Текст книги "Однажды в Африке"

Валерий Самойлов
Однажды в Африке

© Валерий Самойлов

От автора

Африка… Она где-то там, на глобусе, внизу, рядом с «Золотой Точкой Планеты» – где пересекается Экватор и Гринвичский меридиан. После всего, что прочитаешь про нее сегодня в средствах массовой информации – ну ее, эту Африку. Одни неприятности от ее посещения, да болезни. Ну, не любят там белых людей, не любят – не их эта земля. И есть за что не любить, начиная с эпопеи колонизации и рабовладения. Не хочу и думать о ней, об этой Африке, о целом континенте, между прочим. Тут внук как-то спросил: «Де-а, ты вправду в Африке был?» «Было дело», – отвечаю. "И как там? – не унимался внук. «Там-то? Обычно, как в Африке, жарко…». Про носорогов и бегемотов внук потом уже спросил, но навеял воспоминания. Естественно, назревает вопрос: как автор в нее попал в эту несравненную Африку? Ответ проще простого: на корабле…

Книга начинается как интервью для телевизионных новостей и в этом есть своя изюминка. Можно просто написать книгу, но это уже было и не раз. А что, если вот так: к дому, где живет автор, подъезжают телевизионщики и берут обычное интервью, которое неожиданно для всех перерастает в роман воспоминаний. Самому становится интересно, ведь это было давным давно и в молодые годы. Все уже забыто? Да, нет же. Слово за словом, плюс немного, как сейчас говорят, фэнтези, и роман готов.

Время действия – семидесятые – восьмидесятые годы так называемого советского "застойного периода". Образы, созданные в данном произведении, близки к реальным персонажам военных моряков большого ракетного корабля и других кораблей флота, морских пехотинцев, военспецов, всех интернационалистов, кто волею судьбы оказался там, однажды в Африке…

Телевизионщики – 2019

– Какой красивый дом! – непроизвольно воскликнул корреспондент одного из телевизионных каналов, подъехав к указанному редакцией адресу в Калининграде на улицу, некогда называвшуюся «Герцог Альбрехт Аллее» – в честь одного из основателей Кенигсберга. Здесь были сплошь особняки – в основном старые, доставшиеся нынешним владельцам еще от немцев.

Вместе с корреспондентом подъехал и кинооператор – они работали в паре и не любили "тусовку", когда куча народу и кто-то обязательно что-то "накосячит". Телевизионщики были молоды, и им нравилась киношная специальность – они с удовольствием примчались на съемки очередного новостного сюжета. В данном случае они приехали к местному писателю, который был в курсе кинопроизводства и сам снял несколько фильмов в документальном ракурсе. Фильмы были про подводников, а здесь неожиданно появилась тема надводников – то есть про надводные боевые корабли, некогда наводившие ужас на всю Африку. Сюжет так и назывался: "Однажды в Африке".

Позвонили в звонок на воротах, и к ним вышел уже не молодой мужчина. Внешне он выглядел за пятьдесят, но высокого роста и главное, коммуникабельный, поэтому интервью началось сходу и прямо на ступеньках дома. Кинооператор вел непрерывную съемку, чтобы потом отсортировать то, что необходимо для новостного сюжета.

Корреспондент. Неплохой дом. Так живут все ветераны военного флота?

Писатель. Если бы! Я ушел на пенсию в 38 лет. За десять лет гражданской жизни, я его заработал.

Они поднялись на высокое крыльцо, и зашли в прихожую.

Корреспондент. Учитывая тот факт, что старшие офицеры уходят на пенсию в пятьдесят лет, получается – вы не дослужили Родине двенадцать. Почему вы ушли?

Писатель. В девяностые годы прошлого века офицерам мало платили, каких-то двести-триста долларов. Так же и с пенсиями. Моё решение уволиться было авантюрным, ведь я не знал, как устроюсь на гражданке. Но как у нас говорят: «Кто не рискует, тот не употребляет… шампанское, конечно».

Они взобрались по деревянной лестнице на второй этаж и оказались в кабинете писателя, похожим на каюту. Писатель стал демонстрировать разнообразные по предназначению, уникальные предметы. Начали с подводных лодок: в руках корреспондента полотенце, оно разрисовано и выясняется, что это подводный календарь, а зачеркнутые даты – это дни, проведенные в автономном плавании. Вот майка подводника, побывавшего на Северном полюсе с рисунком белого медведя, обнимающего подводника, и соответствующими надписями. А вот раритеты – обыкновенный и миниатюрный кортики. Корреспондент, с удивлением достает клинок из чехла мини-кортика.

Писатель. Таких кортиков не более десяти. Один, мы подарили известному адмиралу Игорю Касатонову. Один у бывшего командира подводного крейсера К-424 Виктора Поникаровского. Один у меня. Их изредка делали на нашей подводной лодке. Штучная работа.

Корреспондент (взяв в руки книгу «Подводные пленники»). А вот и известная у мореманов книга «Подводные пленники». Красивая обложка.

Писатель. Это наш атомный подводный крейсер с шестнадцатью баллистическими ракетами возвращается домой из похода. В каждой ракете семь боеголовок. В залпе сто двенадцать целей.

Корреспондент. Это вас называли «убийцами городов»?

Писатель. Термин придумали американцы. Но, если отвечать по сути вашего вопроса – да, это так. Как и у американцев, у нас три офицера перед стартом баллистических ракет вводили свои коды. Один из этих трех офицеров перед вами.

Корреспондент. И… вы стреляли?

Писатель. Слава Богу, только по полигонам.

Корреспондент. И об этом вы написали книгу?

Писатель. Не только об этом. А книга о том, каков был уровень конфронтации на море в семидесятые-восьмидесятые годы прошлого века. Северный полюс – вот место на Земле где из-за столкновения интересов сверхдержав может произойти все что угодно…

Корреспондент. С подводным флотом понятно, но в этой книге есть повесть «День первый – Хроника одного дня лейтенанта Борисова». Это про боевой надводный флот?

Писатель. Именно так. Но на данный момент, учитывая, что книге «Подводные пленники» более пятнадцати лет, возникла идея из этой повести сделать роман с общим названием, как в вашем сюжете: «Однажды в Африке».

Корреспондент. Замечательная мысль. То есть мы стоим у начала нового повествования, более обширного, чем уже опубликовано?

Писатель. Так и есть. А этот панцирь черепахи на стене – подтверждение, что все основано на реальных событиях.

Кинооператор тут же перевел кадр на стену каюты, или можно сказать кают-компании писателя, где красовался огромный в метр диаметром панцирь черепахи с надписью: "Ангола – Луанда".

Корреспондент. Класс! Но у меня по ходу возникла своя новаторская идея обсудить и некий необычный аспект жизни военных, да, впрочем, и гражданских моряков. Насколько я знаю, подводные атомоходы ходят в автономки где-то на два-три месяца? А надводники, в том числе и гражданские, бывает, что и девять, а то и все двенадцать месяцев. Вопрос: как вы, с учетом жизненного опыта, оцените решение молодой привлекательной девушки выйти замуж за моряка?

Писатель. Выйти замуж за моряка… То есть осознанно избрать жизненный путь, связанный с долгими ожиданиями супруга из морей и океанов. Не каждая женщина на это способна. Даже с точки зрения физиологии это неестественное состояние живого организма.

Он, организм, желает быть как у всех вокруг, не связанных с морем. Какой же выход из сложившегося положения? Что делать?

Корреспондент. Вопрос конечно интересный…

Писатель. Весьма интересный. Этот вопрос можно адресовать и самим мореманам. Но что они ответят? Ведь некоторые мужики умудряются пробултыхаться всю свою сознательную жизнь, адаптироваться в железе и даже, что трудно представить сухопутчикам, жаждут скорейшего выхода в море, подальше от берега с его вечными житейскими проблемами. И таких много.

Корреспондент. А как тут вписывается морская романтика?

Писатель. Романтика… Понятное дело, что женщины со временем расстаются с романтическими образами, навеянными Александром Грином с его Ассоль и соответственно «Алыми парусами». На первое место в итоге выходит доллар и евро, которые нивелируют издержки этой необычной супружеской жизни. К тому же, появилось видео и порно-магазины, вроде стало проще, но если говорить о той же физиологии, то никакой, даже «супернавороченный» интимный предмет или видео сюжет, не заменят естественную близость любящих друг друга людей.

Корреспондент. Тут, я пожалуй соглашусь, особенно в части денежной составляющей…

Писатель. Деньги, деньги, деньги… Это уже проблема моряков нового века. Их, этих денег, становится больше и больше, ведь времена другие, когда можно заработать приличные денежные знаки и на берегу. Правда, на берегу возникли и другие проблемы, когда мужчина вместо женщины предпочитает мужчину. Аналогично и у женщин. Даже не хочется думать об этих современных веяниях, не то, что писать.

Корреспондент. Тут, я и соглашусь, и нет. Вот мы береговые люди, а денег нет. И таких, как мы – основное большинство. Моряки сегодня зарабатывают хорошие деньги и это справедливо. Именно, что зарабатывают – ведь море, оно не прощает ошибок. Погонишься за деньгами, а вернешься ли из морей, это еще вопрос. А вот предпочтения – это да, но мне казалось, что именно от моряков пошли эти веяния о дружбе мальчика с мальчиком.

Писатель. Непонятно, кто родоначальник этих веяний или движения, которое было и сотни лет назад, но точно, не моряки. Уж поверьте. А у меня свой встречный вопрос: вот вам молодым вообще это интересно? Я имею в виду то, о чем будет основной сюжет. Вы ведь родились уже при капитализме. Вам то, это зачем?

Корреспондент. У многих, таких как мы, возникает желание подробно и детально узнать, а как было там, в так называемые «застойные» времена прошлого века? Говорят, считалось почетным выйти замуж за военного моряка, что гарантировало не бедный образ жизни. Не так ли?

Писатель. Может быть. А давайте, спросим у других и просто, по сюжету, перенесемся в небольшой латышский город Лиепаю, принадлежавший в те годы Совдепии, в «Зимнюю гавань» на борт большого ракетного корабля, уходящего в дальнее плавание в Африку. Будет интересно…

Корреспондент. Африка – это всегда интересно!

Кинооператор переносит кадр на корабельную рынду, висящую у двери кают-компании, затем на картину с парусником и снова на африканский панцирь черепахи.

Корреспондент (показывая для зрителей новостей красивую обложку книги). Здесь…, всё, правда?

Писатель (хитро улыбаясь и разводя руками). Почти…

Часть первая. День первый

Авось что-нибудь сочиню под влиянием духоты в каюте, свиста ветра в снастях и ругательств…

Гардемарин Николай Римский-Корсаков из письма другу Цезарю Кюи, клипер «Алмаз», 1863 г.

Глава 1. Прощание

– Я бы вас очень попросил, блин, как это лучше сказать, э-э-э… – оставить наш корабль, – выговорил комбриг Петровский, тщательно подбирая слова. Ему вовсе не хотелось обидеть очередную женщину – жену офицера Кострова.

На этот раз дама вошла в "положение", мирно покинув и каюту, и корабль. Чуть раньше комбриг умудрился внедрить в одно предложение непроизвольно, конечно, целую серию "командирских" слов, сведших на нет все усилия по выдворению на причал жены комбата Поспелова. Нельзя сказать, что выражения подобного рода были услышаны впервые за всю ее сознательную военно-морскую супружескую жизнь. Но одно дело услышать "это" от своего родного мужа, другое – здесь и на таком уровне. Первоначально комбатова жена лишилась дара речи. Затем, она приоткрыла свой прелестный ротик с ровными рядами белоснежных зубов, намереваясь, по-видимому, воспроизвести хоть какие-нибудь звуки, чтобы выразить возмущение такой беспардонностью в общении с женами подчиненных, но, попутно сообразив, каковы будут последствия ее обвинительной речи для дальнейшей карьеры супруга, ничего не ответила. А так хотелось…

Напоследок Петровский не постеснялся взглянуть в ее ясные очи, рассчитывая, что она их непременно отведет под воздействием его служебного положения. Не тут-то было. Она презрительно смотрела в упор, всем своим видом подчеркивая его интеллектуальную ограниченность. Нет, комбриг был развитым во всех отношениях человеком и по уровню интеллекта мог дать фору любому "знатоку" из известного клуба. Однако ничего с собой поделать не мог. Слово б… преследовало его повсеместно, и даже на высокой трибуне партактива, за что он неоднократно получал нагоняи от высокого начальства. Порой ему удавалось заменить это слово другим, схожим с ним и известным как продукт питания под названием "блин", хотя было ясно, что это не синоним. В данной ситуации положение Петровского усугубилось еще и от того, что он с детства испытывал трепет перед красивыми женщинами. Это обстоятельство приводило его в неописуемое волнение, лишавшее последнего словарного контроля над собой. Путаясь, он уже не успевал следить за собой, и его фирменные словосочетания выстреливали так же четко и синхронно, как зенитный автомат во время зачетной артиллерийской стрельбы по воздушной мишени.

Как и все на флоте, комбриг долго и упорно боролся с этим уродливым явлением, с этой, черт бы ее побрал, матерщиной, проникшей в стройные флотские ряды еще с древних времен. Ежедневно восторгаясь красотой надводных кораблей своей бригады, их неповторимой архитектурой, восхищаясь военно-морской формой одежды и облаченными в нее моряками, особенно офицерским корпусом, он задавал себе один и тот же вопрос: "Ну почему все мы припечатываем чуть ли не в каждое предложение по так называемому "матюгу", или "командирскому" словцу, что одно и то же. Может, для придания вескости подаваемым командам или потому, что кругом одни мужики; Каков же выход, как дальше бороться с собой и своими подчиненными?"

Периодически общаясь с натовцами во время официальных мероприятий, комбриг им внутренне завидовал, когда в составе экипажей обнаруживал представительниц женского пола. "Вот когда бы мат исчез на флоте! – размышлял он. – Но тогда ведь могут появиться новые проблемы… Нет, лучше уж бороться с матом!" Петровский не мог себе представить, что между мужчиной и женщиной возможны только служебные отношения.

"Куда девался Никанорыч? Неужели опять растворился в массах? – Петровский безуспешно пытался отыскать в лабиринтах большого ракетного корабля начальника политотдела. – Ближе к людям, ближе к людям – это понятно, это надо. Но за задержку корабля с выходом на боевую службу с меня спросят в первую голову!"

А задержка уже составляла ровно один час. Этот день прощания надвигался на него, словно иностранный паром в проливной зоне, который не уступит своего курса, когда он наваливается всем своим бортом, прижимая к пирсу, и сразу от него не оторваться, пока сам не отойдет. По-человечески комбриг понимал: девять месяцев срок немалый и поэтому так непросто все, связанное с этим прощанием.

"Черт побери, где командир с замполитом?" – теперь он перекинулся на корабельных начальников. Но и у них в каютах сейчас их семьи. А семьи повсеместно не желали рассоединяться. В некоторых каютах продолжался начатый еще в домашней обстановке семейный совет на актуальную тему: "Что еще забыли включить в список колониальных товаров?"*[1]1
  Термины военно-морского флота обозначенные знаком /*/


[Закрыть] Особенно бурно совет проходил в кормовых каютах, где жили лейтенанты и мичмана.

– А я тебе говорю, "недельки" купи! – жена главного боцмана восседала за единственным в восьмиместной каюте столом перед батареей из пустых пивных бутылок и давала последний инструктаж своему непутевому в коммерции мужу. – Петя, ну хоть ты ему втолдычь, – обратилась она к соседу по дому, мичману Смертному. – Он ведь кроме своих военно-морских – от пупа до коленок – других не признает. Вся Европа, нынче ходит в "недельках", а он ну никак не может этого уразуметь!

– Маша, посмотри на себя в зеркало, – теперь ответное слово было за боцманом. – Ты что, собираешься эти "недельки" все разом надеть? Таких размеров, как у тебя – "живете"*, Европа не знает.

– Ты все на грубость нарываешься. Пиши, дурачек!

– Блин этим женщинам один хрен не угодишь, – не унимался боцман, – сначала любимый, затем миленький, далее по возрастающей: глупенький, дурачек, дурак, идиот, тупица, скотина, козел, сволочь…

– Точно! – раздалось из-за шторы, а далее последовал звук подзатыльника.

– Смотри у меня! – прозвучал звучный женский голос с элементами баса. – Все что я тебе прощаю, я же тебе и припомню!

Откуда-то сбоку, но также из-за уже другой шторы, посыпались дельные советы:

– Маша, ты ему скажи, чтоб к моему Андрюхе присовокупился, да к Петьке с Колькой. Будут аппаратуру скопом брать – дешевле выйдет. У них так принято: чем больше берешь, тем дешевле.

– Эй, бухгалтерия! Ты маво Кольку не приписывай, он сам себе на уме. Да, Колюня? – последнее слово сопроводилось оглушительными чмоком. Голос продолжал: – Мы сами с усами. Вляпаешься с ними в какую контрабанду, нам этого не надо.

Здесь вообще все было четко и просто. Надпись, вырванная из какого журнала, гласила: РАЗДЕЛЕНИЕ ТРУДА – это когда одни тащатся от работы, другие тащатся на работу, а третьи ТАЩАТ С РАБОТЫ. Последнее было про них.

В кормовых каютах жили по шесть-десять человек. Прийти к единому мнению было непросто, но в ходе бесконечных споров составили список "колониальных" товаров по приоритету. На первом месте значились японская радиоаппаратура, ковры и французский хрусталь. Далее следовали ручные электронные и механические часы, кейсы, парфюмерия и прочее, чего у нас днем с огнем не сыщешь. Замыкался список мелочевкой: календари, пакеты, жевательная резинка… По перечню ходовых товаров конца 70-х годов этот список был не так уж плох. Никто, правда, не ставил тогда вопрос: почему в стране развитого социализма всего этого нет, а в какой-то развивающейся, коей и на карте места не хватило, все это есть, и в неограниченном количестве? Нам было предопределено пройти еще доселе неизведанный путь великих побед и свершений, завершившихся апрелем 1985 года, когда мы все же узнали, на какой стадии социализма находимся, и был ли он, социализм как таковой, вообще.

Тем временем комбриг двинулся в направлении ГКП*. Поднимаясь по трапу, ведущему в боевую рубку, Петровский задел головой скобу для крепления кабельных трасс. Нестерпимая боль пронзила все его, уже немолодое, тело сверху донизу. Сообщив скобе все то, что он о ней думает, комбриг стал осторожно нащупывать свежую болячку. Мало ему своих кровных, профессиональных, тут еще и эта добавилась! Пальцы медленно, чтобы не причинить боли, подбирались к объекту поиска. А вот и она, нашлась милая! Добро пожаловать на свободное местечко! Сколько их было на его памяти, этих ссадин да шишек всяческих за все время корабельной службы, пожалуй, и не счесть. Моряки со временем приспосабливаются к своему кораблю, и голова сама избегает встреч с металлическими и прочими препятствиями. Достается же, в основном, новичкам, прикомандированным да местному начальству.

– Товарищ капитан первого ранга! Разрешите пройти? – рядом с комбригом оказался матросик в чистенькой, по-видимому, недавно выданной ему робе. И черт его угораздил появиться в этот неподходящий момент! Петровский сурово посмотрел на матроса, подумав про себя: "То их не дозовешься при надобности, а тут на тебе – явился не запылился!"

– Проходи, сынок, проходи…

Теперь он знал, кто ему заплатит за эту шишку. В конце-концов надо и меру знать. Не весь же день им прощаться! Служба есть служба.

Быстро преодолев крутой трап из боевой рубки на ГКП, комбриг влетел в "мозговой центр" корабля. Дорвавшись до микрофона общекорабельной трансляции, он металлическим голосом произнес: "Командирам боевых частей и начальникам служб пр-р-рибыть на ГКП!"

Петровский умышленно не назвал группу командования, зная заранее, что они появятся первыми. Так и произошло. Командир виновато посмотрел на комбрига и принялся за старпома. Тот засуетился. И начали появляться, как опята на пне, командиры боевых частей и служб. Замполит, учуяв неладное и желая разрядить напряженность момента, попытался заговорить с Петровским о военно-политической обстановке в районе выполнения предстоящих задач. Но по выражению лица последнего понял, что разговор на эту тему сейчас бесполезен. "Зам" ошибался. Комбриг уже "пришел в меридиан", иначе говоря, взял себя в руки.

Вообще, Петровский был человечным комбригом. Он вникал в нужды и проблемы подчиненных, понапрасну не повышал на них свой голос. Имея небольшой рост, он стремился вырасти по службе, но задержался на капразе*. Своевременно сообразив, что это предел его возрастных возможностей – комбригу было под пятьдесят – успокоился и командовал бригадой надводных кораблей уверенно и стабильно, оттачивая организацию корабельной службы до видимого одному ему совершенства. Моряки меж собой окрестили его Петровичем, и в этом была дань уважения к комбригу. Его негласно любили, и он это чувствовал.

– Все собралися? – откуда-то снизу раздался голос начПО, с его привычным "ся", а потом явился и он сам.

"Легок на помине…" – подумал комбриг.

– А я-то найти их все не мог, растворилися по каютам, – продолжал начПО, напористо беря инициативу в свои руки.

"Вот где ты сам "растворилися"? – про себя передразнил его Петровский. Он был педантом в вопросах субординации и не позволил бы себе задать подобного рода вопрос своему заместителю по политчасти в присутствии подчиненных.

– Сергей Алексеевич, – обратился тем временем начПО к командиру корабля, продолжая владеть инициативой на ГКП, – сейчас мы все дружно профильтруем корабль с форпика в ахтерпик, чтобы проверить все помещения и убедиться…

Начальник политотдела не успел завершить свою мысль, так как наконец-то раздался голос комбрига:

– Командир! Играйте "Большой сбор!" Построение на юте! Проверить по списку наличие всего личного состава на борту! Надеюсь, дамы сообразят, что после проверки трап будет убран.

"Не мешало бы проверить и холостяков", – подумал "зам". Вчерашний прощальный ужин по случаю убытия в дальний поход не гарантировал благоприятного исхода. Правда, "бычки"* доложили старпому о прибытии всей группировки, но старое правило "Доверяй, но проверяй!" и опыт службы делали свое дело.

Объектом номер один среди офицеров-холостяков считался лейтенант Пеков. Как и его подчиненные из трюмной группы, он всем своим внешним видом напоминал окружающим, что его специальность "трюмача" предполагает непосредственный контакт с ГСМ*. Он считал, что отсутствие на его униформе различного рода опознавательных масляных пятен несовместимо с самим понятием "трюмача". Конечно, не эти пятна волновали сейчас замполита.

Пеков входил в состав основного ядра холостяков, посетивших вчера местный ресторан, где его очень даже хорошо знали, правда, не с лучшей стороны. Он отличался от остальных завсегдатаев этого заведения тем, что раньше всех выводил себя из нормального состояния и, как уже бывало не раз, порывался завладеть ритм-гитарой у сопровождавшего застолье ансамбля. Все здесь знали, что Шуре Пекову "медведь на ухо наступил" и играть на музыкальных инструментах он сроду не умел и вряд ли когда сумеет.

Вернув гитару в ансамбль, "трюмача" усадили в такси и, заплатив водителю двойную таксу, отправили на корабль. Пеков был доставлен в целости и сохранности, если не считать безнадежно утерянных левого погона с двумя маленькими лейтенантскими звездочками да галстука с заколкой за сорок копеек. Машина ушла, а он, уцепившись за трап, поданный с корабля на причал, еще долго раскачивался, не решаясь ступить на него. Ходить он уже не мог. Ползти же по трапу Пекову не хотелось – офицер все-таки. Корабельная вахта не желала принимать его в таком виде. Мучения лейтенанта длились недолго. Поднятые "по-тревоге" трюмные взяли своего командира под руки и быстро затащили на верхнюю палубу, тут же опустив его в первый попавшийся люк, чтобы начальство не заметило. Берегут трюмные своего "трюмача"!

На построении экипажа по сигналу "Большой сбор" были все. Исключение разве что составил какой-то новоиспеченный лейтенантик-штурманец, выпускник училища. Он числился сверх штата, поэтому, кроме кадровиков, его особо и не искали. Лейтенант "не делал погоды", хотя, конечно, найти его следовало. В суматохе последних перед выходом в море дней о нем как-то подзабыли. Для всех остальных штатных членов экипажа действовало неписаное правило, в соответствии с которым моряк должен прибывать по этому сигналу живой или "никакой".

Сигнал "Большой сбор" объявляет звонок корабельной сигнализации и возвещает о событиях наиболее важных и святых. Первым таковым является подъем военно-морского флага и гюйса. Флаг почитаем на флоте. Всякий военный, поднимающийся по трапу на борт корабля, прикладывает руку к головному убору и отдает флагу честь. Как известно из истории флота, российский флаг еще ни разу и ни при каких обстоятельствах ни перед кем не спускался по доброй воле. Корабли погружались в морскую бездну с гордо реющим флагом. Неприбытие на построение для подъема флага – ЧП местного масштаба, и виновному нет снисхождения.

Сигнал "Большой сбор" звучит также для проведения смотра корабля, встречи должностных лиц, при приближении корабля к месту отдания воинских почестей. И, наконец, этот сигнал играется в экстренных случаях, означая, что будет сказано что-то, доселе всем неизвестное. В данном случае он был необходим комбригу, чтобы поставить все точки над "i" в завершении проводов.

Когда корабль уходит в дальнее океанское плавание, дата его выхода содержится в глубочайшей тайне, на это акцентируется особое внимание. Нарушить эту тайну способна разве что очередь в близлежащем от гавани магазине, где можно узнать не только дату выхода, но и точное время прибытия из похода любого корабля со всеми сопутствующими подробностями из жизни военных моряков. Как говаривал в подобных ситуациях начальник особого отдела бригады: "Секрет – это то, что приходится всем рассказывать поодиночке!"