Текст книги "Стратегическая авиация России. 1914–2008 гг."

Как это часто бывает, в подготовке экипажа самолета «Родина» были допущены существенные просчеты, а тут еще, как назло, с подозрением на аппендицит попала в больницу Раскова. График подготовки экипажа был нарушен. Оценивая действия каждого члена экипажа, исследователи исходили прежде всего из постулата, что победителей не судят, женщины блестяще справились с выпавшими на их долю препятствиями. Да, все это так, но просчеты были, и об этом позже вспоминала и сама Валентина Гризодубова.

В свой сверхдальний перелет экипаж Гризодубовой вылетел утром 24 сентября, в 8 часов 12 минут, со Щелковского аэродрома. Над Уралом отказала радиосвязь. Валентина Степановна позже говорила, что это было не случайно: им неправильно дали частоты, на которых связь должна была вестись. А вскоре произошла беда, у Марины Расковой в астролюк вытянуло полетные карты. В те времена да и в малой авиации сегодня самолетовождение осуществляется по принципу сличения полетной карты с пролетаемой местностью. Если полетных карт нет, то штурман превращается в пассажира; под самолетом незнакомая местность, радиомаяки не работают, да и оборудование тех самолетов не позволяло точно вести самолет по курсу. Единственно надежным прибором на самолете «Родина» оставался магнитный компас. Казалось, полет обречен на провал, при отсутствии связи и без полетных карт полет можно было прекращать. Повторялась ситуация с полетом Леваневского. А будет ли еще шанс повторить перелет? Известно, что наши женщины не менее упрямы, чем мужчины. Гризодубова приняла верное решение – взяла магнитный курс 90 и старалась, не отклоняясь, выдерживать его. Раскова пыталась определить местоположение самолета по астронавигации, но для этого нужен был опыт, которого у нее, к сожалению, было немного. Поскольку Гризодубова подняла самолет на высоту более 7000 метров, то Раскова, открывая астролюк, чуть было не обморозилась, на этой высоте была минусовая температура. Шли в облачности, снос определить не могли – тогдашние навигационные приборы не позволяли этого. После пролета Байкала они вышли на границу с Китаем, каким-то особым летным чутьем Гризодубова не допустила пересечения границы и провела самолет вдоль Амура, как по ниточке. Вышли в район Шантарских островов, а не Хабаровска, как предполагалось (сегодня бы сказали: экипаж потерял ориентировку) и только над океаном визуально определились, что суша закончилась, – мировой рекорд дальности установлен. Гризодубова повернула самолет на 180 градусов, пересекла линию побережья и летела до полной выработки топлива. Когда загорелась красная лампочка (осталось 30 минут полета), Гризодубова присмотрела место для вынужденной посадки – происходило это в районе Амуро-Амгуньского междуречья. Так как Марина Раскова сидела в застекленной кабине в носовой части самолета, которая при посадке могла разбиться, Гризодубова приказала ей прыгать. Та с неохотой, но прыгнула. Когда открылся парашют, то у нее сорвало один унт. Но на этом ее приключения не закончились. После приземления она умудрилась потерять ориентировку уже на земле, пошла от севшего неподалеку самолета совсем в другую сторону. С запасом шоколада и с пистолетом она шла, пока не застала ее ночь. Заночевала, утром снова пошла. Затем у нее произошла встреча с медведем, но, к счастью, хозяин тайги не тронул ее. На десятые сутки она настолько обессилела, что нашедшие ее поисковики вынесли к самолету на носилках. Гризодубова с Осипенко совершили блестящую посадку на поверхность замерзшего озера, так называемую гать, без шасси, практически не повредив самолетa (были только слегка погнуты законцовки винтов), так что позже муж Гризодубовой, летчик-испытатель Соколов Виктор Александрович, перегнал самолет в Москву. 10 дней поисков, за которыми следил весь мир, ознаменовались драматическими событиями. На поиски женского экипажа было привлечено более 50 самолетов Особой Дальневосточной армии. Искать женский экипаж на ТБ-3 вылетели командир авиационной дивизии Сорокин и комбриг Бряндинский, бывший штурман Коккинаки. Экипаж Бряндинского при подлете к месту посадки самолета «Родина» не заметил сближения с другим, летящим рядом самолетом Сорокина и обрубил пропеллером ему хвост. Оба самолета упали на землю и разбились. Погибли 16 человек. Об этой катастрофе долгие годы ничего не сообщалось, из тайги даже не вывезли тел погибших. Катастрофа произошла на глазах у летчиц, и, естественно, она омрачила радость спасения женского экипажа. О спасении летчиц центральная печать дала сообщение только 4 октября. Возвращение героинь в Москву было триумфальным.

Сегодня находятся люди, которые пытаются дискредитировать великое достижение отечественной авиации, обвинить Гризодубову в трагическом исходе экспедиции по спасению экипажа «Родины», хотя она к этой трагедии не имела ни малейшего отношения.

Во время войны Гризодубова командовала полком дальней бомбардировочной авиации. Мы знаем, что было три женских полка: «Ночные ведьмы» – 46‑й полк на Пo-2, полк истребителей майора Казариновой и полк, летавший на «пешках». Но Гризодубова командовала полком, где летчиками были одни мужчины. По постановлению Центрального штаба партизанского движения полк осуществлял обеспечение партизанских отрядов Ковпака, Федорова, Бегмы. В частности, на Большую землю было вывезены более 4000 детей. Сталин назначил командиром 101‑го авиаполка Гризодубову, дав ей звание подполковника, потом полковника. С ней летали руководители партизанского движения и комсомола Белоруссии – Машеров, Зимянин и другие. Радистом у нее некоторое время летал Шауро, впоследствии заведующий отделом культуры ЦК КПСС…

Рассказывают: Валентина Степановна не терпела, когда мужчины при ней позволяли себе вольности. Однажды они ехали в ее машине по Садовому кольцу – Гризодубова, Спирин, тоже Герой Советского Союза, и Чкалов, который стал рассказывать анекдоты весьма рискованного содержания. Гризодубова их предупредила – Чкалов продолжал. Тогда она остановила машину (у нее был «опель-кадет»), сказала шоферу, что дальше они никуда не поедут (она говорила «шофэр»), ключ положила в карман, а Чкалова и Спирина попросила выйти. Они пустились в извинения, но Гризодубова была непреклонна. Пришлось им под проливным дождем возвращаться домой.

В двадцатых годах в Коктебеле Гризодубова познакомилась с Сергеем Павловичем Королевым. Гризодубова ездила туда с отцом, в то время председателем секции планеризма Украины. Потом еще несколько раз они встречались. В 30‑х годах Королев был одним из руководителей кружка ОСОAВИАХИМа на Ходынском поле. Речь шла о приеме в кружок Гризодубовой, и Королев, выступая, сказал нечто вроде «Баб нам не нужно». Через много-много лет Гризодубова спасла ему жизнь, вступившись за него, отправленного в 1939 году в лагерь на прииске Мальдяк, под Магаданом. Именно Гризодубова и М.М. Громов спасли Королева. К ней пришла его мать, промокшая насквозь, просить за сына и прожила на квартире у Гризодубовой полтора месяца, пока та воевала с высокими инстанциями. После ее и Громова хлопот Королева перевели в ЦКБ-29 НКВД, в туполевскую бригаду, затем в Казань на должность главного конструктора по летным испытаниям, а 24 июля 1944 года он был досрочно освобожден. По некоторым данным, Королева вывезли с прииска Мальдяк буквально за несколько часов до неминуемой гибели…Виновником тогдашних злоупотреблений властью она считала Берию. Сталин к ней относился хорошо, однако, борясь за своих летчиков, Гризодубова, по ее словам, никогда прямо к нему не обращалась. Был случай, когда она пригрозила Берии, что обратится к Сталину, если он не выпустит ее летчика из тюрьмы: «Пока я из вашего окна не увижу, как он садится в мою машину, – не уйду…» И угроза обратиться к Сталину подействовала…

ИСПЫТАНИЯ ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

Битва за Англию

Несомненно, что взгляды Дуэ повлияли на умы военачальников всех стран и многие его идеи начали осуществляться. Следует отметить, что свою теорию ведения воздушных войн в 1916 году опубликовал начальник штаба 12‑й армии, русский генерал Головин в своей работе «Воздушная армия», где обосновывалось создание в России мощных воздушных соединений. Мысли Джулио Дуэ впоследствии были развиты и дополнены американским генералом Ульямом Митчеллом и нашим соотечественником, летчиком и конструктором Прокофьевым-Северским.

Но на практике теории победоносных воздушных войн давали сбои. Вспомним хотя бы битву за Англию, когда в силу ряда причин немцы не смогли осуществить вторжение на Британские острова (операция под кодовым названием «Морской лев»). Им то мешала погода, то они боялись сильного английского флота. Были и другие причины. Гитлер ставил перед командующим военно-воздушными силами Третьего рейха Германом Герингом задачу принудить англичан к капитуляции или хотя бы создать реальную предпосылку победы люфтваффе в воздушной войне.

С 1 июля по 6 октября 1940 года немцы осуществили 9700 дневных и 7150 ночных вылетов бомбардировщиков. Только в одном налете на Ковентри 14 ноября участвовало 437 бомбардировщиков, сбросивших 394 тонны фугасных и 56 тонн зажигательных авиабомб. Однако в полном противоречии с доктриной Дуэ англичане смогли дать немцам достойный отпор. В воздушных боях потеряв 507 самолетов днем и 36 ночью, немцы были вынуждены отказаться от своей затеи. Из этого следует, что английское командование сумело найти достойные аргументы, опровергающие доктрину генерала Дуэ.

Вторично, хотя и в ограниченных масштабах, немцы пытались в соответствии с идеями Дуэ разбомбить Москву в 1941 году. И снова, напоровшись на мощную зенитную артиллерию, аэростаты заграждения и истребительную авиацию, немцы прекратили массированные налеты.

Но, может быть, причина неуспеха немцев была в том, что они не создали мощной стратегической авиации и пытались добиться победы недостаточными авиационными силами? Дуэ ведь писал о том, что воздушный флот должен быть сверхмощным.

Мощные по количеству самолетов и массе сброшенных бомб налеты английской и американской авиации на Германию, когда по тысяче и более самолетов в течение ночи бомбили один город, также опровергли теорию Дуэ. Были полностью разрушены Гамбург, Лейпциг, Киль. За одну ночную бомбардировку в Дрездене погибли десятки тысяч немцев. Сломало ли это моральный дух немцев? Объем военного производства в Германии возрастал вплоть до января 1945 года. То же самое наблюдалось и в ходе заключительного этапа войны против Японии и воздушной войны в Корее, где авиация США в начальном этапе войны имела подавляющее господство в воздухе, которое вскоре было сведено на нет истребительной авиацией.

Еще одной крупной попыткой решить исход войны силами авиации стали бомбежки Северного Вьетнама в конце 60–70‑х годов. Однако вьетнамцы при помощи Советского Союза создали мощнейшую систему противовоздушной обороны, и американцы, потеряв более трех тысяч самолетов, после десяти лет упорной воздушной и наземной войны были вынуждены заключить перемирие.

Казалось бы, события 40–70‑х годов окончательно не оставили камня на камне от всей теории Дуэ.

Однако все оказалось не так просто. Операция «Буря в пустыне», вернее, война тридцати двух десятков стран во главе с США против Ирака, в 1991 году была выиграна фактически только авиацией. Имея подавляющее господство в воздухе и уничтожив противовоздушную оборону Ирака, коалиционным силам из тридцати двух государств удалось навязать свою волю иракской армии и ее руководству. На юге Ирака был высажен воздушный десант, а следом было заключено выгодное для американцев и их союзников перемирие. В еще более близком к идеям Дуэ духе была выдержана агрессия США и НATO против Югославии в марте – июне 1999 года. Ударами крылатых ракет и самолетов при отсутствии помощи, а по сути, предательства со стороны России эта страна была принуждена к капитуляции. Не понадобилась даже оккупация страны сухопутными войсками агрессоров.

Заметим, что в обоих последних примерах в соответствии с доктриной Дуэ действовали обе стороны – одна решала главные задачи с помощью авиации, другая, не имея сильной ПВО, пыталась противостоять во много раз более сильным противникам.

Не секрет, что наиболее мощные воздушные силы имели две сверхдержавы: Советский Союз и Соединенные Штаты Америки. Но с развалом Советского Союза американцы начали господствовать в воздухе. Вот тогда-то пришлось извлекать из архивов доктрину Дуэ.

Для администрации Соединенных Штатов стратегическая авиация со времен Второй мировой войны стала неким подобием большой дубинки. Она пускала ее в ход по любому поводу. Так было в Корее, Вьетнаме, Панаме, Ираке, Афганистане, Югославии. Но во Вьетнаме и Корее, когда этим странам была оказана необходимая экономическая и военная помощь, побед в воздушной войне не получалось. В Югославии и Ираке сопротивление было ничтожным. Сегодня американские ястребы уже присматриваются к России. И не будь у нас оставшегося после развала Советского Союза ядерного оружия, еще пока что не уничтоженных по различным соглашениям ракет наземного базирования, атомного подводного флота, стратегической авиации, системы ПВО, неизвестно, как бы развернулись события в ближайшее время. Сегодня на земле нет таких точек, которых бы не достигали самолеты стратегической авиации Соединенных Штатов. Еще в середине 60‑х годов американскими летчиками на самолетах Б-52 с дозаправкой в воздухе был совершен облет земного шара. Как и в былые годы времен холодной войны, сегодня американские авиабазы разбросаны по всему миру: от Британских островов до Гуама на Тихом океане, от атолла Диего-Гарсия в Индийском океане до авиабаз на Аляске. И закрывать их они не собираются.

«Люпус пилюм мутат, нон мэнтам». «Волк меняет шерсть, а не натуру», – говорили римляне. И они во многом были правы.

Мы должны сегодня вспомнить, что многие годы сдерживающим фактором мировой политики было наличие у Советского Союза не только ядерного оружия, но и его носителей, тяжелых ракет и самолетов Дальней авиации. Уместно будет вспомнить, что именно в России была зарождена стратегическая авиация. Но те времена остались в прошлом. Той авиации, что была, нет; все что осталось от дальней авиации, ныне сведено в одну армию, которая сидит в классах и время от времени поднимает в воздух небольшое количество самолетов. Полеты на ракетоносцах сегодня редкость, и когда они случаются, на них целыми толпами приво-зят корреспондентов. Даже потенциальным противникам понятно, почему и зачем это делается. Еще Черчилль говорил: когда аргументы слабы, надо усилить их голосом или хотя бы демонстрацией его. Хотелось бы верить, что мы, если нагрянет суровый час войны, будем воевать не числом, а умением. Но сегодня не надо надевать очки, чтобы разглядеть кольцо натовских баз вокруг России. И они не удаляются, а приближаются к нашим границам. Наши потенциальные противники исповедуют старый как мир прагматизм – бери то, что дают, и заполняют своим присутствием те места, которые еще недавно не могли присниться нашим военным даже в самом страшном сне. И эта удавка сжимается. Натовские самолеты взлетают с авиабаз в Прибалтике, аэродромов в Средней Азии. На очереди Грузия, Молдавия и Украина…

Мировая история учит, что недоучет сложившейся обстановки, недооценка возможностей потенциального противника могут привести к катастрофическим последствиям. Недаром говорят: хочешь мира – готовься к войне. Но похоже, что история нас ничему не учит. Мы с достойным сожаления упорством наступаем на одни и те же грабли.

А пока что приходится верить и надеяться, что для России еще не все потеряно, и эту уверенность необходимо искать не в сегодняшнем дне, а в нашей отечественной истории, где были блестящие взлеты и горькие падения, после которых, казалось, нам никогда не подняться. Но Россия поднималась, и вновь были посрамлены те, кто предрекал ей окончательное исчезновение с карт земли…

НАЛЕТЫ НА БЕРЛИН

Для советского народа война началась во многом неожиданно и трагично. В первые же дни войны на наших аэродромах вблизи западных границ была уничтожена почти вся истребительная авиация. Чтобы остановить немецкие танки, которые, преодолевая за день десятки километров, колоннами двигались по направлению к Москве, командующим Западным военным округом генералом Павловым, был отдан приказ экипажам морально устаревших, неповоротливых бомбардировщиков ТБ-3, вылетать на бомбежку переправ через Березину. Отчаянный приказ был выполнен, экипажи ТБ-3 вылетели без воздушного прикрытия. Над Березиной они становились легкой добычей немецких истребителей. 26 июня, страна узнала о подвиге экипажа Николая Гастелло, который направил горящий самолет на скопление машин и танков немцев.

 
Пилоту недоступен страх,
В глаза он смерти смотрит смело,
И, если надо, жизнь отдаст,
Как отдал капитан Гастелло.
 

Что бы там ни пели после, но были и страх, и отчаяние. За промахи политического и военного руководства приходилось расплачиваться огненными таранами и жизнями молодых парней. И все же правы были те, кто говорил, что «молниеносной войны» против Красной aрмии не получится. Геббельсовская пропаганда уже заявила об уничтожении русской авиации. 22 июля немцы со смоленских аэродромов предприняли налет на Москву. За одиночными разведчиками в ход пошли группы бомбардировщиков. Они сбрасывали бомбы, стараясь попасть в исторический центр города – Кремль. К тому времени у фашистов было подавляющее господство в воздухе. Вражеская авиация не только прокладывала путь своим сухопутным частям, но и бомбила крупные стратегические объекты и города в глубоком тылу. Наши войска оказывали отчаянное сопротивление, но пока еще не могли остановить бронированный вал немецкой военной машины. С наступлением темноты вражеские самолеты с немецкой пунктуальностью появлялись над Москвой. Аэростаты заграждения, лучи прожекторов, вой сирен стали постоянными спутниками фронтового города. Тысячи москвичей дежурили на крышах домов, сбрасывая на землю зажигательные бомбы. Советское руководство понимало: чтобы поднять дух советского народа и Красной армии, нужен хоть маленький, но успех. И тогда родилось решение нанести удар по Берлину. Весь вопрос был в том, как долететь до столицы Третьего рейха. Самолеты ДБ-З, даже с форсажем (ДБ-ЗФ), с ленинградских аэродромов не доставали до столицы Германии.

Из военно-морских флотов в самом тяжелом положении в это время находился Балтийский. В первую неделю войны пришлось оставить базу флота Либаву. А в конце июня, через несколько дней после падения Риги, немцы начали наступление на Таллин. Авиация Балтийского флота, сосредоточенная к тому времени на аэродромах близ Ленинграда, наносила удары по конвоям в Рижском заливе и помогала сухопутным частям сдерживать движение танковых колонн противника к Северной столице. В последние дни июля, развернув обзорную карту, исполнявший обязанности начальника Главного морского штаба Владимир Антонович Алафузов циркулем примерял, как далеко могут доставать вражескую территорию наши самолеты. С ленинградских аэродромов они «дотягивали» лишь немного дальше Либавы. А вот если стартовать с аэродромов на острове Эзель, тогда можно лететь до Кёнигс-берга и дальше. Это с нормальным запасом топлива по расчетам еще мирного времени. Ну а если взять самый предельный радиус действия этих самолетов? Да, тогда и до Берлина можно достать! Правда, лететь придется над морем и, сбросив бомбы, немедленно возвращаться. Потеряй в полете 20–30 минут, и летчики не дотянут до своих аэродромов. Посадка либо на острове Эзель, либо на территории противника – другого выбора нет. Ну, а какой будет оказан прием нашим летчикам, если они попадут в плен к немцам и те узнают, что русские возвращаются после налета на Берлин? Значит, выбора действительно нет. Оставался один вариант – лететь на Берлин на самой выгодной во всех отношениях высоте и, не теряя времени, бомбить, какое бы сопротивление там оказано ни было. Потом строго прямым курсом возвращаться домой. Одним словом, лететь можно, если будет исправной материальная часть и свои аэродромы не закроет туман.

Пригласили специалистов и еще раз проверили расчеты. Брали различные нагрузки бомб при полном запасе топлива. Ставили одну ножку циркуля на аэродром Кагул, засекали дугу окружности на предельный радиус на территории Германии. Наконец после консультации со специалистами пришли к заключению: если самолеты возьмут полный запас горючего – 3000 кг – и не более 750 кг бомб, то они пройдут расстояние до Берлина – около 870 км – и вернутся домой, имея 10–15 процентов запаса горючего. С одной стороны, расчеты показывали, что такую операцию провести можно. С большим риском, на пределе, но можно. С другой – какая огромная ответственность ложится на всех, если полет окажется неудачным и с большими потерями. Ведь можно было потерять все самолеты. Но произведенные расчеты подтвердили возможность выполнения такой задачи. И вот на очередном докладе Верховному главнокомандованию адмирал флота Николай Кузнецов разложил карту Балтийского моря, на которой остров Эзель и Берлин были соединены жирной линией, показаны расстояния и расчеты специалистов. Командование сразу же поняло, что это именно тот психологический и политический козырь, в котором нуждается страна. Об этом было доложено Сталину. И тот принимает решение нанести удар по Берлину. Немцы уже трубили о разгроме нашей авиации, и Сталин понимал, что налет на логово врага – это то, что сейчас нужно стране, политическому руководству. Вернувшись из Ставки, Кузнецов тут же отдал все нужные распоряжения. Военному совету Балтийского флота было приказано подобрать 15 экипажей Первого минно-торпедного полка и к 10 часам 2 августа перебазировать их на остров. Ранее поставленную задачу – бомбардировку Пиллау – пришлось отменить. Контроль и руководство подготовкой к полетам были возложены лично Сталиным на генерал-лейтенанта Жаворонкова. В конце июля Жаворонков прилетел на остров Эзель (Сааремаа), где был небольшой аэродром Кагул. Кстати, с этого аэродрома в Первую мировую войну на боевые задания вылетал Прокофьев-Северский. Здесь же базировалась эскадрилья истребителей. Выполнить ответственное задание было поручено полковнику Преображенскому и штурману полка капитану Хохлову. Фактически остров был как бы выдвинутым далеко в Балтийское море непотопляемым авианосцем. Но Кагул не мог принять тяжелые дальние бомбардировщики. За трое суток военные, строители, местные жители удлинили полосу, засыпали ямы землей. Едва строители закончили работу, как на аэродром приземлился первый бомбардировщик – на Кагул прилетел Преображенский. Осмотрев аэродром, он пришел к выводу, что взлетать с такой полосы можно. Вскоре на аэродроме приземлились остальные самолеты. Началась тщательная проверка материальной части. Летчики понимали, какое значение имеет это задание, и тщательно готовились. Было решено сначала выполнить ряд пробных полетов, убедиться в возможности налета на Берлин, собрать нужные данные о воздушной обороне противника и только после проверки дать окончательное «добро». Почти одновременно была подготовлена посадочная полоса в Астэ, где приземлились пятнадцать ДБ-3 дальней бомбардировочной авиации Главного командования. Армейскую авиагруппу возглавляли майор Щелкунов и командир эскадрильи капитан Тихонов. Они тоже стали готовиться к налетам на Берлин.

В ночь со 2 на 3 августа 1941 года был произведен вылет на разведку погоды и бомбежку ближнего объекта – Свинемюнде. Экипажи взяли полный запас горючего и бомб – как бы для полета на Берлин – и поднялись с аэродрома Кагул. Операция показала, что отлично тренированные летчики могут стартовать и с этого ограниченного аэродрома. В ночь с 4 на 5 августа пять самолетов произвели разведывательный полет на Берлин.

Было установлено: зенитная оборона расположена кольцом вокруг него в радиусе 100 км, много прожекторов с эффективностью действия до 6 тыс. метров. Теперь стало ясно, что полет труден, но возможен.

На месте произвели последнюю тщательную проверку материальной части и получили приказ: выполнить задание при первой возможности. И вот наступила долгожданная минута: в ночь с 7 на 8 августа 1941 года перегруженные до предела машины поднялись в воздух. Их было пятнадцать. Командовал операцией полковник Евгений Николаевич Преображенский. Его ближайшими помощниками были капитан Гречишников и Ефремов, штурманом летел Хохлов. Позже Преображенский рассказывал, что летчики его полка были самыми подготовленными. Они привыкли летать далеко в море, и водобоязнь для них была уже пройденным этапом. Каждый из них имел налет на боевых самолетах более 2000 летных часов.

Лететь пришлось в облаках или над ними. Высота являлась их единственным средством защиты от зениток и истребителей. Немцы не ожидали такой дерзости, и, будучи замеченными, наши самолеты в первом полете не были даже обстреляны до конца бомбежки. Во время подхода к цели сигналами с земли их спрашивали: кто они и куда летят? Иногда, считая, что это сбились с пути свои, им предлагали сесть на один из ближайших аэродромов, где проходили ночные полеты немецких самолетов. Вскоре под нашими самолетами были освещенные кварталы немецкой столицы. Хорошо были видны вокзал, корпуса заводов и электростанций. Берлин был не затемнен, зенитные орудия не стреляли. Волнение у экипажей достигло предела. Преображенский дал команду самолетам лечь на боевой курс. И только когда летчики сбросили бомбы, по нашим самолетам был открыт сильный огонь.

Большое напряжение сил в полете сказалось потом, когда летчики уже подходили к своему аэродрому. После посадки техники замерили в баках самолетов горючее. Расчеты оказались верными, в баках оставались считаные литры бензина. После доклада о выполнении задания встречавший самолеты командующий авиацией ВМФ Жаворонков протянул Преображенскому бланк телеграммы от Сталина. Он поздравил летчиков с выполнением задания и сообщал, что обратился от имени правительства в Президиум Верховного Совета СССР с ходатайством о присвоении наиболее отличившимся звания Героя Советского Союза…

Психологический эффект от налетов на германскую столицу было трудно переоценить. Вся страна радовалась подвигам советских летчиков. Узнав о налетах наших самолетов на Берлин, поэт Михаил Светлов написал стихотворение:

 
Наши подвиги снова звучат
Богатырскою русской былиной, —
И советские бомбы летят
Сквозь отравленный воздух Берлина.
 

Немецкие газеты писали: «Английская авиация бомбардировала Берлин. Имеются убитые и раненые. Сбито шесть английских самолетов». На что англичане тут же с недоумением ответили: «Германское сообщение о бомбежке Берлина интересно и загадочно, так как 7–8 августа английская авиация над Берлином не летала». Так весь мир узнал о налетах якобы уничтоженных русских самолетов на Берлин.

Обманутые пропагандой Геббельса, будто «с востока опасности нет и русская авиация уничтожена», наблюдательные посты в Германии предполагали что угодно, кроме возможного налета советских самолетов. Фашисты в эти дни рвались к Ленинграду, Москве, Ростову и думали, что они уже близки к цели. А в это время советские самолеты летели над Балтийским морем, чтобы сбросить бомбы на вражеское логово. Налеты с Запада были тогда еще редкими и слабыми. А налеты тем временем продолжались. Теперь уже с момента объявления воздушной тревоги жители столицы Третьего рейха успевали подготовиться. Сбросив бомбы, самолеты, облегченные каждый на полтонны, выполняли противозенитный маневр и уходили обратно. Наблюдать за результатом бомбежки уже не было возможности. По небу шарили прожекторы, а в их свете были видны разрывы зенитных снарядов. Некоторые из них разрывались вокруг самолетов. Но что бы ни случилось дальше, а задание было выполнено.

Следом за летчиками Преображенского Берлин бомбили самолеты Шелкунова и Тихонова. Ставка Верховного командования высоко оценила действия наших летчиков. Многие из них стали Героями Советского Союза. Это про них в далеких городах и поселках послевоенные мальчишки и девчонки будут петь:

 
Подвешены бомбы, в кабину он сел,
Проверил свои пулеметы.
Взревели моторы, и он улетел
Чужие бомбить самолеты.
 
 
Под нами раскинулся город Берлин,
И штурман готовит расчеты.
И он замечает, что цели под ним:
Немецкие бьют пулеметы
 
 
Удар! И машина объята огнем,
И штурман с сиденья свалился.
Но крепкое сердце работало в нем,
И он за гашетку схватился.
 
 
Прыжок невозможен, об этом он знал,
Сознанье ему подсказало.
Он молча рукой на состав показал,
Стоявший на главном вокзале.
 
 
Взорвались цистерны, и море огня
Берлин в эту ночь осветило
Мы помним о вас, дорогие друзья,
За вас в эту ночь отомстили.
 
 
Он пал за страну, ни боясь ничего,
Душа его где-то летает…
И страшной горящей могилы его
Никто никогда не узнает.
 

На таких песнях воспитывалось целое поколение мальчишек, которые мечтали о небе, и многие из них, впоследствии закончив летные училища, спецавиашколы, сядут в кабины стратегических ракетоносцев – красы и гордости России.

После первых удачных налетов Сталин приказал бомбить Берлин 1000‑килограмовыми бомбами. Для координации действий на Моонзундский архипелаг вылетел представитель Ставки Верховного главного командования, летчик-испытатель Герой Советского Союза Владимир Коккинаки. Но первые же взлеты с 1000‑килограммовыми бомбами показали, что длина аэродрома и изношенная авиатехника не приспособлены под такой груз. После нескольких аварий ДБ-3 на взлете полеты с 1000‑килограмовыми бомбами были запрещены.

Да и сами условия полетов становились все более тяжелыми. Теперь противник встречал наши самолеты ожесточенным огнем, едва они переходили береговую черту. Приходилось разрабатывать каждый раз особую тактику. Выручала большая высота. Там, на высоте свыше 7000 м, оказались малоэффективными даже действия вражеских ночных истребителей со специальными мощными фарами и огонь немецких зениток. Тогда немецкое командование решило уничтожить аэродромы на островах. Гитлеровская ставка потребовала от своего командования «ликвидировать военно-морские и военно-воздушные базы на островах Даго и Эзель, и в первую очередь аэродромы, с которых производятся налеты на Берлин». Пришлось усиливать защиту аэродромов Кагул и Астэ. Туда были передислоцированы почти все зенитные средства островов и небольшие истребительные силы. Налеты на Берлин превратились в длительную и сложную операцию. Последний, десятый удар по Берлину летчики Преображенского нанесли в ночь с 4‑го на 5 сентября. Обеспечивать летающие на Берлин самолеты становилось все труднее. Да и остров подвергался частым интенсивным налетам неприятельской авиации. Когда был оставлен Таллин, обеспечение базирования авиации на островах стало невозможным. Всего было произведено десять налетов.