Текст книги "Русские налоговые сказки"

Экспортная пошлина

Как устроена в русской сказке таможенная пошлина, налог на импорт, мы писали уже в одном из предыдущих эссе. Импортную пошлину нужно угадать. Купец приплывает в тридесятое царство и едет к царю с подарками. Если подарить государю товаров слишком много, то вот уж и проторговался, вот уж и не прибыль получил, а убыток. А если подарить слишком мало, то государь может обидеться, не дать хорошего места на рынке, а то и вовсе запретить торговлю. Так что импортная пошлина дело тонкое – надо, повторяем, угадать.

Но еще причудливее в русских сказках экспортная пошлина. Вернее сказать, нигде ни разу нам не удалось найти во всем корпусе русских сказок, как эта пошлина выплачивается. Ни один сказитель ни разу не говорит, что такой-то купец, дескать, повез за море соболей и, отчаливая от родных берегов, отдал таможне, предположим, каждую десятую шкурку за то, чтобы вывезти товар. Ни о каких выплатах за вывоз товара, ни о каких налогах по возвращении – ни слова. Даже и о таможне, кажется, ни разу не упоминает русская сказка.

Однако же экспортная пошлина в русских сказках, без сомнения, существует. Мы делаем такой вывод потому, что довольно часто в сказках цари приказывают своим купцам собрать товар и везти за море. Именно приказывают. То есть купцы, как правило, вполне бывают довольны своею торговлей в лавке: торгую себе помаленьку, платят подать, а за море ехать не хотят. И едут, только если прикажет царь. То есть зачем-то это нужно царю. Какую-то выгоду, какую-то экспортную пошлину царь надеется получить с купца.

При этом известно, что заморская торговля приносит большие барыши. Сплошь и рядом в русских сказках купчишка плывет за море с одним кораблем, груженным пенькою, а возвращается с сотней кораблей, груженных золотом и драгоценными каменьями. И всё же не рвутся купцы за море. Ждут царского приказа. И тут дело не только в том, что морское путешествие опасно. Не только в том дело, что сплошь и рядом странствующих негоциантов утаскивают под воду морские горбыли, цари и плавучие змеи. И даже не в том дело, что коммерческое путешествие за море в русской сказке длится обычно двадцать лет. Тут дело еще и в проклятой экспортной пошлине, которую редко какой человек согласится платить в здравом уме и твердой памяти.

Помните «Сказку о царе Салтане»? «Пушки с пристани палят, кораблю пристать велят». Зачем царь Салтан в пушкинской сказке силой оружия вынуждает причалить проплывающие мимо корабли? Хочет, чтобы купцы торговали в его городе? Хочет получать с них налоги? Ничуть не бывало. Царь Салтан у Пушкина заставляет купеческие корабли заходить в порт, чтобы купцы рассказывали, рассказывали, рассказывали про чудеса в заморских странах. И чтобы в результате этих рассказов у царя появился сын, наследник.

А что делать царю, по территориальным водам которого не проплывает иноземных купеческих кораблей? Такому царю следует отправить за море своих купцов. И, возвратившись из-за моря, купцы эти не должны платить податей за вывезенные товары, не должны платить никаких налогов на полученную от заморской торговли прибыль. Но должны явиться к царю и рассказывать, рассказывать, рассказывать – до тех пор, пока на основании этих рассказов у царя не появится сын, наследник.

И горе купцу, если в многолетних своих странствиях он не узнал, что где-то за морем живет каким-то чудом царский сын. В таком случае купец отдаст царю собственного сына. Рассказы о заморских странствиях рано или поздно обернутся так, что царь купца казнит, а купеческого сына заберет себе, основываясь на зыбких, странных, но непреложных правовых нормах русской сказки.

Самый распространенный сказочный сюжет, где фигурирует эта страшная экспортная пошлина, – про купеческую дочь или про незаконнорожденного купеческого сыновнука. В этой сказке вдовый купец грешит с собственной дочерью. И чтобы скрыть преступление, убивает дочь и хоронит в саду. И никто бы до преступления не дознался, так бы и хранил купец свою тайну до самой смерти, так бы и держал на общей связке ключ от потайного садового погреба. Но на беду царь велит купцу ехать торговать за море. То есть ждет рассказов о заморских чудесах и о мальчике, который может наследовать царство. Купцу приходится ехать, оставив свое хозяйство и ключи от всех дверей молодому приказчику. А приказчика то птичка в саду ведет к потайному погребу, то мышка, то лягушка, то девичий голос. То собственное любопытство заставляет думать, от какой же двери лишний на связке ключ. Рано или поздно приказчик находит потаенный склеп, а в склепе лежит купеческая дочь, мертвая, но беременная. И, несмотря на то, что мертвая, она просит приказчика рассечь ей чрево, достать младенца. И прежде чем приказчик совершит это кесарево сечение, покойница сообщает ему всю правду. И неженатый приказчик берет младенца себе.

А потом купец возвращается и отправляется к царю с докладом. Рассказывает про всяких жар-птиц, про белочек с золотыми орешками, про свинку – золотую щетинку… Но не этого ждет царь. Выслушав всю эту галиматью о заморских чудесах, царь наконец спрашивает купца: «Откуда у тебя в доме мальчик, если на хозяйстве оставались только мужчины и не было женщин?» Купец пытается темнить. Приводят приказчика, и приказчик рассказывает всю правду. По результатам расследования царь казнит купца как кровосмесителя и дочереубийцу, а мальчика усыновляет, ибо мальчик этот появился на свет волшебным образом и не зазорно взять его в царевичи.

Вот потому-то и не рвутся купцы в русских сказках торговать за море. Не грузят товар на корабли, пока царь не прикажет. Кому же охота в качестве экспортной пошлины отдавать собственную жизнь и единственного сына.

Вольные мастера

В русских сказках есть целая категория персонажей, которые не платят налоги. Кажется, никакие, никому и никогда. Это вольные мастера: портные, плотники, столяры… Извозчики, между прочим, тоже относятся к этой категории. Их доходы не облагаются никаким налогом: ни податью, ни пошлиной, ни мытом. Все заработанное они получают на руки и никому ничего не должны.

Крестьянин платит налог на землю (оброк) и налог на время (барщину). Купец платит странновато устроенные, но все же импортную и экспортную пошлины. А бродячий плотник, приходя в город и подряжаясь строить дома, церкви или крепостные стены, – не платит никому ничего. И бродячий портной, приходя в деревню и подряжаясь шить людям одежду, тоже не платит ничего, никакого даже «мирского» или «земского» сбора, которые обязательны для всех остальных.

Они освобождены от всех налогов, эти вольные мастера. И не сразу понятно, на каком основании. И как сказочные налоговые службы (как правило, казак, собирающий подать) отличают вольных мастеров от местного населения, долженствующего платить налоги? По каким признакам? Что это у вольных мастеров за лицензия, освобождающая их от налогов? Почему если вольный портной целый год живет в селе и шьет всем одежду, то он не платит налогов, а в том же селе торгующий лавочник – налоги платит?

Об этом мы узнаем из сказки про рака.

В этой сказке бродячий портной приходит в некое село и стучится из двери в дверь, спрашивая, не нужно ли кому-нибудь пошить какую-нибудь одежду. В третьей или четвертой избе дверь открывает женщина и заказывает портному кафтан. Это большой и дорогой заказ. Портной с радостью принимается за работу. Но вскоре выясняется, что муж женщины, заказавшей кафтан, уехал. То есть баба приняла решение заказать дорогую вещь и потратить много денег, не посоветовавшись с мужиком. По понятиям русской сказки это совершенно безответственное решение. Муж, вернувшись, скорее всего откажется платить портному, потому что думать надо было, а не выполнять глупые тряпичные бабьи капризы.

Портной раздосадован. Он потратил зря драгоценное свое время. Ему хочется как-то отомстить безответственной заказчице. Впрочем, беззлобно – просто подшутить над нею. Прежде чем уйти, портной отправляется на реку, ловит в реке рака и подбрасывает бабе в квашню, где выбраживает опара для хлеба.

А некоторое время спустя баба идет месить хлеб, видит в квашне рака и ужасно пугается. Выбегает на улицу, кричит, созывает всю деревню и сетует, что в квашне у нее, дескать, завелся черт.

Деревенские жители тоже оказываются весьма неинформированными людьми. Никто из них никогда в жизни не видел рака, никто не знает, что это за чудовище завелось у бабы в квашне и как с этим чудовищем быть. Обращаются к портному: он человек пришлый и, стало быть, опытный, повидавший мир, – может быть, он знает, что это за черно-зеленое чудовище с клешнями как ножницы и со множеством лап, похожих на иглы?

Портной, конечно, знает. Он зачерпывает из колодца ведро воды и запускает рака в воду. Весь деревенский сход может воочию убедиться, что чудовище прекрасно чувствует себя под водой. Потом портной обращает внимание деревенских жителей на то, что у черного чудовища и вправду есть лапы, похожие на иглы, и есть клешни, похожие на ножницы. Ну? Кто же это? Не догадались?

«Это подводный портной, – говорит наземный портной деревенским жителям. – Видите, у него инструменты? Он живет в воде и шьет русалкам платья!»

Это объяснение деревенских жителей вполне удовлетворяет, и они уважительно отпускают рака в реку, пожурив крикливую бабу за то, что она – заполошная дура – не смогла распознать вольного мастера. Рак в их представлении – вольный ремесленник: он никому ничего не должен, и его нельзя задерживать.

А нам из этого эпизода становится очевидно, что у вольных ремесленников в русской сказке есть единственный и достаточный признак принадлежности к освобожденному от налогов сословию, единственная лицензия на беспошлинный труд – инструменты.

Дело в том, что инструменты металлические, железные. В представлении русских сказителей железные – это значит очень дорогие. Вообще-то в деревне всё деревянное. То есть, чтобы стать вольным ремесленником, чтобы получить право работать беспошлинно, надо купить очень дорогие железные инструменты.

То есть неверно думать, будто вольные мастера не платят податей. Платят – единовременный железный налог. То есть их налоги «зашиты» в непомерно высокой цене железных инструментов. Подать за вольных мастеров платят железодобытчики и кузнецы.

Налоги для армии

В любой стране, даже сказочной, налоги собираются прежде всего для того, чтобы содержать армию. Но в русских сказках (как, впрочем, и в русской общинной жизни до конца XIX века) глупо государству собирать с народа деньги, чтобы потом на эти деньги нанять из народа же солдат. Проще собрать налог сразу людьми.

Армейская служба, набор рекрутов – это ведь не что иное, как налог на крестьянское хозяйство. Каждый двор с определенной периодичностью должен отдавать казне по здоровому молодому мужчине. На двадцать пять лет, то есть практически на всю этого мужчины жизнь.

Солдат в русской сказке, поступив на службу, перестает быть мирским человеком и становится человеком казенным. Эта принадлежность казне лишает солдата какой бы то ни было личной жизни: он не может иметь жену, детей, собственность, не распоряжается собой. Зато принадлежность казне дает и преимущества. Например, ни одна ведьма в русских сказках не может солдата заколдовать, ни один черт не может забрать солдата в преисподнюю, потому что солдат – «человек казенный», живой, с руками и ногами, эквивалент налога, уплаченного крестьянским хозяйством на содержание армии.

Нам, современным людям, не очень понятно такое обезличивание человека: как это можно отнять у человека для нужд государства практически всю его жизнь? Но русская сказка практически не оперирует категорией личности. Оперирует категориями общины, семьи, глава которой отдает одного из сыновей в военную службу точно так же, как отдавал бы барана или свинью в счет ежегодного оброка.

Однако же для крестьянской семьи отдать молодого здорового мужчину казне – это налог чувствительный. Ведь мог бы быть работник, а так не принесет, пока молодой, хозяйству никакой прибыли, а вернется со службы стариком, так еще и корми его. И для деревенской общины, «мира» набор рекрутов – тоже чувствительный налог, потому что многие вещи в деревне делаются сообща: сообща раскорчевывают лес, сообща строят мосты и церкви, сообща тушат пожары. И тут каждые сильные мужские руки на счету. Не хотелось бы отдавать сильные мужские руки государству. Поэтому семья и «мир» стараются набор рекрутов минимизировать. И в сказках человеческий этот налог может быть сокращен значительно, а то и вовсе отменен.

Достаточно вырастить богатыря.

Это мечта налогоплательщика – отдать государству в счет налогов что-нибудь совершенно не нужное в хозяйстве, более того, что-нибудь, являющееся для хозяйства обузой. Да так еще, чтобы этот уплаченный в качестве налога неликвидный актив государство оценило дороже всех вместе взятых ликвидных активов. Великая мечта! Поэтому богатыри в русских сказках, как правило, получаются из сирот, из младших сыновей-дурачков, а то и из инвалидов, как, например, Илья Муромец.

Ведь сидел же Илья Муромец тридцать три года сиднем на печи. То есть не работал, не приносил никакой прибыли хозяйству, но ел и требовал одежды, и ухода, и места в избе. А вот пришли калики перехожие, дунули-плюнули, и стал Илья богатырем, то есть один заменил собою целую армию, то есть на целых полвека освободил все деревни Муромского княжества от необходимости поставлять солдат. Ибо богатырь стоит войска: всегда в русских сказках богатырь побеждает вражеское войско один – не столько мечом рубит, сколько конем топчет.

Богатырский конь, кстати, тоже получается в русских сказках из коневодческого брака. Чтобы вырастить коня себе под стать, богатырь, как правило, должен выбрать из деревенского стада шелудивого жеребенка, а потом кормить чем-нибудь волшебным, или поить как-нибудь по-особенному, или другим каким-нибудь способом заколдовать. И в скором времени вырастает конь, освобождающий крестьянские хозяйства целого княжества и от другого военного налога – от повинности поставлять лошадей на ремонт кавалерийских полков.

Кстати сказать, эта сказочная мечта о том, что должен же быть волшебный способ поставлять в армию не здоровых работников, а инвалидов-нахлебников, решает в мире русской сказки и еще одну налоговую проблему. Нет ведь никакого социального налога. Нет никакой рациональной хозяйственной причины тратить деньги на содержание инвалидов. По безжалостной логике русской сказки инвалидов следовало бы как минимум изгонять, а шелудивых жеребят – забивать на мясо. Но нет – инвалидов кормят, а шелудивых жеребят пасут.

Ведь того и гляди явятся калики перехожие, дунут-плюнут, и станет калека великим богатырем, а шелудивый жеребенок – богатырским конем. И полвека не будет солдатчины.

Целовальник

Как была устроена в России государственная монопольная торговля водкой, можно узнать из учебников. Но простонародные русские сказители, похоже, не читали ни учебников, ни уж тем более налоговых уложений. Представления наших сказочников о том, какие налоги платил целовальник, – весьма смутные. Во всем корпусе русских сказок нам не удалось найти ни одного свидетельства тому, что сказители понимают хотя бы самое слово «целовальник» – человек, целовавший крест, то есть поклявшийся торговать только государственной водкой и не продавать самогона. Чаще всего сказители употребляют слово «целовальник» подобно детям – не понимая ни смысла его, ни происхождения.

К тому же целовальник, трактирщик вызывает у посетителя трактира сложные чувства. Целовальнику можно торговать водкой, а крестьянину нельзя, хотя было бы выгодно. По вине государственной монополии на водку крестьянину нельзя гнать самогон, а можно только варить пиво. Хотя экономилось бы много денег. И это ведь целовальнику несут последние гроши. И это ведь по вине целовальника крестьянин не может выбраться из бедности. И работу случается прогуливать в трактире. И замерзнуть случается по дороге из трактира домой. И быть ограбленным лихими людьми. А случается, и последний тулуп прозакладывать целовальнику за рюмку водки. Одним словом, целовальников русская сказка не любит, заведомо считает их всех хитрецами и огульно подозревает их в уклонении от уплаты податей, которые все остальные крещеные люди исправно платят. А уж если целовальник еще и рыжий – совсем беда, непременно обманет всех – и посетителей своих, и казака, собирающего подати, и самого государя.

Ведь в представлениях русской сказки целовальник покупает у государства водку по твердой цене. И продавать должен тоже по твердой цене, лишь с небольшой наценкой. Однако же это правило распространяется только на чистую водку. А он, мошенник, чистой водки не подает, но делает из казенного хлебного вина наливки и настойки, за которые волен назначать любую цену. Цена настоек по сравнению с ценой водки, из которой настойки сделаны, может возрасти вдвое и втрое, а то и в сто раз. Двойную, тройную, а то и стократную необлагаемую налогом прибыль приносит целовальнику добавленный в водку стручок перца или щепотка аниса.

Вот в одной из сказок купеческий сын заезжает в трактир выпить водки. Берет анисовую настойку и говорит целовальнику:

«Ах, хороша твоя анисовая, хоть бы и сто рублей за нее заплатить».

А целовальник немедленно так и записывает в счет – сто рублей. Юноша выпивает еще две рюмки настойки и получает счет в триста рублей. Деньги непомерные. Целый воз водки можно купить на такие деньги. Но целовальник настаивает, что купеческий сын сам ведь назначил такую цену, да еще и при свидетелях. Приходится купчику платить, заложив шубу.

То есть целовальник – еще и ростовщик, его трактир – еще и ломбард, и никакими налогами не облагается этот побочный бизнес.

На счастье купеческого сына, едва тот выходит из проклятого трактира, как встречается ему отцовский партнер, тоже, как и целовальник, рыжий, то есть тоже хитрец. Этот старый негоциант ведет купчика обратно к целовальнику и обещает вернуть деньги. Рыжий купец видит в трактире под потолком копченую баранью лопатку, хлопает целовальника по плечу и спрашивает:

«А почем у тебя вот эта лопатка?»

Целовальник назначает цену, рыжий купец платит и хватается за нож, чтобы вырезать целовальникову лопаточную кость, которую только что сторговал, да еще и при свидетелях. Целовальник молит о пощаде, и рыжий купец щадит целовальника с тем только условием, чтобы тот отдал купеческому сыну обманом полученные триста рублей.

А мы узнаем из этого эпизода, что целовальник торгует еще и закусками. То есть его трактир – это не только место, где продают водку, это еще и предприятие общественного питания, каковой побочный бизнес тоже не облагается никакими налогами.

Вот же мошенник! Он изготавливает настойки, но не платит никакого налога на прибыль. Он дает деньги в долг, берет в заклад вещи и торгует заложенными вещами, если хозяин их не выкупил. И никакого налога на прибыль. Он предоставляет рестораторские услуги, торгует копченьями и соленьями, но не платит за это никакого налога с продаж.

Участие в монопольной государственной торговле водкой (то есть уплата акциза, как мы бы сейчас сказали) удивительным и несправедливым образом целовальника из русской сказки освобождает от уплаты всех остальных налогов. Ни налога с продаж, ни налога на прибыль, ни подоходного налога, ни подушной подати, ни подати с дыма не платит целовальник. Платит только акциз. Да еще и спаивает народ.

Ну как не мошенник?