Текст книги "Копье Судьбы"

ДАША В ПЕРВЫЙ РАЗ ПРИХОДИТ В КОКОН К СЕРГЕЮ

«Ой, а кто это?» – первое, что говорят родственники в реанимации.

Лицо отечное, из носа торчит назогастральный зонд, изо рта – интубационная трубка. Пищат, пыхтят, жужжат и мигают аппараты. Из прозрачных мешков в «поплавки» капают лекарства, под кровать по трубкам истекает в градуированный пакет моча. И хорошо, если она желтая, а не красная с мутным гноем.

– Здравствуй, Сережа, это я, Даша. Я знаю, ты меня слышишь. Как ты кушаешь? Через трубочку? А я без пальцев осталась. На правой ручке. Ты меня будешь любить такой? Я скоро научусь левой рукой все делать и начну за тобой ухаживать. Так неудобно писать. Каракули получаются. Как я буду подпись ставить в ЗАГСе, когда мы поженимся? Ну, ничего, я к тому времени натренируюсь.

Даша вынимает наушники, один вдевает Скворцову, второй себе, и включает «Самый лучший день». Пока длится песня, девушка гладит коматозника по щеке, а потом берет его ригидную руку и прижимается к ней животом.

– Тут наш сын. Его убить хотели. Я не дала. Мне Копье привиделось, и я очнулась.

Значит, оно не только карает, но и милует. Мне говорили, что ты сбежал и бросил меня на Голом шпиле. Я не поверила. Никто, слышишь, никто меня не переубедит… Я помню, как ты сорвал палатку, когда этот гад навалился на меня, и надо мной, как чудо, как спасение, открылось небо и ты. Я никогда не забуду, как ты бился за меня и как… ты закрывал меня, и как… мы бежали от вертолета, и стояли на скале, и ты выстрелил, и меня толкнуло в грудь при отдаче, и вертолет взорвался! Это был «самый лучший день» в моей жизни!.. Ты лежал оглушенный… точно так же, как сейчас… я тебя поцеловала, и ты ожил. Боже, какая я дура, тебя надо просто поцеловать!

Губы коматозника смазаны белой мазью от пересыхания, поэтому Даша целует его в заросшую щеку. Чуда не происходит. Глаза Сергея не открываются.

– Очнись, Скворцов, – просит Даша шепотом, – это приказ.

Горестно вздыхают насосы.

Звенит зуммер, девушка вздрагивает.

– Не бойся, – говорит стоящая позади врач, – это сигнал о смене капельниц.

Пока Римма Львовна меняет флаконы, профессор Дмитриев отслеживает Дашины реакции. Девочка держится молодцом. Либо не догадывается о тяжести состояния любимого человека, либо характер такой крепкий. Что? Когда он очнется?

– Шанс есть, – Владимир Алексеевич снимает очки и прищемляет надавленную переносицу щепотью пальцев. – Мозг его жив и работает, нарушена только связь с реальностью. Если вы нам поможете, то дело пойдет быстрее. Есть возможность подключиться к нему через компьютер. Вы сможете даже поговорить с ним, если хотите.

– Конечно, хочу! – оживляется Даша. – Еще бы! Зачем вы спрашиваете.

– Должен вас предупредить, что такое подключение потребует значительного напряжения сил, а вы беременны, да и сами только недавно вышли из комы.

– Все равно я согласна. Когда это можно будет сделать?

– Да хоть прямо сейчас. Только ни в коем случае не сообщайте Сергею о его состоянии. Это может явиться для него шоком.

Рядом с большим Коконом стоит кокон поменьше, похожий на саркофаг. Профессор с пульта открывает выпуклую прозрачную крышку и делает приглашающий жест.

ВОЛОДАРЬ КАБЛУЧКИ
(ПРОДОЛЖЕНИЕ)

Разняв сцепленные пальцы, джентльмен делает три раздельных хлопка.

– Браво, господин диггер, спасибо за спектакль.

Голос незнакомца звучит сдвоено, как дубляж иностранного фильма.

– Шо за крендель? – пьяно пошатывается Качан. – Стремный типок…

– Ну, и шнобель… – хихикает Кухарь, но как-то неуверенно, боязливо.

Шалава сконфуженно рычит, не понимая, как она могла не учуять чужого.

Меняла подбежавший рассмотреть новый перстень, оборачивается с огромными глазами.

– Это брил лики, парни!

– И шо? – выдыхает хата.

– А то! Перед нами глобальный биг босс, прошу любить и жаловать!

Односиды с уважением изучают эмиссара мировой закулисы. Один Качан продолжает выкобениваться: «Не собираюсь я любить и жаловать пендосов, в гробу я их видал, в белых тапочках и с ружьем».

Решетняк уточняет у «человека в кресле», указывая при этом на Скворцова.

– Так вин не той… не один з ваших?

Джентльмен растягивает ротовую щель в улыбке. Так улыбаются тыквы хеллувина.

– О, нет, господин генеральный прокурор, перед вами всего лишь черный диггер, случайно нашедший редкий клад. Не так ли, мистер Скворцов? Довожу до вашего сведения, что кольцо, незаконно унизывающее ваш безымянный палец, было утеряно в 1942 году графом фон Штауфенбергом, который, благодарение Господу, все еще жив, да-да, не удивляйтесь, и очень не прочь заполучить свою собственность обратно. Так что снимайте перстень и подавайте-ка его мне сюда!

Джентльмен требовательно шевелит пальцами вытянутой руки, но Скворцов (точнее Качан) в ответ ему показывает средний палец.

– Ты какой масти, обзовись!

– Меня зовут Роберт Кондвит. Я представляю интересы барона Ротшильда и готов выплатить вам компенсацию, мистер Скворцов, в обмен на те немногие и по большей части фиктивные права на Перстень Власти и Копье Судьбы, которые вы получили в ходе незаконных раскопок в Крыму.

Решетняк возмущенно всплескивает руками.

– Які таки права, містер Кондвіт?! Спис було конфісковано як контрабанда. Це тепер речовий доказ! (это теперь вещественное доказательство). Так шо вам треба вести переговори з Українською Державою, – генпрокурор показывает себе на погон. И еще много чего юридически грамотного мог бы наговорить державный радник юстиции, если бы в голове его не зашипела заезженная пластинка: «Ой, лимонЧКи вы мои ш-ш-ш-ш… лимонЧКи…».

В дородное тело вдевается кто-то пузатенький, лысый и вертлявый, и гонит Михалваныча в туалет – «ох ты ж, нелегкая, что ж я съел-то на обед, выбачайте (простите), зараз повернусь».

«То понос, то диарея, две напасти у еврея», – смеется Соломонович, уезжая верхом на генпрокуроре.

Избавившись от прокурорского надзора, ты подсаживаешься к иностранцу в соседнее кресло, точнее не ты, а Костя Лопушанский, кто же лучше Менялы способен провести коммерческие переговоры?

– Так что вы там предлагаете в обмен на копье, я не расслышал? – Константин Иванович перекидывает ногу через ногу и охватывает колено пальцами. Два равноценных черепа посверкивают друг на друга бриллиантовыми глазами, будто фехтуют сверкающими шпажками.

– Свободу, мистер Скворцов. Я предлагаю вам деньги и свободу. Какую сумму вы назначили бы за случайно доставшиеся вам артефакты? Даю карт-бланш, но полагаюсь на вашу скромность и благоразумие.

Итак, читатель, какую сумму должен назвать Сергей Скворцов?

Нет, не так. Какую сумму назвали бы вы?

ПЕРВОЕ ПОДКЛЮЧЕНИЕ К КИБЕР-МОРГАНЕ
ДАША ЖУКОВА

Залезаю в кокон, ложусь на мягкое ложе. На голову мне надевают шлем, крепят датчики к телу, на левый указательный палец надевают «прищепку».

– В малом КВРе, – голос профессора слышится глуховато через шлем, – реализован механизм адаптивной цифровой обработки электрической активности мозга и неинвазивный метод работы. Его ноу-хау – сухие электроды, встроенные в шлемовидный интерфейс. Они позволяют без прямого контакта с головным мозгом регистрировать мозговую активность с очень высокой точностью. Удачи вам, Даша.

Крышка кокона закрывается, кибер-моргана наплывает, как сон, миг – и ты уже шагаешь по тюремному коридору… руки за спиной… сзади слышны команды конвоира: «прямо, направо, стоять, лицом стене»… зудят зуммеры автоматических замков.

Я в тюрьме, девчонки!

Вдруг осознаю, что здесь у меня все пальцы ЦЕЛЫЕ! Сжимаю и разжимаю их, а «Даша-из-прошлого» с удивлением смотрит на свои самостоятельно двигающиеся пальцы, пока конвоир не одергивает ее грубым басом: «Руки за спину!»

Но и за спиной я ощупываю свои вновь приобретенные пальчики, и чуть не плачу, потому что знаю, что они уже потеряны, а «та Даша» не понимает, что с ней происходит, пугается, и я слышу ее мысли типа «че за гальюники, я что, с ума схожу?»

Чтобы не напугать ее еще больше, я затихаю.

Все вокруг реально до жути! И если бы я не знала, что нахожусь в виртуальной реальности, то никогда бы не поверила, в то, что… что?… не успеваю додумать эту мысль… в голове все перебаламутилось, потому что Дашка-из-прошлого подняла в мозгах целую бурю. Я вхожу в камеру для допросов, находясь как бы «не в себе». Следователь о чем-то спрашивает, а я молчу и тупо смотрю на сидящего с другой стороны стола… Сережку! Господи, это он! Живой, измученный, прикованный наручниками к табуретке… Так и хочется броситься к нему, обнять, но Дашка-из-прошлого боится его, и вообще ей стыдно за свое предательство, а я наоборот тянусь к нему, и наше общее тело трепещет в нервной дрожи…

Следователь допрашивает Скворцова. Сергей огрызается, называет меня Хаз-вой и колдуньей. Мне становится так обидно и так его жалко, что сердце разрывается. Ну, почему я должна молчать и притворяться? Вскакиваю и кричу, преодолев ступор Дашки-из-прошлого и запреты профессора, который предупреждал меня ни в коем случае не говорить ему, что он лежит в коме.

– Да бляа-а-А-А-а-дь!!! Сережка, а ну быстро опомнился! Посмотри на меня! Я Даша! Настоящая! Единственная! Твоя жена! Мать твоего будущего ребенка! И я люблю тебя! Никогда не предавала. И не предам!

Он обалдел, ничего понять не может, глаза огромные, отчаянные, неверящие.

«Девочка моя, ты вернулась?»

Я обнимаю его, целую, следователь меня оттягивает, я на него в драку, меня не остановишь в таких случаях, уж если у Даши «крышу срывает», то это надолго. Со мной и в школе такое бывало, разорусь как бешеная, и режу правду-матку! Меня за правдолюбие выгоняли из школы. Приходил дед с палочкой и орденами, упрашивал директрису простить смутьянку. Вот и сейчас я забыла про все наставления и прокричала Сережке правду, ну, про то, что он лежит в коме и видит сны и что тюрьмы этой проклятой на самом деле не существует! В общем, провалила я задание.

Чувствую – хлопают по щекам, отстегивают датчики. «Даша, очнись! Ну что же вы наделали…»

КАБИНЕТ ГЕНПРОКУРОРА УКРАИНЫ

Итак, читатель, вы определились с ценой артефакта?

Поздравляю, вы только что познакомились со своей субличностью менялы. Сумму, которую задумали вы, озвучивает вслух Костя Лопушанский.

«Бровки домиком» лезут на лоб мистера Кондвита.

– У вас губа не дура, мистер Скворцов! И все же я попросил бы вас быть реалистом. Ведь я ведь могу забрать Копье просто так.

Секретарша на подносе приносит три охлажденных бутылочки «Перье».

Меняла залпом осушает свой стакан. И показывает американцу кулак, на котором блестит перстень СС.

– Вы угрожаете забрать Копье силой? Не имеете права. Мы с вами одного ранга, оба являемся обладателями кольца Власти.

Лицо Кондвита твердеет.

– Хватит валять дурака, Скворцов! Вы обвиняетесь в серийных убийствах. Вам грозит пожизненное заключение. На вашем месте я прекратил бы торговался и согласился на разумную формулу: «Копье в обмен на свободу».

– Пиндос – опытная россомаха, на понт не ведется, – вздыхает Зира.

– Хватит тереться мандой о прилавок! – плюется Качан. – Примерил бороду, Серега? (это выражение означает то же, что и «нырять в пилотку») Помнишь заповедь Финта? Ты поклялся не ссучиться, а слово пацана закон. Посылай барыг на йух и валим обратно на кичу.

Меняла обводит односидов вопросительным взглядом.

– Все хотят обратно в СИЗО или есть желающие съездить в Америку с баблом на кармане? А если кого-то мучает совесть, то на вырученные деньги мы сможем столько зон подогреть, что народ нам будет по гроб жизни благодарен.

Блатные чешут репы. В словах Костяна есть резон, глупо упираться рогом, когда можно получить гешефт.

– Банкуй, Меняла, – дозволяет Рубленый. – Постарайся на общак.

– На сколько сбрасываем цену?

До какой же суммы спуститься, читатель, чтоб и волки, значит, сыты и овцы в целом целки?

Хату охватывает золотая лихорадка. Цифры звучат одна за другой.

– Стопэ, парни, опомнитесь! – Качан пытается пресечь общекамерную блажь. – Это же ссучево, братва!

– Ссучиться тоже надо уметь, – потирает руки возбужденный Меняла. – Еще не родился человек, способный облапошить Костю Лопушанского. Копье Судьбы бесценно (это он говорит американцу), оно освящено кровью Спасителя и обладает мистической силой. С его помощью можно завоевать весь мир. Разве мир не стоит каких-то зеленых бумажек?

Американец катапультируется из кресла и нервно расхаживает по кабинету, прижав пальцем дужку очков к виску.

– Мой поручитель согласен выплатить компенсацию в сумме трех миллионов, – сообщает он, выслушав новое сообщение. – Плюс документы и вид на жительство в Соединенных Штатах.

В синем приталенном мундирчике секретарша Галя вносит поднос с кофейными чашечками, ставит его на стеклянный столик.

Кондвит предлагает чокнуться за удачную сделку.

Пар поднимается с горчично-золотистой пенки эспрессо.

Блестит ложечка на блюдце.

Аромат арабики щекочет ноздри.

Четко читается красный лейбл на белом фарфоре «Bruno caffe».

Чокнись с американцем, Сережа, выпей и все случится и сбудется, из бесправного зека ты станешь свободным и богатым гражданином США.

Качан перехватывавет руку Скворцова, протянутую за кофе.

«Финт сказал, “не ссучься”! Не отдавай копье даже под пытками! Ты же поклялся, Серега!»

«Причем тут Финт?! – отцепляет пальцы блатного Меняла. – Да он сам непрочь нажиться на копье. Соглашайтесь, Сергей Геннадьевич, за какую-то ржавую рухлядь на нас прольется золотой дождь!»

«Золотой дождь, чтоб ты знал, Костян, – шипит Качан, – это когда телка обсыкает тебя с головы до ног, как конченного извращенца. Это развод, пацаны! Как только Меняла обтяпает дел югу, он тут же вас всех кинет. Ему нет веры!»

«Я честный торговец, – Меняла борется с Качаном, рука Скворцова с чашечкой кофе дрожит. – А вот вы, Качан, как раз и есть самый настоящий гопник-кидала!»

Провокация срабатывает, блатной бросается на барыгу, начинается драка, в камеру врываются надзиратели, зачинщика выволакивают и охаживают в коридоре дубинками.

Качан орет под ударами: «Меняла, сука, мы еще встретимся! Кровью умоешься, Меняла! Да что ж вы делаете, волчары! Все, все, начальник, все-о-о-о…»

Генпрокурор и американец видят, что буря в лице заключенного улеглась.

С потерянной улыбкой стыда и унижения и одновременно с улыбкой вызова и бравады ты произносишь фразу, кардинально меняющую течение твоей судьбы.

«Я продаю Копье!»

Нет, не ты, не ты! Речь за тебя держит Костя Меняла, в миру эксперт по фалеристике Константин Иванович Лопушанский. И часть суммы он требует наличкой и немедленно.

ЯВЛЕНИЕ КАЛАМБУРСКОГО

В чопорной приемной, где посетители разговаривают исключительно шепотом, вдруг слышатся взрывы смеха, громкие голоса, дверь распахивается и, кренясь на бок под тяжесть квадратного кофра, в кабинет Генерального прокурора Украины входит… седой веселый Винни-пух.

– Привет честной компании! – он с грохотом ставит чемодан на пол и, держась за поясницу, шкандыбает через кабинет пожать друзьям руки. – Хай, Роберт! Привет, Миша! Ну, и шо, кому лавэ? А шо мы такие удивленные? Не ждали Лёдю? Так я лично приехал посмотреть, кому вы тут отстегиваете мою кровную наличку, а-ха-ха-ха… – в астме смеха из седого ворса щетины выпирают мелкие мутные зубы.

– Познакомьтесь, – Кондвит представляет гостя Скворцову, – Лео Каламбурский, олигарх и владелец «Промпрайдбанка». Он привез вам деньги, как вы и просили.

– Ой-вэй, Роберт, вечно ты меня троллишь! – взбрызгивает смехом олигарх и умильно плющит глазки за очками без оправы. – Это на Украине я слегка зажиточный, а по вашим меркам так я нищ, как та церковная мышь, шо повесилась в холодильнике! – очки «калибруют» арестанта. – Бабулини шо, тебе? Ну, так хапай щастя в обе жмени! Если от пола оторвешь, ха-ха-ха…

Кофр тяжел. Его водружают на стол, олигарх набирает на замках шифр, крышка отскакивает под напором прущей изнутри вечнозеленой массы, и кабинет наполняется химическим ароматом богатства.

«Плиз, мистер Скворцов, теперь это ваше».

Это ВСЕ – мое?

Руки дрожат, совершая десятки ненужных движений. Так легко это не бывает. Но кто-то же сказочно богатеет, почему не я? Разве я не заслужил? Не прошел огонь и воду, тюрьмы и допросняки? Меня судьба награждает! Я заслужил!

Каламбурский плюхается в кресло рядом с американцем и закуривает.

– Рассказывай, Роберт, шо они тебе тут впарили? Это же Генеральная прокуратура, тут катала на кидале сидит и Киваловым погоняет! С тебя, кстати, поляна, Робя, кто б тебе за час столько бабок наликом пригнал? Ты обещал отменить мой запрет на въезд в США. Не, ну шо ты молчишь, щас лавэ увезу, плати тогда с кредитки, хер тебе кто обналичит такую сумму. Шо? Ты хочешь сказать, шо вот эта ржавая хня стоит стоко евролямов? Робя, поверь, этот клин для тракторного прицепа не стоит и трехсот гривен. Миша, дай хоть в руках подержать! Почему не трогать? Бьется током? Копье Судьбы? Тогда возле такой штуки лучше долго не ошиваться, можно хапнуть дозу радиации. Дай я его сфоткаю на память. Роберт, подписывай приходный ордер, да я поехал. – Олигарх шлепает на колено американца мятую квитанцию. – У меня бухгалтерша – зверь! Видишь плешь? Она проела.

– Деньги любят счет, Лео. – Кондвит ищет глазами диггера. – Вы не хотите пересчитать сумму?

Ты мнешься перед грудой денег, представляя объем работы.

– Фу, ну шо такое, Роберт? – обижается Каламбурский. – Ты мне не доверяешь?

– «Доверяй, но проверяй», как сказал Рональд Рейган Горбачеву в Рейкьявике.

– Эх, Роберт, Фома ты Неверующий! Не можешь забыть Касабланку? Так говорю же, завалились деньги за подкладку! Да шо вы сомневаетесь, тут все пачки через машину прошли и опечатаны! До ночи будем считать. Ладно, Миша, скажи тогда, чтоб мне кофе сделали, и покрепче.

Пока длится инкассация, Каламбурский расхаживает по кабинету, ругаясь и хохоча по мобильнику.

И что же в результате? Ста тысяч не хватает!

Каламбурский не спорит, вынимает «завалившуюся за подкладку» пачку и кидает на гору банкнот.

– Проверка наблюдательности! Надеюсь, больше ко мне претензий нет? Подпиши, Роберт, мне еще в банке отчитываться. Вот здесь, черкани.

Без Каламбурского в кабинете становится тихо.

Заранее приглашенный нотариус разворачивает на столе фолианты, протягивает «паркер». Острый абрис золотого пера с прорезью на месте кровостока напоминает копье.

Это знак! Подписывать договор нельзя!

Рука над страницей позорно дрожит.

Меняла нажимает изнутри и, переломив окоченение членов, водит пером.

ФИО и подпись «С. Скворцов» появляются там, где стоят галочки карандашом.

* * *

«Мы ведем наш репортаж из Печерского суда города Киева. Сенсация! Сергей Скворцов освобожден в зале суда. По его делу были назначены в общей сложности более двухсот экспертиз. Как выяснилось, вертолет крымского депутата Капранова разбился вследствие подрыва гранаты. Депутат развлекался охотой в заповеднике, палил с воздуха по внесенным в Красную книгу животным, а также по случайно забредшим на охраняемую территорию туристам. Как тут не вспомнить о другом депутате Верховной Рады Викторе Лозинском, получившем 15 лет строгого режима за охоту на людей. Похоже, подобные экстремальные развлечения становятся модными среди украинских элитариев. Произошла полная метаморфоза: “Крымский Душегуб” из серийного убийцы превратился в жертву и защитника униженных и оскорбленных, в современного Робин Гуда. Вот такая, прямо скажем, неожиданная развязка резонансного дела!»

ПУТЬ МЕНЯЛЫ

«эпилептический припадок, расписанный по годам»

После оправдательного приговора бывший заключенный Лукьяновского СИЗО выехал на ПМЖ в США.

Оформив документы на имя Константина Лопушанского, для краткости переименованного в мистера Loushpu, он на вырученные за продажу копья деньги занялся любимым делом – торговлей антиквариатом и произведениями искусства.

Собачий нюх на подделки (основной риск в торговле антиквариатом связан именно с фальсификатом), сделал его удачливым предпринимателем. Выгодно женившись на Сьюзен МагДогерти, дальней родственнице Морганов, он стал вхож в круги финансовой элиты. Молоденькая студентка Сьюзен вообразила себя художницей, а выходец из далекой России, высокий и вдумчивый Константин решился выставить ее картины в своем «Центре интуитивного и аутсайдерского искусства» на Milwaukee Avenue.

С Украины приходили все более тревожные вести. Евромайдан сверг законного президента и привел к власти нацистскую хунту. Крым провел референдум о присоединении к России. Россия признала волеизъявление крымчан и присоединила к себе полуостров. Это вдохновило Юго-Восток. В Донецке и Луганске были также проведены референдумы и объявлены народные республики – ДНР и ЛНР.

Понукаемый американцами, Киев ввел на Донбасс войска для подавления сепаратизма. Ополченцы доблестно сражались, но помощь из России почему-то не пришла, крымский сценарий не сработал, народные республики были потоплены в крови. Российское правительство подобно введенному в транс гипнотику (Копье Судьбы в руках американцев позволило Западу нанести удар по психике высшего руководства России) наблюдало за геноцидом русских, за ковровыми бомбардировками и ударами систем залпового огня по Славянску и Краматорску, Донецку и Луганску.

Толпы беженцев захлестнули Ростовскую область и Краснодарский край.

Подавив восстание в Донбассе, весной следующего года окрепшая украинская армия подошла к Перекопу. Киев потребовал возвращения «аннексированного» Крыма. Началась «странная война» за полуостров. Украинские войска устраивали провокации и обстрелы погранзастав. Применение ответного огня вызвало резкую реакцию НАТО. Была заблокирована Калининградская область. 23 дивизии НАТО начали операцию по принуждению России к миру. Ввод натовских войск был настолько стремительным, что армия РФ не смогла применить тактическое ЯО. Украинские войска ворвались в Крым. Началась резня.

Россия была вынуждена пойти на переговоры. В Ливадийском дворце, пародией на Ялтинскую конференцию, была подписана позорная реституции полуострова Украине.

Россию потрясли марши протеста против «ПНП», «правительства национального предательства». На Красной площади начался русский Майдан, не менее грандиозный, чем Киевский.

На фоне массовых волнений и дестабилизации обстановки группа патриотически настроенных генералов отстранила от власти законного президента.

Кавказ, Татарстан и Дальний Восток не признали «Комитет спасения Родины» (КСР). На территории РФ образовалось два десятка самопровозглашенных государств. Россия погружалась в пучину междоусобиц, локальных войн и хаоса.

Наступила новая Великая СМУТА.

Наблюдая по телевизору за геополитической катастрофой бывшей родины, мистер Loushpu радовался, что так вовремя покинул тонущий «Титаник». Но в глубине души кто-то терзался и мучился, кто-то обвинял себя в предательстве Родины. Этот «кто-то» искал забвения в алкоголе, и мистер Лопушанский был вынужден потреблять литрами сухое красное вино, запивая им прозак. «Я стал прозаиком, шутил он перед зеркалом, разглядывая свое опухшее постаревшее лицо».

– Ты стал предателем, – беззвучно кричал кто-то из зеркала, – ты ссучился, Меняла!

«Р-радуйся, дур-рак, – заплетающимся языком убеждал отражение мистер Ло-ушпу, – ты гражданин Америки, ты богат и независим. Какая разница, что происходит в далекой Russia. Все равно ты ничего не мог бы изменить в судьбе стосорокамиллионного народа».

«Вр-р-решь, – ревел кто-то в душе, – все зависело именно от тебя! Дед Даши Жуковой вырвал Копье из лап гитлеровского копьеносца, в одиночку спас Родину, а ты сам, сам, падла, вложил артефакт в руки врагов, отдал Родину на растерзание! Будь ты проклят, Иуда!»

«Прекрати! – орал на зеркало мистер Loushpu. – Прекрати вызывать у меня панические атаки! Я схожу из-за тебя с ума, пью много алкоголя, от этого страдает бизнес, это недопустимо!»

Чтобы как-то забыться, мистер Лоушпу с головой уходил в работу.

В браке родились близнецы – Кевин и Бред, названные в честь актеров Кевина Костнера и Бреда Питта. Вообще-то мистер Loushpu хотел назвать сыновей Дмитрий и Роман, и жена поначалу с пониманием отнеслась к ностальгии по многострадальной Russia. Дети до пяти лет носили по два имени и росли билингвами. Отец учил их русскому языку, показывал советские мультики. Особенно полюбилась мальчикам сказка про Ивана-царевича и Василису Прекрасную, сцена сжигания лягушачьей шкурки. «Ах, Иван-царевич, что же ты наделал! Если бы ты еще три дня подождал, я бы вечно твоею была. А теперь прощай, ищи меня за тридевять земель, за тридевять морей, в тридесятом царстве, в мышином государстве. Как только три пары железных сапог износишь, как три железных хлеба изгрызешь – только тогда и разыщешь меня…»

«Daddy, why do you cry?»

«Уйди, Дашка, прошу, не приходи даже во сне! Не хочу больше вспоминать ни сердоликовых глаз, ни алых волос. Я уже почти не помню твоего лица, помню только, как ты лежала в лесу, с поджатыми к груди коленями…»

Мистер Лоушпу честно старался стать достойным сыном новой родины, пел по утрам гимн, поднимал флаг на лужайке перед домом, играл с сыновьями в бейсбол, три года пробегал по полю, а потом враз все бросил. И флаг перестал поднимать. И гимн прекратил петь. Он так и не сумел полюбить Америку. Ниггеры и мексы вызывали у него страх и отвращение, организм тосковал по черному хлебу, по селедке, салу и борщу, приходилось покупать пиццу, выбрасывать середину и поедать вместо хлеба запеченные края коржа.

Усилия по воспитанию детей в русском духе тоже пропали даром. В шестилетнем возрасте «the twins» поехали погостить к бабушке на ранчо в Айдахо. Моложавая теща состояла членом предвыборного штаба Ромни на выборах президента США. Она регулярно заводила молодых любовников, которые не менее регулярно обводили ее вокруг пальца, отчего она впадала в депрессию и сидела на валиуме, как героиня песни Рол-линг Стоунз «Mother's little helpers». Теща настроила внуков против отца и вообще против этих ужасных «russians», которых в американских фильмах показывали жестокими и тупыми бандитами.

Вернувшись с каникул, близнецы наотрез отказались отзываться на русские имена и окончательно стали Бредом и Кевином. Оба выросли белозубыми американцами, отлично учились, играли квортербеками в футбольной студенческой команде. Мать пичкала их прозаком из опасения, что сыновья унаследовали отцовскую тягу к самоубийству. В пьяном угаре мистер Loushpu нередко кричал, что его так и подмывает покончить «с проклятой, фарисейской, факинговой американской жизнью». И каялся, что погубил Россию. И плакал, и рвал на голове поседевшие волосы.

It's funny, fucking shit! How one person can ruin a great country?

Однажды в ресторане Кост Loushpu наколол зуб – в хлебце оказался квартердоллар. «Shit! Ай сью ю! (я подам на вас в суд!) – кричал он на менеджера, и вдруг замер, вспомнив присказку: “Как три железных хлеба изгрызешь, Иван-царевич, только тогда и разыщешь меня…”»

«Daddy, why do you cry?»

Мистер Лоушпу запил горькую. Жена презрительно именовала его «этот раски» (уничижительное прозвище русских в Америке), настраивала детей против отца, вследствие чего сыновья боялись и стыдились dead’a. Их страх перед отцом был перенесен на все русское, в школе они скрывали от сверстников свое происхождение. Мистер Лоушпу узнал о детском комплексе в ходе очередного скандала с женой и вначале даже не поверил своим ушам. Но сыновья подтвердили.

– Мы любим Америку, отец, – сказали они, – и не хотим иметь ничего общего с Россией, которая всю свою историю только и делала, что завоевывала соседей. Уже в этом веке она успела напасть на Чечню, Абхазию, Осетию, Грузию, Украину и Сирию! Даже развалившись, она ведет преступные войны на территориях, которые бегут от нее, как от прокаженной. Пойми, дэд, в такой ситуации нам стыдно быть русскими, даже наполовину.

– Наше правительство правильно поступило, что расчленило эту агрессивную страну навсегда, – добавил Кевин.

– И да, отец, тебе не стоит пить столько алкоголя, – заключил Бред, покидая гостиную.

Кевин больше брата любил отца. Губы его дрожали, когда он обернулся в дверях.

– Знаешь, чего я боюсь? Я боюсь стать таким, как эти вечно пьяные русские зомби! – он ткнул пальцем в экран телевизора, где показывали новости из разрушенной, воюющей России. Толпы громили магазины, беженцы текли по дорогам, горели города и деревни.

В тот месяц мистер Лоушпу опустошил бары всех трех этажей особняка на озере Мичиган (от Эванстоуна первый поворот на нижнем выезде за Баффэло Гроув).

«Мои дети – тупые амеры! Я гражданин государства, разрушившего мою Родину. Я плачу налоги стране, которая украла (kindnapped) моих детей и заменила им мозги на гамбургеры. Я проклят, я продал первородство за чечевичную похлебку! Я уже говорю по-русски с акцентом, я вижу сны на английском, я стал тупым амером, нет мне прощения и не будет…»

После лечения от алкоголизма жизнь, казалось, вошла в колею, но на шестом десятке мистера Лоушпу угораздило завязать интрижку с ассистенткой Глорией. Полнотелая девица привлекла внимание босса после того, как покрасила волосы в кислотнокрасный цвет. Их роман не остался незамеченным. Фотографии пожилого мецената в компании молодой любовницы промелькнули в желтой прессе.

Сьюзен подала на развод, после чего начался сутяжнический процесс, вымотавший у этого «communist piece of garbage» не только нервы, но и половину состояния.

Глория вскоре бросила его, найдя себе молодого хипстера из Кливленда.

Отношения с деловыми партнерами вылились в череду разборок, в результате которых мистер Лоушпу потерял часть капиталов и ушел в добровольное изгнание в доме на Мичигане.

Потянулись годы одиночества и старения.

Однажды ему приснилась Даша, юная, красивая. Держась за руки, они шли по каменистой тропе, а вокруг возвышались поросшие лесами горы с заснеженными вершинами. За поворотом дорогу им преградил чернобородый абрек верхом на лошади. Под угрозой оружия он потребовал денег, и после короткой ссоры выстрелил из ружья в упор.

Мистер Лоушпу почувствовал резкую боль в желудке и проснулся.

Подушка промокла от пота.

Он переворачивает ее сухой стороной, пытается заснуть, но видение стоит перед глазами, и он понимает, что в прошлых жизнях Даша была его женой, а в этой явилась девочкой с алыми волосами. И он ее потерял. Упустил. Проворонил. Прошляпил.

Пальцы раздвигают дряблые ляжки, испуская накопившиеся за ночь газы. Пахнет тюремной камерой. В нем она, родимая «хата 5-4-7», никуда не делась.

Из упаковки на тумбочке вылущивается голубая таблетка, запивается водой.

«Я попал в “прозак”, – с кряхтением садится на кровати пожилой американский гражданин русского происхождения, – я попал в кромешный бездонный просак».