Текст книги "Русские налоговые сказки"
Автор книги: Валерий Панюшкин
Жанр: Бухучет; налогообложение; аудит, Бизнес-Книги
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)
Свечные выплаты
Надо констатировать, что русская сказка довольно шовинистически настроена по отношению ко всякого рода иноверцам и инородцам. Впрочем, не агрессивно и не зло, а юмористически и снисходительно. Чуваш, мордвин, калмык предстают в русской сказке не враждебными вовсе людьми, а смешными чудаками, приблизительно как чукчи в советских анекдотах. Над малыми российскими народами сказка смеется, но беззлобно: дескать, они лошадь в плуг запрягают задом наперед, скотину пасут в лесу под присмотром волков, печи топят камнями, а косы правят и точат на поленьях. Малым народам приписываются русской сказкой бытовые и хозяйственные несуразности.
При этом – удивительное дело – во всем классическом корпусе русских сказок вы не найдете ни антисемитизма, ни враждебности к иудеям, ни уж тем более враждебности по отношению к мусульманам. Обсуждается только, чьи молитвы действеннее – русские или татарские. Это даже странно на первый взгляд. В основном ведь народные русские сказки записывались в конце XIX века. Из истории мы помним, что уровень антисемитизма в обществе был значительный. Проиграна была турецкая война, и логично предположить ненависть простого народа к мусульманам. Но ничуть не бывало. В сказках это никак не отражается.
Возможно, дело здесь в том, что собиратели сказок были людьми интеллигентными и просто игнорировали ксенофобские сказки. Но тогда игнорировали непоследовательно: насмешки русских сказителей над иудеями и мусульманами не записывали, зато записывали насмешки над чувашами, калмыками и мордвой, что по меньшей мере странно.
Есть и другое объяснение. Вероятно, русская сказка шовинистически относится не просто к инородцам, а к инородцам нерелигиозным – язычникам, людям, чьи верования не институционализированы. Иудеи, регулярно посещающие синагогу, и мусульмане, регулярно посещающие мечеть, никакого отторжения не вызывают у русской сказки. Потому что ведут себя правильно. И совершенно не важно, в какого бога кто верует, а важно, чтобы люди ходили в церковь. Это важное хозяйственное дело. Не ходить в церковь для русской сказки – все равно что запрягать лошадь в плуг задом наперед или топить печку камнями.
Вот сказка про мордвина. Он потерял корову. Ищет ее по лесам, с ног сбился. А русский сосед настоятельно советует мордвину пойти в церковь и поставить свечку святому Николе-угоднику – тогда корова найдется. Мордвин долго не верит, в поисках коровы полагается на собственную расторопность, однако же в конце концов, отчаявшись, идет-таки в церковь и ставит-таки свечку Чудотворцу. И стоит только мордвину выйти из храма, как вот она корова – нашлась, бредет сама по дорожке к дому. И что же мордвин? Ведет себя несуразно: вместо того, чтобы возблагодарить Николу-угодника, он возвращается в церковь, гасит только что поставленную свечку и просит попа принять свечку назад и вернуть деньги, потому что корова, дескать, нашлась сама и помощь святого не понадобилась. В этом месте, надо полагать, слушатели сказки должны смеяться над глупым мордвином.
Дело в том, что отношения героев русской сказки с богом, святыми и ангелами – чисто хозяйственные. Сказка не знает такого известного нам из истории налога, как церковная десятина. Но каждый святой «отвечает» за какую-нибудь сферу разветвленного крестьянского хозяйства. За сохранность скота «отвечает» Николай-угодник. За безопасность путешествий «отвечает» святой Пантелеимон. Зачатием детей и благополучным разрешением от бремени ведает, разумеется, Богородица. У каждой работы в сельскохозяйственном календаре есть свой святой покровитель. Пахать ли начинаешь – поставь соответствующему святому свечку. Сенокос ли – опять свечку. Яблоки созрели – свечку. Мед собираешь – свечку. Жена понесла – свечку. Жена разрешилась от бремени – свечку. Если уклонишься от возжигания свечи соответствующему святому по соответствующему поводу – не пойдет дело.
Расписание крестьянских работ известно и повторяется из года в год. Теоретически можно было бы даже посчитать, сколько свечек и с какой хозяйственной целью должен поставить в течение года персонаж русской сказки. Можно подсчитать (хоть в свечках, хоть в деньгах), какова сумма ежегодного церковного налога, который платят русские люди в русских сказках. И татары платят, только в мечеть, за что достойны уважения как разумные хозяйственники. И иудеи платят, пусть и в синагогу.
А мордвин, чуваш и калмык – не платят. Не то что регулярно не платят, как следовало бы, но даже и в случае чудесного возвращения коровы пытаются смухлевать и вернуть обратно налог на скот, уплаченный святому Николаю. Это глупо. Это достойно осмеяния. Так все хозяйство пойдет прахом. Это с точки зрения русской сказки так же глупо, как запрягать лошадь задом наперед или точить косу поленом.
Последнее задание
Какое наказание ждет в русских сказках человека, уклоняющегося от уплаты налогов, более или менее известно. Явится государев казак, врежет плетей, и заплатишь подать как миленький. Но что делать, если налогоплательщику действительно нечем платить подать? Неурожайный год, падеж скота, пожар, наводнение, нападение разбойников, налет Змея Горыныча, колдовские чары, восстание кровожадных мертвецов – сплошь и рядом в русских сказках мы встречаемся с обстоятельствами непреодолимой силы, которые лишают людей всего имущества подчистую, однако же от уплаты налогов не освобождают.
Обстоятельств непреодолимой силы русская сказка не знает. Купцы еще могут списать кредит товарищу, если тот был ограблен на большой дороге или потерял в шторм торговые корабли. Но государев казак, но барин, на которого возложены фискальные функции, не прощают никогда. Максимум, на что можно надеяться, – это отсрочка. Казака, например, можно хорошо угостить. Барину можно рассказать занимательную сказку или загадать хитроумную загадку. И тогда уплата подати будет отложена на год. Но не больше. По истечении двух финансовых лет в русской сказке неплательщика неизбежно ждет полная конфискация всего (какое осталось после атаки Змея Горыныча) имущества и – трехлетнее рабство.
Такое наказание для сказочных фискальных органов очень выгодно. Во-первых, недоимка, как мы писали выше, бывает максимум за два года. А в рабство человек идет на три года. Во-вторых, обыкновенно налогоплательщик содержит ведь семью, жену, детишек, немощных стариков. А в случае рабства все его силы, все его рабочее время, все его полезные навыки используются во благо сказочного барина, тогда как платить за него нужно только подушную подать в том же размере, в каком платилась она, когда работник был свободен и содержал семью. Это выгодно. Поэтому барин вовсе не хочет, чтобы неплательщик отбыл сполна свою трехлетнюю рабскую повинность и вернулся к свободной жизни. Барин хочет оставить неплательщика у себя в рабстве навечно.
И для этого есть специальный юридический механизм.
Дело в том, что, пока человек находится в рабстве, ему можно дать любое поручение, даже и самое абсурдное – пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что… И если это поручение не будет выполнено, пребывание в рабстве продлится либо еще на три года, либо вообще на неопределенный срок. Другое дело, что от абсурдных поручений нет никакого хозяйственного толка. Из «того, не знаю чего» щей не сваришь, и шубы из «того, не знаю чего» не сошьешь. И потому абсурдное поручение, как правило, дается неплательщику только одно и только к концу его пребывания в рабстве. Это, как правило, последнее поручение. Если раб выполнит его, то сделается свободным. Если не выполнит, останется в рабстве.
Не надо только думать, будто последнее и невыполнимое задание обязательно должно формулироваться каким-то парадоксальным образом, вроде «принеси то, не знаю что». Наоборот, как правило, последние задания формулируются очень конкретно и по-бытовому: выдавить масло из булыжников, поджечь воду в реке, а то и совсем просто – пасти зайцев.
В одной из заветных сказок барин, не желающий отпускать раба-неплательщика, буквально дает ему десяток зайцев, которых поймал на охоте, и велит пасти. Разумеется, зайцы разбегаются.
Сказка заветная. То есть героя ждут эротические приключения. Пушистые, приводящие женщин в умиление зайцы станут поводом для… Но мы ведь не об эротизме русских сказок пишем. Мы ведь о налогах. Так что придется констатировать: эротика к налогам в русской сказке никакого отношения не имеет. А для выполнения последнего задания требуется волшебный помощник. Точно так же, как Ивану-царевичу принести то, не знаю что помогает говорящий серый волк, точно так же, как множеству богатырей отвертеться от государевой службы помогают шелудивые жеребята, рабу-неплательщику пасти зайцев помогает неизвестный старик, калика перехожий – дарит волшебную дудочку, на свист которой сбегаются со всех окрестных лесов и лугов пасущиеся зайцы. Задание выполнено, и неплательщик свободен.
Надо констатировать, что суровость сказочных налоговых законов компенсируется бытовым волшебством, которое встречается в сказке сплошь и рядом. Да, про обстоятельства непреодолимой силы сказка не слыхивала. Да, если прилетит Змей Горыныч и спалит на корню урожай, никто не освободит налогоплательщика от уплаты подати. Да, трехлетнее рабство неизбежно. Да, в конце трехлетнего рабства рабу будет дано невыполнимое задание. Но ведь появится же серый волк, шелудивый жеребенок или калика перехожий со своею волшебной дудкой.
Так что жить можно.
Налог на чудо
Какой следует заплатить налог, если богатство досталось волшебным образом? Русская сказка полагает, что 50 %.
Вот живет мужик, бедный-пребедный… Такой бедный, что нету у него даже солода, чтобы наварить пива на праздник (напомним, что в сказке монополия на водку, так что в домашних условиях варят только пиво). Такой бедный, что не достало ему хлеба даже на семена, чтобы посеять озимые.
И вот приходит к нему старик, калика перехожий, и просится на ночлег. Бедняк, разумеется, калику в дом пускает, но предупреждает заранее, что есть в доме нечего, а назавтра на праздник не будет и пива. Калика говорит: не тужи, пойди к богатому соседу, займи четверик (примерно два ведра) солода, и наварим с тобой пива.
В этом эпизоде разворачиваются перед нами все обязательные составляющие сказочного экономического чуда: тотальная бедность, совершенное бескорыстие, волшебный помощник, абсурдность действий и уплата пятидесятипроцентного налога общине.
Бедняк идет к богатому соседу, одалживает четверик ячменя, а калика, недолго думая, высыпает этот ячмень в колодец. И назавтра в колодце у бедняка – пиво, да такое прекрасное, что все соседи предпочитают праздновать не тем пивом, которое наварили сами, а угощаться у бедняка волшебным пивом из колодца.
Сказатель отмечает, что половину пива бедняк разлил по кадушкам и ведрам, а половину выпили соседи. И вот она, ставка налога на чудо – 50 %.
Общее правило заключается в том, что продавать пиво, предусмотрительно разлитое по кадушкам и ведрам, можно только проезжим купцам, то есть чужим людям. А своим соседям, членам деревенской общины, пиво можно только раздавать даром. Этот налог на чудо уплачивается, следовательно, не государю и не барину, а именно общине.
Продав излишки пива чужакам, бедняк несколько поправляет свои дела. Но дело в том, что наступила уже зима, а он не успел посеять озимых, то есть летом будет без хлеба. И калика перехожий берется помочь бедняку еще раз. Бродяга снова посылает бедняка к богатому соседу занять пшеницы и ржи, а потом велит разбросать семена на пустующей земле бедняка прямо по снегу. Заметьте, калика предлагает не купить семена на деньги, полученные от продажи пива, а именно занять. Предполагается, что выручка от продажи пива целиком пошла на погашение всяческих долгов, и бедняк опять совершенно беден: совершенная бедность – необходимое условие для чуда.
Приходит весна, и на земле бедняка – невиданный урожай зерновых. Пшеницы и ржи так много, что бедняк не может самостоятельно собрать и обмолотить урожай. Он приглашает соседей помочь из того расчета, что половину собранного всякий, кто помогает, может забрать себе. Вот она опять, ставка налога на чудо – 50 %.
При этом продавать зерно соседям нельзя. Лишнее зерно мужик везет на базар, то есть вон из общины, и продает там, радикально поправляя свои дела.
Примечательно, что налог на чудо действует только на родной земле. Если у тебя в колодце вода вдруг превратилась в пиво, то половину пива ты должен отдать односельчанам. Если на твоем поле разбросанная по снегу пшеница дала вдруг небывалый урожай, то половину урожая надо раздать односельчанам. В конце концов, даже и полцарства, которое сказочные цари сулят подданным за, например, чудесное исцеление дочери, – не что иное, как налог на чудо. Тут сказка немного путается: непонятно, почему за волшебное исцеление дочери надо отдавать полцарства, а не полдочери. Однако же торжествует смутное представление о том, что за чудо следует отдать половину чудесно приобретенного. При том условии, что чудо произошло с тобой дома.
Но если чудо случилось с тобой на чужбине, если волшебный помощник встретился тебе в тридевятом царстве – никому ничего отдавать не нужно. В русской сказке ни один купец, получивший торговые корабли от морского царя, никому ничего не платит. И Иван-царевич, получивший от Бабы-яги волшебный клубочек, никому не должен отмотать половину клубочка. И богатырь, стяжавший Жар-птицу, никому не должен отдать половину птицы.
Налог на чудо – это местный налог. Экстерриториально, вдали от непосредственного места жительства налогоплательщика этот налог не работает.
Налог на бессмертие
Система налогообложения в русской сказке сложна и запутанна. Налогов множество, но большинство из них необязательны. Ставки налогов часто бывают произвольны или подлежат угадыванию. Собирают налоги и государство посредством казаков, и помещики посредством слуг, и крестьянские общины собственными силами. Но существует один налог, который собирает лично Иисус Христос. Это налог на загробную жизнь, милостыня, которую следует раздавать каждый раз по праздникам нищим в церкви или каждый раз, когда нищий постучится к тебе в дом.
Наказание за неуплату этого налога чудовищное – вечные муки в аду после смерти. Причем наказание напрямую зависит от того, под каким предлогом налогоплательщик при жизни отказывался раздавать нищим милостыню. В одной из сказок, например, один незадачливый мужик отказывался раздавать милостыню, утверждая, будто существует только эта жизнь, а никакой загробной жизни не существует. «После смерти, – говорил этот мужик, – хоть забор мною подпирайте». Ну и разумеется, после смерти в аду этим мужиком стали подпирать чудовищно тяжелый, вечно заваливающийся забор.
Размер милостыни не может быть точно установлен. На первый взгляд кажется даже, что милостыня – совсем не обременительный налог. Кажется, нетрудно на Пасху в церкви раздать всем нищим по крашенному яйцу или по копеечке. Но, во-первых, неизвестно, сколько будет нищих, может быть и целая толпа. А во-вторых, каждое воскресенье в церковном календаре – праздник. И если каждое воскресенье раздавать толпе нищих по копейке, то какой же это налог накопится за год? Чувствительно для крестьянского хозяйства. К тому же если какому-то нищему в праздник возле церкви не хватит яйца или копеечки, то налог увеличивается многократно, потому что следует тогда пригласить этого нищего домой, накормить обедом, одеть в новую одежду, положить отдыхать, то есть после отдыха накормить еще и ужином на дорогу.
А бывает и так, что целая толпа нищих придет к тебе на двор, прослышав о какой-нибудь твоей удаче. Попалась ли в сети крупная рыба, выдался ли урожайный год, задалась ли охота, собрали ли женщины много грибов и ягод, нашел ли клад – жди наплыва мытарей, каждый из которых может быть сам Иисус Христос.
Да-да! Дело в том, что русская сказка представляет себе Иисуса Христа не тридцатитрехлетним мужчиной, который был распят в Иерусалиме при Понтийском Пилате, не Царем Небесным, который сидит одесную Отца во славе своей, а именно немощным, оборванным, больным и срамным нищим. Мы не очень понимаем, что значит слово «срамной», но именно это слово русская сказка чаще всего употребляет для описания нищего, который на поверку оказывается Иисусом Христом. Возможно, впрочем, никакого противоречия и нет в том, что русская сказка считает Христа не тридцатитрехлетним мужчиной, а нищим старцем. Нищим Христос и был, согласно Евангелию, а тридцать три года для крестьянина XIX века, когда был записан основной корпус русских сказок, – весьма почтенный возраст.
Так или иначе, милостыня – это налог на загробную жизнь, налог на бессмертие, который собирает лично Христос. Согласно представлениям русской сказки, каждый нищий может оказаться лично Христом. И раздавая милостыню, всякий раз даешь копеечку лично Христу.
Поэтому никакая оптимизация этого налога невозможна, любая попытка уйти от этого налога – преступление и карается вечными муками. Налог заведомо справедлив, поскольку размер налога определяет Бог, а уж Бог-то знает, сколько именно может и должен заплатить смертный налогоплательщик. Хоть один нищий постучится к тебе в дверь, хоть тысяча нищих, хоть трое подойдут к тебе на паперти, хоть целая толпа – облагодетельствовать следует всех, каждому следует дать по копеечке. Такой уж это налог.
В конце концов, бессмертие, облагаемое милостыней, будет длится вечно. В быстротечном нашем мире любая ставка налога на бессмертие стремится к нулю.
Конкуренция ведомств
Налоги в русских сказках, как мы уже не раз отмечали, собирают все кому не лень. Собирает царь, собирает помещик, собирает деревенская община, собирает поп посредством продажи свечек и треб, собирает Иисус Христос и собирает каждый святой через попа в посвященной этому святому церкви. Совершенно очевидно, что при таком множестве фискальных институтов уплатить все налоги просто невозможно.
Да никто и не платит их. Сказочный налогоплательщик сам выбирает, каким налогам отдавать предпочтение, а сборщик налогов обязан не просто собрать свой налог, но и оградить налогоплательщика от уплаты других податей.
В русских сказках – множество налоговых ведомств, но существует и конкуренция между ними. Если, например, платишь налог царю, то царь заботится, чтобы ты был освобожден от уплаты налога барину и деревенской общине. Если платишь налог общине, то деревенский староста укрывает твоих чад и домочадцев от царского казака, приехавшего собирать подушную подать. И так далее. Из тысячи святых в русской сказке можно выбрать одного-двух особо почитаемых: ставить свечки только им, а уж они позаботятся, чтобы другие святые не разгневались, или уберегут от их гнева.
Вот, например, живет себе мужик, особо почитающий Николу-угодника и совсем не почитающий Илью-пророка. И вот вырастает у этого мужика прекрасный урожай пшеницы. Никола-угодник радуется, глядя на мужиково поле и предвкушая богатые после сбора урожая дары. А Илья-пророк гневается: ведь хороший урожай во многом определяется дождями, которыми пророк ведает. Мужик, который, вырастив хороший урожай, не ставит дорогих свечек Илье-пророку, на взгляд святого, уклоняется от уплаты налога на дождь.
«Вот ужо покажу я ему, как меня не почитать! – говорит Илья-пророк Николе-угоднику. – Нашлю на его поле грозу и град».
Надобно заметить, что конкурирующие святые в русской сказке поддерживают между собою приятельские отношения, несмотря на конкуренцию. Никола и Илья мирно общаются, и ни один из них не препятствует честной конкурентной борьбе. Заранее известно, что у каждого святого свой инструментарий, и каждый вправе использовать свой волшебный инструментарий в конкурентной борьбе за лояльность налогоплательщика. Илья-пророк, например, оперирует дождями, ветрами, грозами и прочей небесной стихией. Никола-угодник оперирует мудрыми советами. Как только Илья-пророк вознамеривается уничтожить мужиково поле дождем и градом, Никола-угодник советует мужику продать весь свой хлеб на корню попу из Ильинской церкви. Поп с удовольствием хлеб на корню покупает, поскольку урожай, судя по зеленям, ожидается хороший. Но не проходит и недели, как град уничтожает всю пшеницу.
«Ан ты ведь не мужика наказал, – говорит Никола-угодник Илье-пророку, – ты ведь наказал своего попа».
Этот поп – главный у Ильи-пророка данник. Еще бы: он настоятель церкви, которая посвящена Илье, церкви, в которой каждый престольный праздник – Ильи. Святой, разумеется, не может допустить разорения своего вассала и потому принимается уничтоженное градом поле бережно восстанавливать. Целый месяц над полем, которое прежде принадлежало мужику, а теперь принадлежит ильинскому попу, будут идти по воле Ильи-пророка ласковые и волшебные дожди. Через месяц из пшеничных корней вырастут новые стебли, и пшеница заколосится сторицей. Таков план, и Илья-пророк простодушно поверяет этот план Николе-угоднику.
Никола же, разумеется, советует мужику немедленно, еще до начала волшебных дождей побитое градом поле у попа выкупить. Поп на радостях отдает его за полцены.
А потом целый месяц идут над полем, которое принадлежало мужику, а потом ильинскому попу, а потом опять мужику, ласковые дожди. Из каждого корня пшеницы вырастает по десять стеблей, на каждом стебле – по десять колосьев.
«И опять ты не попа своего наградил, – говорит Никола-угодник Илье-пророку, – а моего мужика. Потому что мужик-то мой поле у попа твоего выкупил».
Дальше в разных вариантах сказки Илья-пророк выдумывает разные способы наказать уклоняющегося от податей мужика и наградить попа, исправно зажигающего ради Ильи-пророка свечки. Да все не получается. Всякий раз Никола-угодник оказывается хитрее, всякий раз предупреждает мужика о готовящихся кознях и всякий раз получает налог на мудрый совет в виде свечки, зажженной перед образом.
Последний свой замысел Илья-пророк решает от Николы-угодника скрыть.
«Чем же ты теперь проймешь мужика?» – спрашивает Никола.
«А вот не скажу, – отвечает Илья. – Но будет меня помнить!»
Николе ничего не остается делать, как только пойти на жертву. Он освобождает мужика от обыкновенного налога на мудрые советы. Говорит:
«В это воскресенье поставь рублевую свечку Илье-пророку, а мне, так уж и быть, поставь копеечную».
На паперти мужик встречает Николу-угодника и Илью-пророка в образе нищих старцев. Встречает и говорит, что вот идет поставить Илье-пророку огромную рублевую свечку: так уж позаботился о нем Илья в это лето – и первый урожай вырастил ему дождями, и второй, и даже градом побил пшеницу только к умножению сторицей.
Видя такую благодарность, Илья отказывается от своих мстительных планов. Принимает подать, тогда как Никола остается с копеечной свечкой. Потому что в конкуренции сказочных мытарей никто не может победить окончательно. Должен соблюдаться некоторый баланс.
