Текст книги "Монашка"

В состав «отряда особого назначения» Кобылинского, предназначавшегося не только для сопровождения поезда, но и для несения охранной службы при бывшей царской семье в месте ссылки, вошли:

1. Начальник хозяйственной части отряда капитан Ф.А. Аксюта.

2. Адъютант отряда – прапорщик Н.А. Мундель.

3. Делопроизводитель по хозяйственной части Н. Грельков.

4. Отрядный врач В.Н. Деревенко.

Отъезд был назначен на 30 июля, но что-то там не сложилось, и отъезд перенесли на 31 июля. Вечером 30 июля в Царское Село к барону Штейнгелю прибыл Керенский и, вызвав Кобылинского, приказал ему доставить в Александровский дворец брата Николая II Михаила Александровича.

Удивленный Евгений Степанович спросил министра:

– Где же я его найду?

Керенский быстро ему ответил:

– Поезжайте, полковник, во дворец Бориса Владимировича, там вы его застанете.

Действительно, Кобылинский в указанном дворце нашел Михаила Александровича. Они приехали в Александровский дворец, прошли через кухонный подъезд и вошли в приемную комнату, где находился Керенский, караульный начальник и дежурный по караулам. Керенский с Михаилом Александровичем вошли в кабинет Николая II, а офицеры остались в приемной.

О чем разговаривали два брата, они не слышали. Встреча длилась всего 10—15 минут. Как впоследствии рассказывал своим приближенным Николай II, «с Мишей они почти не говорили, лишь смотрели друг на друга, тяжело вздыхали и чуть не плакали». Если и были сказаны какие-то слова, то они были малозначительными, чисто бытового характера.

Это была последняя встреча двух братьев. В марте 1918 года Михаила Александровича выслали из Гатчины в Пермь, на Сибирской улице в гостинице «Рояль» жил он под арестом со своим секретарем англичанином Джонсоном и двумя слугами. В конце мая 1918 года обстановка в Перми осложнилась: на окраинах города рыскали белогвардейские отряды, в связи с чем поползли слухи, что Михаил Александрович вот-вот сбежит. На узком коллегиальном заседании Пермской губчека, в котором принимали участие председатель губчека Павел Иванович Малков, председатель Оханской уездной ЧК Николай Михайлович Быстрых, секретарь Мотовилихинского комитета партии большевиков Г.И. Мясников и начальник общей части Пермской губчека Трофимов, решили выкрасть великого князя из гостиницы, убить его, а по городу распустить слухи о его побеге.

За подписью П.И. Малкова был выписан ордер на арест великого князя, причем подпись «видоизменена», так как ее хорошо знал Михаил Александрович. С этим ордером Быстрых и еще три сотрудника в ночь на 13 июня 1918 года на двух фаэтонах подъехали к гостинице «Рояль» и, войдя в номера великого князя, предъявили ему ордер и объявили его арестованным. Великий князь усомнился в подлинности ордера, ему не понравилась искаженная подпись Малкова, он был намерен выяснить по телефону в губчека его подлинность, но Быстрых с товарищами к телефону Михаила Александровича не подпустил и приказал тому быстро одеваться. С ним поехал его секретарь англичанин Джонсон. В фаэтоне их привезли на газовый завод в Мотовилиху, где они были расстреляны, а тела их сожжены.

После их отъезда администрация гостиницы запросила по телефону губчека, был ли ордер на арест великого князя, откуда ответили, что такого ордера они никому не выдавали. Председатель Пермской губчека Малков обзвонил многие городские инстанции, заявив, что великий князь кем-то похищен. 15 июня 1918 года в местной газете была помещена заметка о похищении Михаила Александровича. Для его розыска и задержания на ноги были подняты все участки милиции, угрозыска и воинские части. По городу долго ходили слухи, что Михаил Романов сбежал и находится за границей.

Всю ночь с 30 на 31 июля 1917 года царская семья провела на чемоданах и баулах. Керенский нервничал, адъютанты его вызывали товарища министра путей сообщения Мясоедова – Иванова, начальников станций, но поезда все не было. В расположении царской семьи были слышны рыдания и плач челяди, итак до пяти утра. Уже светало, когда пришло сообщение, что поезд остановился на маленькой станции Александровка, там и назначена была посадка царской семьи и уезжавших с ними лиц.

Керенский дал команду: всем садиться в автомобили, рядом с ним суетился помощник командующего Петроградским военным округом А.И. Кузьмин. Наконец, тронулись в путь. Впереди ехал Керенский на автомобиле, за ним броневик, в следующем автомобиле Николай II с Александрой Федоровной и Алексеем, затем на другом автомобиле дочери. Вся эта кавалькада была окружена кавалерией.

На станции Александровка царскую семью поместили в один вагон, уезжавшую с ними прислугу – в другой, охрану – в третий вагон, а остальные вагоны заняли стрелки. Нужно отметить, что вагоны всем понравились, были очень удобными и прекрасно обставленными. Вместе с Е.С. Кобылинским ехали командированные два представителя Временного правительства В.М. Вершинин и П.М. Макаров, побывавшие уже по заданию А.Ф. Керенского в Тобольске.

Без десяти шесть поезд тронулся, вся поездка прошла без особых приключений. 6 августа приехали в Тюмень, где царская семья пересела на пароход «Русь», а на пароходах «Кормилец» и «Тюмень» – прислуга, часть стрелков и багаж. Этот караван судов плыл по реке Туре, а затем по реке Тобол. Прошли село Покровское – родину Григория Распутина.

Расположившаяся на палубе царская семья долго смотрела на двухэтажный дом «старца», четко выделявшийся среди многих неказистых изб соседей «прорицателя». И тут кто-то из них тихо промолвил: «А ведь «старец» предсказывал, что они когда-то увидят его родину». Пророческие слова Григория Распутина сбылись.

Еще немного пути, и вот он – Тобольский кремль, недалеко находилась их пристань, куда первыми сошли Вершинин с Макаровым. Они пошли узнать у местных властей, готово ли помещение для высоких узников. Однако оно еще требовало доделки, и тогда, посовещавшись с Кобылинским, комиссары Временного правительства решили отвести пароход с царской семьей на середину реки и переждать в нем несколько дней.

Стоять на одном месте вскоре наскучило, и они решили проплыть с десяток верст по Иртышу и остановиться. Через пару дней вернулись, выгрузили две роты стрелков, которые разместились в отведенных казармах. На пароходе осталась только дежурная рота.

Наконец 13 августа 1917 года ремонт бывшего губернаторского дома был закончен, после чего вся царская семья была переселена в этот особняк, где она заняла весь второй этаж. Дом был удобный и просторный. Для сопровождавших лиц отвели дом напротив, который еще недавно занимали тобольские купцы Корниловы.

Колгота и суматоха позади, все устроены, комиссары Временного правительства Вершинин и Макаров дали последние наставления Кобылинскому и уехали в Петроград, предупредив его, что в скором времени к ним прибудет постоянный комиссар, который будет здесь представлять Временное правительство.

Вскоре по прибытии царской семьи в Тобольск из Петрограда прибыла фрейлина императрицы Марии Федоровны – Хитрово Маргарита Сергеевна. В Тобольске у местных властей находилась телеграмма А.Ф. Керенского с указанием об аресте и тщательном обыске этой бывшей фрейлины. По данным спецслужб Временного правительства, она якобы была направлена монархической организацией для связи с царской семьей.

22 августа 1917 года М.С. Хитрово была арестована, проведенный обыск никаких положительных результатов не дал, и бывшая фрейлина была отправлена первым же пароходом в Петроград, где она вскоре была освобождена, так как никаких подтверждающих сведений о ее связях с монархистами добыто не было.

1 сентября 1917 года в Тобольск прибыл вновь назначенный комиссар Временного правительства Василий Семенович Панкратов, бывший народоволец, просидевший за убийство жандарма 14 лет в одиночной камере Шлиссельбурга. С ним приехал его помощник Александр Владимирович Никольский, знакомый Панкратова еще по Якутской ссылке. Панкратов привез инструкцию по охране царской семьи, утвержденную министром-председателем А.Ф. Керенским, с которой на собрании были ознакомлены все офицеры и стрелки. С прибытием Панкратова Кобылинский стал только начальником по строевой части, а весь внутренний распорядок и наблюдение за царской семьей возлагалось Временным правительством на прибывшего комиссара.

Однажды из Петрограда в адрес царской семьи прибыли разные вещи, среди которых находился и ящик с вином. Вино это якобы было прислано с разрешения Керенского. Солдаты увидели вино и потребовали его уничтожить, так как в отряде был принят сухой закон. В конце концов в присутствии Панкратова и его помощника Никольского солдаты вылили вино в Тобол.

По инструкции А.Ф. Керенского царская семья могла ходить на богослужение в ближайшую церковь. Ближайшей от губернаторского дома оказалась Благовещенская церковь, куда семья ходила к ранней обедне, при этом путь от их дома до церкви охранялся цепью стрелков. В это время на богослужение никто из посторонних, за исключением церковного хора, не допускался. В церковь ходили и к обедне, а всенощная служилась дома.

Однажды к концу богослужения, когда Благовещенскую церковь покинул Е.С. Кобылинский, но в ней оставался комиссар Панкратов, дьякон вздумал провозгласить многолетие Романовым. Дьякон был остановлен Панкратовым, а стрелки после окончания богослужения хотели побить как священника отца Алексия, так и дьякона Евдокимова.

После этого случая отец Алексий (Васильев) был сослан архиепископом Гермогеном в Абалакский монастырь. Вместо Васильева богослужение стал вести отец Владимир (Хлынов). Теперь царской семьи богослужение разрешалось проводить в церкви только в двунадесятые праздники, а потом и совсем запретили ходить в церковь. Богослужение совершалось на дому в присутствии Панкратова и одного из членов комитета охраны.

Об Октябрьском перевороте в Тобольске стало известно только через две недели. Комиссар Панкратов долгое время пытался держать отряд в неведении относительно происходивших в Центре событий, но понемногу слухи об Октябре стали проникать и в солдатскую массу охраны.

Под руководством подпрапорщика П.М. Матвеева создалось революционное ядро солдат, давших на одном из своих собраний обещание – следить за семьей Романовых и в случае попытки к бегству живыми не выпускать из дома заключения ни бывшего царя, ни членов его семьи.

В конце ноября 1917 года был образован солдатский комитет охраны. С его организацией власть над Романовыми перешла к солдатам отряда. Солдатский комитет старался установить более жесткий режим для арестованных, отменяя поблажки и смягчения, которые делались Панкратовым и Кобылинским. Свита и прислуга, жившая в отдельном доме, напротив бывшего губернаторского дома, была выселена и переведена в дом, где жила бывшая царская семья. Это мероприятие было предпринято с целью предупреждения попыток монархистов к освобождению Романовых.

Неясность положения с охраной Романовых, отсутствие связи с Центром вынудили солдат охраны командировать делегатов в Петроград для доклада центральным органам советской власти. С этой целью были избраны делегаты от каждой роты по одному человеку. Побывав во ВЦИКе и в СНК и получив инструкции о порядке несения дальнейшей охраны, делегаты возвратились обратно в Тобольск.

Комиссар отряда В.С. Панкратов 24 января 1918 года подал в солдатский комитет заявление об отставке. Комитет принял отставку и выдал ему соответствующую справку.

По требованию солдатского комитета охраны с офицеров были сняты погоны. Хотел отказаться от своей должности и Е.С. Кобылинский, ему очень тяжело далось снятие погон, так, что он заболел нервной болезнью. Ведь Евгений Степанович надел погоны больше тридцати лет тому назад, будучи еще кадетом Киевского кадетского корпуса. Как человек мыслящий, с аналитическим умом он видел серьезные недостатки в правлении Николая II, сам был свидетелем различных безобразий, допускавшихся его администрацией в Царском Селе, где долго лечился от ран и полученной тяжелой контузии. Поэтому он и пошел на контакт с новой властью: сначала Временным правительством, а затем – большевиками. В лице председателя ВЦИК Я.М. Свердлова ему было приказано следить за Николаем II и его семьей, чтобы они не скрылись куда-нибудь, и это приказание им исполнялось образцово. К этому следует добавить, что с ноября 1917 года по февраль 1918 года отряд и сам Кобылинский никаких указаний из Центра не получал, хотя и запрашивал Москву.

И вот когда с офицеров сняли погоны, Кобылинский не выдержал и хотел бросить отряд и уйти за Панкратовым. Он пошел в губернаторский дом и попросил А.А. Тяглева доложить Николаю II, что ему нужно видеть Николая Александровича. Бывший император принял Евгения Степановича в комнате воспитательницы царских детей.

Кобылинский, волнуясь, быстро заговорил:

– Ваше Величество, власть ускользает из моих рук. С нас сняли погоны, я не могу больше быть вам полезным. Если вы мне разрешите, я хочу уйти. Нервы у меня совершенно растрепались. Я так больше не могу.

Государь обнял одной рукой своего русского офицера и со слезами на глазах произнес:

– Евгений Степанович, от себя, жены и детей я вас прошу остаться. Вы видите, что мы все терпим. Надо и вам потерпеть.

Потом Николай II обнял Кобылинского, и они расцеловались. В дневнике бывшего царя есть такие слова: «Кобылинский – мой лучший друг».

Александра Федоровна в одном из своих писем Вырубовой писала:

«Слава Богу, оставляют нам нашего коменданта…»

Сам Е.С. Кобылинский о своем намерении уйти из отряда в собственноручных показаниях от 18 июня 1927 года так писал: «Я хотел уйти, но остался не потому, что меня просил Николай II не уходить, а потому, что была получена телеграмма от председателя ВЦИК т. Свердлова одна мне, а копия в Совдеп, где говорилось – солдаты старых сроков будут сменены, а Кобылинскому остаться на месте. Конечно, я этого говорить следователю Н.А. Соколову не мог, так как это был ярый монархист, да еще преклоняющийся перед Победоносцевым. Мне и так в армии Колчака не доверяли».

Однако не только это заставило Кобылинского остаться начальником охраны царской семьи в Тобольске. Главной причиной была его любовь к прекрасной женщине, Клавдии Михайловне Битнер, бывшей руководительнице Царскосельской Мариинской женской гимназии, с которой он впервые встретился в госпитале, где она со своими воспитанницами помогала переносить страдания раненым воинам. Они полюбили друг друга, и, когда Евгений Степанович уехал в Тобольск, эта женщина поняла, что свою дальнейшую жизнь она уже не могла представить без него. Она добилась приема у А.Ф. Керенского, объяснила тому все, и министр-председатель дал ей разрешение на выезд.

Клавдия Михайловна Битнер в Тобольске появилась в октябре 1917 года с Гиббсом Чарльз Сиднеем, который с 1908 года преподавал английский язык царским детям. Они встретились в Тюмени, на речном вокзале и вместе приплыли в Тобольск. Вскоре Битнер стала преподавать русский язык и математику царским детям, которая не раз отмечала у них способности, но удивлялась, почему родители мало заботились в то старое, доброе время об их развитии и образовании.

Евгений Степанович несказанно обрадовался приезду Клавдии Михайловны, которая очень скоро так привязалась к царским детям и Александре Федоровне, что не представляла своей дальнейшей жизни без преподавания им русской литературы и русского языка.

Конечно, Евгений Степанович видел все это и не пытался ее в чем-либо разубеждать. Ведь он и сам уже привязался к этой, так страшно обиженной судьбой и новыми властями России, достопочтенной семье. В меру своих возможностей он пытался делать все, чтобы до нее меньше доходили разные неприятности, недоразумения и никакие грубости. Он всегда старался проявлять такт и достоинство в отношениях как с царской семьей, так и со своими охранниками-гвардейцами.

Е.С. Кобылинский на допросе ярославским чекистам показывал: «Никакие грубости и нахальства от солдат я не терпел, жили мы очень дружно».

С Клавдией Михайловной они вскоре сыграли свадьбу, в 1919 году у них родился сын, но нормальной, радостной жизни у них почти не было. Вскоре его призовут на службу в армию Колчака, а после его разгрома начались мытарства Евгения Степановича в советских лагерях для белых офицеров, а после освобождения унизительные еженедельные офицерские регистрации в подведомственных ОГПУ учреждениях.

Затем он со своей любимой очутился в Рыбинске, где вроде началась налаживаться их жизнь. Но вдруг Тобольский окружной отдел ОГПУ напал на след прислуги графини А.В. Гендриковой – Паулины Касперовны Межанц и та показала, что в Рыбинске проживает Е.С. Кобылинский, друг семьи Романовых.

Следствие было проведено очень быстро. Совсем короткая агентурная разработка, и было состряпано дело на монархическую организацию во главе с полковником Е.С. Кобылинским. Затем последовал его арест в июне 1927 года, несколько допросов, и уже 10 октября дело слушалось на заседании коллегии ОГПУ. Евгения Степановича Кобылинского и еще троих его сотоварищей приговорили к расстрелу.

Жизнь на новом месте у Николая II и его семьи вначале текла тихо и спокойно, с регулярным посещением Благовещенской церкви, постановкой пьес разных авторов и читкой вслух. Дети усиленно занимались учебой: богословие им преподавала сама Александра Федоровна, а историю – Николай II. К.М. Битнер, как уже говорилось, занималась математикой и русским языком с литературой. Гиббс изучал с детьми английский язык, а Жильяр – французский.

Свободное время было заполнено играми, цесаревич Алексей любил играть в «веселую», со смехом, иногда и спорами игру «тише едешь, дальше будешь». Играли в карты, дети с Александрой Федоровной в безик, а взрослые – в бридж. Государь много читал, в основном книги по военной истории. Государыня читала, рисовала или вышивала. Иногда, когда все уходили гулять, она играла на пианино.

Как рассказывали в мае 1918 года в Екатеринбургской тюрьме бывшему председателю Временного правительства князю Г.Е. Львову гофмаршал князь В.А. Долгоруков, лакей И.Д. Седнев и дядька цесаревича матрос К.Г. Нагорный: «…в Тобольске царской семье жилось хорошо. Недостатка ни в чем не было, жилось спокойно, никто их не трогал, ничем не докучал. Царь занимался в саду и огороде, развел образцовый огород…»

Питанием все были довольны: молочные продукты, мед, орехи, ягоды и фрукты поставляли монашки из окрестных монастырей, всегда были мясо и много рыбы, кофе привезли из Царского Села, а также часть его присылали из Петрограда.

Нужно отметить, что во время проведения следствия колчаковцами все допрашиваемые свидетели о жизни царской семьи в Тобольске также отмечали, что жилось им там неплохо. Конечно, были отдельные мелочи, которые мешали царской семье, нервировали ее, иногда дело доходило до слез.

Так, были случаи, когда некоторые офицеры не отвечали на приветствие Николая II, отказывались пожать протянутую им руку. От этого он не раз страдал, терял настроение и подолгу молчал. Были случаи, когда во время прогулок или работы на улице девушек окружали солдаты и от них иногда исходили плоские шуточки, которые заставляли их краснеть и смущаться. У них портилось настроение, и они уходили раньше времени в дом.

Население к царской семье относилось сочувственно. Около губернаторского дома жители снимали шапки, крестились и благословляли его узников.

После большевистского переворота жизнь текла в привычном русле, казалось, о царской семье забыли. Но прошло пару месяцев и все изменилось, в первую очередь это сказалось на питании. Всем членам царской семьи установили солдатский паек – 150 рублей на неделю или 600 рублей в месяц. Пришлось несколько человек уволить из хозяйственной обслуги. Естественно, изменился и стол, на котором теперь стали преобладать «суп и мясо». Сахар стал отпускаться по карточкам. Приближенным к царской семье, которых переселили в губернаторский дом, объявили об их аресте. Режим становился все жестче.

Солдатский комитет особой охраны постепенно отменил послабления и смягчения, он потребовал, чтобы Николай II снял свои погоны полковника, о чем был поставлен в известность Кобылинский. Однако время шло, а бывший император ходил с погонами, что возмущало некоторых стрелков.

Однажды к Евгению Степановичу явился один из стрелков и спросил:

– Почему Николай Романов не снимает погоны?

Кобылинский тяжело вздохнул и ответил:

– Что я могу сделать, я ему уже говорил об этом.

Солдат возмущенно ответил:

– Тогда я пойду и скажу ему, чтобы он снял погоны. Если он откажется их снимать, то я сорву их с него.

Кобылинский усмехнулся и сказал:

– Ну, вы сорвете у него погоны, а он вас тогда ударит. Что тогда?

Солдат подумал и произнес:

– Тогда я тоже ударю.

Кобылинский понял, что солдат этот готов на все, он тяжело вздохнул и миролюбиво проговорил:

– Хорошая же будет картина – бывший царь дерется со стрелком. Как на это посмотрит наше правительство? Что об этом будут говорить за границей? Нет, мил-человек, не надо драться. Я еще раз поговорю с Николаем II, чтобы он все-таки снял погоны.

Евгений Степанович решил на этот раз действовать через генерал-адъютанта Николая II Илью Леонидовича Татищева, который добровольно согласился поехать с царской семьей в Тобольск. Ход этот оказался правильным. Татищев уговорил Николая II.

5 января 1918 года царь снял погоны.

К весне 1918 года советская власть победила в Екатеринбурге и Омске. И тут взоры победившего пролетариата остановились на месте содержания царской семьи в городе Тобольске, где вообще не было большевистской организации. Власть в нем принадлежала меньшевикам и эсерам.

Из центра Урала и Западной Сибири в Тобольск направляются красногвардейские отряды, чтобы взять под контроль губернаторский дом, где находилась семья Романовых. Первым из Омска прибыл отряд в составе 100 человек под командованием большевика Демьянова и предъявил «отряду особого назначения» 36‑часовой ультиматум о допуске их к бывшему царю и переводе его в местную тюрьму.

Командование отряда воспротивилось этому и потребовало от прибывших «мандат» центральной власти, так как охрану царя им поручил Центр, и они будут подчиняться только его решениям. Дело дошло чуть не до вооруженных разборок, и в ожидании штурма губернаторского дома охрана царя не спала несколько ночей, но Романова сибирякам она не отдала.

В окрестностях Тобольска уже шныряли анархистские и эсеровские отряды, небольшие, плохо вооруженные и крупные, с воинской дисциплиной, экипированные самым современным оружием. Всем хотелось войти в историю, покончить с самодержцем Руси Николаем Кровавым.

29 января 1918 года Совет народных комиссаров принял постановление, в котором говорилось, что бывший царь Николай Романов должен был быть предан революционному суду. В феврале СНК подтверждает свое постановление. Наркому юстиции левому эсеру Штейнбергу поручалось собрать необходимый «следственный материал», но место суда пока «не предуказывать». По предложению Л.Д. Троцкого открытый судебный процесс планировалось провести вначале в Петрограде, а затем остановились на Москве. 1 апреля Президиум ВЦИК решил «в случае возможности перевести всех арестованных» в Москву. Государственным обвинителем по делу Николая II должен был выступить один из главных вождей революции Троцкий. Остается фактом, что вплоть до июля 1918 года вопрос о его казни во властных структурах большевиков не возникал.

Бывший царский председатель Совета министров В.Н. Коковцов в своих воспоминаниях свидетельствовал, что 9 июля 1918 года председатель Петроградской ЧК М.С. Урицкий во время допроса ему рассказал о предстоящем суде над императором России.

Затем в Тобольске появился отряд уральцев под руководством питерского рабочего, председателя Надеждинского совета рабочих депутатов Заславского, который тряс разными бумагами областного совета рабочих и солдатских депутатов Урала и требовал допустить его к царской семье, чтобы ознакомиться с условиями содержания Николая II и подготовить перевозку его в Екатеринбург. Руководство отряда и на этот раз не допустило никого из уральцев к царской семье, мотивируя отсутствием у них на то разрешения центральной власти.

В начале апреля в Тобольске прошли выборы совета, которые привели к власти большевиков. Совет возглавил матрос Хохряков. И сразу Тобольский совет предъявил требования охране ужесточить режим содержания царской семьи, на что командование отряда ответило: «Менять положение охраняемой семьи могут только центральные власти России, так как охрана полагает, что семья представляет объект внимания не только Тобольска, но и всей России».

Отряд будоражило, трясло, нервировало, солдатам приходилось не спать по много суток, ожидая в любую минуту нападения. Опасаясь, что губернаторский дом местные власти могут оставить без электричества, отряд занял электростанцию. В Тобольске и даже в Екатеринбурге поползли слухи, что охранники царя являются контрреволюционерами и не подчиняются советской власти. Дело принимало нешуточный оборот и могло кончиться печальными последствиями.

И тогда на одном из общих собраний «отряда особого назначения» принимается решение о направлении в Москву во ВЦИК и СНК отрядного делегата Лукина. Ему поручалось наладить связь с Центром и разрешить все неясности с охраной царской семьи, а также сообщить центральным властям о тяжелом материальном положении отряда. Личный состав за свою тяжелую службу уже около полугода не получал никакого денежного содержания.

В марте – апреле 1918 года президиум Уральского облсовета, опасаясь побега Николая II за границу и использования его в качестве знамени контрреволюционного движения, не раз поднимал перед ВЦИК и СНК вопрос о перевозке царя на Урал. По мнению руководства совета, Екатеринбург, где собраны наиболее преданные кадры партии и революции, являлся самым надежным местом для содержания царской семьи. А.Г. Белобородов, Б.В. Дидковский, Ф.И. Голощекин, Г.И. Сафаров, П.Л. Войков и другие руководители Урала, представители «левых» в РКП(б), резко выступавшие против «брестской петли», бомбили Центр телеграммами и настойчиво требовали прислушаться к их мнению. Некоторые из них открыто выражали неудовольствие центральными властями, намекая на то, что с царской семьей Центр может поступить так, как совсем недавно поступил с ярым контрреволюционером светлейшим князем Ливеном, баронами, офицерами и представителями буржуазных кругов из Прибалтики.

Ливен и другие видные люди прибалтийского края были взяты советской властью в качестве заложников и направлены в Екатеринбург, где доставили Уральскому совету массу хлопот и неприятностей, связанных с поиском для них помещений, добычей продовольствия и т.д.

Недели через две, когда все вопросы были решены, Уральский совет неожиданно получил из Петрограда от СНК телеграмму с грозным требованием усадить всех заложников в вагоны и вернуть в Петроград. Облсовет решил, что возвращение князя Ливена и других прибалтийских заложников является уступкой Германии, с которой Россия вела тогда переговоры о мире.

На одном из заседаний Уральского облсовета по предложению комиссара финансов Ф.Ф. Сыромолотова принимается решение, что возвращение князя Ливена и других заложников является вынужденной со стороны СНК уступкой, на которую питерские товарищи должны были пойти под давлением событий. По мнению облсовета, предложение СНК о возвращении князя Ливена является просто-напросто формальностью, за которой в действительности может скрываться и нежелание вернуть такую акулу, как князь Ливен. Уральский совет решил всячески тянуть с возвращением в Петроград заложников, надеясь оставить их в Екатеринбурге.

Вскоре председатель облсовета Белобородов имел серьезный разговор по прямому проводу со Сталиным, который в ультимативной форме потребовал срочно вернуть князя Ливена и других заложников в Петроград.

В конце концов князь Ливен с компанией после долгих блужданий его вагона по необъятным уральским дорогам был возвращен в Петроград, а затем передан немцам. Некоторые члены совета боялись, что такое может произойти и с царской семьей, если ее не перевезти в Екатеринбург.

Или вот еще пример. В июле 1920 года в Париже бывший председатель Временного правительства князь Г.Е. Львов колчаковскому следователю Н.А. Соколову рассказал, что он вместе с членами руководимого им Земского союза Н.С. Лопухиным и А.В. Голициным был арестован в феврале 1918 года карательным отрядом латыша Запкуса в Тюмени.

В марте 1918 года их перевели в тюрьму гор. Екатеринбурга, где они содержались до июля. На допросах, в которых принимали участие военный комиссар Урала Ф.И. Голощекин, комиссар снабжения П.Л. Войков, комиссар просвещения Уральского совета И.Х. Поляков, председатель горсовета г. Екатеринбурга С.Е. Чуцкаев и др., Львов и его друзья-сидельцы требовали отправить их в Москву, «полагая, что там нас все же скорее могут освободить». На это Ф.И. Голощекин Г.Е. Львову заявил: «У нас – своя республика. Мы Москве не подчиняемся».

Москва, поддерживая идею революционного суда над Николаем II, 29 января 1918 года на заседании ВЦИК и СНК, на котором присутствовали Ленин, Свердлов, Сталин, Крыленко, Карелин и другие, принимает следующее постановление: «Поручить Комиссариату Юстиции и двум представителям Крестьянского съезда подготовить следственный материал по делу Николая Романова. Вопрос о переводе Николая Романова отложить до пересмотра этого вопроса в Совете Народных Комиссаров. Место суда не предуказывать пока». В феврале СНК подтверждает свое предыдущее постановление.

1 апреля 1918 года Президиум ВЦИК, на котором присутствовали Свердлов, Покровский, Спиридонова, Аванесов, Прошьян и Владимирский, слушал сообщение об охране Николая II. Было решено увеличить число караулов, пулеметов и гранат для охраны. 6 апреля по вопросу о бывшем царе Николае Романове вновь собрался Президиум ВЦИК, в заседании которого участвовали Свердлов, Аванесов, Енукидзе, Покровский, Окулов, Теодорович и Владимирский. В постановлении указывалось, чтобы Свердлов связался по прямому проводу с Екатеринбургом и Омском и договорился об усилении охраны царской семьи и переводе ее на Урал.

Военный комиссар Голощекин с этой целью посетил Москву, где имел встречи с председателем СНК В.И. Лениным и председателем ВЦИК Я.М. Свердловым. Голощекин настаивал на срочном переводе царской семьи из Тобольска. Высшие руководители страны пообещали решить этот вопрос в самом скором времени. 13 апреля Уральский областной совет направил в Совнарком телеграмму, в которой выражал озабоченность в надежности охраны царской семьи, в связи с чем настаивал на немедленном ее переводе на Урал или в другое место, предложенное самим Центром.