Текст книги "Студенты шутят. От сессии до сессии"

Почем нынче трупы?

Митрий Архипов появился у нас на третьем курсе, перевелся из Рязанского пединститута. Учили и спрашивали в МИФИ строго, на первых двух курсах отсев был очень заметным – например, в нашей группе из 25 студентов вылетели семеро. Но потом потери в какой-то мере пополнялись «допнабором» – с потерей курса переводили лучших студентов из провинциальных вузов. Вот с таким допнабором Митрий к нам и попал. Но очень быстро стал не только «своим» в нашей среде, а одной из самых известных личностей. Без него общежитие как-то даже трудно было представить.

Он вообще очень легко сходился с людьми. Для друзей готов был отдать последнее. А если у него самого ничего нет – найдет. Например, зубрим перед экзаменом, в три часа ночи надо бы чаю достать, чтоб носом не клевать. Он где-то походит, порыскает – и из-под земли достанет. Но и во всех сомнительных предприятиях и откровенных авантюрах Митрий оказывался самой активной и незаменимой фигурой. Причем проявлял очень цепкую и недюжинную деловую хватку.

В те времена частного предпринимательства в Советском Союзе еще не существовало. Но в темах студенческой болтовни оно постоянно фигурировало – особенно в те периоды, когда с наличностью было туго. Валяемся у себя в комнате или на чай к соседям забредем – и изобретаем какие-нибудь сногсшибательные проекты, способные «стопроцентно» принести солидную, по нашим масштабам, прибыль. Но дальше теории такие проекты никогда не шли. Обсуждались, не отрывая задницу от кровати или сиденья стула. Но Митрий, если считал, что идея заслуживает внимания, не упускал попытки претворить ее в жизнь.

Однажды он додумался скупать по дешевке пустые бутылки и сдавать их. В те времена стеклотару от пива принимали почти в каждом магазине. Но от водки или вина – далеко не везде и не всегда. Только в винно-водочных отделах, на обмен, «одна на одну». Существовали специальные пункты приема бутылок и банок. Но их было мало. Очень часто они красовались закрытым окошком и табличкой «нет тары». А если были открыты, возле них завивался длиннющий хвост очереди из алкашей, профессионалов-сборщиков. В общем, полдня простоишь. Ко всему прочему, штопор в общаге считался ненужной роскошью, и пробки от вина чаще всего пропихивались вовнутрь, делая бутылку непригодной к сдаче.

А Митрий подсчитал, что в одном корпусе общежития больше двухсот комнат. В студгородке – четыре корпуса. И в каждой комнате наверняка пылится по пять-десять пустых бутылок. Такое количество сдавать не повезешь – себе дороже. Значит, их можно за полцены скупить, а которые с пробками – вообще за копейки. В итоге получится очень даже неплохой бизнес. Расчеты оказались блестящими. Друзья одолжили оборотный капитал и скупили по комнатам несколько мешков посуды. В 44-й соорудили специальный станок для извлечения пробок: привязали к дверной ручке проволочную петлю, ее запускали в горлышко бутылки, зацепляли пробку и тянули, она вытаскивалась довольно легко.

В назначенный день отправили двоих разведчиков. Один занял очередь, второй вернулся и сообщил – пункт приема стеклотары работает. Для перевозки было нанято такси, багажник и салон загрузили громыхающими мешками и благополучно доставили их на место. Правда, без приключений не обошлось. Стояли в очереди еще долго. А рядом с пунктом приема была пивнуха. В ней и рядом с ней, на свежем воздухе, народ распивал не только пиво, но и то, что покрепче, принесенное с собой. Митрию показалось обидным напрасно терять время в очереди. Он попытался по пивной охотиться за оставленными бутылками. Но там аналогичным бизнесом промышляли местные бабки. Митрий сперва конкурировал с ними успешно, сумел штук пять из-под их носов выхватить. А потом за очередную бутылку ухватились одновременно он и бабка. Тянут каждый к себе, ругаются, чуть не подрались. Но она на подмогу созвала других таких же бабок, набросились на Митрия стаей и со скандалом изгнали самозванца со своей территории. Хотя в целом операция оказалась очень рентабельной. Ее потом несколько раз успешно повторяли, да и некоторые другие студенты начали перенимать полезный опыт.

Но Митрий успел испробовать и другие способы бизнеса, совсем уж экзотические. Однажды мы стали рассуждать о платном донорстве. Вроде бы кто-то где-то слышал, что подобным образом можно неплохо подработать. Мы-то языки почесали и забыли, а Митрий сделал себе закладку в памяти. В очередной период безденежья уверенно отправился на станцию переливания крови. Заявил, что всегда мечтал стать донором, спасать жизни больных и пострадавших. Его приняли с распростертыми объятиями. Расхваливают его благородный порыв, чуть ли не пылинки сдувают, со всеми почестями укладывают на кушетку укладывают, не забыв ее застелить чистенькой, свеженькой простынкой. Он от подобного внимания совсем расплылся, разомлел. Но в последний момент все-таки не забыл уточнить – почем они кровушку покупают?

Ему с радушными улыбками объясняют – да что вы! У нас безвозмездно! Он вскочил с кушеточки, как ошпаренный. Сорвал резиновые жгуты, которые ему уже накрутили на руку, и вон оттуда. А ему вслед несутся удивленные возгласы – дескать, куда же вы, молодой человек? А как же ваши благородные мечты и душевное порывы? Но Митрий их уже не слушал, на столь грубую лесть не поддался. Поехал искать платный донорский пункт. Все-таки нашел. Но он оказался один на всю Москву. Там стояла дикая очередь из алкашей, подрабатывающих таким способом на выпивку. Наш герой заглянул в открытое окошко, как там пропускали этот донорский конвейер – грязища несусветная, персонал в замызганных халатах, весь пол и простынки, которые никто менять даже не думает, заляпаны засохшей кровищей. Тут даже Митрию не по себе стало, соваться туда он не рискнул.

А еще среди студентов ходила байка, что можно заключить договор, завещать для науки собственный труп – на скелеты и прочие учебные пособия. И по такому договору вроде бы большие деньги платят. Эту версию доводилось слышать много раз, ее пересказывали друг другу разные люди – просто так, блеснуть эрудицией и свободное время в болтовне скоротать. Но Митрий был единственным, кто счел информацию заслуживающей внимания. С серьезными намерениями поехал в анатомичку мединститута.

Заявился к служителям, сидевшим у входа, и объявляет: так и так, мол, я по делу – где тут у вас трупы покупают? Те прибалдели от подобного вопроса. Опасливо жмут плечами, переглядываются то между собой, то на него, то на телефонный аппарат. Но, видимо, так и не решили, куда им звонить: ноль-два или ноль-три? А Митрий – человек настойчивый. Продолжает выяснять: дескать, чего жметесь-то? Вы прямо скажите, трупы вам нужны или нет? Те наконец сообразили препроводить его к начальству.

Повели по длинным кафельным коридорам к какому-то профессору. А он как раз вел с группой студенток занятия в анатомичке. Спрашивает: «Вам чего, молодой человек?». Митрий отвечает: «Да так, хочу вам труп продать». Студентки – в шоке, профессор аж дар речи потерял. Потом ошалело уточняет: «Чей труп?». «Как это чей? – жмет плечами Митрий. – Мой!» При этом поясняет, что возьмет совсем недорого, сотен пять. Правда, в байках фигурировали более скромные цифры – рублей двести-триста. Но Митрий боялся продешевить. Тело единственное, другого не будет. Вот и решил заломить побольше, а если будут возражать, можно и поторговаться.

Начал рекламировать, что труп у него будет хороший, добротный. Выразил понимание, что за глаза товар только дураки берут, но он-то здесь. Предложил, что они могут хоть сейчас посмотреть, он не возражает, если надо, разденется. После этого ситуация сложилась неопределенная – то ли профессору пришлось приводить в чувство и откачивать студенток, то ли студенткам профессора. Но факт тот, что в ходе этих взаимных приведений в чувство кто-то из них догадался, о чем идет речь. Сказал гостю, что вообще-то такого рода сделки не практикуются. «А-а-а, ну тогда извините», – спокойно развернулся Митрий и поехал домой.

Кстати, впоследствии он так и пошел не по инженерно-физической, а по «деловой» линии. Стал бизнесменом, организовал собственную фирму, проявив на этом поприще изумительные таланты.

Умейте сдавать

Приходится слышать, что в нынешние времена, если студент ни шута не знает, ему приходится компенсировать свою дурость материально, нести подношения преподавателям, и в разных вузах давно уже выработалась соответствующая такса. Нет, вот такого у нас не было. В советскую эпоху за взятку слишком строгая ответственность грозила. Да и что было взять с тогдашних студентов? Но и в те далекие годы сдача экзаменов обеспечивалась не только знаниями. Существовало особое искусство сдачи. Тут уж требовалось быть и психологом, и стратегом, и тактиком, и актером, и сам себе режиссером.

Например, мы знали, что некоторые молодые преподаватели, делающие себе карьеру, обязательно ставят на каждом экзамене по несколько двоек. Но ставят их строго в ограниченном количестве. Чтобы продемонстрировать начальству собственную строгость и принципиальность – но и показать высокий уровень своей преподавательской работы: что основная часть студентов у них прекрасно усвоила курс. Вот тут приходилось гадать и прикидывать – когда идти к такому экзаменатору? В начале экзамена? А вдруг он как раз в начале будет набирать обязательное число «бананов»? Или в конце? А вдруг он в начале не доберет нужного количества?

Важно было и выбрать правильный имидж, на каком экзамене и как себя держать. Допустим, изображать вундеркинда, готового даже спорить с преподавателем, отстаивая собственные взгляды. Или скромненького трудягу, просидевшего штаны над зубрежкой. И в том, и в другом случае можно было получить крупный выигрыш, но можно было и крупно нарваться. Некоторые преподаватели не терпели «выскочек», но другие не любили «серости».

Особенно трудные психологические задачи приходилось решать девчонкам. Было время, когда их в МИФИ вообще не принимали. Потом стали брать только на один факультет, кибернетики. А за несколько лет до нашего поступления начали брать и на другие факультеты, но мало, по одной-две на группу. Где-то в верхах решили, что так будет полезнее, при девушках парни будут лучше себя вести. Но такое новшество одобрялось не всеми профессорами, кое-кто сохранял уверенность, что девицам в науке не место. Поэтому им следовало учитывать, к каким преподавателям попадать нежелательно. Да и с другими как себя вести? Или юбочку надеть покороче, в меру кокетства подпустить, глазками похлопать? Или с кем-то подобные приемы категорически противопоказаны, нужно, наоборот, изображать из себя эдакую бесполую швабру, прокисшую над конспектами и учебниками? Одна подруга из нашей группы так и вылетела с первого курса. Слишком понадеялась на свое женское очарование и на всех экзаменах напропалую стреляла глазками и улыбками. Дококетничалась очень быстро – на аскетичной кафедре общей физики решили, что «науке такие не нужны».

Конечно, в тактике сдачи экзаменов помогал опыт предыдущих поколений студентов. Но не всегда. Скажем, нас научил предшествующий курс, что на военной кафедре перед экзаменом обязательно нужно поставить преподавателю пузырь коньяка. Под благовидным предлогом – якобы в честь окончания курса, в благодарность за науку. Уверяли, что военные от этого никогда не отказываются, а после «презента» и экзамен пролетит, как по маслу. Но как раз наш преподаватель, подполковник Шишкин, оказался исключением – непьющим и принципиальным. Так нас взгрел за «презент», что мало не показалось.

Или еще нам старшекурсники объяснили, что на при сдаче курсового проекта по конструированию приборов и установок смотрят только листы с чертежами, которые мы намалюем. А пояснительную записку к этим чертежам никто и никогда читать не будет, там можно писать что угодно, абы страницы чем-нибудь заполнить. Мы поверили, а один парень вообще решил выдрючиться. Там указывались конструкционные материалы для всех деталей, и он указал, что болты и гайки изготовлены из мореного дуба. И даже пояснил в графе «Примечания»: «а почему из мореного, потому что эту ерунду никто не прочитает». Но как раз его-то записку и прочитали. Ржали над ней всей кафедрой, а что поставили – сами понимаете.

А для сдачи экзаменов иногда изобретали собственные, оригинальные методы. Помню, как кто-то вместо ручки взял карандаш с ластиком на конце. Ему задают вопрос, он пишет ответ, а если он оказывается неверным, тут же стирает. Когда по общим итогам ему хотели поставить трояк, он поднял скандал и начал громко возмущаться, потрясая экзаменационным листом, где не значилось ни одной ошибки.

А староста нашей группы, Витя Шамахов, очень хорошо умел разыгрывать искреннее и наивное удивление. Преподаватель ему говорит, что вот здесь он написал неправильно. На самом деле будет не так, а вот так-то. Витя изумленно ахает: «Да-а? Точно, что ли? А вот в этом случае тоже не так?». Исподволь стрелки переведет, и получается, что не преподаватель ему вопросы задает, а он преподавателю. Тот в раж войдет, все ему растолкует, что от Вити хотел услышать. Потом спохватится, что слишком долго возится с одним студентом, да и поставит троечку, а то и четверку.

У меня на первых курсах была своя тактика – почти на всех экзаменах лез отвечать «без подготовки». Заглядываешь в билет и, если только видишь, что знаешь его хотя бы на трояк, тут же вызываешься. Ведь по неписаным правилам сдачи экзаменов без подготовки положено ставить на балл выше. Если даже на дополнительных вопросах поплывешь, заслуженная тройка превратится в четверку. А для стипендии больше и не надо. Помнится, когда я таким нахрапом сдал математический анализ и вышел из аудитории, удивленный профессор Малов спросил у моих одногруппников: «Он что у вас, гений или просто наглец?». Но потом такая методика сама собой прикрылась. Предметы посложнее пошли, «на ура» уже не рванешь.

А у Валеры Аверина по прозвищу Донбасс другая любимая тактика была – он на экзаменах начинал плакать, если двойку ставили. Зрелище, я вам скажу, было неординарное. Амбал «семь на восемь» вдруг заливается слезами в два ручья. Хлюпает о своем трудном детстве, голодном существовании и о том, что родители его теперь со свету сживут. И срабатывало! Хотя, скорее всего, не из-за жалости преподавателей, а из-за брезгливости. Экзаменаторы, видя столь отвратную картину, чувствовали себя явно не в своей тарелке. Вот и спешили избавить себя от его присутствия. А то ведь еще на переэкзаменовках придется встречаться. Но он потом совсем обнаглел. Стал рыдать даже не из за двоек, а из-за троек, вымаливая четверки. А пару раз аналогичным образом пятерки вместо четверок выклянчивал. Пользовался этим методом до четвертого курса. Пока не нарвался на уже упоминавшегося профессора Евстюхина по прозвищу «Ж…». К трагическим эмоциям он оказался совершенно невосприимчив. А сама мольба Донбасса привела его в полное недоумение:

– Вы не хотите тройку? – искренне удивился он. – Ну ладно, как хотите.

Пожал плечами и вывел в зачетке жирную двойку.

Полеты во сне и наяву

Среди самых знаменитых историй, периодически будораживших и потешавших студенческое общество, были полеты из окон общежития. На моей памяти они случались трижды.

Одна была в 4-м корпусе, там на двух верхних этажах жили девушки, а на нижних – парни. Как-то вечером моя знакомая, Надя Мироненкова, лежала у себя в кровати на пятом этаже. Соседки куда-то ушли, а она книжку читала, уже собиралась спать. Вдруг стук в дверь. Заваливается компания ребят с третьего этажа. Лыко вяжут с трудом, но кое-как объясняют, что у них нечаянно захлопнулся дверной замок. Но форточка осталась открытой, в окно залезть можно. Комната, куда им надо попасть, находится внизу, прямо под комнатой Надежды. Они стучались на четвертом этаже в такую же комнату, но там никого нет дома. Поэтому они просят об одолжении: разрешить им связать вместе простыни, они по простыням спустят из окна своего товарища. Он проникнет домой и откроет изнутри дверь.

Надежда была подруга спокойная, невозмутимая. За годы жизни в общаге и не такого навидалась. Ладно, говорит, валяйте, мне-то какое дело? И дальше свою книжку читает. Парни содрали с кроватей простынки, кое-как соорудили из них канат – примерно как в фильмах о побегах из тюрьмы. Одного из своих обвязали под мышками и отправили вниз за окошко. Остальные, четверо или пятеро, встали цепочкой и удерживают другой конец, потихоньку его опуская. Вдруг с ними что-то произошло. Выглядело это точно так же, как на соревнованиях по перетягиванию каната – если одна команда резко отпустит свою сторону. Все, кто удерживал простынки, очутились на полу. Грохнулись в кучу малу и хохочут, возятся, выбраться из кучи пытаясь.

Но Надежда решила от книжки все-таки оторваться и охладила их буйное веселье. Напомнила: а как же ваш приятель за окном? Ведь, наверное, веревка не случайно ослабла. Только тогда спохватились, потянули за свой канат и обнаружили – слишком уж легко тащится! Простынки в общежитии были старенькими, стиранными-перестиранными, и одна из них тяжести не выдержала, оборвалась. Они кинулись к окну, а их товарищ приземлился на клумбу. Сидит и чего-то мычит. Но живой и здоровый, только задницу себе отшиб. Что подтверждает древнюю мудрость – дуракам везет.

Другой случай произошел в прямом смысле на моих глазах. Была летняя сессия, жарко, окна настежь открыты. Сидим у себя в 40-й комнате и готовимся к экзаменам. Вдруг сверху что-то большое просвистело, шмякнулось, брякнуло. Мы высунулись – но ничего вроде бы нет. Потом выяснилось, что наши соседи из 39-й комнаты отмечали сданный экзамен. А дело в том, что у нашей комнаты и двух соседних окна выходили на бетонный козырек над входом в корпус. Если очень спешишь, можно было на улицу не через дверь выйти, не в обход по лестнице, а из окна на козырек, а оттуда спуститься по железной решетке. Таким путем получалось несколько минут выиграть.

Но в тот раз наши соседи праздновали не у себя дома, а у друзей на третьем этаже. Как обычно, закупленного пива не хватило. Спешно стали снаряжать «гонца». Спохватились, что до закрытия магазина осталось десять минут, каждая секунда на счету. Чтобы не опоздать, один из наших соседей подхватил сумки с пустыми бутылками и дунул «по кратчайшему маршруту». Через окно. Совершенно забыв, что он не у себя, а этажом выше. Правда, грохнулся в два этапа – сначала на край козырька, а потом оттуда вниз скатился. Отделался тоже сравнительно легко – двумя сломанными ребрами и вдребезги перебитыми бутылками.

Но особенно нашумело приключение в комнате Володи Гегеле. Двое его соседей, Смирнов и Демешкин по прозвищу Гигант, побывали на вечере в одном из «женских» вузов – то ли «медов», то ли «педов». Подцепили двух подруг и закрутили с ними мимолетный романчик. Уж не знаю, что они наплели своим девицам, чем приворожили их сердца. Но через некоторое время обе дамы, не имея вестей от своих возлюбленных, решили сами их отыскать. Причем они знали только имена, знали, что их кавалеры из МИФИ и живут в общежитии. Но девушки оказались очень целеустремленные и озабоченные.

Наугад прикатили в студгородок, намереваясь расспрашивать всех встречных. Хотя им повезло сразу же. Наш 2-й корпус был ближайшим к автобусной остановке, а Гиганта из-за его роста там каждый знал.

Парням они свалились как снег на голову. Никто их, собственно, не ждал, и продолжения отношений оба рыцаря вообще не планировали. Но раз уж явились гостьи, принять их следовало по-джентельменски. Володя Гегеле тут же отправился в кино на две серии: ясно же, что пятый – лишний. А его товарищи пошли за вином и закуской. Но при закупке явно перестарались. Набрали какой-то дешевый азербайджанский портвейн абсолютно убойного качества и в убойном количестве. В результате обе влюбленные пары слишком быстро дошли до абстрактно-философского состояния.

Гигант, благодаря своей комплекции, еще кое-как держался. Уполз с дамой в свой «отдельный» закуток, отгороженный шкафами. Хотя и там дальше разговоров за жисть дело не пошло. А Смирнов вообще скис. Подруга его тормошила-тормошила и пришла к выводу, что он ее совсем «не любит». А поскольку она и сама витала под слишком романтическим градусом, то решила порвать отношения символично, эффектно. Залезла на подоконник и говорит:

– Раз так, то я, пожалуй, пойду!

Смирнов механически кивает:

– Ну, иди, – очень рад, что его наконец-то оставят в покое.

Она и «пошла» с третьего этажа. Смирнов встрепенулся. Позвал Гиганта. Глянули вниз – подруга сидит на газоне. Вроде шевелится, только встать не может. Они у нее сверху, из окна, поинтересовались самочувствием. Ответила, что, наверное, ногу сломала. Но ребята решили быть джентльменами до конца. Позвонили с телефона вахтерши и вызвали девушке такси. Пускай с удобствами едет к себе домой, а остальное – ее дело.

Возможно, вся эта история прошла бы гладко и тихо. Но в это время из душевой к общежитию возвращался секретарь институтского комитета комсомола, Саша Калин. Полет произошел на его глазах. Он побежал в штаб оперотряда и поднял тревогу – вот, мол, до чего народ распустился, уже баб из окон выбрасывать начали.

Обоих кавалеров повязали. Опера взялись за них серьезно. Для допроса, как полагается, разъединили. Гигант еще держался на ногах, и его увели в штаб. А Володя Гегеле как раз вернулся домой и застал в комнате весьма живописную картину. На кровати сидел Смирнов, икающий и обвисший. Перед ним стоял наготове заблеванный тазик. А вокруг полукольцом расселись опера, напряженно вслушиваясь в его слова и ожидая, когда же он все-таки проговорится, расколется. Но Смирнов, как заевшая пластинка, повторял одно и то же:

– Из нашего окна вышла баба, но мы ее не выбрасывали… из нашего окна вышла баба, но мы ее не выбрасывали… Бэ-э-э… – тут его очередной раз выворачивало в тазик, а потом он заводил снова: – Из нашего окна вышла баба, но мы ее не выбрасывали…

Появившегося Володю тоже повязали – и долго допытывались, не он ли и есть главный организатор преступления? Основной уликой сочли, что он появился лишь потом, оказался вроде как совсем ни при чем и слишком тонко изображал, будто ничего не знает. Однако его вину доказать не удалось, и операм пришлось от него отцепиться – хотя и с явным сожалением. А Гиганта со Смирновым отчислили. Когда отслужили в армии и дури немножко поубавилось, восстановились и доучивались.