Текст книги "Русские налоговые сказки"
Автор книги: Валерий Панюшкин
Жанр: Бухучет; налогообложение; аудит, Бизнес-Книги
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)
Налоговые преференции
Платят ли герои русских сказок таможенные пошлины? Да, конечно. Только таможенные пошлины в русских сказках оформляются как добровольный подарок царю. И размер пошлины никак не формализован, не узаконен и не объявлен налогоплательщику. Дескать, сам догадайся – что-то вроде закрытого тендера.
Распространеннейший в русской сказке персонаж – купец – приводит в некоторое тридевятое царство свои торговые корабли и первым делом отправляется на поклон к царю. В качестве подарка государю купец может поднести, например, блюдечко драгоценных каменьев, да по свертку наилучшей парчи, бархата и атласа. Откуда купцу известно, что этого достаточно? Почему купец знает, что мало одних только драгоценных тканей, а нужны еще и драгоценные каменья? Нет ответа. Законов нет, правил не существует. Купец должен угадать, сколько и чего поднести царю, чтобы получить разрешение на торговлю, но и не ввести свое предприятие в слишком большие расходы. Это интуитивно – блюдечко бриллиантов, парча, атлас и бархат. Причем размер подати не зависит от количества кораблей. Три корабля ты привел или триста – все равно блюдечко камней, парча, атлас и бархат. В большинстве сказок такая таможенная пошлина оказывается достаточной, чтобы царь был доволен, разрешил купцу торговать и даже выделил ему лучшее место на рынке, ущемив, соответственно, права местных купцов.
Надобно только понимать, что заморский купец, получающий от царя лучшее на рынке место, платит при этом меньшую пошлину, чем местные купцы, которых царь задвигает в дальние лавки. И все дело в том, что у заморского купца товар заморский, то есть здесь, в тридевятом царстве очень дорогой, а в том царстве, откуда прибыл купец, – очень дешевый.
Предположим, что заморский купец торгует парчой, а местный купец, например, соболями. У того и у другого, предположим, есть по десять сундуков товара: у заморского купца десять сундуков парчи, а у местного купца десять сундуков соболей. Если каждый из купцов отдаст царю по одному сундуку из десяти, то, казалось бы, налоги они заплатили одинаково. Но нет, здесь, в тридевятом царстве парча вдесятеро дороже соболиных шкурок, и получается, что заморский купец заплатил налогов в десять раз больше. Разумеется, царь предоставляет торговые преференции купцу, заплатившему налогов вдесятеро.
Дело только в том, что за морем, откуда прибыл заморский купец, соотношение цен на соболей и парчу обратное. Там, за морем, наоборот, соболя вдесятеро дороже парчи.
За девять сундуков парчи заморский купец выручает девяносто сундуков соболей, грузит их на корабль и отправляется домой. Там, дома, он платит царю таможенную пошлину – опять один сундук соболей, и эта пошлина огромна, вдесятеро больше, чем платят его коллеги, не отправлявшиеся в заморские плавания, ибо они-то платят дешевой по заморским ценам парчой, а наш купец платит дорогущими соболями. И опять получает торговые преференции.
Дома, за морем, продав восемьдесят девять сундуков соболей, наш купец выручает соответственно восемьсот девяносто сундуков парчи, грузит на корабли и опять везет в тридевятое царство. А там купец наш доставляет царю тот же подарок, что и в прошлый раз, – сундук парчи. И царь опять остается доволен. И опять сундук парчи оказывается вдесятеро большим налогом, чем платят местные купцы, торгующие соболями. И опять наш купец получает торговые преференции. И так раз от раза богатеет все больше. И все это только потому, что принял на себя риски морских путешествий.
Трудно сказать, в чем тут дело: то ли путешествия, на взгляд русских сказителей, слишком опасны, то ли море слишком огромное и слишком непреодолимое, то ли бартерные расчеты господствуют над денежными, но, так или иначе, всегда импортные пошлины в русских сказках значительно, в разы, в десятки раз оказываются ниже аналогичных налогов на местный бизнес.
К тому же не то что прогрессивной шкалы налогообложения не знает русская сказка, но даже и плоской шкалы не понимает. В русской сказке – регрессивная налоговая шкала. В русской сказке чем ты богаче, тем меньше платишь налогов. Ведь наш-то купец что в первый раз, привезя десять сундуков, поднес царю один, что во второй раз, привезя восемьсот девяносто сундуков, только один из них поднес царю, что в следующий приезд, когда разбогатеет еще на два порядка, поднесет царю один сундук и все равно окажется лучшим налогоплательщиком. Мы уже говорили выше: три ты корабля привел или триста кораблей – не имеет значения. Все равно купец в русской сказке несет царю блюдечко драгоценных каменьев, сверток парчи, сверток бархата и сверток атласа. Вне зависимости от того, какой процент эта подать составляет от ввезенного в страну товара.
Пошлина праведников
Есть в русских сказках весьма специфический налог, мы называем его пошлиной праведников. Смысл налога в том, чтобы отдать первому встречному попрошайке все (внимание – все до копейки!) деньги, заработанные человеком за первые три года трудовой деятельности.
Дело в том, что, на взгляд русской сказки, всякий предприниматель в деле своем сталкивается с кознями Сатаны. Причем ловушки, расставляемые Сатаною, бывают обычно тройными. Так вот за распутывание каждой из трех петель сатанинской ловушки и следует отдать все заработанное в первые три года – по году за петлю. Дальше бизнес пойдет как по маслу.
Вот, например, в одной из русских сказок живет себе купец, и есть у купца сын. Чтобы юноша посмотрел мир и научился торговому делу, купец отправляет сына работать приказчиком к своему партнеру. Юноша работает три года, получает за три года жалованье сполна, собирается домой. Тут-то и приходит весть, что отец юноши умер. Купеческий сын выходит на улицу, встречает нищего и… Разумеется, ему нужны деньги. Разумеется, умершего отца надо же хоронить. Вероятно же, после отца остались долги какие-нибудь, и сейчас набегут кредиторы. Но купеческий сын, ничтоже сумняшеся, отдает нищему все свои деньги. Возвращается домой, рассказывает матери о своем поступке, и мать одобряет его, говорит: «Господь милостив».
Кое-как справившись с похоронами отца, кое-как реструктурировав долги, юноша собирает корабль, чтобы везти товар за тридевять земель. Но прежде чем отплыть, по совету матери нанимает себе приказчика. Приходит на рынок и встречает старика (уж не того ли самого нищего, которому отдал все деньги?).
«Иди ко мне приказчиком», – говорит старику купеческий сын.
«А и пойду, – отвечает старик. – За половину барыша».
На том и сговариваются. Долго ли, коротко ли, а приплывают они в тридесятое царство. А там вместо таможенной пошлины царь требует от всякого заезжего купца провести ночь в церкви. И это первая ловушка.
Дело в том, что у тридесятого царя не умерла, а как-то «обмерла» дочь. Гроб с ее телом стоит в церкви, и каждую ночь полумертвая девица требует себе на съедение человека. Дабы поберечь своих подданных, царь отправляет к «обмершей» дочери иноземцев. И уже слух нехороший идет про эти ночные стояния в церкви среди иноземных купцов. Во всяком случае двое из них просят купеческого сына пойти ночью в церковь вместо них, а взамен предлагают какую угодно плату.
«Возьми с них по три корабля товару», – советует старый приказчик.
Идет с юношей в церковь, рисует на полу круг с крестом, ставит юношу в круг, дает ему в руки псалтырь и велит стоять всю ночь, не отводя глаз от священной книги. Дальше следует сцена, известная всякому по повести Гоголя «Вий». Две ночи подряд девица встает из гроба, так и сяк тщится достать молящегося купеческого сына, но не может пересечь нарисованной на полу черты. По итогам этих двух ночей юноша получает шесть кораблей с товаром и все еще жив – первая сатанинская петля распутана.
В третью ночь, которую юноша должен провести в церкви не за других купцов, а за себя, старый приказчик советует ему не стоять в круге, а спрятаться за иконой святого Петра. Как только спускается ночь, ведьма встает из гроба, находит юношу, приближается к иконе, но икона вдруг говорит громогласно: «Изыди, Сатана». И нечистый дух оставляет девушку живой и невредимой. Вторая ловушка пройдена.
На радостях (а может, от греха подальше) царь отдает купеческому сыну свою дочь в жены. И в приданое дает еще шесть кораблей с дорогим товаром.
И вот купеческий сын плывет домой на том корабле, на котором приплыл, да еще и ведет за собою двенадцать кораблей чистой прибыли. Он стоит на палубе, обнимает молодую жену, да тут старый приказчик и говорит ему:
«Когда же будем барыши делить?»
«Да хоть сейчас, дедушка. Возьми себе шесть кораблей».
«А царевну как будем делить? – усмехается старик. – Она ведь тоже барыш, нажита с предприятия».
И юноша, надо сказать, несколько шокирован необходимостью делить царевну. Он просит:
«Царевну оставь мне. Как ее поделишь? Возьми за нее какой хочешь выкуп».
Но старик настаивает: «Договаривались делить всё пополам!»
Хватает саблю, разрубает царевну сверху донизу, и из разрубленного тела девушки ползут по палубе и падают в море разного рода змеи, мокрицы, пауки и гады. Оказывается, мало того, что в царевне был бес. Но еще и сама по себе царевна была хоть и миловидна, но греховна, мерзка изнутри. Теперь мерзости расползлись и потонули, а царевна чиста. Старик поливает тело девушки живой водой, половинки срастаются, девушка оживает и становится ангелом во плоти, тогда как минуту назад была третьей петлей сатанинской ловушки.
«Вот теперь живи, – говорит старик купеческому сыну. – И барышей мне твоих не надо. Веди все двенадцать кораблей, люби жену, раздавай милостыню, да не забывай молиться святому Петру».
И исчезает. А я, читая эту сказку, думаю: вот что было бы, если б в начале 1990-х, разбогатев, разбогатевшие отдали бы нищим все деньги, заработанные в первые три года?
Дискредитация свидетелей
Есть целая огромная категория русских сказок – небылицы. Как правило, они рассказываются от первого лица. Рассказчик небылиц громоздит и громоздит одну на другую абсурдные истории о себе.
Встал, дескать, утром, как только стемнело, обулся в топоры, порубил дрова сапогом, побросал в колодец, подпоясался коромыслом, да и пошел в город на ярманку, опираясь о ниточку… Небылицы изобретательны. Небылицы бывают рифмованными. Рассказывание небылиц является своего рода азартной игрой.
Смысл игры в том, что рассказчик должен громоздить все новые небылицы без устали, а слушатель должен с небылицами соглашаться. Стоит только рассказчику небылиц замолчать, рассказчик проиграл. Стоит слушателю по поводу одной из небылиц вскрикнуть «Врешь!» – проиграл слушатель. Обычно это игра на деньги. Уставший врать рассказчик или уставший верить небылицам слушатель платит заранее оговоренную сумму.
«Вот посадил я горошинку, – начинает рассказчик. – И вырос горох до самого неба».
«Бывает», – соглашается слушатель.
«И полез я по тому гороху на самое небо».
«Известное дело».
«Погулял на небе, поел пирогов райских, но как слезать?»
«И то», – слушатель кивает.
«Вбил я в облако сваю, из дыма печного сплел веревочку тонкую, да и стал спускаться по ней».
«Хорошо».
«Да веревка оборвалась, упал я на землю, да землю пробил насквозь и провалился в самый ад», – врет рассказчик.
«Да, тяжело!» – сочувствует слушатель.
«А там в аду черти на твоем отце навоз возят».
«Врешь! – восклицает слушатель. – Батюшка мой, царствие небесное, был человек богобоязненный. Не может он быть в аду! Тем более навоз возить!»
«Ага! Не поверил! – торжествует рассказчик. – Изволь заплатить сто рублей».
Игра в небылицы и просто рассказывание небылиц встречается в русских сказках так часто, как будто бы людям только и заботы было, что тренироваться во вранье. Врут и врут! По поводу, без повода, по делу, для развлечения – врут постоянно. Зачем?
Зачем сказочные персонажи выставляют себя и друг друга бессовестными лгунами?
Ответ простой: репутацию отчаянных лгунов персонажи русских сказок создают себе с единственной целью – уклонения от уплаты налогов. Это становится очевидно из сказок про клады.
Сказок про клады тоже великое множество. Клады находят случайно и намеренно, благодаря изощренному хитроумию и по глупости, в совершенно бытовых обстоятельствах и с помощью волшебных помощников. Но как бы ни был найден в русской сказке клад, с ним всегда проблема – с него нужно заплатить огромный налог. Вернее, практически весь найденный клад нужно отдать, и лишь малую часть сокровища можно надеяться получить в качестве вознаграждения.
Дело в том, что клады ведь зарыты в земле. А земля (и, следовательно, зарытые в ней клады) всегда ведь принадлежат кому-нибудь – помещику, царю. По закону крестьянин, нашедший, например, котел с золотыми монетами, должен весь котел сдать государству, и в лучшем случае получит в награду рубль целковый. А это очень обидно. Поэтому, найдя клад, персонаж русской сказки принимается перво-наперво дискредитировать свидетелей.
Вот, например, живут себе старик со старухой. Живут бедно. И однажды старик находит клад. Но нести клад домой нельзя: старуха проболтается соседям. Поэтому, прежде чем принести домой добытые из-под земли деньги, старик отправляется на реку и ставит сети, а еще отправляется в поле и ставит заячьи силки. В силки попадается заяц, а в сеть – рыба. Тогда старик меняет их местами: в рыболовную сеть запутывает зайца, а в заячий силок кладет щуку. И зовет старуху: помоги, дескать, старая, зайца из реки достать да щуку в поле словить. Старуха, конечно, дивится новым повадкам зайцев и щук, но воочию же видит, что заяц плавает в реке, а щука ползает по полю. Сразу после зайца и щуки старик приносит домой еще и клад.
Старуха, разумеется, немедленно идет к соседке, чтобы сообщить, как они со стариком теперь богаты. А соседка рассказывает попадье, а попадья – попу, а поп – барину, а барин – царю. И целая царская армия стоит назавтра у стариковых ворот. И царь под угрозой смерти требует отдать клад, принадлежащий ему по праву.
Но старик только руками разводит:
«С ума ты сошла, старая! Какой клад?»
«Да тот самый клад, – настаивает перепуганная старуха, – который мы нашли, когда зайца в реке поймали и щуку в поле».
«Как зайца в реке, – говорит старик, – помню. Как щуку в поле, помню. А клад не помню».
И всё – свидетели дискредитированы. Царь, барин, поп и царские ратники смеются над выжившей из ума бабкой, которая говорит, будто в реке поймала зайца, в поле добыла щуку, а в земле нашла клад. Очевидно же, что врет и про клад, и про зайца, и про щуку.
И старик врет. Старика даже пытать бесполезно. Даже если под пытками старик сознается в том, что нашел клад, словам его нельзя будет верить. Он ведь врет все подряд, очевидно же – и про щуку врет, и про зайца врет, и про клад соврет, недорого возьмет.
Резюмируя склонность старика и старухи к вранью, царь оставляет их в покое. И клад, спрятанный у них в подполе, не ищет. Вот зачем персонажи русских сказок выставляют себя безответственными лгунами и пустобрехами.
Справедливый налог
Налоговая система в русской сказке вполне рациональна, как и у нас в реальной жизни. В основе налоговой системы, как и у нас, – общественный договор, идея социальной справедливости. По идее, мужики платят властям налоги, в общем, из излишков, а власти за это берут на себя всяческое социальное обеспечение мужиков – защиту от внешнего врага, справедливый суд и… выплату социальных пособий.
Да-да, в русской сказке выплачиваются социальные пособия. Правда, выплачиваются они исключительно добросовестным налогоплательщикам. То есть заплатил налоги – можешь рассчитывать на социальное пособие. Не платишь налогов – хоть с голоду помирай, какой бы ни случился неурожай, падеж скота, засуха или наводнение.
И налоги, и социальное обеспечение в русских сказках выплачиваются в натуральном выражении. Только налоги платят избыточными продуктами – мясо, мед, рыба, дичь, ягоды, грибы, яйца… А социальное обеспечение власть (барин или царь) выдает жизненно необходимым продуктом – хлебом.
И вот, например, в одной из сказок живет себе мужик, и у него – большая семья, детишек – семеро по лавкам. Случается неурожайный год, засуха и падеж скота. Из всего хозяйства у несчастного мужика не остается ни коровы, ни козы, ни меры хлеба, а только один-единственный гусь, мясом которого даже и один-то день не прокормишь семью из девяти человек.
В этой кризисной ситуации мужик принимает единственно правильное решение – прежде всего заплатить налоги. Тем более что гусь – это мясо, избыточный продукт. Гусиное мясо не едят в голодную пору, гусиное мясо по сути своей предназначено для уплаты налогов. Мужик жарит гуся и идет к барину.
Барин тем временем обедает на террасе. Завидев налогоплательщика, барин требует, чтобы мужик справедливо разделил гуся между всеми членами барской семьи. У барина за столом – жена, двое сыновей, две дочери. Ключевое слово в устах барина – «справедливость». Социальная помощь будет оказана, если налог, уплаченный мужиком, окажется справедливым.
А вот о справедливости налога у русской сказки свое представление. Справедливо – не значит поровну. Мужик делит гуся так. Во-первых, отрезает голову и подает барину на том основании, что барин – глава семьи. Во-вторых, отрезает гузку и подает барыне на том основании, что та – хозяйка, ей полагается сидеть дома. В-третьих, отрезает крылья и подает дочерям, потому что им вскоре предстоит разлететься из родительского дома замуж. В-четвертых, отрезает гусиные ноги и подает барским сыновьям со словами: «А вам вот ножки, топтать отцовские дорожки». Тушку же гуся, то есть большую часть мяса, мужик оставляет себе, мотивируя такое решение словами: «А я мужик глуп, мне глодать хлуп (то есть хребет)».
И барин совершенно доволен таким разделом. Иными словами, дело в русской сказке вовсе не в том, чтобы налог был большой. Дело в том, чтобы налог был разумный. И вправду справедливо дать барину гусиную голову, в которой практически нечего есть. Барин и так богат, и так сыт. Для него кусок гусятины – это, скорее, дань уважения, тем большего, чем символичнее кусок – голова. Справедливо дать барыне гузку, потому что барыня и так сыта и эта подать нужна, скорее, для утверждения социального статуса барыни – хранительницы очага, что сидит дома. Справедливо дать барским детям все-таки какого-то мяса, потому что они же дети. Причем девочкам поменьше, а мальчикам побольше. А большую часть мяса справедливо оставить мужику-налогоплательщику, поскольку у него дома семеро голодных ребятишек. Особенно справедливо, если мужик признает себя глупым, то есть зависимым от мудрости барина.
Эта уплата налога и особенно комментарий к налогу не столько увеличивают материальное благосостояние барина, сколько утверждают существующий миропорядок. И это справедливо в голодные годы. По логике русской сказки, когда неурожай, засуха, падеж скота и прочие напасти, налог должен быть символическим. Должен уплачиваться для того, чтобы подтвердить законопослушание налогоплательщика, претендующего на социальное пособие.
От щедрот своих барин одаривает мужика хлебом на весь год, и большая семья может теперь безбедно дожить до следующего урожая.
Следующий год и впрямь выдается богатым. Памятуя прошлогоднюю щедрость барина, зажиточный сосед нашего бедняка жарит в конце тучного года пять гусей и несет барину. Он рассчитывает, что уж если год назад за одного только гуся барин дал бедняку годовой запас хлеба, то уж за пять-то гусей сколько даст!
Но не тут-то было. Барин и теперь требует, чтобы налогоплательщик справедливо разделил пять гусей между шестью членами барской семьи. А когда зажиточный мужик не может разделить, барин зовет давешнего нашего бедняка. И тот делит. Со словами, что Бог, дескать, любит троицу, бедняк отдает одного гуся барину и барыне, так что их теперь трое вместе с гусем. Второго гуся бедняк отдает барским девочкам – теперь и их трое вместе с гусем. Третьего гуся бедняк отдает барским мальчикам – их с гусем тоже теперь трое. А двух оставшихся гусей бедняк забирает себе – тоже получается троица.
И барин опять доволен этаким распределением налогов. Причем зажиточного мужика, принесшего пять гусей, никак не награждает. Русская сказка, вообще-то отрицающая прогрессивную шкалу налогообложения, принимает и ее, если уплата налога сопровождается остроумным комментарием, утверждающим существующий миропорядок.
