Текст книги "Путь кочевника"

Уха, в которой есть хотя бы немного картошки, вкуснее ухи, в которой картошки нет. Крупно порезанные кусочки картофеля сделают бульон мягким, вкус каким-то глубинным, словно бы уха специально на чем-то настаивалась.

Перед тем как приступить к ухе, оба залезли в воду. Не надолго, чтобы согреться, поскольку обоим показалось, что с севера к ним неспешно потек холодный воздух, который, несмотря на медлительность, готов за пятнадцать – двадцать минут выстудить тело до костей.

Вода Паратунки согрела быстро, и пока Яско вытирался, размахивая руками, уважительно косился в течение реки – откуда такое тепло, даже жар? – Метлаков, сноровистый мужик, успел разжечь второй костер. Все умел делать этот человек, ко всему был причастен – нигде такой не пропадет…

Славно они провели время в тот день, Яско основательно пропитался Камчаткой, понял, что это за земля. С другой стороны, второй такой на земельке нашей круглой нет.

18

Яско не мог особо поделиться опытом воспитания молодых солдат, у него вообще получалось, что солдаты сами себя воспитывали, сами добивались успехов в «боевой и политической», и не только в этой подготовке, но и в других – в спортивной, огневой, полевой, инженерной, караульной и так далее, по списку, до самого конца. Через два с небольшим месяца, после подведения итогов оказалось, что расхлябанный, всегда занимавший последние места взвод, которым поручили командовать Яско, выскочил в передовые. И не просто в передовые среди нескольких других взводов, а стал первым в их усиленной роте. И на этом не остановился – через некоторое время стал претендовать на первое место в батальоне.

Причем Яско не кричал на подчиненных, не наказывал их мытьем туалетов и очень противной работой на кухне: «Наколи дров, да побыстрее», он их воспитывал. Как? Да очень просто. Точным словом (до мата не опускался) и личным примером. Мог все делать сам – и минировать, и разряжать мины, и разгадывать хитрые ловушки, способные взорваться от одного дыхания, и сам сочинять чего-нибудь по части тротила, саперной лопаты, колючей проволоки, переправ тяжелой техники через морские проливы и так далее – ему все было доступно. Всякая сложность. Если надо обскакать кого-нибудь в своем взводе физически – да ради бога! Во всем другом – тоже! И показать лучшее время в беге на тысячу метров, и прыгнуть дальше всех, и кинуть гранату с такой лихостью, что никто даже не засечет ее приземления – просто не увидит, как далеко она улетит… На этом расстоянии предметы можно разглядывать только в бинокль.

И так далее.

В общем, Яско в подопечном взводе был первым и всех подтягивал до своего уровня. Такая линия поведения командира была очень убедительна, взвод поверил в Яско и безоговорочно стал подчиняться ему. Если выразиться иначе – пошел за ним, шаг в шаг, поскольку понимали молодые, хотя и норовистые морпехи: командир этот приведет их куда надо… Именно туда, где вручают почетные грамоты за выдающиеся успехи.

Взвод стал успешным. Во всем, – во всех подготовках без исключения, начиная с огневой, кончая физической.

Если бы Яско сказали: надо подготовить достойного спортсмена для выступления на чемпионате мира по какому-нибудь виду спорта, он подготовил бы. Легко. По любому олимпийскому виду. И тот вернулся бы с медалью, эт-то абсолютно точно, даже обсуждать вопрос сей важный не надо. Ведь если спортсмен даст слабину, сплохует, то как он будет смотреть в глаза своему взводному?

Это будет делом трудным. Взвод такого даже представить себе не мог, потому все, кого Яско выдвигал на ту или иную соревновательную позицию, дружно выигрывали первые места. Вышестоящие командиры только дивились столь феноменальному везению – а это было не везение вовсе, совсем не оно, – корень успеха скрывался в упорной, честной до изнеможения работе Яско.

В городе он, конечно же, мог получить квартиру в офицерском доме, но делать этого не стал, – в казарме отделил себе заброшенную каптерку и поселился в ней. Оборудовал там умывальник, газовую плитку поставил, столик с табуретками сколотил. Получилась вполне приличная офицерская каюта, в которую приятно было зайти. Как на корабле, там командиры разных БЧ обязательно стараются создать себе приличные жилые условия. Чтобы и отдохнуть можно было после дежурства, и душой отмякнуть, если командир, извините, несправедливо обгавкал, и обдумать чего-нибудь.

Такая личная каптерка его устраивала, тем более, она никому больше не была нужна, – других помещений хватало.

Как-то он поехал в центр города, надо было кое-чего купить по рыбацкой части, – недалеко от гостиницы «Авача» находился один очень приличный магазин, где продавалось все – от домашних тапочек до рыболовной лески. Яско отоварился в нем довольно успешно и с плотно набитой хозяйственной сумкой встал в очередь на автобусной остановке.

Погода была мокрая, воздух состоял из сплошной мороси, прожигающей до костей, порывами налетал ветер. Неуютно было.

Автобусы ходили как попало, без всякого расписания, – по чьему-то хотению, и за бардак этот никто ни с кого ничего не спрашивал. Народу на автобусной остановке набралось прилично, – люди стояли, плотно прижавшись к друг другу, тесно, как в очереди за дефицитной обувью, недовольно кропотали, ругали неведомо кого. Яско молчал. Ругаться в таких случаях бесполезно: если бы в автобусном хозяйстве были исправные машины, они бы давно вышли на линию. А раз не вышли – значит, нет их, кончился запас, и когда будет новый, никому не ведомо.

Конечно, рядом находится Япония, оборотистые люди туда наведываются, привозят дешевые автомобили. Из числа тех, которые надоели хозяевам. Могут эти люди привезти и автобусы, но для этого нужно, чтобы кто-нибудь в городской или областной администрации обратил внимание на очереди, оседлавшие автобусные остановки. Такого чиновника пока не нашлось.

Потемнело. Из тяжелых, гладких облаков посыпался холодный колючий дождь, – похоже, что со снегом, но в следующее мгновение стих. Что-то зовущее, возникшее внутри, потребовало от Яско: «Подними голову!»

Он медленно, словно бы не слыша команды, прозвучавшей в ушах, в висках, в затылке, поднял голову и в тот же миг чуть не присел на корточки.

Вверху, в облаках, не очень высоко, он увидел силуэт, который видел много раз, с лицом, хорошо запомнившимся по иконам… Это была Божия Матерь. Лик – печальный, сочувственный, взгляд легко проник внутрь. Яско хотел хлопнуться на колени, но он стоял под узенькой непрочной крышей автобусной остановки, в тесноте, – со всех сторон был зажат людьми… На колени не опуститься никак.

Что еще он заметил? Да то, что он видел Богородицу, а люди, стоявшие рядом, не видели, ему она явилась, а соседям по автобусному ожиданию нет. Немо шевеля губами, он начал читать молитву. Свою собственную молитву, тут же, на остановке, сочиненную. Читал до тех пор, пока холодный дождь не возник вновь, не усилился, не начал барабанить одержимо, как на стрелковых учениях, и Божия Матерь исчезла.

Он понял – что-то должно произойти. Прошлый раз, когда в море было явление Создателя, пришедшего предупредить, что предстоит пережить очень худые времена, случилась беда очень большая – не стало Советского Союза, и эта беда до сих пор аукается и будет аукаться еще очень долго, может быть, даже не одно поколение, – а сейчас? О чем Небесные Силы и сама Богородица предупреждает сейчас людей?

Вздохнул Яско, опустил голову, ему сделалось тревожно.

19

Камчатская область еще в стародавние времена, когда в армии были в ходу пехотные пищали и пушки, стрелявшие от намотанного на палку фитиля, считалась военной, сюда всегда старались побольше доставить оружия и пороха, делали запасы, в земле создавали потайные склады…

Так было и при царе Николае Александровиче, так было и в советскую пору. В советскую пору обстановка на Дальнем Востоке вообще обострилась, очень часто пороховым дымом пахло даже в бане. Хотя пахнуть там должно распаренным березовым веником и хвойным мылом, лучше и «отмывистее» которого нет ничего на свете и быть не может.

В один из мрачных дней Камчатка неожиданно содрогнулась. Небо прорвало на несколько десятков километров вверх – ни одного облака не стало… Вниз тоже все ушло на глубину пятиэтажного дома.

Взорвался огромный склад с боеприпасами. Воронка образовалась площадью в пять футбольных полей. Первым на тушение пожара был брошен инженерный батальон морской пехоты, в батальоне же была создана головная группа – опытные и ловкие смельчаки из взвода Яско. Во главе с самим взводным.

На раскаленное, со свистом полыхающее белое пламя – явно с вонючей химической примесью, – Яско было плевать, он такое уже видел, и на рвущиеся в штабелях снаряды тоже было плевать. Он боялся каких-нибудь зарядов замедленного действия или мин, вот это ему казалось опасным. Тушением пожара командовали сразу несколько генералов: один был свой, камчатский, второй срочно прибыл из Хабаровска, а третий, самый главный – из самой Москвы, из министерства. Больше всех суетился хабаровский генерал – видимо, боялся, что за нехорошую историю эту, за подрыв артиллерийской и прочей мощи государства, ему больше всех накостыляют по затылку, надают так, что зубы из челюстей вылетят. Вот он и нервничал, носился, как катер на воздушной подушке, одновременно мог находиться сразу в нескольких местах.

Такого генерала Яско в своей военной жизни еще не встречал: не приведи Господь попасться ему на глаза. Хотя генералы и следили за тем, как идет борьба с огнем в бинокли, особо не разбираясь с тем, кто работает толково, а кто не очень, народа было много, Яско всё-таки умудрился хабаровскому военачальнику попасть в поле зрения. Бинокль помог.

Генерал через сильные окуляры засек, что какой-то боец – очень уж верткий и неоправданно ловкий – все время лезет туда, где что-то взрывается, брызжет пламенем, плюется осколками, и завопил, сдабривая свои вопли матом:

– А этот быстроногий олень чего? Хочет, чтобы гениталии у него превратились в яичницу? – Генерал подкрутил колёсики у бинокля, произвел нужную настройку и заорал: – Да я с него погоны сдеру! – Затем возмутился еще больше: – И лычки тоже, ничего не оставлю, даже пуговиц! – Очень уж возмутила его лихая смелость неведомого бойца. – Кто это? Выяснить!

Полковник, сопровождавший хабаровского начальника, довольно быстро выяснил, кто так показательно проявляет героизм. Генерал потребовал грозным голосом:

– А ну, подать мне этого Тяпкина-Ляпкина! Немедленно!

Когда к нему подвели Яско – усталого, грязного, в рваной и во многих местах прожжённой куртке, он прорычал, едва сдерживая себя:

– Таким, как ты, в армии не место! – протянул к нему руки в тугих кожаных перчатках и попробовал сорвать с плеч Яско мягкие, грязные погоны, украшенные тремя прапорщицкими звездочками. Не получилось. – Вон отсюда! Чтобы я тебя здесь больше никогда не видел! – От резкого движения генерал чуть не упал в грязь.

– Не вы мне, товарищ генерал, эти погоны вручали, не вам их с меня и срывать!

От изумления и неожиданности на мгновение генерал растерялся и потерял дар речи. Потом стал судорожно кричать:

– Ты уволен, прапорщик, я тебя уволил! Под суд отдам! Ты слышишь? Пошел вон отсюда!

– Есть, товарищ генерал-майор! – Яско козырнул и исчез из поля зрения строгого начальника.

Но не только ругливый хабаровский генерал засек Яско, на него обратил внимание и генерал московский. Ему понравились действия Яско – решительные и разумные.

– Молодец боец! – похвалил он нашего героя и велел узнать его фамилию.

Приказ был незамедлительно исполнен, и фамилию Яско московский генерал записал себе в блокнот.

Вечером состоялось командирское совещание. Народа собралось много, ведь военные склады существуют в городе лет сто пятьдесят, – с той поры, когда Петропавловск пробовали захватить англичане. Вел совещание московский генерал, как старший по должности и званию. Так вот, как старший по званию он решил высказаться на «топтучке» первым и задать тон всему разговору.

– Главная задача у нас – погасить все очаги на складской территории, – сказал он, – и полыхающие так, что готовы прожечь землю насквозь, и те, что просто горят, без всяких химических добавок, и очаги тлеющие, дымящиеся – все без исключения. – Далее генерал обрисовал обстановку по квадратам – где что происходит, с какими сложностями встречаются военные огнеборцы, какая техника работает вместе с людьми и так далее, а потом перешел к конкретным фамилиям.

Среди пяти имен, которые он назвал, было имя старшего прапорщика Яско. Хабаровский генерал, услышав фамилию, которую он внес совсем в другой список, в черный, от досады чуть авторучкой, которую покусывал зубами, не подавился, – очень уж это оказалось неожиданно. Не ожидал он такой подсечки. А московский генерал тем временем давал прямые указания генералу камчатскому:

– Обязательно проверьте, чтобы эти фамилии не выпали из наградных бумаг.

– Есть проверить, чтобы имена героев не выпали из наградных реляций, – добродушно пробасил камчатский генерал.

И откуда только у него взялось это добродушие – ну, будто не на его территории произошла катастрофа? Ведь отвечать придется всем, независимо от величины и количества звезд на погонах. И – почти всем, кто сейчас находится в этом гулком, спортивном зале со стенами, выкрашенными в защитный цвет.

Снаряды находились не только в бетонных блоках, но и в низких кирпичных складских зданиях, откуда они своими взрывами будто били прицельно, срывали крыши у складов и выдирали решётки из окон; находились снаряды и внизу, в подвалах, под землей, рвались и там.

Все происходящее было похоже на конец света, чем все это может закончиться, было непонятно. И генералы не понимали, и рядовые. Но исход дела от рядовых зависел больше, чем от генералов.

Яско засек лицо хабаровского начальника, его пеструю маскировочную одежду синеватого цвета, как у милиционеров, – постарался хорошенько запомнить и следил теперь не только за огнем, но и за человеком, который пытался сорвать с него погоны. Попадаться на глаза ему не хотелось. Кстати, надо заметить, что и хабаровский генерал после стычки со старшим прапорщиком тоже не очень-то жаждал с ним встречи, и если встречал где-нибудь усталого замученного бойца в прожженной куртке, то отворачивался от него: а если это тот самый старший прапорщик, которого он попытался так поспешно убрать из армейских рядов?

Старший же прапорщик боялся, очень боялся за своих ребят – вдруг кто-нибудь покалечится, попадет под взрыв, под колесо тяжелой техники, особенно он опасался за темпераментных кавказцев, которые все время старались быть впереди, обгоняли других.

Не было ни дней нормальных, ни ночей.

Всем, кто находился рядом с Яско, в том числе и ему самому, казалось, что счет времени потерян окончательно, светлые дни – без боли, без дыма, без грохота уже не вернутся никогда, но они все-таки вернулись.

Наконец вообще наступил праздничный день, когда инженерный батальон морской пехоты вызвали на торжественное построение. При начищенных пуговицах, надраенных башмаках, в чистеньких беретах, лихо сдвинутых чуть вперед и также чуть, самую малость на правую сторону головы, а у некоторых и на бровь.

Батальон был обрадован новостью, услышанной утром за завтраком: предстоит награждение, и что особенно радостно – награждение повальное, все удостоены орденов.

У Яско настроение было такое же, как и у всего батальона. Хотя батальон не мог похвастаться тем, что у кого-то из бойцов, – кроме старшего прапорщика, – было на счету столкновение с хабаровским генералом, а у Яско имелось.

Поэтому что-то муторное, холодное посасывало у него в груди, но на это бабье посасывание он старался не обращать внимания: мало ли чего у кого посасывает?

Выстроился батальон на гладком, хорошо прибранном и утоптанном плаце, солнце выглянуло из-за облаков, любопытно ему было – а по какой же надобности народ здесь колготится. Яско глянул на серый, прикрытый легким туманом, будто полиэтиленовой пленкой, солнечный диск, подивился его холодности и подумал невольно, что теперь понятно, почему было видение Богородицы.

Небесные Силы, отцы наши, матери, находящиеся там, в верхнем мире, переживают за тех, кто находится на земле, за родных своих, за паству и отроков. Прошлый раз он видел Всевышнего и очень быстро понял, о чем предупреждает Господь – о великой беде.

Среди паствы будут такие, кто не переживет беду – остановится сердце, потому Яско так усердно и молился на корабле, хотя не знал ни одной молитвы. Но это, говорят, ничего, – Господь принимает и те молитвы, которые сочинены людьми на ходу, – вчера, сегодня, будут сочинены завтра, это совсем не обязательно, чтобы молитвы были древними. Всевышний не накажет его за это.

А Богородица, которую он увидел в ненастном небе, предупреждала, выходит, о том, что очень скоро землю здешнюю сильно встряхнет, взорвется весь боезапас, который имеется на Камчатке. Яско еще раз глянул на солнце и благодарно смежил веки. Командиры ходили вдоль своих рот, придирчиво осматривали бойцов. Остановившись, задавали вопросы. Придраться было не к чему.

Ясно было – кого-то ждали. Может быть, даже какого-нибудь адмирала. Или, на худой конец, генерала.

Впрочем, в морской пехоте адмиралов нет, только генералы.

А предположение было верным – на асфальтовой площадке около плаца остановился длинный японский автомобиль, из него выскочил солдатик в походной форме, поспешно перебежал на другую сторону и отворил дверь.

Из машины вышел генерал. Тот самый, который на пожаре представлял потерпевшую сторону, – местный, камчатский. Командир батальона втянулся, будто тополь на Плющихе. Отрапортовал, по какому поводу подведомственная часть выстроилась на плацу.

Генерал вместе с комбатом вышли на середину строя. Тем временем на территории появился «уазик» с черными военными номерами, два офицера, не обращая внимания на торжественно-парадное токование генерала, вынесли из машины столик, хотя хороший стол логично было найти и здесь, на месте, но поступить решили так, как велел человек с лампасами. Следом вынесли лаковый чемодан: Яско понял – специальный, наградной.

Предположения его оказались верными.

Взвод Яско получил медали «За отвагу», все бойцы до последнего, – хорошая медаль, в армии очень популярная, самого Яско вызвали к генералу в самом конце. Он думал, из-за того, что «Я» – последняя буква в алфавите, дальше – чистое поле, оказалось – нет. Причина была иная. Всем вручили «За отвагу» – самые боевые медали в армии, а ему медаль ордена «За заслуги перед Отечеством» второй степени. Военным эти медали дают обычно с мечами, а Яско дали без мечей. Как обычному штатскому лицу, работающему бухгалтером в летнем детском лагере или диспетчером в автобусном парке, но огорчаться Яско не стал. Что дали, то и взял.

Имел место и курьезный случай. В самой середине событий, когда пожар уже практически подавили, рядом со взводом Яско возник какой-то заполошный расчет МЧС, руководимый чернявым, узкоглазым, очень похожим на китайца младшим лейтенантом. Младшой этот бегал, суетился, кричал, семафорил руками беспрерывно.

На пожарище он вкатился на огромной, утяжеленной толстенными пластинами стали машине. Яско понял так: машина эта, снабженная толковой электроникой, могла отыскивать в земле снаряды, мины, ракеты и подрывать их. Делать это можно было, не выходя из кабины.

В какую-то не очень ловкую для себя минуту младший лейтенант поскользнулся, ноги у него подогнулись, и он на заднице поехал к машине, которой командовал.

Затормозить не успел, всадился физиономией прямо в подножку. В результате на щеке появилась широкая царапина. Подбитость, шрам. Но шрамы мужчину, говорят, не портят.

Дагестанцы из взвода Яско, оказавшиеся рядом, выдернули командира МЧС из-под автомобиля, – он и туда успел протиснуться, обтерли его, попорченную щеку обработали влажной дамской прокладкой и помогли забраться в кабину.

Больше Яско этого младшего лейтенанта не видел.

Зато увидел на награждении. Генерал вручил ему орден Мужества. Как человеку, проявившему отвагу и даже пролившему свою кровь. Младший лейтенант сиял, будто хорошо начищенная монета. Никаких боевых шрамов на его лице уже не наблюдалось – «все прошло как с белых яблонь дым».

Орден, приклеплённый к мундиру младшего лейтенанта, сиял, честно говоря, меньше, чем сам награжденный.

Вот такая штука случилась на этом торжестве, Яско мог бы позавидовать младшому, но не стал завидовать, не тот характер у него был.