Текст книги "Книга желаний"

Эпилог

Ольга на цыпочках вошла в детскую и тихонько прикрыла за собой дверь. Ира приложила палец к губам, страшными гримасами призывая мать к тишине. Женщины склонились над кроваткой, где девочка всё ещё вяло поднимала и опускала ручку, то и дело открывала влажные глаза с длинными ресницами и сонно закрывала их. Ольга даже сняла украшения, чтобы не отвлекать ребёнка. Наконец девочка заснула. Женщины переглянулись с такими же напряжёнными лицами, с какими укладывали девочку.

На улице стояла страшная жара. Но кондиционер в комнате не включали, боялись простудить ребёнка. Ира осторожно передала веер с пушистыми перьями матери, чтобы она помахала над внучкой, и немного картинно, чтобы показать, как она устала, размяла запястья, и щепоткой подёргала спортивный костюм под горлом, проветривая.

Вдруг из дальней комнаты раздался приглушённый раскат смеха и мужские голоса. Затем: «А-а-а! Бу-бу-бух!» – и снова смех. Ребёнок пошевелил ручкой. Лицо Иры сделалось злым. Она показала матери глазами – побудь здесь! – и выскользнула из комнаты. Мать проводила её отчаянным взглядом – не ходи, сами угомонятся!

Василий Степанович играл в гостиной со старшим внуком. Мальчик четырёх лет с разбега прыгал на ноги деда. При этом дед сопровождал каждый разбег громким «а-а-а!» и «бу-бухал», как только ловил ребёнка, чтобы он не расшибся о его колени. Зять Сергей, уже в галстуке и лакированных штиблетах, в кресле пролистывал французскую газету и снисходительно улыбался их игре.

– Папа! Серёжа! Ну вы что, вообще, что ли! – сердито прошипела дочь, словно её могли услышать за двойной дверью. – Леночка только заснула!

Василий Степанович вскинул на Иру испуганный и весёлый взгляд и, усаживая внука на колени, проговорил:

– Ириша, мы же тихо!

– Ничего себе тихо! – примирительно проговорила дочь.

– Ириша, собирайся! Наташа присмотрит за детьми! – сказал Сергей.

Муж взглянул на часы и сложил газету.

– Да, дочь. Зови маму. Пора идти!

Внук сполз с колен деда и побежал к няне в дверях. Худощавая женщина лет сорока с лицом терпеливой учительницы, улыбаясь, увела ребёнка в соседнюю комнату.

Шерстяниковы проводили лето на своей вилле на Тенерифе. Проездом остановились в Париже и «застряли» у дочери и зятя на неделю.

Сергей получил перевод на новое место. Ему полагалась служебная квартира. Но Василий Степанович позаботился, чтобы скромный пока ещё секретарь посольства нанял приличное жильё для его дочери и внуков и они ни в чём не нуждались.

Во внуках Шерстяников души не чаял и в глубине души никуда уезжать не хотел. Рядом с детьми и внуками он ощущал ту полноту жизни, которую даёт успешная карьера и крепкая семья. Для молодых же приезд родителей был отдушиной. Они хоть на чуть-чуть чувствовали себя по-домашнему, с дедушками и бабушками, погремушками и заботами, которыми живут полноценные семьи, в каких прошло их детство.

Шерстяниковы заехали за детьми из отеля, чтобы затем вместе отправиться на мероприятие в русский Центр науки и культуры в Париже, по-простому – Русский дом. Василий Степанович избегал светских сборищ. Но Шерстяниковы получили персональное приглашение из посольства через зятя, и отказаться было нельзя. На вечере обещали выступление нескольких знаменитостей – в это время они гастролировали в Париже. Ольга любила такие концерты, и Шерстяников обещал быть.

Василий Степанович и Ольга были уже одеты. Он в смокинге и галстуке-бабочке. Она в костюме с брошью. Ольге оставалось лишь надеть снятые украшения.

Дольше всех ждали Иру. Подобно матери, она не любила светские мероприятия, но никогда не появлялась в обществе одетая кое-как.

У трёхэтажного особняка на улице Буасьер с двуглавым золотым орлом и российским триколором над входом дорогие машины и такси высаживали гостей. В просторном зале с высокими зеркальными дверями собралось много народа. Среди них министр, несколько коллег Шерстяникова из верхней палаты французского парламента и дипломаты. С министром беседовал главный архитектор Москвы. Тут же был знаменитый скульптор и какие-то чиновники. Играл струнный оркестр. Официанты разносили бокалы с вином. В соседних помещениях накрыли столы.

Шерстяниковы осмотрели экспозицию с фотографиями старой Москвы. Встретили знакомых. Зять с Ириной разговаривали с кем-то из сослуживцев Сергея. Поскольку вечер был посвящён Дням русской архитектуры во Франции, программу начинал фильм об известном русском архитекторе. Ждали кого-то из потомков русской знаменитости.

Зрителей пригласили в небольшой кинозал. Шерстяниковы замешкались в холле, а войдя, сели на предназначенные им места в первом ряду уже после вступительного слова ведущего, когда фильм начался. Фильм так же, как выступление ведущего, был на французском языке. С русским подстрочником. Документальная лента рассказывала об архитекторе Вячеславе Константиновиче Олтаржевском.

Шерстяников платком промокнул вспотевшую шею и покосился на жену. Так же, как муж, Ольга не знала французского, но с любопытством смотрела на экран. Василий Степанович сообразил, что ждали кого-то из потомков архитектора, и забеспокоился.

Воспоминание шестилетней давности взбаламутило забытый морок в душе. Но странным образом теперь Василий Степанович не почувствовал неприязни к человеку, о котором в этот момент, вероятно, Ольга тоже подумала. Шерстяников испытывал к нему скорее уважение, чем неприязнь: Шерстяников был благодарен ему за то, что тот не воспользовался их отчаянием и с того раза не появлялся в их жизни.

В те дни ходили слухи о покушении на Олтаржевского. Говорили, начальник его охраны спас ему жизнь. Теперь, глядя на экран, Шерстяников думал об Олтаржевских. Они слыли щедрыми благотворителями. Олтаржевский возглавлял важный комитет.

«Дворянские корни – или кто они там? – что-то да значат», – подумал Василий Степанович. Он покосился на Ольгу, в который раз отметив про себя её грациозную стать, и забытое чувство ревности кольнуло сенатора: ей бы пошла роль хозяйки благородного дома! Она, как всегда, царствовала, не прилагая для этого никаких усилий. Может быть, чуть-чуть опущенные уголки губ и едва заметная осторожность в движениях, которая осталась после болезни, напоминали о естественном прикосновении времени.

В просмотровом зале Ольга чувствовала смутное беспокойство. Она привыкла к вниманию людей. Но сейчас её не покидала тревога.

В памяти мелькнул день, когда она поняла, что выздоровела. Она была ещё слаба. Но без клиник и врачей уже знала – болезнь отступила. В одночасье тот, кто мучил её столько месяцев, ушёл из её жизни. Она не хотела знать, Бог или кто-то другой пощадил её. Она ценила свою семью и мужа и ничего не хотела менять.

– Оля! Тебе нездоровится? Пойдём? – спросил Василий Степанович.

Он угадывал каждое её чувство.

– Да. Пожалуй.

Но уйти не успели. Включили свет. На сцену в сопровождении ведущего вышел мужчина в светлом костюме с шёлковым платком в нагрудном кармане и совершенно седой. С ним – рослый молодой человек и девушка, очень похожие между собой. На парне так же, как и на мужчине, был светлый летний костюм. На девушке – юбка и блуза. Молодые люди встали по сторонам и чуть позади мужчины.

Ведущий представил его. Первые ряды с почётными гостями, а вслед за ними зал зааплодировали потомку знаменитого архитектора.

Олтаржевский на русском поблагодарил устроителей вечера и всех, кто пришёл почтить память его прадеда. Он поочерёдно представил своих детей. Мужчина сказал несколько слов о прадеде, о том, что его правнуки участвуют во многих культурных проектах в России и здесь, и пошутил, что от них теперь толку больше, чем от него.

– Следом всегда идут те, кто могут больше, – сказал он.

Девушка снизила пафос его слов на французском. Зал недружно засмеялся.

Уйти сразу не получилось. Зять напомнил тестю, что тот обещал представить его важным людям. Женщины отправились выпить вина.

Василий Степанович уже прощался с министром, высоким французом с породистым лицом, когда первый секретарь посольства Кириллов, давно не бывавший в России, по праву давнего знакомца подвёл к Василию Степановичу Олтаржевского.

Мужчины раскланялись.

– Мы знакомы, – проговорил Василий Степанович доброжелательно.

– Вот как? – удивился Кириллов.

Олтаржевский постарел. Лицо его было в мелких морщинах. Он очень напоминал своего отца – сенатор однажды видел старика в Москве на каких-то слушаниях, – но по-прежнему был подтянут. Василий Степанович украдкой поискал глазами Ольгу.

Дочь неторопливо уводила мать из зала.

– Вы надолго здесь? – удовлетворённо спросил Василий Степанович.

– Сейчас улетаю.

Подошли его дети. Девушка – совсем взрослая, почти одного роста с отцом. Сын – на полголовы выше. Они сказали ему, что ещё побудут.

– Они живут с вами? – спросил Шерстяников.

– Сын работает с дедом в Москве. Дочь учится здесь в архитектурном.

Они раскланялись, и Олтаржевский ушёл.

Ему показалось, что в толпе он видел Ольгу. Он не любил вспоминать прошлое. Время унесло почти всех участников той истории. Их сменили другие люди.

…Седой старик вышел из подъезда сталинской пятиэтажки и заковылял к сетевому продмагу на углу соседнего дома. Воробьи громко радовались весеннему теплу. Доминошники, незло матерясь, стучали костяшками по железному столу, заасфальтированному со скамейками в площадку. Кто-то из мужичков весело окликнул старика: «Привет, Андреич! Опять к мэру? Спроси его, нас-то когда снесут»? Мужики хмыкнули. Старик приветливо махнул в ответ и поторопился в магазин за кошачьим кормом. Единственной привязанностью старика был старый кот Маркиз, почти слепой.

Впрочем, Олтаржевский не был уверен, что знает правду о своей жизни. Возможно, он застрял на обледеневшем Арбате, и этот двор и доминошники – всего лишь вымысел. Да и так ли это важно – знать правду: иногда это единственное желание, исполнения которого мы хотим меньше всего. А возможно, ему, как некогда деду Ивану, осталось поставить точку, чтобы сбылось то, что с ним случилось. Но ставить её он не спешил.