Теория фольклорной традиции и её значение для исторического исследования былин. М., 1980.

15. Аникин В. П. Былины. Метод выяснения исторической хронологии вариантов. М., 1984.

16. Путилов Б. Н. Героический эпос и действительность. Л., 1988.

17. Астафьева Л. А. Сюжет и стиль русских былин. М., 1993.

18. Фроянов И. Я., Юдин Ю. И. Былинная история. СПб., 1997.

19. Поэтика былин в историко-филологическом освещении: композиция, художественный мир, особенности языка. Под ред. А. В. Кулагиной. М., 2009.

20. Козловский С. В. Древняя Русь в зеркале былинной традиции. СПб., 2017.

Имена двух выдающихся былиноведов заслуживают особого внимания – Владимира Яковлевича Проппа (1895–1970) и Владимира Прокопьевича Аникина (род. в 1924).

В 1914–1918 гг. В. Я. Пропп учился на филологическом факультете Петроградского университета. С 1932 г. он стал работать в ЛГУ. С 1938 г. он его профессор. Его книгу «Русский героический эпос» (1955) можно смело назвать библией были-новедения. В ней даётся тонкий, глубокий, обстоятельнейший и непревзойдённый анализ множества наиболее известных былин.

В. П. Аникин в 1950 г. окончил филологический факультет МГУ. В 1954 г. он защитил кандидатскую диссертацию «Значение народной поэзии в творческом развитии Алексея Николаевича Толстого», а в 1974 г. – докторскую диссертацию «Теория фольклорной традиции и её значение для исторического исследования былин». В 1979 г. он стал заведующим кафедрой русского устного народного творчества в МГУ.