Текст книги "Монашка"

Глава II
Отречение Николая II от престола. Ссылка царской семьи в Тобольск

Отречение Николая II от престола. Согласно архивным документам февральские события развивались стремительно. Сотрудники Управления государственных архивов НКВД СССР установили, что 24 февраля 1917 года в Петрограде, на Выборгской стороне, на почве тяжелого материального положения произошли народные волнения. Рабочие требовали хлеба. Полиция их немножко погоняла, рабочие побили нескольких полицейских, и на этом все быстро успокоилось. Если бы в Петрограде в этот день оказался настоящий боевой генерал или другой какой-нибудь верноподданный императору России чин, который взял бы на себя смелость отдать приказ об усмирении рабочих в Петрограде, то революции, возможно, и не было. Такого решительного человека не оказалось. Царские вельможи не осознали надвигающейся опасности.

Сама императрица в этот день прямо заявила:

– В России революции быть не может. Казаки не изменят…

И получили на следующий день в Петрограде уже настоящий бунт. На улицы вышел почти весь столичный рабочий люд, который озлобленно требовал:

– Хлеба!.. Хлеба!..

Произошли побоища рабочих с полицией. В столицу пришлось вызвать войска, которые заняли стратегические площади и некоторые улицы. Волнения нарастали. 4‑я Государственная Дума во главе с правым октябристом М.В. Родзянко, почувствовав шаткость самодержавия, потребовала у царского правительства реорганизации властных структур, в частности образования так называемого «ответственного, парламентского министерства».

В эти тревожные дни царь Николай II находился в Ставке в городе Могилеве, а царица Александра Федоровна с детьми – в Царском Селе. В Ставку потекли рекой телеграммы и депеши, в которых последний царский председатель Совета министров князь Н.Д. Голицын, военный министр М.А. Беляев, командующий петроградским гарнизоном генерал С.С. Хабалов и другие сановники разного ранга просили Николая II пойти на уступки.

Прислала царю письмо и его супруга, которая о волнениях в Петрограде так писала: «Это хулиганское движение – мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба, – просто для того, чтобы создать возбуждение, – и рабочие, которые мешают другим работать. Если бы погода была очень холодная, они все, вероятно, сидели бы по домам…» Царь, его супруга и ближайшее их окружение в этот тяжелый для России момент оказались не на высоте положения, не поняв всей надвигавшейся катастрофы.

В самом начале революционных событий в Петрограде, когда можно еще было спасти пошатнувшийся трон, Николай II не решился пойти на уступки оппозиции. Избрав силовой вариант борьбы с ней, спасший самодержавие в 1905 году, царь 26 февраля 1917 года распустил Государственную Думу, лидеры которой обвиняли его двор в государственной измене.

Члены Государственной Думы признали Думу распущенной, но продолжали заседать неофициально. На следующий день, подстрекаемые депутатами Государственной Думы, в Петрограде взбунтовались солдаты. Царское правительство уже почти не контролировало ситуацию в столице. Председатель Государственной Думы М.В. Родзянко направляет в Ставку две телеграммы, в которых настойчиво просит царя во имя спасения родины и династии удовлетворить ходатайство об ответственности министров перед Государственной Думой, расформировании Совета министров и создании нового кабинета во главе с российским деятелем, пользующимся общественным доверием.

Мысли царя в это время были с семьей, в Царском Селе, «с бедной Аликс», которой одной было так тяжело «переживать эти события». Он решается ехать в Царское Село спасать семью. Но прежде всего нужно было подумать об империи, династии. Ведь в Петрограде его основные противники – депутаты Государственной Думы уже образовали какой-то Временный комитет Государственной Думы… И его военную комиссию… Беспорядки там разрастались. Однако в Ставке, к сожалению, беспорядкам в Петрограде не придавали особого значения.

Сам император по свидетельству многих генералов «был покоен и ничем положительно не проявлял и тени беспокойства». Эти тревожные дни Николай II много размышляет, советуется и принимает решение, которое не раз использовали в смутные времена его предки. Он решил усмирить столицу войсками, во главе с героем войны верным его генералом Н.И. Ивановым. В длительной ночной беседе с генералом царь на прощание сказал:

– Я берегу не самодержавную власть, а Россию. Я не убежден, что перемена формы правления даст спокойствие и счастье народу. Именно поэтому Николай II так долго и упорно отказывался от парламентского строя, который требовали дать России почти все лидеры Государственной Думы. Он чувствовал, что его отречение от престола приведет к всеобщей смуте в государстве, к гражданской войне.

Царь был согласен со своим генерал-адъютантом К.Д. Ниловым, который не раз пророчески повторял:

– Все будем висеть на фонарях, у нас будет такая революция, какой еще нигде не было.

Однако решение Николая II о наведении порядка в революционном Петрограде было слишком запоздалым. Для его исполнения нужны были верные войска, а таких у него, в том числе и у преданного ему Иванова, на 28 февраля 1917 года не оказалось. Бросить армию на Петроград он мог еще 24 февраля, но не позже. Газеты и разные слухи, распространяемые царскими противниками, сделали свое дело: царь и царица стали ненавистны армии. В нем и его жене видели виновников всех невзгод, обрушившихся на русский народ, на многострадальную Россию.

28 февраля 1917 года царь на поезде отправился в Царское Село, но смог добраться только до станции Малая Вишера. Дальше ехать было нельзя. Близлежащие станции Лобань и Тосно оказались заняты революционными войсками. Тогда Николай II принял решение ехать назад на Бологое, а оттуда на Псков, где находился командующий Северным фронтом генерал Н.В. Рузский. Нужно отметить, что к данному эпизоду царь отнесся как случайному, который не помешает ему добраться, правда, с некоторым опозданием, до Царского Села.

В пути царь узнал о создании 1 марта Государственной Думой Временного правительства, которое, за исключением октябриста Гучкова и эсера Керенского, состояло из выходцев кадетской партии. В поезд царя попали газеты разной политической окраски, излучавшие уверенность и торжество, что Россию «без негодной царской самодержавной власти» ждет необыкновенное радостное будущее. Читать это царю было тяжело и неприятно.

Далее царский поезд без происшествий добрался до Пскова. Здесь командующий фронтом генерал Рузский уговорил Николая II дать согласие на формирование Государственной Думой так называемого «ответственного» министерства во главе с Родзянко. Он пошел на этот шаг, когда узнал, что последние верные ему войска в лице собственного его конвоя надели красные банты и с «Марсельезой» вышли на улицу в Царском Селе. Преданных войск у него теперь не стало совсем, а значит, защитить его семью, о которой он только и думал, было некому.

Действительно, преданных войск у императора России в феврале – марте 1917 года не оказалось. Недаром 2 марта он в своем дневнике писал: «Кругом измена и трусость и обман!..» В связи с этим царь отказался от репрессивных мер против революционного Петрограда и потребовал от генерал-адъютанта Иванова, находившегося в Царском Селе, не принимать без его согласия никаких мер.

Рано утром 2 марта к Николаю II вновь явился генерал Рузский и доложил о переговорах по прямому проводу с председателем Государственной Думы Родзянко. Как сообщил царю Рузский, положение в Петрограде, по словам Родзянко, катастрофическое, и Россию может спасти только отречение Николая II от престола в пользу его сына Алексея и брата Михаила Александровича. Необходимость отречения Николая II поддержали Ставка и главнокомандующие фронтами, мотивируя, что ему «во имя спасения России и удержания армии на фронте в спокойствии, нужно решиться на такой шаг».

Император России оказался загнанным депутатами-горлопанами из Государственной Думы и перетрусившими высшими генералами в угол, выход из которого у него был теперь один – отречение… Он долго думал, а затем, приняв решение, тяжело вздохнул и сказал:

– Если я помеха счастью России и меня все стоящие ныне во главе ее общественных сил просят оставить трон и передать его сыну и брату своему, то я готов это сделать, готов даже не только царство, но и жизнь отдать за родину. Я думаю, в этом никто не сомневается из тех, кто меня знает…

Было это 2 марта 1917 года в 15 часов 05 минут. В этот же день к нему в Псков прибыли депутаты Государственной Думы А.И. Гучков и В.В. Шульгин, которые должны были «поднажать» на императора, чтобы он не тянул, а быстрее отказался от престола в пользу своего сына. Однако Николай II, посовещавшись с лейб-хирургом профессором С.П. Федоровым о неизлечимости болезни Алексея, принял другое решение.

В ночь на третье марта, было это около 24 часов, он подписал заранее подготовленный им манифест отречения от престола в пользу своего брата Михаила. На манифесте Николай II поставил дату 2 марта 1917 года 15 часов 05 минут, то есть время принятия им решения об отречении.

Узнав об отречении Николая II, рано утром 3 марта 1917 года великого князя Михаила Романова в Петрограде посетили М.В. Родзянко, П.Н. Милюков, Н.В. Некрасов, А.Ф. Керенский и другие члены Государственной Думы и «уговорили» его во «имя блага России и победоносного завершения войны» отказаться от принятия верховной власти.

Солнечным морозным днем 3 марта Николай Александрович вернулся в Могилев. На вокзале его встречали сотрудники Ставки. Здесь он вскоре узнал о решении своего брата Михаила Александровича отказаться от престола и о предстоящих выборах (через шесть месяцев) Учредительного собрания. В дневнике он в этот день записал: «Бог знает, кто надоумил его подписать такую гадость!» А вот второе сообщение бывшего государя обрадовало: в Петрограде прекратились беспорядки. Он перекрестился и подумал: «Вот и дальше бы так продолжалось… Ох, как нужно России спокойствие…»

Следующий день принес ему большую радость. Из Киева приехала его «дорогая мама». Мария Федоровна на платформе обняла сына и горько заплакала. Потом они завтракали, и Николай долго рассказывал ей о причинах отречения от престола. Наконец, получил он и две телеграммы от своей супруги Александры Федоровны. У нее в Царском Селе целый лазарет: почти все дети болеют корью с очень высокой температурой.

«Бедные мои детишки. Бедная Аликс. Как ей там тяжело», – с горечью думал он.

В эти дни его несколько раз посещал начальник Генерального штаба генерал М.В. Алексеев, который докладывал ему о положении на фронтах и в России. Хорошего там было совсем мало. Успехов никаких, армия продолжает разлагаться, страна находилась в преддверии катастрофы.

Да и здесь в Ставке началась какая-то непонятная возня. Многие генералы и офицеры вдруг вспомнили свои старые обиды и набросились на престарелого бывшего министра императорского двора графа В.Б. Фредерикса и дворцового коменданта генерала В.Н. Воейкова. Дело дошло до того, что эти высшие сановники Николая II, распрощавшись тепло с ним, собрались и пытались уехать в имение Воейкова в Пензенскую губернию. Однако в пути Воейкова опознали солдаты и отправили его в Петроград, где он был арестован Временным правительством.

8 марта 1917 года в 11 часов дня в зале управления дежурного генерала Николай II прощался с высшими чинами Ставки, ее офицерами и солдатами. Вечером предыдущего дня он составил свое прощальное обращение к армии, которое Временное правительство запрещало не только публиковать, но и распространять каким-либо образом.

По свидетельству генерала Д.Н. Дубенского и полковника А.А. Мордвинова, оставивших свои воспоминания об этом трагическом моменте русской истории, Николай II одет был в серую кубанскую черкеску с шашкой через плечо. На груди висел только крест георгиевского кавалера, ордена союзников, которыми он гордился и носил постоянно, на этот раз отсутствовали. Николай II был очень взволнованным, лицо выглядело бледным, нервным, правая рука дрожала. Сильно волнуясь, правда, громким и ясным голосом он говорил:

«В последний раз обращаюсь к вам, горячо любимые мною войска. После отречения моего за себя и за сына моего от престола российского, власть передана Временному правительству, по почину Государственной Думы возникшему. Да поможет ему Бог вести Россию по пути славы и благоденствия. Да поможет Бог и вам, доблестные войска, отстоять нашу Родину от злого врага. В продолжение двух с половиной лет вы несли ежечасно тяжелую боевую службу, много пролито крови, много сделано усилий и уже близок час, когда Россия, связанная со своими доблестными союзниками, одним общим стремлением к победе, сломит последнее усилие противника. Эта небывалая война должна быть доведена до полной победы. Кто думает теперь о мире, кто желает его – тот изменник Отечеству, его предатель. Знаю, что каждый честный воин так мыслит. Исполняйте же ваш долг, защищайте доблестную нашу Родину, повинуйтесь Временному правительству, слушайтесь ваших начальников. Помните, что всякое ослабление порядка службы только на руку врагу. Твердо верю, что не угасла в ваших сердцах беспредельная любовь к нашей великой Родине. Да благословит вас Господь Бог и да ведет вас к победе Святой Великомученик и Победоносец Георгий».

Он закончил эту речь при абсолютной тишине. Растерянно смотрел бывший царь России на своих бывших подданных и пытался улыбнуться, но улыбка не получилась, вышла какая-то гримаса, исказившая лицо, а в голубых его глазах стояли слезы, готовые вот-вот политься обильным потоком. И тут вдруг в зале то там, то здесь раздались всхлипывания и рыдания. Несколько раненых георгиевских кавалеров упали в обморок. Выручил всех начальник штаба генерал Алексеев, который выступил с краткой речью, пожелав Николаю II доброго пути «и дальнейшей, сколько возможно, счастливой жизни». Царь обнял, поцеловал Алексеева и быстрым шагом покинул помещение.

Потом с царем прощались иностранные военные атташе, аккредитованные в Ставке. Выходили они от бывшего императора взволнованными и с влажными глазами. Серб Леонткевич не удержался, поцеловал ему руку и сказал, что славянство и родная Сербия никогда не забудут Николая II, который так много сделал для его родины.

Вся процедура прощания заняла у него немного времени, всего около часа, но была она для Николая II необыкновенно тяжелой. В дневнике в этот день он запишет: «Сердце у меня чуть не разорвалось… Тяжело, больно и тоскливо».

В 12 часов дня Николай II приехал к своей матери в вагон, позавтракал с ней и ее свитой. А в 16 часов 00 минут в Могилев прибыл поезд, который привез четырех комиссаров Временного правительства депутатов Государственной Думы А.А. Бубликова, В.М. Вершинина, С.Ф. Грибунина и С.А. Калинина. В Ставке, конечно, знали об их отъезде из Петрограда. Но вот с какой целью направлены к ним высокие комиссары новой власти, никто не знал и не догадывался, за исключением генерала Алексеева, получившего телеграмму Временного правительства с решением об аресте царя.

Когда-то такой верный служака Алексеев, обласканный царем разными званиями и наградами, перешедший сразу на службу новым властям, не обмолвился и словом о полученной телеграмме. Подумали, посудачили генералы и офицеры Ставки и решили, что новая власть России прислала своих высоких послов в качестве почетного эскорта бывшему царю, отбывающему в Царское Село.

Но все оказалось гораздо серьезнее. По заданию новой высшей законодательной и исполнительной власти эти люди прибыли арестовать царя. В этот же день в Царском Селе должны были арестовать и Александру Федоровну.

Постановление об аресте царя и его супруги Временное правительство приняло вечером 5 марта. Никто, кроме его членов и ряда доверенных лиц из числа депутатов Государственной Думы, о принятом правительством такого решении не знал. Вместе с тем, как пишут в своих воспоминаниях генералы Д.Н. Дубенской, П.С. Лукомский и другие царские сановники, начальник штаба генерал Алексеев сразу после отречения Николая II от престола вел переговоры с Временным правительством о дальнейшей судьбе царя и его семьи.

По сообщению генерала Алексеева, Временное правительство гарантировало свободный проезд Николая II к семье в Царское Село, свободное там проживание и свободный выезд за границу царю и его семье. Называлось даже место, откуда царская семья могла покинуть пределы своей бывшей империи, – это порт Мурман.

Как видно, новые официальные власти России начали свою деятельность с обмана. Ведя переговоры с Алексеевым о судьбе царя, они говорили ему одно, а на своих секретных заседаниях проводили совершенно другую политику и вскоре приняли постановление: арестовать царя и его супругу. Арестовать в один и тот же день.

Приняв это постановление, Временное правительство не решилось объявить его Николаю II через своих эмиссаров. Депутаты Государственной Думы использовали все того же генерала Алексеева, которого они так успешно водили за нос. Где-то около 16 часов 40 минут генерал Алексеев по заданию главы прибывшей в Могилев «четверки» Вершинина объявил Николаю II «считать себя как арестованным». Бывший государь великой страны побледнел и молча отвернулся от когда-то верного генерала.

Комиссары Временного правительства приказали тут же покинуть их вагон генерал-лейтенанту Нилову, который вскоре будет арестован, после чего поезд в 16 часов 45 минут двинулся из Могилева в Царское Село.

«Битье лежащего» бывшего императора, как писал в своих воспоминаниях управляющий делами Временного правительства Владимир Набоков, началось, что «имело… глубокое влияние в смысле разжигания бунтарских страстей».

В тот же день апартаменты государыни Александры Федоровны в Царском Селе посетил новый командующий войсками Петроградского военного округа генерал Л.Г. Корнилов и новый начальник царскосельского гарнизона полковник Е.С. Кобылинский.

Корнилов объявил Александре Федоровне постановление Совета министров, согласно которому царская семья с этого момента считается арестованной. При этом он представил ей нового коменданта Кобылинского.

9 марта 1917 года в Царское Село прибыл поезд с Николаем II. Его встречал Кобылинский. Депутат Государственной Думы Вершинин объявил коменданту, что их миссия закончена, царя они передают на его попечение.

Николай II вышел из вагона и сел в автомобиль вместе с гофмаршалом В.А. Долгоруковым. А в это время из вагонов стали осторожненько выглядывать, а затем выходить бывшие царские вельможи и, озираясь по сторонам, стали улепетывать с вокзала, подальше от царского поезда. Кобылинский, глядя на это, горько усмехнулся и подумал: а ведь совсем недавно они смотрели на царя, как на божество, и каждый из них считал за огромное счастье быть рядом с ним, а теперь бегут. Картина до омерзения была неприятной.

Когда машина с Николаем II подъехала к дворцу, ворота его были закрыты. Стоявший солдат, улыбаясь, смотрел на машину и не пытался даже их открыть. Тут из дежурного помещения вышел офицер и издали прокричал:

– Открыть ворота бывшему царю!

Из дежурной части вышли еще несколько офицеров, все с красными бантами и папиросами в зубах. Никто из них не отдал чести вышедшему из машины Николаю II, хотя сам он козырнул им рукой. В этот день в дневнике царь записал: «Боже, какая разница, на улице и кругом дворца внутри парка часовые, а внутри подъезда какие-то прапорщики».

С Александрой Федоровной Николай II встретился в детской. В дневнике он писал: «Пошел наверх и там увидел душку Аликс и дорогих детей. Она выглядела бодрой и здоровой, а они все лежали в темной комнате. Но самочувствие у всех хорошее, кроме Марии, у которой корь недавно началась». Свидетелем их встречи являлся камердинер царицы Волков. Впоследствии он рассказывал, что они «с улыбочкой обнялись, поцеловались и пошли к детям».

А вот позднее, оставшись наедине, Александра Федоровна и Николай II не выдержали выпавших на них за последние дни тяжелых испытаний и расплакались. Плакали они, обнявшись, долго и горько, свидетелем чего являлась девушка царицы – Демидова.

Здесь целесообразно вспомнить оценку французским социалистом Альбертом Тома происшедших событий 1917 года. Он прибыл в Россию, чтобы лично убедиться «в красоте и величии», а, главное, «в пользе для русского народа случившегося переворота». Уезжая из России, наговорившись с депутатами Государственной Думы и лидерами разных политических партий, он заявил журналистам:

– Великим человеком был ваш бывший царь!

Многие журналисты, не понимая его фразы, удивленно смотрели на француза. Раздались возгласы:

– Не понятно… Почему?.. Объясните…

Альберт Тома усмехнулся и ответил:

– Удивительно, как он такой сволочью мог управлять двадцать два года!

Французский социалист быстро разобрался во всех лидерах политических партий, которые, захватив власть, пытались управлять самым крупным государством в мире. Что вышло из этого управления, мы все знаем. Миллионы погибших, голод, разруха, развал великой страны. Кто оказался лучше для России, самодержавная власть или власть псевдопатриотов, так много говоривших о судьбе Отечества и сделавших все для его развала, ответила сама история.

Какие же обвинения были предъявлены Временным правительством царю и царице при их аресте? В просмотренных многочисленных архивных материалах Временного правительства сведений о том, какие обвинения предъявляла новая власть самодержцу всея Руси, не имеется. Нет таких данных и в ряде воспоминаний его современников. Так, например, управляющий делами Временного правительства Владимир Набоков пишет, что правительство приняло решение арестовать Николая II и Александру Федоровну, не указав предъявленных им обвинений.

Случайно в одном из неимоверно толстых дел архива ВЧК сотрудниками Управления государственных архивов НКВД СССР была обнаружена копия протокола допроса первого председателя Совета министров Временного правительства князя Георгия Евгеньевича Львова. Как попал в архив этот протокол, выяснить не удалось, но интерес он представляет огромный.

Г.Е. Львова в качестве свидетеля допрашивал 6—26 июля 1920 года в Париже судебный следователь по особо важным делам при Омском окружном суде Н.А. Соколов.

Вот какую характеристику дал в то время Николаю II крупный российский государственный деятель. Он показывал: «Мне, как общественному деятелю, приходилось иметь общение с Императором, беседовать с ним, делать ему доклады. Учитывая мои личные впечатления в результате этого общения на протяжении многих лет и события жизни государства, я так представляю себе его личность. Он был человек неглупый, многие считают его одаренным…, безусловно хитрый, весьма скрытный, в высшей степени сдержанный, молчаливый, не без лукавства в «византийском» духе. По духу это был безусловно самодержец, питавший, как мне кажется, в глубине этой мысли идею мистицизма.

У него были прекрасные глаза, приятный голос, мягкие манеры. Чрезвычайно многих людей он очаровывал. Самый крупный его недостаток заключался в его бесхарактерности. Он не имел своей воли. Для него такой волей была воля Императрицы. Конечно, это было безусловно верно. Я лично в этом совершенно убежден. Ее преобладание над ним, видимо, обусловливалось всем соотношением их личных, индивидуальных свойств. Оно несомненно существовало очень давно, и влияние Распутина на императрицу тут ни при чем, то есть я хочу сказать, что не влиянием Распутина на императрицу создавалось влияние императрицы на императора…»

На поставленные следователем Соколовым вопросы об аресте царя и царицы он показал: «Временное правительство не могло, конечно, не принять некоторых мер в отношении главы государства, только что потерявшего власть. Эта мера, принятая в отношении императора и его супруги по постановлению Временного правительства, состояла в лишении их свободы. Я бы сказал, что принятие ее в тот момент было психологически неизбежным, вызываясь всем ходом событий. Нужно было оградить бывшего носителя верховной власти от возможных эксцессов первого революционного потока…

Вообще вся сторона этого дела, то есть установление самого режима царской семьи, наблюдение за ним и многие другие вопросы, связанные с основным фактом – лишением свободы, была возложена на Керенского как министра юстиции в составе правительства. Время от времени Керенский представлял по этим поводам доклады Временному правительству…»

Оказывается, по словам князя Г.Е. Львова, Временное правительство, арестовав самодержца и его супругу, спасало их. Спасало от разъяренных революционных масс. А кто же являлся инициатором того, чтобы царь отрекся от престола? Уж не Государственная ли Дума и созданное ею Временное правительство! Вот они парадоксы русской действительности – вначале дать под зад самодержцу, лишить престола, а затем выдавать себя за радетелей самодержавия, чуть ли не его спасателей.

Конечно, понять господина Львова можно. Ведь он находился в Париже, среди озлобленных на Временное правительство эмигрантов. И ему, хотя и познавшему большевистскую тюрьму в Екатеринбурге, как и другим деятелям Временного правительства, ничего не оставалось, как искать лазейки, прорабатывать разные версии об их лояльном отношении к царю. А то, не дай бог, какой-нибудь псих из верноподданных монарха влепит пулю в его лоб. А угрозы такие князю Львову были и не раз.

Таким образом, министры Временного правительства, в том числе и первый их председатель Совета министров, придумали и горячо ухватились за версию, что они, арестовав царя и его супругу, совершили благороднейшую акцию. Спасли их от самосуда революционной толпы. А кто же, господа, возглавлял в феврале – марте 1917 года эту толпу? Все те же – Гучков, Керенский, князь Львов, Вершинин, Милюков и К^о.

В эмиграции у многих из них как-то сразу пропала память на совсем недавние события. Они забыли, как активно выступали на заседаниях Государственной Думы и Временного правительства, на различных массовых митингах и собраниях, призывая к забастовкам петроградских рабочих, требовали отречения царя от престола, а затем и его ареста.

За кордоном эти деятели сразу нашли «стрелочника», который, по их мнению, не только влиял, но и чуть ли не физически заставлял их, членов Государственной Думы и Временного правительства, действовать против самодержавия. Во всех бедах в России эти деятели стали обвинять Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов.

Представляя его этаким необыкновенным сильным монстром, имевшим свои щупальца чуть ли не во всей России, они, словно сговорившись, стали в своих воспоминаниях рассказывать, что этот, только этот совет виноват в дестабилизации в стране. И это он, совет, заставил князя Львова, Керенского и К^о арестовать самодержца. Передергивая события, переставляя по своему усмотрению их хронологию, эти деятели из кадетов, октябристов, прогрессистов, правых эсеров и других политических партий за границей забыли, что Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов в феврале – марте 1917 года силы, способной диктовать свою волю Государственной Думе и Временному правительству, не имел. Не причастен был совет к аресту царя и его семьи, а также и высылке их в Тобольск. Все это сделано было по инициативе Временного правительства.

В июле 1920 года на допросе в Париже князь Г.Е. Львов рассказал следствию и о другой причине ареста царя и царицы. Он показал: «Кроме… установления известного режима в отношении царской семьи, перед правительством была еще другая цель. Временное правительство было обязано, в виду определенного общественного мнения, тщательно и беспристрастно обследовать поступки бывшего царя и царицы, в которых общественное мнение видело вред национальным интересам страны, как с точки зрения интересов внутренних, так и внешних, имея в виду войны с Германией.

В этих целях, то есть для обследования деятельности всех вообще высших лиц, игравших роль в жизни страны, поскольку их деятельность приковывала к себе внимание в обществе и возбуждала неудовольствие в обществе, была создана Верховная следственная комиссия. В организации ее главная роль принадлежала Керенскому, как министру юстиции».

Общественное мнение благодаря газетам и журналам почти всех политических партий, входивших в Государственную Думу, к началу 1917 года действительно было резко настроено против царской фамилии. В прессе упорно распространялись сведения о сказочных богатствах царской семьи за границей, о наличии в заграничных банках на императорскую фамилию баснословных средств. Особенно усердствовали оппозиционные средства массовой информации против императрицы. По всей стране на разные лады муссировались слухи, что под влиянием своей супруги, немки по крови, царь делал попытки к сепаратному соглашению с основным врагом России Германией.

Некоторые газеты додумались до того, что в царских покоях существовал прямой провод с Берлином, куда рекой текла информация о русской армии. Во дворце, как писали газеты, царская семья писала и разговаривала только на немецком языке. Каких только выдумок и небылиц можно было прочитать в газетных статьях и фельетонах в 1915—1916 годов о взаимоотношениях императрицы с Распутиным, о «наложнице Николая II и Григория» Анне Вырубовой. В прессе публиковались и другие домыслы о царской семье, которые не прибавляли ей авторитета.

Временное правительство, прекрасно зная, о том, как клеветали на царскую фамилию, приняло решение о создании Чрезвычайной следственной комиссии во главе с присяжным поверенным Н.К. Муравьевым. В ее составе был создан отдел под названием «Обследование деятельности темных сил» с задачей тщательного изучения источников «безответственных» влияний при царском дворе.

Основным следователем в этом деле являлся товарищ прокурора Екатеринославского окружного суда Владимир Михайлович Руднев. Он производил допросы обвиняемых и свидетелей, проводил выемки документов, осматривал их, а также занимался другими необходимыми следствию действиями. Для всестороннего и беспристрастного освещения деятельности лиц, о которых в обществе и прессе ходили слухи как о людях, имевших влияние на направление внутренней и внешней политики России, Рудневым были изучены архивы Зимнего, Царскосельского и Петергофского дворцов, личная переписка Николая II и Александры Федоровны, некоторых великих княгинь, а также документы, изъятые при обыске у епископа Варнавы (Василий Накропин), В.Н. Воейкова, доктора П.А. Бадмаева, графини С.С. Игнатьевой и других бывших царских сановников.