Текст книги "Однажды в Африке"

Глава 4. Розовые очки

– Значит так, Петр Алексеевич, будешь существовать в лейтенантской шестиместной каюте и гиропосту, – лейтенант Борисов получал первый инструктаж от своего долговязого начальника. – Не вздумай «качать права» со старпомом. Твое прибытие впритык и так выйдет боком. Лучшую каюту он все равно не предоставит, мы все уплотнены, с тех пор как поселился походный штаб и прочие прикомандированные. На все построения прибывай вовремя, без опозданий, не то попадешь в «розовые лейтенанты». Не перебивай, потом поймешь. В кают-компанию – только в кремовой рубашке с погонами, при галстуке. А сейчас одевай свою парадную форму, цепляй кортик и иди к командиру, представься. Надеюсь, в училище объяснили, как это делается. Ну, с богом!

После училищных "Петьки" и "Бориски" обращение по имени-отчеству приятно ласкало слух. Петр мигом спустился в гиропост, где обосновался на первых порах, взял свои пожитки и с первого захода, в чем ему несомненно повезло, попал в свою новую обитель. Встретили его довольно-таки дружелюбно, да иначе и быть не могло, потому как жили здесь такие же "летюхи" и "старлеи"* вроде Петра. Один только Яшка-артиллерист, узнав, что прибыл штурманец из его же системы, мрачно заметил: "Циркулям от рогатого брата – физкультпривет!"

Это была старая история. В одном и том же училище испокон враждовали, борясь за лидерство, два факультета – штурманский и артиллерийский. Доходило и до стычек – вражда так вражда. Артиллеристы называли штурманов циркулями, а штурманы их рогатыми – за рогообразность артустановок. Попав на один корабль, они, как правило, становились закадычными друзьями.

Петр в одну минуту облачился в парадную форму, надел пояс с кортиком, выслушал напутствия бывалых, взглянул на себя в зеркало и, удовлетворенный увиденным, отправился на поиски каюты командира.

Найти нужное помещение в лабиринтах большого корабля непросто. Но, как говорится, язык и до камбуза доведет. После ряда уточнений Петр очутился у кают-компании офицеров. Оставалось преодолеть наклонный трап с надраенными до блеска медными поручнями. Дверь кают-компании была открыта, на ее пороге во всем своем величии красовался вездесущий старпом. Пропустить мимо себя молодого лейтенанта и не прихватить его на чем-либо – такого еще не бывало в старпомовской практике.

– А, лейтенант! Когда ты станешь офицером?

– Я уже офицер. Месяц как ношу форму, товарищ капитан третьего ранга.

– Форму надеть – еще не значит быть офицером. Офицером надо стать. Кстати, лейтенант, вам нравятся потные женщины и теплая водка? Вижу, что не нравятся. Поэтому свой первый отпуск планируйте на зиму. Ладно, для начала достаточно. Каюта командира – палубой выше и сразу налево. Сам он сейчас на ГКП. Представитесь, а потом ко мне. Можете идти.

Старший помощник командира капитан третьего ранга Бортник Владимир Сергеевич происходил из старинной флотской династии. Все его предки дослуживались до адмиралов, и это стало семейной традицией. Из действующих адмиралов остался только один – отец Владимира. Не раз он предлагал сыну составить протекцию, понимая, что тот застопорился на старпоме, но Бортник-младший не принимал помощи отца. Привыкший, в основном, надеяться на собственные силы, Владимир игнорировал предложения адмирала. На этой почве между ними произошла размолвка, завершившаяся хлопаньем дверей и обидными для Бортника-младшего словами отца: "Иди ты к… живи как знаешь!" Этим не закончилось. Старпом второй отпуск подряд игнорировал просьбу отца привезти в Ленинград хотя бы внуков. Иногда в тайне от отца он позванивал матери на работу. Она числилась в какой-то лаборатории при медицинской академии. Свежими известиями, что по-женски вполне объяснимо, адмиральша делилась со своим строптивым мужем. Тот с видом полного безразличия, не отрываясь от газеты, жадно впитывал каждое произнесенное слово. Отработанным годами движением большого и указательного пальцев он закручивал в штопор кончики своих чапаевских усищ, приговаривая при этом: "Дилетант, ну дилетант… Пусть перебесится, пусть. Неужели он не видит: без лапы сейчас носа не высунешь! Кругом "позвоночные"…" Боевая подруга ненавязчиво, но регулярно предлагала варианты спектакля с назначением Владимира командиром корабля. Адмирал морщился, соглашался, но пойти на этот шаг сейчас, понимая, что сын сразу заподозрит подлог, не решался. Надо было повременить.

Из-за крутого характера и языка-сквернослова старпом наживал себе врагов круглосуточно и на всех уровнях – от штаба бригады до отдела кадров флота включительно. Стопорить адмиральского сынка, голубую кровь, и наблюдать со стороны за затянувшимся семейным конфликтом для некоторых начальников, оторвавшихся в свое время от сохи, доставляло истинное удовольствие. В сложившейся ситуации они были нейтральны и терпеливо, поскольку знали, что упреков и оргвыводов в их адрес не последует, ждали команды сверху от друзей Бортника-старшего. Сам он к этому времени возглавлял одно из учебных заведений флота, куда его сослали за промашки подчиненных, утопивших, после успешной стрельбы торпедами, собственный торпедолов. Были человеческие жертвы, разгромный приказ. Не повезло.

Владимир решил сходить на эту боевую службу и поставить точку – либо в командиры, либо… прощай, действующий флот, что означало закат всей его карьеры. Кто не был командиром корабля – не станет комбригом, не был комбригом – не станет комдивом, не был комдивом – не станет комфлотом, как говаривал в таких случаях Бортник-старший: "Это и коню понятно". Соответственно, не побывав на адмиральских должностях, не станешь адмиралом. Династии адмиралов грозило вымирание на Бортнике-младшем.

Тем временем Петр прибыл в святую святых корабля – ГКП. Появление лейтенанта на пару минут отвлекло всех присутствующих от монотонности, с которой обычно проходит ходовая вахта в открытом море. Борисов, как положено, запросил разрешение войти и обратился к командиру корабля:

– Товарищ капитан второго ранга! Лейтенант Борисов. Представляюсь по случаю назначения на должность командира электронавигационной группы штурманской боевой части.

А, опоздавший! Из какого училища? С "балбесовки", что ли? – Петр вместо положенного "Так точно!" закивал головой. – Я так и думал. У вас будет возможность реабилитироваться рвением в службе. Я лично прослежу за вашим становлением. Зачетные листы получите в корабельной канцелярии, у писаря. Канцелярия – в баковом коридоре. Экипажу представлю на вечерней поверке. Вопросы? Свободны.

Разговор был коротким. Командир корабля капитан второго ранга Зуев Сергей Алексеевич не любил долгих объяснений, он предпочитал действовать. Опыт службы на крейсерах сформировал у него специфическую крейсерскую психологию управления большими группами людей. Его усилиями в экипаже сложилось четкое разделение: каждый знал свое место. Офицеры и мичмана подразделялись на обособленные группировки со своим постоянным составом и старшими: "мозги" – группа командования: командир, старпом, политработники; "бычки" – командиры боевых частей, старший – командир ракетно-артиллерийской боевой части капитан третьего ранга Гриша Дубров, он же "дуб"; "группманы" – командиры групп, старший – командир электротехнической группы (ЭТГ) капитан-лейтенант Юрий Костров; "сундуки" – мичмана, старший среди "люксов" – главбоцман Костя Златоверхий, среди "маслопупов" – старшина котельной команды мичман Александр Мелешко. Старшины и матросы не составляли исключения и подразделялись без всякого навязывания извне по трафарету "годковщины": "караси", "полторашники", подгодки" и "годки". "Черепов" (или "желудков") и "духов" не было, так как все матросы поголовно поступали на корабль после учебных отрядов, получив причитающееся при этом очередное звание "карася".

Помимо принятой классификации существовала и другая, "шильная": независимо от должности, звания, срока службы и возраста все моряки подразделения на "малопьющих" – пьет и все ему мало, и "застенчивых" – выпьет и за стенку держится. Последние были не в почете, поскольку в случае "залета" кого-либо в комендатуру или милицию менялся старший с далеко идущими для него последствиями. От виновного избавлялись при первой же возможности, считая, что тот не вписался в спаянный коллектив. Только одному члену экипажа прощалось все. Он не входил ни в "малопьющие", ни в "застенчивые". Это был Шура Пеков, он же председатель и единственный представитель "выносливых", то есть тех, которых выносят из увеселительного заведения. Найти ему замену было невозможно – кто пойдет в трюмачи? Да и по-крупному он еще "не залетал".

Было бы несправедливым упустить из поля зрения такую незаурядную личность, каковой являлся помощник командира корабля по снабжению Валери Дремов. Он, как блуждающий форвард, метался по всему кораблю, примыкая то к одной, то к другой группировке. В нем нуждались все, потому что Валери мог достать все, от икры до чего-угодно включительно. Имея целью уволиться из Вооруженных Сил под любым соусом, он периодически совершал набеги на крупные города, дабы там учинить дебош и "залететь" на уровне комфлота, не меньше. В конце концов ему это удалось, приказ состоялся. Но вместо ожидаемого: "…за… уволить из…" в приказе предписывалось снятие с каждого погона по звездочке. Это был удар ниже пояса. На боевую службу Дремов пошел разжалованным до старлея. Еще он ужасно не любил конфликтовать, а это иногда случалось на большом корабле, когда наезжали на службу снабжения. Дрема, он же Валери, с укором смотрел на очередного возмутителя его спокойствия и говорил непосредственным подчиненным: "Мои нервные клетки погибают прямо у меня на глазах. Если он еще раз запсихует, дайте просроченный продукт, пусть психует в другом месте…"

Возложив на старпома практически все и ограничив его статьей корабельного устава, где черным по белому сказано, что частое оставление корабля несовместимо с должностным исполнением ответственных обязанностей, командир корабля правил своим морским государством безраздельно, словно губернатор обитаемого острова. Сам никого, кроме старпома, никогда не наказывал, не имел привычки публично повышать голос на подчиненных по службе. Для этого был старпом. Складывалось впечатление, что командир – само благородство и справедливость. О потайной тактике действий знали единицы, догадывались десятки, беспрекословно подчинялись сотни людей. Иногда командира заносило. В этом случае единственным тормозом, способным остановить амбиции Сергея Алексеевича, был замполит Степан с пролетарским отчеством Ильич и царской фамилией Романов. В экипаже прижилось пролетарское Ильич: "Ильич, не попадался?" или "Где кэп? У Ильича, в шалаше", или еще "Не руби ты сгоряча, испроси у Ильича". С первого дня знакомства у командира и зама, которые были одного возраста, сложились дружеские отношения, основанные на взаимной симпатии. Дружили и семьями.

Побывав на ГКП, Петр отправился на поиски каюты старшего помощника – она была где-то рядом. По скоплению "бычков", подгребавших к вечернему докладу, лейтенант, подобно охотнику, вышел на старпомово логово, находившееся, как оказалось, в офицерском коридоре. Там его окликнул Иванов:

– Петр Алексеевич! Если вы к старшему помощнику – в людных местах начальнику и подчиненному полагалось быть на "вы", то его каюта за этим поворотом. Я, право, не рекомендовал бы вам идти к нему сейчас. К докладу на нашем пароходе набегает столько всего, что это уже не доклад, а, скорее, словесный стриптиз. По этой части Владимиру Сергеевичу нет равных. Однажды, на общем построении бригады, ему удалось перематюгать даже старпома с экипажа Славина, который считался непревзойденным в этом виде состязания. А требовалось всего-то подравнять первую шеренгу строя!

– Но он сказал мне, чтобы после посещения командира я прибыл к нему. Как же быть?

– Это другое дело. Я думал прикрою, если что. А в данном случае лучше доложиться, иначе он достанет вас на ужине. Проходите вперед, там кажется еще никого нет.

Лейтенант робко постучал в дверь каюты старшего помощника командира корабля.

– Разрешите войти? – Петра почему-то охватывала робость перед этим человеком. На ГКП, разговаривая с самим командиром, он держался гораздо увереннее. Предчувствие чего-то нехорошего не покидало его.

– Заходите, лейтенант, заходите, – старпом начал на "вы" и этим вселил в Петра еще большее беспокойство. – Ну-с, что вы имеете мне сказать? Желаете, наконец, отчитаться за свое опоздание, так я и без вас назову причину. Лейтенант получает первую офицерскую зарплату и просаживает ее на местную б… Оторваться, что ли, не мог? – старпом перешел на "ты".

Оправдываться было бессмысленно. Тем не менее, Петр не привык, чтобы в отношении его интимной жизни высказывались так просто и грубо.

– Может быть, я и не прав, товарищ капитан третьего ранга, но проститутке, или как вы ее обозвали… обычно платят наличными. А моя подруга не взяла с меня и копейки. Поэтому попрошу вас не высказываться таким образом о моих личных делах, по службе, пожалуйста…

– Спасибо! – на лице старпома отразился немой вопрос: "Уж не с Луны ли ты свалился, милый?" Он произнес свое любимое заклинание:

– Лейтенант! Снимите "розовые очки"! – выдержав паузу и оценив реакцию Борисова, старпом продолжал:

– В нашем приморском городе не принято отдаваться за здорово живешь. Удовольствие надо оплачивать. Да, да платить и… не смотря на меня, словно солдат на вошь. Она, ваша мамзель, – старпом опять перешел на "вы", и Петр подумал: "С чего бы это, вроде, все сказано…", – объегорила вас в лучшем виде. Партбилет-то хоть на месте?

Холодный душ окатил Петю сверху до самых пяток. Ведь он чувствовал: чего-то не хватает. Точно, вот он, левый карман парадной тужурки, в которой вытанцовывал в ресторане. Здесь, как учили, у сердца, должен находиться партийный билет. Для верности в него были вложены и три желтые купюры достоинством в сто рублей каждая. Ничего этого не было и в помине. "Ну, Кэт, ну гадина! – возмутился про себя Петр. – Попадись мне только…" До этого "только" оставалось всего-навсего девять или более месяцев.

– Ладно, лейтенант. Твоя история накатана от "а" до "я". А партбилет наверняка уже подбросили на КПП, и лежит он, непутевый, на столе у начПО. Вот такие пироги. Теперь о деле. Штатного группмана через три-четыре месяца высвистают обратно, в Союз – он у нас "позвоночный", и это оговаривалось с комбригом. Тебя поставят на штат. Поэтому без скидок на врио-сио паши по полной схеме допусков. На обратном пути зайдешь в канцелярию, возьмешь у писаря зачетные листы на допуск к самостоятельному управлению группой, для сдачи на вахтенного штурмана и на дежурство по кораблю. Досрочная сдача зачетов – твой первый авторитет. Не уложишься в срок – не станешь полнокровным офицером. Это я к ранее сказанному у кают-компании. Естественно, что все твои вахты и дежурства повесят на других, старших тебя по возрасту и сроку службы офицеров. Когда примешься изучать устройство корабля, имей ввиду, что наш проект модернизированный: сначала назывался эскадренным миноносцем, потом – большим противолодочным кораблем, сейчас – большой ракетный корабль. Классификация идет в зависимости от основного оружия. Усек? Можешь идти. Да, не забудь доложиться у замполита. Чем раньше ты это сделаешь, тем лучше для тебя же. "Зам" у нас мужик толковый, что-нибудь придумает.

Петр вышел из каюты старпома в подавленном состоянии. "Бычки" молча расступились и проводили его печальным взглядом. Иванов, еще не зная в чем дело, дружески положил руку ему на плечо и сказал:

– Не бери в голову, Петр Алексеевич. Это только начало. Если по каждому поводу так расстраиваться – нервов не хватит. Впереди – двадцать лет безупречной службы…

Оставалось доплестись до лейтенантской шестиместки и упасть в койку. Такого начала своей офицерской карьеры Петр не мог себе представить и в худшем сне. "Вот тебе и "розовые очки"! – вспомнил он, засыпая, любимое старпомовское заклинание.

Корабль тем временем бороздил нейтральные воды.

Глава 5. Вероятный противник

Каждый, кто выходил в нейтральные воды на боевом корабле, мог бы рассказать не одну забавную историю о так называемом на языке военной терминологии «вероятном противнике» – будь то военный корабль или летательный аппарат. Манера поведения супостата и наша реакция были такими неординарными, что, несомненно, заслуживают внимания читателей. В арсенале флотской памяти есть и печальные события, результатом которых стало появление международных договоров и соглашений о предотвращении опасных военных инцидентов на море. Имело ли место противостояние, мы ведь были противниками и принадлежали к различным общественно-экономическим формациям? Да, имело. Но, несмотря на это и все существовавшие документы, предписывающие ограничения по сближению судов в дневное и ночное время, всегда было, есть и будет морское притяжение, тяга людей друг к другу и просто интерес, любопытство. Нередко море становилось и ареной политических провокаций.

– Товарищ капитан первого ранга! Товарищ комбриг! Вы просили разбудить… – рассыльный из "карасиков" старательно будил комбрига. Он был наслышен о крутом нраве Саковского и, прежде чем войти в каюту, некоторое время порепетировал в коридоре. У него вроде бы получилось, и он храбро продолжал: – Справа шестьдесят, дистанция восемнадцать кабельтов*, корабль вероятного противника. Предположительно – разведывательное судно. Идет на сближение.

Пока рассыльный дублировал сообщение ГКП, комбриг в уме просчитал арифметическую задачу по сближению кораблей: "Наша скорость восемнадцать узлов – это три кабельтова в минуту, резерв – шесть минут, плюс встречное сближение с циркуляцией супостата… В распоряжении – три-четыре минуты".

– Хорошо, сынок, можешь идти. Сейчас поднимусь.

Матрос лихо, но по-уставному, через левое плечо развернулся и строевым шагом вышел из каюты. первый заход у него удался.

Комбриг потянулся, затем его правая рука описала касательную траекторию в направлении тумбочки, стоящей у изголовья. Снайперски угодив в горловину графина, закрепленного над тумбочкой в обруче, чтоб не выпал во время качки, сосуд был изъят и озвучен булькающей в нем жидкостью янтарного цвета. В графин снова стали наливать виноградный сок, на что комбриг философски заметил вслух: "Пока не вдуешь – не будет порядка!"

Глотнув прямо из горла – зачем понапрасну пачкать стаканы – Саковский поднялся на ГКП.

– Товарищ капитан первого ранга! Корабль следует курсом двести семьдесят градусов, скорость восемнадцать узлов, работают обе машины вперед… – закончить свой доклад вахтенный офицер не успел.

Комбриг, не дослушав, жестом прервал его, сконцентрировав все внимание на сопустате, который, описав циркуляцию, стал выходить на траверз правого борта. Через пару минут дистанция между кораблями сократилась до ста метров, сближение продолжалось…

– Командир! – комбриг обратился к Зуеву. – Сбавляй ход, а то мы наскочим друг на друга при такой-то скорости. Для этого достаточно будет и незначительного отклонения курса вправо.

– Обе машины вперед малый! – тут же последовала команда на машинный телеграф.

На супостате также сбавили ход. Дистанция сократилась до минимума.

– Товарищ комбриг, – за дело взялся Зуев. – Предлагаю отвернуть влево и рвануть полным ходом на отрыв. Узлов двадцать восемь – тридцать гарантирую! У разведчика максимум узлов четырнадцать-пятнадцать, не более.

– Еще чего! – парировал Саковский. – Из-за этого паршивого разведишки изменять курс! Ты лучше дай команду заснять его с разных ракурсов – первый фотоснимок будет для походного альбома и отчета.

Напрасно комбриг не принял предложение Зуева, потому как дальше произошло что-то невообразимое. Сначала на юте супостата наметилось какое-то оживление, затем из трюма извлекли большой ящик прямоугольной удлиненной формы. Его быстренько распечатали, и взору изумленной публики предстал плакат, на котором, размером в два человеческих роста, если не более, был изображен наш дорогой гениальный… мудрый… Генеральный… Председатель… Маршал Советского Союза Леонид Ильич Брежнев.

"Мать моя женщина!" – только и успел произнести начПО, после чего стал срочно собирать Военный Совет. Замполит корабля тем временем перенацелил группу фоторазведки, чтобы заснять провокационный ход "вероятного противника".

Вражеская рука нарисовала Леонида Ильича, прямо скажем, в неприглядной для выдающегося деятеля международного пролетарского движения позе, а если точнее, то сзади и нагнувшегося буквой "г". "Чья-то костлявая рука, похоже Суслова, цепляла ему пятую звезду Героя на эн-то самой место, на котором обычно принято сидеть. Дескать, и вешать уже некуда. И момент ведь какой выбрали, когда весь советский народ горячо одобрял и единодушно приветствовал вручение товарищу Л. И. Брежневу очередной высшей награды Родины за очередные выдающиеся заслуги! Явно на конфликт нарываются империалисты треклятые. Терпеть такую сверх наглость дальше было никак нельзя.

– Командир! – теперь за дело взялся сам Саковский. – Ускорь прибытие всех начальников на ГКП. Будем решать, что с этой недобитой контрой делать.

Долго вызывать не пришлось. Весть о плакате моментально разнеслась по всем боевым постам и жилым помещениям. Все, кто мог, рванули на правый борт, чтобы самолично убедиться в провокационных намерениях супостата.

Военный совет был скоротечен и прошел в духе взаимопонимания и согласия. После знаменитых исторических слов, повторенных комбригом: "Мы вам покажем кузькину мать!", единогласно приняли резолюцию: "Пресечь наглую и оскорбительную вылазку империализма посредством двух пожарных стволов".

Матросы с превеликим удовольствием и скуки ради взялись за выполнение вводной ГКП. Бригаду "контрпропаганды" – так нарек ее "зам" – возглавил командир носовой аварийной партии капитан-лейтенант Костров, известный всем спаситель и опора самого трюмача. Авантюрист по натуре, он появлялся всегда там, где возникали "горячие точки" планеты. Не прошло и пяти минут с момента получения боевой задачи, как в направлении супостата был произведен первый залп, пристрелочный. Палуба разведчика опустела в считанные секунды, весь морской люд, еще недавно скалившийся и глумившийся над портретом Генсека, разбежался по шхерам, словно тараканы. Только один храбрец с рыжей бородкой, удобно устроившись на левом крыле ходового мостика, вел непрерывную киносъемку, дабы запечатлеть звериный оскал "империи зла".

После корректуры "огня", заключавшейся в изменении угла наклона стволов и поднятия давления в системе пожаротушения, при полагающихся в таких случаях для ускорения маневра костровских матюгах, дали повторный залп. Прямым попаданием, что вызвало бурю восторга как с нашей, так и с противоположной стороны, портрет был распорот пополам. Затем с треском вылетела верхняя планка рамки. Обвисшие куски материи более не представляли никакого интереса. Костров, разочарованный слишком быстрым исходом боевых действий, нехотя отдавал команды для разоружения и разноса АСИ* на штатные места. Инцидент был исчерпан. Оставалось ждать самой малости – обоюдной реакции сверху на этот военно-морской эпизод.

Саковский знал, что за подобное самоуправство по головке его не погладят. Но судя по удовлетворенному от проделанной работы выражению лица, можно было догадаться, что это обстоятельство сейчас его мало беспокоит. Кроме того, он знал главное – основные неприятности будут впереди. Благообразная мысль о том, что в районе боевой службы он будет старшим морским начальником, лелеяла его, как впрочем и редкостная возможность получить там адмирала.

Разведчик отвернул вправо и остался у границы наших территориальных вод. Место было выбрано весьма удачно: здесь пересекались рекомендованные курсы выходящих из базы советских военных кораблей. Что касается провокационной выходки с плакатами, то особого впечатления она не произвела. Приятного, разумеется, тоже мало, когда главу великой державы рисуют таким вот образом. Дали отпор, с перебором… Никому из военных этого корабля тогда и в голову не могло прийти задать себе вопрос: ну зачем старцу еще одна звезда Героя, и было ли за что? Катились по инерции как все в фарватере застоя…

– Командир! Я буду нести вахту с нулей! – комбриг, зная, что Зуев делит командирскую вахту на двоих со старпомом, решил и сам периодически принимать в этом участие, что всегда поднимало авторитет любого начальника. – Иван Степанович, – обратился он к начальнику политотдела, – пойдем, обсудим донесение по инциденту. Командир заготовил "костыль", надо добавить политической окраски, мол, генеральный секретарь и все такое… ну, ты знаешь, каков должен быть колор.

Штабные удалились. На ГКП воцарилась тишина. Слышались только команды вахтенного офицера, время от времени подаваемые по корабельной трансляции, да убаюкивающий шум разного рода механизмов.

Командир еще долго ворочался в кресле, стараясь расположиться удобнее. Вытянув ноги и подняв их чуть выше уровня собственного живота, он наконец притих. Через две-три минуты ГКП стал заполняться звуками натурального человеческого храпа. Непосвященные в таинство корабельной жизни могли бы возмутиться: как же так – командир, и спит на вахте! Но знающие толк в этой жизни скажут – командир не спит, он сосредоточен на огромнейшей ответственности за безопасность плавания и перед тем, как занять свое командирское кресло, проинструктировал вахтенного офицера о своевременности доклада в случае появления целей на дистанции визуального обнаружения. Храп командира – не есть показатель его самоустранения от исполнения служебных обязанностей. Храп командира на ГКП – индикатор его усталости, ведь прежде, чем выйти в море, из него выжали все соки, а уж сколько килограммов нервов он угробил на одних только проверках – не посчитает никто! Да и кому это надо, считать-то…

Погода пока их щадила: волнение моря не превышало двух-трех баллов, видимость – полная, на небе ни облачка. Форштевень корабля уверенно прорезал толщу набегающей волны. Солнечные лучи играли на металлических поверхностях, заполнивших всю территорию этого морского монстра. На баке сгорбились несколько человеческих фигурок в белой матросской робе. Это боцкоманда, не теряя даром драгоценного солнечного промежутка времени, подкрашивала вытянувшуюся на палубе якорь-цепь. Согнувшись в три погибели, обвязанный страховочным концом, главбоцман Костя Златоверхий красил выбранный из морского плена правый якорь. Эту ответственную операцию он доверял только себе, храня в памяти недавний случай с матросом Удаловым, которого чудом успел ухватить за мелькнувшие перед его носом прогары*. Они выдержали, не выпустили восьмидесятикилограммового удальца. Остальное было делом морпрактики – как за страховочный конец вытянуть выпавшую за борт тушку на палубу корабля. Потом состоялся "разбор полетов" у старпома, но об этом Костя не любил вспоминать. С тех пор наиболее ответственные, с точки зрения техники безопасности, покрасочные работы он брал на себя.

Эпизод с супостатом отвлек Петра от нахлынувшей на него лавины самых разнообразных сюжетов из персонального дела за утерю партбилета. Подобно киномеханику из захудалого клуба, он все время прокручивал плохо склеенные фрагменты из многочасового киносерпантина расправы над собой: вот его прорабатывают на партбюро и сам командир подводит итог знакомыми словами: "Да он же из "балбесовки", с ним все ясно…"; а это уже партсобрание – лес рук из желающих выступить, в первых рядах Яшка-артиллерист, на его лице написано: "Сейчас я ему все припомню!", выше всех, паршивец, тянет руку, и ему таки дают слово. Он успевает произнести: "Еще в системе я заметил, эти циркуля…" – и рвется пленка. В кинозале включен свет, на кровати, на самом краешке, сидит Яшка и сочувственно смотрит на Петра.

– Что, зема, плохи дела? – искренне спросил "рогатый" брат, и от этого матросского "зема", то есть земляк, тут же рухнула стена училищного отчуждения. Петр улыбнулся и произнес:

– А я ведь помню тебя по системе. Ты на танцах с блондинкой все время ходил, высокой-высокой. Я тогда еще подумал: вот бы мне такую, под мои метр девяносто.

– Жена моя, Катерина. Вон и фотография висит. Трое нас теперь. Откровенно, я тебя совсем не помню. Старшекурсники обычно плохо запоминают тех, кто помоложе. Ну, давай знакомиться. Я – Константин.

– А почему Яшка-артиллерист, если не секрет? – поинтересовался Петр.

– Фамилия моя Яковлев, значит, Яшка, так и в училище звали. А здесь еще "артиллериста" добавили. Ты не переживай, тебе тоже что-нибудь подберут. Да, я совсем позабыл, тебе к "заму" надо явиться, сразу после вечернего чая. "Бычок" приходил, но не стал тормошить, просил, чтобы я передал. Каюта "зама" – в первом офицерском коридоре, как спустишься по трапу – прямо иди, последняя дверь направо. Уяснил?

– Понял. А я Петр Борисов – циркуль, в системе "Бориской" звали. Холост.

– Ну, это дело поправимое.

По трансляции прозвучала команда о построении на развод боевой смены, и Константин вышел из каюты – наступала его очередь в исполнении обязанностей вахтенного офицера.

Кто таков вахтенный офицер на ходу корабля? Он обладает большими полномочиями и не меньшей юридической ответственностью за свои действия. Подчиняется командиру корабля или старшему помощнику, когда последний, замещая командира, находится на ГКП. Он всегда готов к досрочной сдаче вахты, расплачиваясь за все неувязки мозгового центра и корабельной организации. Поэтому в народе его именуют не иначе как "козлом отпущения" или "мальчиком для бритья". Но, будучи снятым, он не спешит удалиться с ГКП, потому что обязан зафиксировать в вахтенном журнале все события, сопроводившие его вахту. На эту процедуру уходит немало времени. Мы и сейчас не так богаты, чтобы позволить себе иметь аппаратуру автоматического документирования. Вот таков он в двух словах, вахтенный офицер. А вообще, на флоте любят сочинять мемуары. Старпом – тот ежедневно сочиняет. В муках творчества "рожает" он бесценное произведение современной литературы с элементами соцреализма под общим названием "жус" – журнал учета событий. Можно представить себе его размеры, если вместить туда все события за период боевой службы. Плюс, упомянутый выше вахтенный журнал, плюс отчеты командира, старпома, "зама", остальных начальников, да еще всякие там опыты работы по самой разнообразной тематике и т. д. и т. п. Наверное, наш флот – самый пишущий флот в мире.

До вечернего чая оставалось чуть более часа, и Петр решил досмотреть свой киносерпантин. После общения с Константином можно было рассчитывать на "хэппи энд" – счастливый конец.