Текст книги "Сукины дети. Том 1"

Глава 5. Искушение клубникой

Время не стояло на месте. С завидным постоянством шли дни, не обращая на меня никакого внимания, и скапливались в годы. Под давлением времени что-то одно сменяло нечто другое. И это «другое» не всегда было однозначным и не всегда запоминающимся. Так устроено: крупные события задерживаются в нас, как в решете, а мелкие – утрачиваются безвозвратно. Жизнь любит водить по разным дорогам.

Я кого-то терял, теряли меня. Одни потери можно было назвать бедой, другие – счастьем. Или наоборот. Всё ведь относительно, как и прежде. «Е равно эмцеквадрат».

И только всезнающее солнце, презрев любую импровизацию, деля сутки на чёрную и белую части, в положенный срок выкатывалось на горизонт и, исчерпав долготу дня, заученно пряталось за противоположное полушарие земли, чтобы подсвечивать бледную луну.

День – ночь, белое – чёрное, день – ночь. Со скоростью двадцать четыре часа в сутки. Это общеизвестно. День – ночь – сутки прочь!

Стоп. Есть ещё оттенки, знакомые оттенки…

Вечер. Серебристо-серые сумерки, густеющие темнотой. В небольшой столичной квартире я сижу на кухне с той самой красивой девушкой из моей юности.

Той, да не совсем… Теперь у неё есть муж, дочка, даже свекровь, и все вместе, своим маленьким мирком, они обитают в двухкомнатной сталинской «двушке» с высокими потолками, в приятной близости от метро «Профсоюзная».

Я уже знаю, что её муж – большой оригинал, собиратель грибов, любитель футбола и непредсказуемая творческая личность. Все они, свекровь, дочка и, конечно же, муж, не с нами, а в соседней комнате, но ощущение незримого присутствия имеется. Мы курим, наверное, уже вторую пачку и разговариваем о том о сём.

Мне очень нравится подносить зажигалку к её сигарете, когда она прикуривает. В этот момент моя собеседница подаётся ко мне своим, безусловно, волнующим меня телом, и мы становимся непозволительно близки. Благо, что такое чрезмерное сближение наших бренных оболочек и бессмертных душ внешне выглядит замаскированным правилами джентльменского отношения к женщине.

Кроме того, я вынужденно «джентльменствую» – я не свободен тоже и имею в активе жену и двух ребятишек. В таком случае, как говорят французы: Noblesse oblige – «положение обязывает». Хотя французам легко говорить, а что делать мне, если я вижу – она стала ещё красивей, и сердце от такой мысли колотится чаще и бросает кровь в голову…

Время пошло за полночь, кипит бог знает какой по счёту чайник. На столе в большой деревянной вазе штампованные квадратики весового печенья с чётким фабричным оттиском шахматных фигурок, неравномерно и непропорционально убывающие в ритуале чаепития. С её стороны – меньше, с моей – больше…

Мы ещё вместе, но мысленно – мы уже в разлуке. Потому что весь вечер незримым соглядатаем стоит в уголке одиночество. Заглядывает нам в глаза по очереди, ей и мне. Выжидает. Оно ведь само находит всякого из нас в любой момент, выбранный по собственному усмотрению… Нам его преодолеть уже невозможно, да и незачем. Более того, мы считаем, что оно нам идёт. Одиночество нам к лицу. И мы сливаемся с этим обстоятельством при помощи сигаретного дыма, который делает картинку реальности нечёткой, как на старой киноплёнке. А слова, которые мы говорим друг другу, становятся всё больше похожими на титры под кадрами нашего свидания, спроецированного на стены кухни. И мне страшно, что эта поцарапанная целлулоидная плёнка зыбкой действительности порвётся в ненадёжном проекторе и больше я не увижу Её никогда.

Но аппарат стрекотал, отмеряя каждую секунду двадцать четыре кадра нашей встречи, с царапающим подсознание двадцать пятым кадром, свидетельствующим о наличии за тонкой стенкой мужа и семьи.

Заплакала во сне её дочка. Она:

– Я сейчас.

Дочка – это звоночек нам из дня нынешнего. Я:

– Конечно, иди.

Собеседница моя скоро вернулась, и мы снова закурили.

В который раз слышу необъятный для возможностей сегодняшнего вечера вопрос:

– Расскажи, как ты живёшь?

Я так же в который раз мешаю слова с глубокими затяжками дыма из спасительной сигареты, не зная, как можно коротко рассказать о длинном, а длинно о коротком. Всё путается в голове и на языке.

А вот вопрос из разряда риторических, с лёгкостью утыкающих разум в непреодолимый тупик:

– У тебя есть свой театр?

Лихорадочно соображаю… если она про тот театр, что строим мы в своей душе, то да, а если… Отвечаю:

– Нет… пока нет.

– Жаль.

– А знаешь, когда у меня будет театр, я тебя заберу… Мне нужна такая актриса.

– Актриса? Правда?

– Конечно!

– Интересно, надо будет посоветоваться с мужем…

Понимая, что эта фраза проверочная или даже провокационная, я киваю, как китайский болванчик, пытаясь понять её иронию. А кто у нас муж? Ах да, муж-то у нас не только большой оригинал, грибник и прочее, прочее… Он ещё и одарённый, по его собственному мнению, режиссёр. Я уже со свойственной всем творческим диспутам излишней запальчивостью убедился в том, что в слово «театр» мы вкладываем разный смысл. Об этом мы говорили с ним до утра, до деревянных языков, ни на грамм не изменив своего мнения, потому что на самом деле это не было спором по существу. Просто мы с помощью не совсем «прямой» (а скорее, при пособничестве «косвенной») человеческой речи опротестовывали существование друг друга в малом пространстве этой кухни, а заодно и во всей Вселенной. Так проявила себя хорошо скрытая ревность. И причина ревности – вот эта женщина, ему – своя, а мне, как это ни мучительно звучит, – чужая.

Но сейчас я – рядом с ней. Сижу на расстоянии вытянутой руки. И должен держать себя в руках. Такой вот глупый получается межличностный каламбур. А так хочется позволить себе желанную вольность и преодолеть это доступное расстояние.

Но так же, как в тот невероятный вечер, который я для некого самооправдания давно признал наваждением, почти что сном, вместе с моей дерзкой фразой «я не могу без тебя жить» и с её детским поцелуем в щёку, точно так же, как в тот вечер, воли рукам дать не смею.

Что же делать? Время уже собирать камни или время ещё уклоняться от объятий? Не знаю. И всё-таки…

– И всё-таки я тебя увезу.

– Я – не против.

Cмело, cлишком смело для нас, во всяком случае безответственно…

– Пора спать?

– Да, пожалуй…

– Ты придёшь завтра?

– Да, конечно.

– А в субботу, давайте вместе поедем за грибами. Муж приглашает…

– Хорошо. В субботу я у вас… С утра пораньше.

Берём ещё по сигарете, и она снова тянется к огоньку моей зажигалки.

Я вспомнил всё… Мгновенно. Или скорее – всё вспомнило меня! «…И падали два башмачка // Со стуком на пол…» Ворот её халата слегка распахивается, обнажая частичку плоти с родинкой в форме клубники на исходе левой груди, не предназначенную для созерцания посторонним мужчинам. «…И воск слезами с ночника // На платье капал…» Хрупкое тело с белой, словно фарфоровой кожей. «…И всё терялось в снежной мгле // Седой и белой. // Свеча горела на столе, // Свеча горела…» И это уже не сон.

А ведь глаз у мужчины так устроен, что покажи ему исходящий изгиб тела, являющийся основанием женской груди, и он тут же мысленно начнёт искать под платьем то место, где находятся соски, а дальше уже руки поспешат вслед за глазами, снимая одежду и наслаждаясь…

«…Метель лепила на стекле // Кружки и стрелы. // Свеча горела на столе, // Свеча горела…» Вот оно!

Люблю её – нежную, желанную, жену чужую – той же самой однозначной чёрно-белой любовью. Услышать бы сейчас от неё призыв: «Поцелуй меня!»… И тогда – никакие приличия, Божии заповеди и даже законный супруг за стенкой не остановили бы рвущуюся на свободу решимость затаить наши и без того неровные дыхания в поцелуе. В поцелуе, выходящем за рамки и требующем…

Но я должен бежать! Бежать… То ли от любовного греха, то ли от грешной любви. Бежать! Потому что мне не хватает безумия, чтобы вывести себя из разряда «посторонних мужчин» по отношению к этой женщине, сбивающей с привычного ритма моё сердце.

«Безумству храбрых поём мы песню!» Всего лишь. Прости, Адам, прости, Ева – я продукт нового времени, и я устоял против искушения змия. И яблоки, созревшие в Эдеме для того, чтобы мы испили их сладкий сок, просто упадут на землю, согласно Закону всемирного тяготения Исаака Ньютона. А значит…

Через несколько дней, потраченных на уговоры и принуждение себя к необходимости оставаться в рамках «благовоспитанности», чтобы в одночасье не броситься в глубокий омут метро и не полететь, перескакивая через ступеньки эскалатора, туда, где живёт она, в доме рядом со станцией «Профсоюзная»… Через несколько мучительных дней я всё-таки позвонил ей не в силах избежать и без того малодушно отодвинутого к самому моему отъезду разговора:

– Здравствуй, извини, ты… вы меня, наверное, потеряли?

– Я ждала… Очень…

– Так получилось, прости… сегодня уезжаю… спасибо… мне было у вас хорошо…

– Когда ты приедешь?

– Скоро. Следующей осенью.

– Позвонишь?

– Конечно. Я хотел сказать тебе… я буду скучать.

– В самом деле? Что ж, скучай, я буду рада…

– До свидания. Целую.

– Я тебя тоже.

Я приеду. Приеду обязательно. И там захватит нас другая жизнь, другая осень. Осень особенная и вместе с тем такая же, как прочие.

Что же будет с нами дальше? Чем заплатим мы за совершённые поступки и чем утешимся, переживая о том, что так и не было сделано. Собьётся ли сердце с ритма, когда в очередной раз укороченные дни бабьего лета напомнят о недавней благодати.

Когда жертвенный пожар неутолённой страсти спляшет свой ритуальный танец на верхушках берёз и, пройдясь по рощам, выжжет ветки до чёрных головёшек.

Когда в сердце будет вынашиваться смутное предчувствие дождей и мокрого снега.

Когда в рождающихся порывах остывающего ветра послышится воющая тоска, тоска, ни на что не направленная, а просто висящая в воздухе на хрустальной ниточке звука.

И, словно оптический обман, померещится под низким горизонтом осеннего солнца короткое розовооблаковое тепло, ускользнёт из вида, и с прояснённого неба задышит север, приморозив впечатанные в расквашенную землю следы, а после запорошит затвердевшие оттиски шагов скрипучими россыпями снега. Навсегда отделяя прошлое от настоящего.

Так для вечной земли происходит смена времён года.

Так для смертного человека за временем разбрасывать камни приходит время камни собирать, и завершившийся период становится прожитым и доступным для осмысления…

Эпилог

Я буду ждать! Ясного осознания того, что в проверенной веками геометрии дома своё назначенное, «красное» место должны занять именно Святые образа. И тогда с деревянной иконы, потемневшей от времени, намоленной грешными и праведными предшественниками моими, тёплым внутренним светом улыбнётся Иисус, внешне оставаясь серьёзным, как и положено мученику, несущему на Голгофу свой крест.

Я буду жить! И нет иного способа, чтобы понять фантастическую улыбку Гагарина, c обаятельной простотой раздвинувшего горизонты человечества, а значит, и мои горизонты, до недоступных ранее ближних пределов Великого космоса.

Жить, неумолимо отдаляясь от яблочно-хмельной ночи выпускного бала, оставаясь в том времени навечно молодым и беспечным.

Жить, напевая негромкую песню Yesterday, написанную для всех однажды повзрослевших девочек и мальчиков, готовых почувствовать солоноватую горечь от неминуемо наступающего «вчера».

Я буду любить!

Любить, находясь в непрерывном поиске дорогих мгновений страстного и гармоничного сочетания двух природных стихий – мужской и женской.

А возможно, мне суждено идти далее тем же путём, всего лишь томясь безотчётным желанием вновь увидеть небольшую родинку в форме клубники, расположенную в основании груди, у другой, ещё не познанной мною женщины. Чтобы с тем возместить некую потерю в жизни, искупить жертву, принесённую мной в попытке поставить твёрдую, заключительную точку в череде греховных мыслей.

И вновь начну собирать разбросанные камни. И пережидать время, посланное для уклонения от объятий…

Но стоит ли жалеть об этом?..

Время, деньги, «мерседес»…

Интернет-провайдер явно не поддерживал обещанных возможностей. Я иначе представлял для себя скорость с приставкой «турбо» и рассчитывал на более очевидную расторопность компьютера при работе с запрошенными ресурсами. Какие, однако, броские и красивые слова появились в нашем обиходе: «провайдер», «ресурс» – как фантики на шоколадных конфетках! Но иногда стоит только развернуть цветную упаковку…

Через полчаса моих мучений работа всё же сдвинулась с мёртвой точки. Возможно, народ, тусующийся в сети, поубавился, а возможно, подействовали мои задушевные беседы с компьютером – мы с ним иногда общаемся. Я ему говорю что-то вроде: «Давай-давай, умная железка! Напряги свои мозги электронные и перестань тянуть кота за все его достоинства, включая хвост! Времени нет на твои зависания…» На что он чаще всего отвечает мне письменно: «Не удалось подключиться к удалённому серверу».

И вот, когда дело вроде бы пошло, мне позвонили из автомастерской:

– Машинка ваша готова – подъезжайте, пожалуйста!

Трубка, высветив на дисплее зашитое в памяти телефона название «Автостайл», говорила со мной молодым девичьим голосом, который звучал с почти что ласковой интонацией. Да, работа с персоналом в сфере услуг поставлена как надо – научили изъясняться с клиентами! Я даже мысленно представил девушку-администратора, беседующую со мной. Располагающая улыбка, участие и доброжелательность в глазах, розовая, с кружевами… хотя нет – блузка, скорее всего, официальная, белая, расстёгнутая на две верхних пуговки, в меру приоткрывающая грудь, стройные длинные ноги, вырастающие из-под коротенькой чёрной юбочки, которая каким-то чудом прикрывает нижнее бельё. C такой не станешь препираться: «Сколько, сколько я вам должен за ремонт?!» Выложишь денежки так, словно это всего лишь цветные бумажки, которые ты с лёгкостью получаешь в любом количестве благодаря эксплуатации собственной нефтяной вышки, стоящей у тебя на даче. И потом ещё весь день будешь корить себя за то, что не взял у неё номер телефончика. Современный маркетинг в действии. Хотя лучше бы они в своём автосервисе слесарей обучали как следует, чтобы те грамотно могли разбираться в матчасти наших автомобилей!

То, что я раздражался, не означало отсутствия позитива от окончания ремонта машины. Просто я всего лишь полтора часа, как приехал на работу, только втянулся в процесс, и на тебе – вставай и катись в мастерскую через весь город. Конечно, были мастерские и поближе, и наверняка – не хуже! Но в той, где ремонтировался я, одним из совладельцев был хороший друг моего школьного товарища, с которым мы учились в параллельных классах. Вроде бы и шапочное знакомство, но один раз засветившись с ремонтом в «Автостайле» – я должен был «соответствовать приличиям», чтобы никого не обидеть. Ну и личное знакомство, как известно, тоже влияет на качество ремонта.

Делать нечего, пришлось прерваться и поехать. На улице активно моросил дождь, начавшийся ещё ночью, и, перепрыгивая через лужи, я побежал к остановке. От меня до мастерской можно было доехать без пересадки на автобусе 19-го маршрута, и это был единственный плюс всего путешествия. Укрывшись от разверзшихся хлябей небесных напротив остановки в тамбуре супермаркета, я прождал недолго – минуты три. Автобус с заманчивой надписью на борту: «Реклама на транспорте – вам обязательно поВЕЗЁТ», подошёл с конечной станции почти пустой, и я, выбрав понравившееся место, уселся на двойное сиденье у окна и приготовился к одиссее по городским улицам. Выбранное лично мною место – на мягком сиденье, хоть и рейсового автобуса, но всё же не какого-нибудь, а «мерседеса», удобного и с прекрасным обзором во все стороны, – это, пожалуй, тоже можно было засчитать за плюсы. Ну что ж, значит, жизнь понемногу налаживалась!

Я вообще-то люблю ездить на дальние расстояния. Смотришь в окно на плавно меняющиеся пейзажи и неспешно о чём-нибудь размышляешь. Я – как шукшинский Пашка Колокольников – «шибко думать люблю». Конечно, поездку по городу можно было только с натяжкой счесть за дальнее путешествие, и всё же…

Но жизнь есть жизнь, и в ней всегда есть место подлости. Только я настроил себя на лирическое созерцание Ленинского проспекта, как прямо передо мной присели две моложавые крашеные блондинки. Дамы бальзаковского возраста принесли за собой с улицы шлейф неоконченного разговора. Такие кумушки, если «зацепятся языками» за любую тему, могут тараторить без умолку, пока не упадут от истощения.

Вообще, надо признать, что в последнее время появилась эта странная тенденция – бесцеремонных и беззастенчивых разговоров в транспорте. И чего только не услышишь, добираясь с работы домой или перемещаясь ещё в каком-нибудь направлении! Рассказы о том, кто у кого и что украл, признания в женитьбе по расчёту и последующих изменах, уговоры сделать аборт, рассуждения об однополой любви… А однажды вместе с остальными пассажирами трамвая я выслушивал долгие извинения молоденькой девушки, звонившей своему другу по поводу того, что она не может приехать к нему на свидание из-за начавшихся у неё критических дней.

Вошедшие дамы пристроили зонтики со стекающими на пол остатками дождя у себя в ногах и заговорили на тему детей. Вернее, в большей степени говорила одна из них, а другая сочувственно поддакивала.

– …Ну, так вот. Мне звонят и говорят: «Карпов Сергей – вам кто?», я отвечаю: «Сын». А они: «Передайте ему, что в течение двух дней он должен погасить кредит, иначе мы начнём начислять штрафы!» Я спрашиваю: «Мы – это кто?», они говорят: «Мы – это кредитная компания «Быстроденьги».

Оказывается, Серёжа, не говоря нам, взял кредит на пятнадцать тысяч рублей и, конечно же, не смог его погасить. Эти «Быстроденьги» его ищут, а он затаился и не отвечает им на звонки.

– Ну а тебя-то как нашли? – вклинилась с вопросом подруга.

– Там же проверяют, спрашивают про родственников и телефоны их записывают.

– А, ну да. Ну что ж, пятнадцать тысяч – не такие большие деньги.

– Не скажи. Этот кризис всем всё испортил. У людей денег нет. Соответственно, продаж нет. И мы тоже зря бегаем – пороги обиваем. Никому ничего не нужно… А у нас ипотека, и хочешь не хочешь неси денежки каждый месяц – её не просрочишь!

– Ой-ёй-ёй, – сочувственно пропела подруга, – как же вас угораздило с ипотекой связаться?

– Так из-за Серёжи и взяли! Мы жили-то раньше в однокомнатной хрущёвке… Разгороженной на две комнатушки. Серёжа вроде как в спальне, а мы с мужем в зале. Когда Серёжа был маленький – нас это устраивало, а потом он подрос, и наше супружеское ложе в крохотном зале, через которое он перебирался, уходя в школу, уже стало неуместным. Он идёт, а ты пугаешься – не свалилось ли с тебя одеяло. Взяли кредит на двадцать лет и купили «трёшку»…

– Ой-ёй-ёй, – на полтона выше своего предыдущего восклицания снова пропела подруга.

– Ну, так вот. Пятнадцать тысяч сейчас просто так не вытащишь из ящика, но муж сказал, что будет только хуже, что нужно заплатить, пока долг не стал расти как снежный ком. Начали звонить Серёже, он на звонки не отвечал и домой уже несколько дней не приходил. Бывает, он ночевать не приходит… Молодой, что скажешь… Я взяла деньги и пошла сама…

– Куда пошла-то, – полюбопытствовала подруга, – адрес где взяла?

– Мне по телефону объяснили – это в районе ЖД вокзала, муж в ДубльГИСе нашёл. Ну, так вот: прихожу я, а там этих забегаловок кредитующих полным-полно, только, мол, паспорт давайте, и всё. Я захожу в одну из них и спрашиваю: «Посмотрите, пожалуйста, это у вас Сергей Карпов кредит брал?» Посмотрела девушка в бумаги и говорит: «Да, у нас, брал семнадцать тысяч и через пять дней должен будет кредит погасить». Я говорю: «Вы, наверное, ошиблись? Не семнадцать, а пятнадцать тысяч!» Отвечает: «Нет, семнадцать. Вот посмотрите!» Тут мне точно в голову ударило! Спрашиваю: «А как вы называетесь?» Она – мне: «Моментальные деньги». Пошла я и по остальным кредитным забегаловкам, кроме «Быстроденьги» и «Моментальные деньги» Серёжа взял экспресс-кредиты ещё в трёх…

Дама-рассказчица на некоторое время прервала свою историю, словно воспоминания заставили ещё раз пережить огорошившее её известие о долгах сына. Отвернувшись от собеседницы, она некоторое время смотрела через дождевые струи, бегущие по автобусному окну, на мокнувшие дома, на опустевшие из-за непогоды улицы и молчала. Затем заговорила опять:

– Вот чего ему не хватало? Одет, обут, накормлен. Живёт с нами. Что такое коммунальные платежи, даже не подозревает… Сам работает, получает около двадцати… Мы с него не требуем… Так, немного, в общий семейный котёл, чтобы взрослым себя почувствовал. Что ещё надо?

– А сколько ему? – полюбопытствовала подруга.

– Двадцать семь исполнилось…

– Да в таком возрасте пора бы жить уже самостоятельно…

– Мы не торопим, но видишь, что получается… Я, как узнала, мужу позвонила – он тоже переполошился. Одно дело пятнадцать тысяч, а тут – неизвестно, сколько выплывет. Я нашла пять кредитных забегаловок, а сколько их ещё у него – мы и понятия не имели… Вечером позвонил Серёжа – он у бабушки пристроился. Бабушка, да и дед пока был жив, баловали Серёжу почём зря. Он теперь, как чуть что, жареным запахнет – сразу нырьк туда, за бабушкину спину. Ну, мы прийти его попросили и устроили допрос с пристрастием. Про деньги, про долги его, о которых мы не знали. Мямлил он, мямлил и всё же признался – всё рассказал… Вернее, нам тогда казалось, что всё… Насчитали мы сто тринадцать тысяч. Плюс карта Бинбанка кредитная на пятьдесят тысяч. Муж спрашивает Серёжу: «Вот ты объясни мне, глупому, на что ты деньги потратил? Компьютер новый себе купил? Вещи? Путешествовал?» Тот молчит, уставился в телефон и молчит. А муж ему: «Ты молчишь, потому что сказать нечего. Ты эти деньги прогулял – пропил и проел. Вот и всё… И никто не против – гуляй, пока молодой… Мы тоже были молодыми и тоже жили весело! Но если хочешь сладко пить и вкусно есть – заработай! Не хватает зарплаты – оторви жопу от дивана и иди повкалывай! Нет другого пути!» Всё ему высказал… А Серёжа сидел и молчал, глядя в телефон, будто пережидая, когда мы наорёмся и уйдём. Мы на следующий день объехали всю родню – кто сколько смог подбросил на бедность, и долги Серёжины мы прикрыли… А ещё паспорт у него забрали, чтобы он новых глупостей не наделал. И настроили его: «Иди подрабатывай. Грузчиком, сторожем – кем угодно, чтобы у кого занимали, всё вернул!» Он сходил пару раз и бросил. А недавно говорит мне: «Мама, мне на работе нужен паспорт – я еду в командировку. Дай, пожалуйста». Я мужу позвонила, он сказал: «Врёт, но проверить мы не можем, придётся дать». Дала я паспорт, а вечером Серёжа пришёл выпивши. Я в карман к нему залезла, никогда ни у кого по карманам не шарилась, а тут залезла – там паспорт, деньги и договор на экспресс-заём на десять тысяч… Представляешь?

– Вот засранец, – отозвалась подруга, – так матери наврать…

Рассказчица вновь прервалась и отвернулась к окну. Я попытался разглядеть её более внимательно, чем в тот момент, когда она устраивалась на сиденье, но в отличие от вертлявой подруги дама (хотелось бы назвать её по имени, но увы) сидела прямо, иногда чуть-чуть поворачиваясь к окошку. Всё, что мне удалось ухватить, – это сильная проседь в корешках отросших волос, позволяющая предположить, что даме было уже близко к пятидесяти. И если бы не седина, то по фигуре, и по голосу, да со спины я бы от чистого сердца дал лет двадцать семь – тридцать. Ну – тридцать пять. Интересная женщина. И мне стало жаль её. Просто жаль, по-человечески. Плечи её слегка подрагивали. Скорее всего, от сдерживаемых эмоций (боюсь сказать, что от рыданий – слишком бы это выглядело мелодраматично).

Дождь закончился, и на улицах снова появились прохожие. Опасливо поглядывая на заходившую над городом новую порцию серых туч, они спешили до дождя переместиться из неведомого мне пункта А в пункт Б, по уши погружённые в свои будничные дела. Дама между тем немного успокоилась и продолжила свой рассказ:

– А вчера приходит эсэмэска из Сбербанка: «Срочно погасите долг или передадим документы приставам». Я звоню и спрашиваю: «Какой долг? Я у вас ничего не брала». И слышу старую песню: «Карпов Сергей – вам кто?» Представляешь, опять: наврал, скрыл… Я им говорю: «Сын. Но я лично вам ничего не должна! И почему, когда вы давали ему деньги – меня не спросили?» Отвечают: «Потому что он уже взрослый». А я говорю: «Раз взрослый, значит, с него и спрашивайте»!

– Правильно! – подхватила подруга. – И чем всё закончилось?

– Да ничего, я так чувствую, ещё не закончилось… Поехали с мужем на следующий день, заняли деньги и заплатили за него. В Сбербанке у Серёжи оказалась ещё одна кредитная карточка на тридцать тысяч. А он, не то что спасибо не сказал, что мы его выручили, даже не извинился…

– Маленькие детки – маленькие бедки, а большие… Ох-ох-ох… Пошли подруга, приехали мы с тобой!

Они вышли, и я, провожая их взглядом, обнаружил, что мне тоже скоро выходить – через остановку. Как говорится в старинной восточной пословице: «Дорогу может сократить хороший конь или приятная беседа». Не могу назвать рассказ случайной попутчицы приятно беседой, но время в пути пролетело незаметно.

Выйдя из автобуса и шагая к автосервису, я размышлял о простых вещах, делающих нашу жизнь или счастливой, или, наоборот, несчастной. Рассказ дамы из автобуса переключил меня на эту серьёзную волну.

Для чего мы живём, во имя чего работаем? Вроде всё понятно, а поди ж ты…

Как объяснить этому пацану, этому Серёже, что жить нужно в меру своего труда! Что в двадцать семь лет стыдно сидеть на шее у родителей и прятаться за бабушкиной спиной! Что если тебя кто-то любит – это не значит, что он тебе за это должен!

Куда ушли те времена, когда работающий сын, живущий с родителями, приходил домой и с достоинством взрослого человека отдавал получку матери? Что я могу об этом сказать? Туда и ушли – в то место, которое Серёжа не решился оторвать от дивана, чтобы пойти подработать. Так мы воспитываем своих детей, которые хотят для себя всего и сразу. Ведь они же слышат со всех сторон: «Живи настоящим! Купи то, выпей это, поезжай туда! И ты будешь крут!» Никто зовёт на завод слесарем – предлагают лёгкие, дурные деньги: «Заработай на разнице валют!», или ещё что-нибудь… И не объясняют, что зарабатывает на этой разнице один, а десятки должны будут потерять, чтобы этот один заработал. А втянувшись, начинаешь верить, что именно ты выиграешь самый главный джекпот.

И мы это оправдываем – время такое. Время? Тогда вопрос: это мы создаём эпоху, в которой живём, или эпоха создаёт нас по своему образу и подобию?

Живи настоящим! Звучит неплохо, но стоит увлечься, и это уже не ты, а ненасытное «настоящее» живёт тобой и управляет тобой. Или я просто сгущаю краски?

Вспомнил я под это дело и о своих кредитах. Про недавно погашенный за 3D «плазму» и про ещё не выплаченный на машину, за которой я брёл в мастерскую. Ну с телевизором-то причина понятная и уважительная, да и с машиной вроде бы тоже – нужно было пересесть на праворукую «европейку», а тут как раз подвернулся пятилетний полноприводной «мерседес» в отличном состоянии. Глупо было упускать такой шанс, вот я и побежал в банк. Хотя, сказать по правде, конечно же, потянуло меня к машинке попрестижней – леворукие-то стали вроде как автомобильчиками второго сорта…

Так что не нашёл я ответа ни на один из заданных себе вопросов.

А ведь хочется разобраться, хочется понять хотя бы основное, чтобы не чувствовать себя «цветком в проруби». Нужно разобраться, люди, ох как нужно, чтобы как-то уважать себя, в конце-то концов.