Текст книги "Монашка"

Лицо у Берии стало сразу скучным. Монахиня Таисия как женщина больше наркома не интересовала. Он перебил Кобулова и сказал:

– Давай, Богдан Захарович, начинайте проверку «Монашки», так мы назовем это дело. Да не тяните. Срок я вам не назначаю, но старайтесь делать все быстро. Многое будет зависеть от Садовника, если «Монашка» влюблена в него это поможет быстрее ее расколоть. Пусть он особо не церемонится с ней. А Рясному и Садовнику от моего имени прикажите доложить мне о «Монашке» в отдельных рапортах.

На следующий день Кобулов связался с Рясным и передал ему приказ Лаврентия Павловича. Нарком внутренних дел Украины хорошо знал крутой характер Берии, который не признавал никаких оговорок при исполнении его указаний. Поэтому Василий Степанович тут же вызвал Садовника, и они вместе уселись за составление рапортов. Чтобы рапорта не были похожими, нарком сверял каждое предложение, а потом они редактировали и «шлифовали» каждое слово. Берия страшно не любил неотработанных, «сырых» документов и не раз отчитывал за них самых высоких своих начальников.

Но вот Рясной удовлетворенно хлопнул по бумаге: он остался наконец доволен своим рапортом. Потом Василий Степанович несколько раз внимательно прочитал рапорт Садовника и сделал ему ряд замечаний. Николай Арсентьевич знал, что нарком Украины умел прекрасно подготавливать документы. За долгие годы работы в органах НКВД он составил их тысячи. Да и сейчас на посту наркома внутренних дел Украинской ССР не чурался черновой работы и сам готовил многочисленные справки и записки в разные инстанции. К тому же хорошо знал стиль работы Берии, приноровился к нему во время службы в центральном аппарате НКВД СССР. Поэтому Садовник сразу согласился с замечаниями своего наркома и тут же подправил свой рапорт.

Рясной вызвал начальника секретариата и попросил срочно прислать к нему машинистку-стенографистку Стеклову. Надежда Стеклова, будучи высококлассной машинисткой, не только быстро и грамотно печатала, но и не боялась при случае указать наркому на неправильные стилистические обороты. Василий Степанович никогда на это не злился, а только благодарил свою трудолюбивую сотрудницу и всегда брал ее с собой в командировки.

Не успели Рясной с Садовником выпить по стакану чая, как в кабинет вошла Надежда Георгиевна с отпечатанными рапортами. Как всегда, она выдала свою продукцию без единой опечатки. Рясной восхищенно причмокнул языком, поблагодарил талантливую машинистку и приказал дежурному соединить его «ВЧ» с аппаратом Кобулова.

Первый заместитель наркома госбезопасности СССР был на месте, но очень спешил, его вызвали в ЦК ВКП(б), поэтому извинившись перед Рясным, пригласил к аппарату своего помощника полковника госбезопасности Савицкого, дав тому указание принять для оперативности по «ВЧ» их рапорты о «Монашке». Рясной в целях конспирации сел к аппарату сам и почти целый час диктовал Савицкому в телефонную трубку содержание рапортов. Вот эти документы:

«Из Львова. Принято по ВЧ.

Москва, НКВД СССР – т. Берия Л.П.

В первых числах текущего года заместитель наркома внутренних дел Украинской ССР по милиции т. Дятлов доложил мне, что в Подмихайловском женском монастыре в Букачевском районе Станиславской области среди монахинь-украинок имеется одна русская, которая заявила полковнику госбезопасности т. Садовнику, что она является Татьяной Романовой, дочерью бывшего царя Николая Романова.

Обстоятельства этого дела следующие:

В январе текущего года начальник УНКВД по Ворошиловградской области полковник госбезопасности т. Садовник и командир 19‑й бригады внутренних войск НКВД полковник Хазов, будучи на операции по ликвидации оуновских банд в Букачевском районе Станиславской области, посетили Подмихайловский монастырь и в беседе с монахинями коснулись вопроса о злодеяниях немецко-фашистских захватчиков.

В беседе т. Садовник рассказал о разрушениях, произведенных в Ленинграде и его окрестностях (Петергофе, бывшем Царском Селе и т.п.).

При этой беседе особый интерес проявляла русская монашка по имени Таисия.

На вопрос т. Садовника, почему она так интересуется упомянутыми местами, «Монашка» ответила, что является русской, уроженкой Ленинграда и поэтому ее интересуют знакомые ей места.

По окончании операции Садовник и Хазов доложили т. Дятлову о «Монашке», заявив при этом, что они склонны думать, что она является какой-то белоэмигранткой.

В целях выяснения личности «Монашки» мною было предложено полковнику госбезопасности т. Садовнику выехать в Подмихайловское и путем личных бесед, при удобном случае, установить, кем является в действительности «Монашка».

Т. Садовник, находясь в селе Подмихайловском, заболел малярией и лег на излечение в больницу Подмихайловского монастыря, где медсестрой работала «Монашка», которая часто вступала с ним в разговоры.

Перед окончанием курса лечения т. Садовника «Монашка» обратилась к нему с вопросом: «Арестовывают ли органы советской власти тех, кто до революции принадлежал к правящей верхушке?» Садовник ответил, что если такие лица не вели и не ведут антисоветских действий, то они не подвергаются со стороны органов советской власти никаким преследованиям. После этого «Монашка» призналась Садовнику, что она является дочерью бывшего царя Николая Романова – Татьяной Романовой.

По заявлению «Монашки», в Екатеринбурге при приведении приговора в исполнение в отношении бывшего царя Николая Романова, членов его семьи и приближенных, ей случайно удалось избежать смерти.

В дальнейшем «Монашка» при помощи некоей Радищевой была вывезена из Екатеринбурга в Калугу, затем в Киев, а после эмигрировала в Польшу, где вступила в католический монастырь.

Тогда же «Монашка» передала т. Садовнику свои дневники-воспоминания и написала заявление на имя т. Сталина, в котором просила разрешения на приезд в Советский Союз.

Мною было дано т. Садовнику указание доставить «Монашку» во Львов для дальнейшей ее отправки в Москву.

По прибытии во Львов т. Садовник доложил мне, что он сделал «Монашке» предложение посетить Москву и Ленинград, которое она приняла после получения от игуменьи разрешения на выезд из монастыря.

22 марта т.г. т. Садовник и «Монашка» выехали в Москву.

При этом представляю рапорт полковника госбезопасности т. Садовника по делу «Монашка».

Приложение: по тексту.

Нарком внутренних дел Украинской ССР

комиссар госбезопасности 3‑го ранга

Рясной.

25 марта 1945 г.

г. Львов».

«Наркому внутренних дел Союза ССР Генеральному комиссару госбезопасности т. Берия Л.П.

РАПОРТ

Во время проведения операции по ликвидации оуновских банд в Рогатинском и Букачевском районах Станиславской области с 28 декабря 1944 года по 3 января 1945 года в селе Подмихайловцы я зашел в местный монастырь Святых Васильянок, где среди украинских монахинь увидел русскую монашку, которая своим поведением вызвала у меня подозрение в том, что она является какой-то белоэмигранткой.

Это подозрение основывалось на том, что «Монашка», увидев меня, начала подробно расспрашивать о Советском Союзе, Ленинграде и, говоря о разрушениях, совершенных немецко-фашистскими оккупантами в бывшем Царском Селе, расплакалась.

Проверкой я установил, что «Монашка» работает медсестрой в Подмихайловской монастырской больнице и, несмотря на то, что она русская, пользуется большим авторитетом среди украинских церковных кругов.

О своих подозрениях в отношении «Монашки» мною было доложено наркому внутренних дел Украинской ССР т. Рясному.

По указанию т. Рясного, для установления личности «Монашки» я, воспользовавшись тем, что у меня был приступ малярии, лег в больницу Подмихайловского монастыря.

Находясь в больнице, я часто беседовал с «Монашкой», которая снова возвращалась к разговорам о Ленинграде, бывшем Царском Селе, жаловалась на то, что ей – «русскому человеку, в силу независящих от нее обстоятельств, приходится находиться вне родины» и зачастую оказывать медицинскую помощь «врагам России» – бандеровцам.

В одну из таких бесед «Монашка», находясь в крайне взволнованном состоянии, задала мне вопрос: «Прощает ли новая Россия людям, находившимся в старой царской России?»

Я дал положительный ответ и настойчиво стал расспрашивать «Монашку» о том, кем она является. «Монашка» расплакалась и призналась мне, что она является родной дочерью бывшего царя Николая Романова – Татьяной Николаевной Романовой.

Одновременно с этим признанием «Монашка» рассказала, что в Екатеринбурге в ночь с 16 на 17 июля 1918 года при приведении в исполнение приговора в отношении бывшего царя Николая Романова, членов царской семьи и их приближенных, ей удалось случайно спастись от расстрела, спрятавшись в темном коридоре под лестницей. При побеге «Монашка» была ранена часовым в переносицу, после чего почти в бессознательном состоянии была доставлена сторожем в Ново-Тихвинский монастырь.

Из Екатеринбурга «Монашка» при помощи члена «Общества спасения царя и России» Радищевой Е.И. была вывезена в Калугу, а затем в Киев.

В 1919 году в Киеве «Монашка» перешла в католическую веру, а в 1920 году вместе с отступающими польскими войсками выехала в Польшу и до 1921 года проживала в Ченстохове. В 1921 году «Монашка» вступила в католический монастырь, переехала в Варшаву, а в 1922 году выехала в Париж.

По словам «Монашки», в 1923 году она якобы была в Ватикане, получила личное благословение Папы Римского, который подарил ей свой портрет, как Татьяне Романовой с собственноручной подписью.

В 1930 году «Монашка» переехала из Парижа в гор. Несвеж (Польша) и находилась в течение двух лет в монастыре Святых Даров. Из этого монастыря «Монашка», с разрешения Папы Римского, вследствие болезни, переехала под Варшаву в частную санаторию доктора Николая Красовского.

В 1932 году «Монашка» выезжала в Вену, где лечилась от сердечной болезни до 1935 года.

С 1936 по 1940 год «Монашка», по ее заявлению, находилась во Львове при митрополите Андрее Шептицком, покровительством которого она пользовалась.

В ноябре 1940 года «Монашка» вступила в Подмихайловский грекокатолический монастырь Святого Василия Великого, где находилась до последнего времени.

В монастырской больнице «Монашка» передала мне 15 тетрадей-воспоминаний, в которых она описывает свою жизнь до 1918 года.

Перед моим уходом из больницы «Монашка» мне заявила, что она хочет «до конца своей жизни работать только в России», и написала заявление об этом на имя товарища Сталина.

При этом представляю упомянутое заявление «Монашки».

Полковник госбезопасности

Н. Садовник.

25 марта 1945 года».

Кроме этих рапортов, он продиктовал и письмо Таисии на имя И.В. Сталина.

«До Маршала Советской России господина Сталина.

Я, Татьяна Романова, вторая дочь бывшего царя России Николая Александровича Романова, видя Ваши доблестные подвиги с ненавистной мне Германией, решила смиренно просить Вас позволить мне поработать на благо дорогой моей обновленной Родины России.

Татьяна Романова».

В тот же день принятые Савицким по «ВЧ» документы были отпечатаны в четырех экземплярах. На следующий день первый экземпляр рапортов Рясного и Садовника, а также письмо «Монашки» Кобуловым были направлены на имя Л.П. Берии, а второй экземпляр адресован наркому госбезопасности СССР В.Н. Меркулову. О том, что руководители двух союзных наркоматов читали эти документы, свидетельствуют имеющиеся на них автографы.

К проверке «Монашки» приступил полковник госбезопасности К.С. Савицкий.

Константин Сергеевич Савицкий всегда относился с большой ответственностью к выполнению поручений наркома. Ох, сколько их было в его жизни. Ведь с Берией судьба свела его еще совсем молодым человеком в далеком уже 1931 году. Лаврентий Павлович в то время совмещал две должности – заместителя председателя секретно-оперативного управления Закавказской ГПУ и председателя ГПУ Грузии, а Савицкий был назначен оперуполномоченным дорожно-транспортного отдела ГПУ Грузии. Работа у него пошла, и вскоре его заметил Л.П. Берия, который в середине 1931 года уже являлся полномочным представителем всего Закавказского ГПУ.

Савицкого стали включать в оперативно-следственные бригады, которые вели уголовные дела по лицам, указанным самим полномочным представителем ГПУ в Закавказье. Поручения он получал и тогда, когда Берия возглавлял грузинскую, а затем и закавказскую партийные организации. Именно в это время органами госбезопасности Грузии был расследован ряд сложных уголовных дел, многочисленные участники которых обвинялись в подготовке террористических актов против самого Л.П. Берии. В следственных мероприятиях по этим делам участвовал и Савицкий.

Конечно, если вернуться к указанным делам, то все они были «дутыми», построенными на показаниях подследственных, которые они, следователи, получали от арестованных путем систематических психологических пыток и избиений. Все эти уголовные дела фальсифицировались руководством НКВД Грузии по указанию Берии.

Лаврентию Павловичу так хотелось пролезть на самый верх, засветиться там у самого Сталина, что он шел на все, в том числе и на создание террористических организаций, деятельность которых была направлена против него, «видного государственного и партийного деятеля Кавказа». Хозяин вскоре действительно заметил старания Лаврентия Павловича и 22 августа 1938 года назначил его заместителем наркома внутренних дел СССР, а в ноябре того же года – наркомом.

Рос и Савицкий. За успехи в работе он был назначен заместителем начальника ОДТО Закавказской железной дороги, а в 1941 году стараниями начальника Главного экономического управления НКВД СССР Богдана Захаровича Кобулова его перевели на работу в Москву. Какое-то время выполнял особые поручения Лаврентия Павловича, а с середины 1941 года, когда Кобулов был назначен заместителем наркома внутренних дел СССР, Савицкий стал его помощником.

Свое участие в разработке «Монашки» Константин Сергеевич начал с беседы с чекистами, курировавшими ученых Академии наук и Московского госуниверситета. Ему нужен был специалист-историк по новейшей истории СССР, который проконсультировал бы его, дал ему ответ на поставленные наркомом вопросы о судьбе царя Николая II и его семьи. Его интересовал вопрос об отречении Николая II от престола, пребывания царской семьи в Тобольске, а затем в Екатеринбурге… Как царь и его семья попали в эти города? Вопросы… Вопросы… Их было не счесть… Но на них нужно было отвечать. Для этого и требовался ему человек, который помог бы ответить на них.

Савицкому помог старший оперуполномоченный 2‑го управления НКГБ СССР Виктор Иванович Кожевников, который с довоенных лет курировал Академию наук и прекрасно знал многих ученых-историков. Круглолицый, невысокого роста капитан госбезопасности словно из рога изобилия сыпал десятками фамилий, давал им яркие, сочные характеристики, подробно рассказывал о их научных трудах. Однако пока нужного помощнику Кобулова человека они среди названных Кожевниковым почти трех десятков московских историков найти не могли.

Но вот Виктор Иванович хлопнул себе ладонью по лбу и выдохнул:

– Старею, наверное, Константин Сергеевич. Доктора исторических наук Бориса Григорьевича Продвисова забыл. Из Института истории. Не человек – ходячая энциклопедия. Он и нужен вам. Мне кажется, для него нет неразрешимых вопросов. Да, и работает по интересующему вас периоду нашей родины.

Кожевников замолчал, открыл сейф и вытащил толстую, несколько потрепанную алфавитную книгу, страницы которой были испещрены фамилиями и номерами телефонов. Вот он удовлетворенно ткнул пальцем в страницу с буквой «П» и произнес:

– Телефон его у меня есть, Константин Сергеевич. Можем сейчас и позвонить.

Савицкий в знак согласия кивнул, и Виктор Иванович набрал номер телефона. В трубке раздался вежливый женский голос. Поздоровавшись, Кожевников попросил Бориса Григорьевича. Женщина попросила его подождать, и вскоре он услышал хриплый голос Продвисова. Виктор Иванович представился и попросил принять его хорошего друга для консультации по одному очень интересному вопросу истории СССР. Борис Григорьевич в ответ что-то буркнул, но Кожевников не расслышал и переспросил. Продвисов засмеялся в трубку и громким дружеским тоном сказал:

– Ты, Виктор Иванович, как всегда, темнишь, наводишь тень на ясный день. Ты говори, какой темой интересуется твой дружок. Думаю, в ней нет никакого секрета? А я соответственно подготовлюсь, и разговор у нас пойдет живой и конкретный.

Савицкий дал понять Кожевникову, что он готов говорить с историком. Старший оперуполномоченный в ответ расхохотался в трубку и произнес:

– Да вот он сидит рядом со мной. Зовут его Константином Сергеевичем. Он и объяснит тебе все, Борис Григорьевич, а я прощаюсь с тобой. До встречи.

Савицкий поздоровался с ученым и сразу сообщил, что ему срочно требуется консультация по очень сложному вопросу. Он помедлил и добавил, что его интересует судьба царя Николая II и его семьи. Продвисов не удивился вопросу, который поставил перед ним Савицкий. Недолго думая, он ответил, что вопрос ему ясен, кое-что о судьбе царской семьи знает и готов поделиться этими сведениями с уважаемым Константином Сергеевичем. Правда, для более точных ответов ему надо посмотреть кое-какую литературу, поэтому он примет его завтра, у себя дома. На том разговор был закончен, и они расстались.

24 марта 1945 года, перед самым обедом, Савицкий подъехал на машине к дому 5 по 3‑й Тверской-Ямской, где проживал Продвисов. Помощник первого заместителя наркома внутренних дел СССР поднялся на третий этаж и остановился перед высокими дверьми квартиры № 16, обитыми черным дерматином. На почтовом ящике, прибитом к двери, были наклеены вырезки названий пяти центральных газет и нескольких как научных, так и общественно-художественных журналов. Видно было, что интересы у хозяина квартиры были обширные и разнообразные.

Савицкий нажал на кнопку звонка, дверь открылась, и появился мужчина, в котором по описанию Кожевникова он узнал Продвисова. Это был несколько сутуловатый, широкоплечий человек, лет так за 60, на голове которого красовалась огромная копна седых волос с очками на лбу. Хозяин широко раскрыл дверь, протянул чекисту руку для приветствия, приглашая того войти в дом. Пожатие ученого было довольно сильным и искренним, чувствовалось, что силой Бог его не обидел.

Савицкий снял в прихожей пальто, и они вошли в кабинет профессора, стены которого были заставлены сплошь до потолка полками с книгами. Книги лежали стопками даже на полу. Чекист бросил взгляд по полкам. Какие только издания здесь не находились: царские за разные годы, эмигрантские, советские и иностранные на разных языках. Он удивленно качнул головой, так как не только прочитать все это, но и ориентироваться в такой массе литературы было, по-видимому, выше сил человеческих.

Продвисов, приглашая его сесть в кресло, быстрым шагом вышел из кабинета и вскоре вернулся с еще довольно симпатичной, неопределенных лет женщиной, которая изящно несла поднос со стаканами чая, сахарницей и вишневым вареньем. Продвисов представил свою жену Зинаиду Филипповну, а она, мило улыбаясь гостю, расставила чай на рабочем столе мужа и, пожелав им приятного аппетита, удалилась.

Савицкий с удовольствием отхлебнул глоток горячего чая, заправленного какими-то приятными травами, а Продвисов улыбнулся и спросил:

– Нравится?..

Константин Сергеевич восхищенно поднял большой палец, а Борис Григорьевич сказал:

– Это Зинуля моя собирает в лесу разные травки, и вот что получается.

Чай действительно был прекрасным. Савицкий с удовольствием выпил без сахара и варенья стакан вкусного чая, а Продвисов положил себе в розетку варенья и сказал:

– Не могу пить горячий чай. Всегда жду, пока остынет.

Затем он подошел к одной из многочисленных полок с книгами, вытащил одну из них в сером переплете и сказал:

– Пора и о деле поговорить, Константин Сергеевич. Как свидетельствует вот этот Придворный календарь на 1917 год.

Он показал книгу в руке и продолжил:

– Царь Российской империи Николай Александрович Романов родился 6 мая 1868 года, его жена Александра Федоровна, урожденная принцесса Гессенская, родилась 25 мая 1872 года.

У них было четыре дочери: великая княжна Ольга, появившаяся на свет 3 ноября 1895 года, великая княжна Татьяна, родившаяся 29 мая 1897 года, великая княжна Мария появилась на свет 14 июня 1899 года, и великая княжна Анастасия родилась 5 июня 1901 года, а желанный ими сын цесаревич Алексей Николаевич увидел свет 30 июля 1904 года. Других детей у русского царя не было.

Все они, уважаемый Константин Сергеевич, вместе с царем и царицей в ночь с 16 на 17 июля 1918 года в Екатеринбурге, в доме Ипатьева, который располагался на углу Вознесенского проспекта и Вознесенского переулка, по приговору революционного пролетариата расстреляны.

Савицкий поднялся с удобного кресла, покрытого фиолетовым плюшем, прошелся по кабинету, затем взял календарь, долго смотрел в него, но вот усмехнулся и сказал:

– А недаром, Борис Григорьевич, говорят в народе, что родившиеся в мае всю жизнь «маются», страдают. Ведь посмотрите: царь с царицей и вторая дочь Татьяна родились в мае. Вот и «маялись» они, а с ними и вся многострадальная Россия.

Продвисов ничего не ответил Савицкому, а только вздохнул и продолжил:

– Вместе с царской семьей в доме Ипатьева расстреляны лейб-медик Николая II Евгений Сергеевич Боткин, брат известного русского врача, а также старший повар Иван Михайлович Харитонов, лакей Алексей Егорович Трупп и горничная Анна Степановна Демидова.

Историк с удовольствием отхлебнул большой глоток остывшего чая и съел ложку вишневого варенья, а Савицкий подошел к политической карте СССР, закрывавшей несколько книжных полок, и задумчиво смотрел на центр страны. Мысли чекиста были на Урале, в Свердловске, где в 1918 году расстреляли царя и его домочадцев. Вот он опять взял в руки придворный календарь и спросил:

– Как вы думаете, Борис Григорьевич, мог ли кто-нибудь из членов царской семьи сбежать из дома Ипатьева во время казни?

Продвисов удивленно смотрел какое-то время на Савицкого, потом отрицательно замотал головой и быстро сказал:

– Что вы. Что вы, батенька Константин Сергеевич, разве могло быть такое? Ведь времени сколько прошло. Больше четверти века. Нет, не слышал и не читал об этом. Я за эти годы перелопатил горы архивных материалов и тысячи разных книг. Нет, такого быть не могло.

Савицкий, удовлетворенный ответом ученого, продолжил:

– Вы, Борис Григорьевич, понимаете, что этот вопрос мне предстоит докладывать руководству. Большому руководству. Поэтому не могли бы вы несколько подробно просветить меня о тех источниках, в которых говорится о расстреле царя и его семьи.

Продвисов взобрался на высокую стремянку и вытащил с полки, находящейся у самого потолка, книгу в желтоватом переплете. Кряхтя, он спустился с лестницы, тяжело вздохнул и сказал:

– Вот, Константин Сергеевич, один из таких источников. Книга следователя по особо важным делам при Омском окружном суде Николая Алексеевича Соколова под названием «Убийство царской семьи». Он по поручению адмирала Колчака производил расследование по факту расстрела семьи Романовых. Нужно отдать ему должное – это был юрист высочайшего класса, сумевший за короткое время провести огромную следственную работу. В 1924 году он умер от разрыва сердца во Франции, а через год в издательстве «Слово» в Берлине вышла эта книга.

Тут он надолго закашлялся, отпил чая, затем открыл книгу и продолжил:

– Вот здесь, Константин Сергеевич, – историк ткнул пальцем на 234 и 235 страницы, – Соколов рассказывает о показаниях участника расстрела семьи Романовых бывшего разводящего ипатьевского дома Медведева Павла Спиридоновича.

Потом ученый перебросил несколько листов, показал Савицкому 224 страницу и сказал:

– А здесь автор приводит показания бойца охраны этого дома Проскурякова Филиппа Полиевктовича.

Историк быстро перевернул лист и продолжил:

– А на 226 и 227 страницах говорится о показаниях Якимова Анатолия Александровича, бывшего дежурного разводящего охраны дома, где был расстрелян царь с семьей.

Продвисов бросил книгу на стол, отхлебнул чая и сказал:

– Красноармейцы эти, Константин Сергеевич, были схвачены белыми и не раз ими допрашивались. Медведев, Проскуряков и Якимов подробно рассказали белогвардейским следователям о том, как в доме Ипатьева расстреляли царя Николая II и всю его семью.

Савицкий хотел было уже отблагодарить за изложенную информацию, но историк улыбнулся и произнес:

– Не все. Не все еще источники упомянул я, Константин Сергеевич, есть еще книга советского историка П.М. Быкова «Последние дни Романовых», которая вышла в 1926 году в издательстве «Уралкнига». И в ней на 115 странице сообщается, что царь и вся его семья расстреляны в ночь с 16 на 17 июля 1918 года в доме Ипатьева.

Борис Григорьевич взял небольшую записную книжку, нашел полностью исписанный листок и продолжил:

– А еще, Константин Сергеевич, в архивах я видел три документа… так, в архиве 1 спецотдела НКВД СССР в деле за № 434 имеется заверенная копия телеграммы из Екатеринбурга, правда, без указания отправителя. В ней сообщается о ходе расследования по делу о расстреле семьи Романовых. По содержанию и по некоторым косвенным данным можно сделать вывод, что это донесение написано следователем по особо важным делам Н.А. Соколовым.

Продвисов тщательно протер очки, а затем долго смотрел в испещренный листок записной книжки, но вот усмехнулся и произнес:

– Потерпите, Константин Сергеевич, еще немножко, наконец, я разобрался в своих записях. В Центральном государственном архиве революции есть фонд за № 601, а в нем хранится заверенная копия записки министра юстиции колчаковского правительства С.С. Старынкевича на имя управляющего Министерства иностранных дел от 19 февраля 1919 года. В этом же фонде хранятся и показания участника расстрела царской семьи. К сожалению, они без подписи и указания фамилии. Я хочу сказать, что есть все основания считать эти показания о расстреле царя и его семьи достоверными, так как они в изложении фактов совпадают со всеми другими указанными мною источниками и являются более обстоятельными и подробными.

Ученый допил уже совсем холодный чай, затем развел руки и несколько виноватым голосом произнес:

– Вот и все, батенька, источники о расстреле царя и его семьи, которыми я располагаю.

Савицкий улыбнулся и сказал:

– Вы, Борис Григорьевич, дали мне столько информации, что голова моя раскалывается от нее и запомнить все я, конечно, не в состоянии. Не могли бы вы мне составить коротенькую справочку обо всем рассказанном.

Продвисов в знак согласия кивнул и пошел за женой. Зинаида Филипповна уселась за пишущую машинку, стоявшую на отдельном столике, и Борис Григорьевич стал быстро ей диктовать. Вскоре справка на двух листах была готова, историк громко прочитал ее, удовлетворенно хмыкнул, она понравилась ему, затем расписался и передал Савицкому. Прощаясь, Продвисов рекомендовал чекисту обратиться за информацией о судьбе последней царской семьи Романовых и в Управление государственных архивов НКВД СССР, к Иосифу Илларионовичу Никитинскому.

На следующий день Савицкий доложил весь разговор с Продвисовым и его справку Кобулову. Первый заместитель наркома госбезопасности СССР с интересом выслушал своего помощника, а затем сказал:

– Значит, Константин Сергеевич, таких источников, которые подтверждали бы факт побега из дома Ипатьева кого-нибудь из членов царской семьи, нет. Источники утверждают, что царь и его семья расстреляны в 1918 году. Однако я совсем недавно разговаривал с Садовником, так он сообщил, что «Монашка» настаивает на своих родственных отношениях с царской семьей. Эта особа утверждает, что она – вторая дочь царя Николая II. Будем вести дальнейшую проверку. Этого требует и Лаврентий Павлович. Ты, Константин Сергеевич, позвони или съезди к Никитинскому.

Внезапно Кобулов замолчал, надолго задумался, а затем приказным тоном произнес:

– Нет. Пусть лучше даст ему команду заместитель Лаврентия Павловича Круглов. Кажется, Иван Петрович курирует архивами. Так Архивное Управление государственных архивов НКВД СССР быстрее подготовит нам справку о судьбе царской семьи. Ведь кроме факта расстрела царской семьи, Берия приказал исследовать также вопросы об отречении Николая II от престола и о пребывании царской семьи в Тобольске и Екатеринбурге.

Савицкий внимательно слушал заместителя наркома, тщательно все запоминая, лишь изредка в знак согласия кивал головой, а Кобулов спокойным голосом продолжал:

– Я вчера, Константин Сергеевич, беседовал с Павлом Михайловичем. Так вот, начальник 1‑го управления Фитин предлагает проработать и такую линию… У них, в разведке, имеются воспоминания Татьяны Евгеньевны Боткиной-Мельник о царской семье, изданные в 1921 году в Белграде. Это дочь лейб-медика Николая II Евгения Сергеевича Боткина, расстрелянного вместе с царем. Воспоминания ее интересны, изобилуют многими неизвестными фактами из жизни царской семьи. Павел Михайлович выдвинул, на мой взгляд, интересную версию: «А не одно ли лицо «Монашка» и дочь царского эскулапа?» Предположение Фитина заслуживает пристального внимания. Поэтому вам нужно связаться с резидентами НКГБ СССР в Белграде и Париже, где она, по данным разведки, проживала в 30‑е годы, и дать им задание об установлении ее судьбы. Обязательно пусть пришлют фотографии Боткиной.

В этот же день, за подписью Кобулова, в резидентуры НКГБ СССР в Париже и Белграде ушли шифртелеграммы в отношении Т.Е. Боткиной-Мельник.

Вечером Савицкого принял заместитель наркома внутренних дел СССР И.П. Круглов, который тут же, по «кремлевке», связался с начальником Управления государственных архивов НКВД СССР. Комиссар госбезопасности 3‑го ранга И.И. Никитинский заверил своего куратора, что справку о судьбе Николая II и его семьи они подготовят и представят в НКГБ СССР в самый кратчайший срок.

Комиссар госбезопасности Никитинский выполнил свое обещание. 3 апреля «Историческая справка о судьбе последней царской семьи Романовых» была им подписана и через секретариат первого заместителя внутренних дел СССР С.И. Круглова направлена Б.З. Кобулову.

В ней указывалось, что официальное решение имелось только о расстреле Николая II. В отношении расстрела остальных членов семьи Романовых ГАУ НКВД СССР на тот момент располагало только печатными советскими и белогвардейскими источниками.

Однако направлением Кобулову только этой справки Никитинский не ограничился. Сотрудники Управления государственных архивов НКВД СССР продолжили поиск материалов о судьбе царской семьи начиная с отречения Николая II от престола и ссылки его с семьей в Тобольск. Эта работа оказалась плодотворной, удалось многое выяснить.