Текст книги "Сибирские перекрестки"

Однако ей не спалось. Что-то мешало. Вокруг не было никого, но что-то не давало уснуть.

Тогда, чтобы сбросить с себя это наваждение и успокоиться, она вылезла из кузова и побрела в лес – пройтись, поискать грибы, ягоду…

В лесу она проходила часа два, однако грибов не нашла. Из-за сухой погоды, уже давно мучившей эти края, они не шли в рост. Ягоды же, здесь на вершине, не было никакой, кроме малины. Но она еще не созрела.

Она вернулась в лагерь и занялась ужином. Приготовила его быстро. Постепенно подкрались сумерки.

Впереди была ее первая ночь в одиночестве в тайге.

Она подкинула в костер сушняка и присела рядом. Около костра было тепло, приятно, немного грустно и в то же время тревожно.

Ей давно хотелось побыть в одиночестве, вот так, как сейчас, чтобы подумать о себе. И даже не подумать, а просто послушать саму себя, одними чувствами, без слов, почувствовать, что же с ней такое. Последнее время она сама не знала, что с ней происходит. Но что-то в душе у нее менялось. Она не могла ни на чем сосредоточиться, все делала по привычке, автоматически, вроде бы ни о чем не думая, мысли ее блуждали где-то, без усилий плавно скользили, как в русле река, в одном и том же направлении. О чем бы она ни думала, в конце концов возвращалась к одному и тому же. Чтобы разобраться, что с ней такое происходит, об этом она и не помышляла, так как уже не раз убеждалась, что не может ни понять, ни объяснить часто появляющиеся у нее желания. Иногда ей хотелось одновременно и плакать и смеяться.

Может быть, все началось с того, что она стала замечать, как стремительно бежит время и ничего не меняется ни с ней, ни с окружающим ее миром… «Вот прошел год, – подумала она, – как я была здесь. Сейчас приехала снова. Однако за этот год ничего не изменилось»… Она прожила год, а его как будто не было. Не могла удержать в памяти, вспомнить – чем же он особенным отличался от других ее лет жизни. И не могла… Года ее жизни как будто не было. Но ведь она его прожила… «И так пройдут другие годы!» – с беспокойством тогда подумала она, и от этой мысли ей стало тоскливо. Однако не эти мысли, ясные и понятные, не давали ей покоя, а что-то еще, неосознанное, неуловимое в ней… Ее не беспокоило, что она все время была одна. У нее были подруги, но больше не было никого. Это больше беспокоило ее родителей, которые, правда, старались не показывать ей этого. Но она догадывалась, что они тревожились за нее, не понимая, чем их дочь отличается от других. Похоже, она задержалась в своем развитии, странным образом стремясь обойти зов природы.

* * *

Сидорин, Женька и Валдемар шли цепочкой. Отряд вел Сидорин. Еще накануне, вчера вечером, он продумал, как удобнее подойти к Собольему, и наметил ориентировочно места, где следовало бы взять образцы. Здесь, в районе Собольего, и дальше по реке, в которую он впадал, коренники на поверхность не выходили. До образцов придется докапываться.

Отряд он выводил прямо на хребет, вплотную подступавший и круто падающий к месту слияния двух ключей, которые, соединяясь, образовывали ручей Соболий. Это был наиболее удобный подход к ручью. А самое главное, с хребта должна была хорошо просматриваться вся долина ручья, протянувшаяся на три десятка километров.

И он рассчитал правильно. Прошло немного времени, они вышли в заданное место. Перед ними, внизу, открылась широкая таежная долина, поросшая густым черневым лесом с редкими светлыми островками рябины и осинника. Кое-где зеркальцами блестела в ручье вода. Дальше, там, где, должно быть, заканчивался ручей, все сливалось в одно сплошное темно-зеленое поле.

Здесь они задержались. Сидорин достал карту и компас, присел на траву на открытом месте, с которого хорошо была видна долина, и стал изучать местность, сверяясь с картой.

Наконец, он закончил, сложил карту, сунул ее и компас в полевую сумку и встал.

– Ну что, ребята, пошли!

– Вниз?

– Да, сваливаем прямо в стык ключей. Там возьмем первый образец.

На самом верху хребта спуск оказался крутым и безлесным. Поэтому, чтобы не скользить, спускались боком, хватаясь за кусты.

Постепенно крутой участок закончился, перешел в пологий склон, и начался лес. Не успели они углубиться в него, как тут же вспугнули рябчиков, которые с шумом взлетели и сели неподалеку на дерево.

Валдемар потянулся было за двустволкой, но его остановил Сидорин:

– Не надо! Перед ночевкой набьем. А то в рюкзаке за день, по такой жаре, истолчем!..

Вскоре они вышли к месту слияния ключей. Здесь начинался ручей Соболий. Он зарос кустарником, травой, глубоко зарылся в землю, не был виден, а только шумел где-то там, под грудой больших валунов, покрытых ярко-зеленым влажным мхом.

Сидорин постучал молотком по валунам, отколол несколько кусочков, осмотрел их, выбросил и пошел в сторону от ручья.

Женька поплелся за ним. А Валдемар задержался у ручья. Он достал из рюкзака фотоаппарат, сделал пару снимков. Не заметив больше ничего интересного здесь, он пошел к Сидорину и Женьке. Те, отойдя недалеко от ручья, усердно копались в земле. Орудуя молотками, они содрали дерн, добрались до камней, кололи их на кусочки и, отбирая образцы, что-то бормотали один другому на языке, понятном только геологам: «Амфиболиты… Да, да, метасоматические! Вот глянь – порфир!.. Эффузивные породы…»

Отобранные образцы Женька положил в геологический мешочек, туда же сунул бумажку с номером образца и местом привязки.

Сидорин поставил на карте отметку, что-то кратенько записал в пякитажку и сунул ее в полевую сумку, которая постоянно болталась у него на боку.

Валдемар уже знал, что в этой полевой сумке кроме компаса, пякитажки и еще кое-каких мелочей, нужных в поле, лежал немецкий трофейный парабеллум, выданный Сидорину в Москве, в институте. С оружием Сидорин обращался аккуратно, привык к нему, как, наверное, к геологическому молотку, поэтому парабеллум всегда был у него под рукой.

Они собрались и двинулись дальше. Пошли образцы, остановки, копание в земле, и снова до следующего места.

Обозначенная на карте тропа не проглядывалась, давно заросла, исчезла. Они попробовали было отыскать ее, но безуспешно.

Натолкнулись на нее позже, неожиданно.

– Тропа, ребята!

Сверились с картой. Это была действительно тропа.

Валдемар пошел вперед, лишь чутьем угадывая, что они идут по тропе.

Не прошли они и десятка шагов, как вдруг впереди Валдемара, почти из-под самых ног, внезапно с громким фыркающим шумом взлетела огромная черная птица с полутораметровым размахом крыльев. От громкого шума и неожиданного взлета птицы у Валдемара оборвалось все внутри. И он замер, как и Женька, шедший сразу за ним…

Только Сидорин отреагировал мгновенно на взлет птицы: парабеллум оказался у него в руке, и тут же раздалась серия выстрелов.

– Та-та! – звонко разнеслось по долине вслед глухарю, темным пятном мелькающему между деревьями.

– Хм! Ушел! – с досадой сказал он и посмотрел на ребят.

Те уже успели прийти в себя: Валдемар держал в руках двустволку, а Женька малокалиберную винтовку.

– Ох и птица! – не удержался от восклицания Валдемар.

– Ну, пошли, пошли! Нам еще далеко! – заторопил их Сидорин.

И они пошли дальше. Вскоре тропа исчезла, и опять пошла нехоженая тайга.

Они взяли еще в нескольких местах образцы, дважды теряли и снова находили тропу и совсем забыли о глухарях. Однако птица сама напомнила о себе.

Снова, как и в прошлый раз, внезапно с шумом взлетела птица. И опять Валдемар и Женька оказались застигнутыми врасплох.

Сидорин же был начеку и огонь открыл сразу еще, на взлете птицы.

«Та-та-та!» – снова разнеслись по долине ручья пистолетные выстрелы.

Птица, резко дернувшись в полете, смялась, словно наткнулась на что-то, и бесформенным комком упала на землю.

Они подошли к глухарю, подняли с земли огромного красивого петуха с темно-коричневыми крыльями и черным зобом, отливающим металлическим блеском.

– Хорош!

– Да, потянет солидно!

– А ну-ка, куда ему попало? – заинтересовался Женька.

– Хм! Что-то не видно! Может, он с испугу упал, – усмехнулся Сидорин, стараясь отыскать на птице пулевое отверстие. – Ага! Вот куда я саданул ему!..

* * *

На ночевку они стали на берегу ручья, под огромной елью, нижние ветви которой шатром спускались почти до самой земли.

Женька с удовольствием скинул на землю рюкзак.

– Вот это мне больше всего нравится в геологии!

– Что? – не понял его Сидорин.

– Привалы! – съязвил Женька.

Сидорин усмехнулся, раздал им задания.

Валдемар и Женька развели костер, нарубили лапника, уложили под елью. Туда же бросили чехлы от спальников, поверх натянули марлевые полога.

А Сидорин ушел к ручью – чистить глухаря.

Ему нравилось после дневного маршрута вот так повозиться с птицей на берегу глухой таежной речушки. В такие минуты он отдыхал душой, смиряясь с чем-то, что было уже давно упущено в жизни, из-за чего старался жить не в разладе с самим собой. Он примирился и понял, как коротка она, когда ему перевялило за сорок, а он все так же продолжал бегать в маршруты. К тому времени его сокурсники уже давно обошли его… «Не вышел!» – подумал он как-то с горечью. А потом, помучившись некоторое время, успокоился. Тугая внутренняя пружина, которая заставляла дергаться и его и окружающих, отпустила его. Он стал мягче, добрее к людям, перестал прикладывать и к себе и к ним мерку по максимуму. Он понял, что свою жизнь ему не перекроить по-иному. А если, иногда думалось, чего-то не достиг или не сделал, что мог бы, то в этом следовало винить только самого себя… «Судьбу не обманешь, – иногда успокаивал он сам себя. – Она не от одного нашего хотения такой становится!..»

Он ощипал глухаря, вернулся к костру, опалил пух, выпотрошил, промыл в ручье, затолкал в котелок и повесил его над огнем.

– Ну, если так пойдет дальше, то управимся раньше времени! – сказал он, довольный прошедшим днем и минутой отдыха у ручья.

Он удобно уселся рядом с костром и принялся стягивать резиновые сапоги.

– Еще денька три уйдет до конца ручья – и денек на обратный путь…

Отсыревшие портянки заклинило, сапоги не поддавались.

– Валдемар, помоги, – попросил он. – Вот черт, как засели!

Он уперся руками в землю, а Валдемар, ухватившись за сапог, рывком сдернул его.

– Тише ты! Ногу оторвешь! Силищи-то вон сколько! Весь день махали, а тебе хоть бы что! – рассмеялся он, все больше проникаясь симпатией к этому сильному, немногословному латышу.

Они развесили со всех сторон костра мокрые, с едким запахом пота портянки… Стояли, прокаливаясь, сапоги, придвинутые вплотную к огню.

Подоспел и глухарь. Они поели, запили чаем и с удовольствием улеглись около костра, подставляя под его жар бока и спину, прогреваясь на ночь.

От сытного ужина, усталости и тепла потянуло в сон.

Легли рано. Надев теплую шерстяную одежду, припасенную в рюкзаках, залезли под марлевые полога, натянули на себя тонкие чехлы спальников. Рядом с собой положили оружие.

Проснулись тоже рано. К долгому сну не располагали жесткая лежанка, сырость и холод, тянувший от земли.

К утру долину ручья прикрыл легкий туман, который, пока они разводили костер и готовили завтрак, расползся белыми клочьями и выпал обильной росой.

Они поели, уложили рюкзаки, однако выходить в маршрут было еще рано: трава, кусты и деревья поливали росой, как дождем.

От нечего делать сидели у костра и пили чай. Первым не выдержал Сидорин.

– Пора топать! Ничего, что промокнем! По дороге высохнем! – подбадривая, сказал он, понимая нежелание молодых покидать сухое насиженное место и идти по росистой тайге.

День пролетел незаметно. Он плотно заполнился теми же делами, что и предыдущий. Они останавливались, работали молотками, вгрызаясь в землю, брали образцы, Сидорин заносил что-то в пякитажку, шли дальше.

Постепенно рюкзаки наливались тяжестью образцов. Сидорин и Женька все больше и больше грузили на Валдемара, стараясь сохранить за собой мобильность и в то же время полагаясь на его силу.

В этот день тропу они уже не теряли, хотя она здорово петляла по долине, а они часто оставляли ее, уходя за образцами далеко в сторону.

* * *

Устья ручья они достигли на третий день к вечеру. Еще один день ушел на маршрут вверх по речушке, в которую впадал ручей. Там они, как и томские геологи, наткнулись на зимовье и переночевали рядом с ним. За все маршрутные дни и ночи их никто не беспокоил.

Утром они проснулись под монотонный шум мелкого моросящего дождика. Огромный многоэтажный шатер ели, под которым они устроились на ночлег, он не пробивал, однако заглушил костер и вымочил все вокруг.

Вылезать из тепла в сырость и холод дождливого утра не хотелось. К этому не располагала и усталость, накопившаяся за последние дни.

Спешить было некуда. Женька и Валдемар лежали и ждали, что скажет начальник.

Высунувшись по пояс из спальника, Сидорин дымил сигаретой под марлевым пологом и молчал. Он не знал, как быть. Пережидать ли дождь здесь, в сухом месте, рядом с зимовьем, в котором всегда можно было укрыться от непогоды, если она разгуляется еще сильнее, или выходить и возвращаться назад, к стану, под дождем. Он понимал, что даже за два дня по такой тайге не дойти до стана. И обратный путь был тяжелее, предстояло идти все время на подъем, по мокрой опасной тайге, и после тяжелого дневного перехода будут вынуждены вставать на ночевку в пропитанной водой тайге.

«А если дождь затяжной, на несколько дней? – подумалось ему. – Или на неделю, как часто бывает здесь, в Саянах… Не сидеть же неделю в этом зимовье. Не хватит продуктов, да и Вера изведется, когда мы не вернемся к намеченному сроку»…

И он живо представил их стан, там, наверху, в седловине, и Веру – одну посреди глухой тайги… «И еще эти дурацкие разговоры о медведях! – мелькнуло у него. – Нет! Надо выходить! Торчать здесь бессмысленно!» – окончательно решил он.

– Ну что, ребята, выходим?!

– Как вы, Иван Павлович! А мы за вами!

– Значит, говорите, по правилу танкистов – делай, как я! – рассмеялся он. – Ну что же, маневр первый – встаем, второй – готовимся к выходу! – сказал Сидорин и первым выскочил из-под марлевого полога.

– На зарядку, на зарядку, на зарядку – становись! – выползая из чехла, засипел осевшим за ночь голосом Женька.

– Костер, плотный завтрак, ребята, и скорым маршем до стана, до Веруньчика! Она, пожалуй, заждалась! Да и одна там! Это тоже не дело! – говорил Сидорин, собирая скоренько вещи и укладывая их в рюкзак.

От этих слов Сидорина у Валдемара заныло сердце, захотелось поскорее попасть туда, на вершину хребта, где сейчас Вера, так неожиданно ворвавшаяся в его жизнь и в мысли, смутив покой его последних лет. Все эти дни в маршруте он вроде бы не думал о ней, однако постоянно чувствовал незримое ее присутствие, словно она была рядом… И ему сейчас захотелось, чтобы она оказалась действительно рядом, хотя он и понимал, что ей здесь не место. И ей было бы намного тяжелее, чем им, в общем-то, уже привыкшим к тяготам в маршрутах.

Накинув штормовку, Сидорин выскочил из-под ели и огляделся.

Небо, без просветов, затянуло низовыми тучами. Серовато-белесые и лохматые, они ползли над вершинами увалов, цепляюсь за них рваными клочьями, смешиваясь с испарениями давно и сильно прокаленной тайги, поливали нудным мелким дождиком, вызывая безысходную тоску от задавленности этого уголка земли.

«Да, да! Надо выбираться, и как можно быстрее!»

– Ребята, все самое ценное упаковывайте в полиэтиленовые мешки! Спички, самое главное, спички! Промокнем до самых…

Торопливо, не откладывая, они покинули зимовье, вышли в обратный путь по тропе, обивая ветками впереди себя кусты и траву, покрытые дождевыми каплями. Но все равно промокли быстро. Сверху, с одежды, в сапоги потекли струйки воды, постепенно заполняя их, и от этого с каждым шагом идти становилось все тяжелее и тяжелее. Вскоре сапоги стали неподъемными, ноги быстро устали, и, помогая им, приходилось подхватывать их за голенища, перекидывать через валежник…

Наконец, вымотавшись, они остановились, сняли сапоги, вылили воду, выжали одежду, пошли дальше. На некоторое время стало вроде бы легче. Однако моросящий дождик и пропитавшаяся водой тайга быстро свели все к прежнему состоянию. И Сидорин снова остановил отряд.

Такая ходьба вымотала, и к полудню они уже еле тащились.

В обед костер разводить не стали. Было не до него. Перекусили холодной тушенкой. Сидорин выдал по глотку спирта. Вроде бы появилась бодрость. Но этого хватило ненадолго. До ночевки и настоящего отдыха было еще далеко. А еще дальше было до стана, до палаток и раскладушек, теплых спальников и костра под тентом, где было достаточно еды и того же спирта, отмеряемого не по глотку, с расчетом на непредвиденный случай. Там, в стане, можно скинуть мокрую, неприятно прилипшую к телу одежду, полностью переодеться во все сухое, по-настоящему согреться и завалиться спать, не думая о том, что завтра нужно будет вставать чуть свет после ночи на жесткой сырой земле, сниматься со стоянки и топать все дальше и дальше в тайгу…

К вечеру на Валдемара и Женьку накатила апатия. Они шли, автоматически переставляя ноги, судорожно сжав скулы. Об отдыхе уже не думалось. Да и вообще ни о чем не думалось. От усталости и холода мышцы одеревенели и судорожно подергивались.

Пора было вставать на ночлег. Сидорин рассчитал точно. Сегодня они прошли большую часть пути. Для этого он гнал и себя и ребят. Но на завтра оставался более тяжелый участок – крутой, затяжной подъем от места слияния ключей, который тянулся почти до самого их стана, и он приходился на конец маршрута, когда силы будут уже на исходе.

С трудом нашли сухое место, под елью, развели костер.

Ночь прошла отвратительно. Они почти не спали. От холода и сырости била дрожь. Иногда кто-нибудь из них не выдерживал, вставал, раздувал костер, подбрасывал в него отсыревшие палки, которые долго чадили сизым едким дымом, слабо согревая, но обильно выжимая слезы. Помучившись у костра, но и немного согревшись, он клевал носом у огня, потом снова заползал в холодный чехол спальника и на какое-то время забывался сном.

Утром поднялись разбитые от бессонной ночи и усталости.

Все так же надоедливо моросил дождик. Просветов в тучах не было.

Они развели костер, вскипятили чай. Сидорин выдал всем по глотку спирта. Дрожь отпустила, но слабость осталась.

Позавтракали. Долго и много пили горячий чай, от которого потеплело в груди.

Со стоянки вышли поздно. До стана было уже не так далеко. Однако это было обманчиво.

Снова пошли остановки, переходы и остановки. К подъему подошли уже вымотавшимися.

Немного отдохнули и пошли в гору. Подъем давался с большим трудом. Проходили метров десять, останавливались, отдыхали, снова метров десять вверх и снова останавливались. Постепенно остановки затягивались, а броски вверх становились короче. Едкий пот, смешиваясь со струйками дождевой воды, стекал вниз, в сапоги. Внезапно Валдемару захотелось есть. Настолько сильно, что закружилась голова, руки и ноги стали ватными, движения вялыми. Они остановились, вскрыли консервы, достали хлеб, быстро и жадно поели прямо под дождем, глотнули спирта и пошли дальше вверх, все вверх…

Наконец, крутой участок подъема закончился. Они были на вершине.

К стану подходили, когда время уже близилось к вечеру. Вышли к седловине, на поляну, и остановились.

Валдемар стащил со спины ружье, вскинул стволы вверх и ударил дуплетом. Эхо выстрела отразилось от леса позади них и улетело вперед, к стану. Глядя на него, и Сидорин с Женькой разрядили свое оружие: раздались два звонких хлопка парабеллума и глухие беззвучные выстрелы мелкашки.

Оттуда же, от стана, в ответ на их выстрелы вверх взлетала с шипением зеленая ракета.

От радости и захлестнувшего их чувства, они не удержались и на разные голоса закричали: «О-го-о-го-о! Ве-ера-а-а! Это-о мы-ы!»

– Ребя-ата-аа! – услышали они в ответ, увидели бегущую под дождем навстречу им с непокрытой головой Веру, и бросились к ней.

С разбегу она налетела на Сидорина. Тот подхватил ее, засмеялся, крутанул вокруг себя и поставил перед Женькой. Вера чмокнула в щеку апатичного Женьку, оставив его, подскочила к Валдемару.

– Здравствуй, Валдемар! – сказала она с сияющими глазами, и от ее голоса, вида ее, у Валдемара в горле застрял комок, и он не мог ничего произнести. Он стоял, смотрел на нее и боялся чего-то, что вот-вот могло произойти…

– Он совсем осип! – хохотнул Женька. – Разучился говорить! С медведями жить – по-медвежьи говорить!

– Тебе это не грозит! – весело рассмеялся Сидорин. – Не так ли, Валдемар? – помог он ему выйти из затруднительного положения.

Валдемар молча кивнул головой, не отводя взгляда от Веры.

– Ну, ребята, пошли! Что это мы встали под дождем! – заторопил всех Сидорин.

– Ха-ха-ха! – рассмеялся Женька. – Иван Павлович, так мы же вторые сутки под дождем! Нам уже давно терять нечего!

– Нам-то, да! А вот Веруньчик промокнет! Пошли, пошли быстрее под навес!

Сидорин подхватил под руку Веру и потянул к стану. Валдемар и Женька двинулись за ними.

Под огромным брезентовым тентом было сухо и тепло – горел небольшим устойчивым ярким пламенем костер. Рядом с ним лежала кучка сухих валежин. Над огнем висела почти вся их кухонная утварь с горячей водой. Рядом с костром, приткнувшись к нему боком, стояло ведро – тоже с горячей водой.

Они поняли, что Вера ждала их, понимала, что после маршрута им нужно будет очень много горячей воды, чтобы смыть многодневные пот и грязь, почувствовать себя по-человечески, чуть-чуть счастливыми…

– Ох! Веруньчик! Как хорошо! Спасибо, уважила! – протянул помытый и причесанный Сидорин.

Он удовлетворенно потянулся, разминая плечи, подсел к столу.

За ним на кухню потянулись, также довольные и чистые, Валдемар и Женька.

На столе уже стояли железные миски с гречневой кашей, приправленной тушенкой. Сидорин достал свою неизменную фляжку, снова оказавшуюся полной, разлил по кружкам спирт.

– Хорошо-то как, ребята! А?! Вот так – после маршрута! Мы там за тебя, Веруньчик, волновались! Как ты тут без нас-то, одна!

– Ну что вы, Иван Павлович! – смутилась Вера. – Я же на месте сидела!

– Не скажи. Одному-то, в тайге, всегда не уютно. Да и не сподручно. По себе знаю. Вот уже двадцать лет по ней хожу, а все равно непривычно. Это как строгого батьку – до самой старости боишься… Ну что ж, ребята, с завершением маршрута! Тяжело нам пришлось на обратном пути, но ничего – дело привычное. Такая уж у нас работа!

– Иван Павлович, что завтра будем делать? – спросил Женька Сидорина.

– Домой, в лагерь выбираться!

– Как выбираться-то? – удивились молодые сотрудники. – Дороги-то развезло! Машина не пройдет!

– Не вечно же так будет! Изменится!

– Когда изменится?!

– Не кипятитесь! По крайней мере, завтра спешить некуда. Возьмемся за образцы, приведем их в порядок…

– Да-да, вы найдете работу!..

– Хорошо, будет день – будет дело! А сейчас выпьем за тебя, Веруньчик! С завершением маршрута, ребята!

Сидорин разом хватил из кружки обжигающий спирт, не дыша замотал головой, отыскивая глазами кружку с водой.

Вера быстро подала ее.

Он глотнул, закашлялся, наконец перевел дыхание:

– Ух, какой злой!.. Там он вроде был помягче, а?

– Не-е, мы пожестче! – засмеялись Женька и Валдемар, глядя на начальника, вытирающего глаза, и примериваясь к своим кружкам.

– Что тянете – давайте!

Наконец, все выпили и принялись за еду.

Был уже поздний вечер. Сумерки покрыли горы, тайгу и крохотный стан геологов на вершине одного из увалов, вдали от людей, от жилья, который казался никому не нужным, заброшенным в этой далекой таежной пустыни.

После ужина, посидев у костра, глядя сытыми, усталыми глазами на беспокойное пламя, они разбрелись по своим местам, залезли в спальники и уснули под убаюкивающий шорох моросящего дождика.

На следующий день проснулись поздно. Сразу же бросилась в глаза перемена погоды. Дождя не было, но было холодно и туманно. Стоянка и тайга вокруг погрузились в плотную молочную белизну, из-за которой буквально в двух шагах ничего не было видно. Стояла удивительная тишина – звуки вязли в тумане, голоса казались резкими вибрирующими, странными и чужими. Спальники, брезент, трава и кусты вокруг покрылись мелкими серебристыми каплями, как будто чья-то щедрая рука покрыла их бисером.

– Ну вот, погода решила за нас! – сказал Сидорин, высунувшись из спальника и оглядев все вокруг.

– А что? – не понял начальника Женька.

– Да сидеть придется!.. Веруньчик! – крикнул Сидорин. – Надо готовить хороший завтрак – похолодало здорово!

– Костер погас, Иван Павлович!

– Валдемар и Женька тебе помогут!.. Валдемар, ты опять в полном распоряжении у Веруньчика!.. Надо подготовить все для кухни. Дрова, вода, огонь – вот наши три кита для выживания! – засмеялся своей же шутке Сидорин.

Вылезать из теплого спальника не хотелось, однако надо было.

Вскоре в очаге горел огонь. Со стороны, из тумана, слышались удары топора. Там усердствовал у сухостоины Валдемар. Женька ушел к ключику за водой. Вера возилась у очага, готовила завтрак. Ей помогал Сидорин. Он вскрывал банки с тушенкой и кабачковой икрой, орудуя большим охотничьим ножом. Расправившись с банками, он полез во вьючник, проверил запасы продуктов. Картина получалась малоутешительная – продуктов было дня на три, от силы на четыре, если экономить. Однако в такую погоду много не сэкономишь.

Под тентом стало сухо и уютно – от костра, запахов готовящейся еды, движений и суеты людей.

– Ребята, к столу! – позвала Вера.

– Валдемар! – крикнул Сидорин в плотную стену тумана. – Иди сюда! Завтрак готов!

– Сейчас! Осталось немного – завалю!..

– Да бросай ты ее! Потом доделаешь! Целый день впереди!..

Подошел Валдемар. Все сели за стол и молча принялись за еду.

Поели. Вера подала крепкий, заваренный до черноты, чай. Прихлебывая горячий чай, Сидорин распределил всем на день работу.

– Мы с Женькой пойдем проверять дорогу. Пройдем подальше – посмотрим: сможем ли выбраться или придется ждать, когда подсохнет. А вы, – обратился он к Валдемару и Вере, – займетесь станом. Ты, Валдемар, доделай, что начал. Тебе, Веруньчик, как всегда кухня. Если что нужно – Валдемар поможет. От стана никуда не уходить дальше чем на голос. Можно заблудиться. Туман – коварная штука!..

Сидорин и Женька ходили долго. Вернулись усталые, разочарованные. Вырваться из плена тайги по такой погоде своими силами было невозможно. Надеяться на чью-либо помощь тоже не приходилось.

К вечеру этого дня сильно похолодало. Проснувшись на следующее утро, они увидели вокруг стана сплошную белизну инея, сливающуюся с белизной тумана.

В этот день из стана никто никуда не уходил. День прошел незаметно.

Так прошло еще два дня.

На четвертую ночь начался сильный ветер, зашумела, застонала тайга, жалобно заскрипели деревья.

Где-то неподалеку от стана с шумом и треском упало дерево.

От этого звука первым проснулся Сидорин, привыкший за свою многолетнюю экспедиционную жизнь спать и слушать все, что творится вокруг. По-другому спать в маршрутах он не мог, не мог оставить, как он говорил, без надзора стан.

Спросонок он обрадовался – разгулявшийся ветер сулил перемену погоды.

Однако тут же в его сознание ворвалась тревожная мысль – ветер был не на шутку сильным. В подтверждение этого рядом упало еще одно дерево.

Он забеспокоился, понял опасность, закричал: «Подъем!» и выскочил из спальника, чтобы немедленно перевести людей под защиту кузова машины.

Но его команда запоздала. Заскрипев, медленно повалилась огромная сосна, к которой был привязан брезентовый тент. Веревки лопнули, и весь их отряд накрыло тяжелым брезентом. Падая, сосна зацепила вздыбившимся корневищем вьючники с посудой и продуктами. К шуму и треску ломающихся в тайге деревьев добавился мелодичный звон разлетающейся во все стороны посуды.

– Все в машину! – истошно завопил Сидорин, путаясь под брезентом, стараясь выбраться из-под него, чтобы помочь ребятам.

И тут, в шуме и грохоте, стоявшем вокруг них, его тренированный слух уловил совсем близко треск рвущихся корневищ, нарастающий шум кроны падающего прямо на них дерева, и в сознании молнией мелькнула мысль: «Это не пронесет!..»

Сейчас, в эту минуту опасности, он был похож на тех фронтовиков, которые по звуку летящего снаряда безошибочно угадывали, куда он упадет, и еще задолго до его падения уже знали свою судьбу…

И он не ошибся. В ту же секунду верхушка сосны накрыла брезент. Сильный удар сшиб его с ног, но он тут же вскочил, поняв, что цел.

– Вера, Валдемар, Женька! – заорал он, дико озираясь и ничего не видя в темноте.

– Здесь, здесь я! – раздался сбоку голос.

– Кто это?! Женька, ты?

– Да, я!

– Где Вера? Валдемар!

– Здесь я! – послышался из темноты голос с сильным акцентом.

– Вера-а! – завопил Сидорин, не слыша голоса девушки, подсознанием начиная догадываться о чем-то страшном, кинулся в темноте к тому месту, где стояла раскладушка Веры, и натолкнулся на Валдемара. – Где она?!

– Здесь, – почему-то громким шепотом ответил тот и показал на что-то бесформенное у себя под ногами…

Там лежала макушка сосны поверх брезентового тента, а под ним проглядывался контур раскладушки.

– Фонарик – быстро! – скомандовал Сидорин и стал стягивать с раскладушки брезент.

Валдемар бросился к опрокинутым вьючникам, кое-как нашел их, запустил в один из них руку, порылся, нащупал круглое тело фонарика, выхватил его из ящика и, зажигая на ходу, кинулся к Сидорину.

В это время Сидорин и Женька стащили с раскладушки часть брезента, открыли лицо девушки, однако не решались ничего делать дальше, так как поперек раскладушки лежала макушка сосны…

Луч фонарика скользнул по брезенту и упал на лицо Веры. Глаза у нее были закрыты, бледное лицо выглядело спокойным, казалось, она спала…

Сидорин схватил руку девушки, нащупал пульс.

– Жива! – воскликнул он.

Они обрадовались…

– А ну, свети сюда! – приказал он, показав на макушку сосны, и крикнул: – Женька, нож, быстро!

Валдемар стал светить, Сидорин же двумя взмахами ножа располосовал брезент и отбросил его в сторону.

То, что они увидели, заставило их вздрогнуть и остановиться…

Толстый сучок, отломившийся от сосны, пропорол, как штыком, чехол спальника и уходил куда-то внутрь самого спальника… Вокруг этого места медленно расплывалось по спальнику темно-бурое пятно…

Сидорин сунул руку под раскладушку – и похолодел, нащупав там другой конец сучка. Он быстро выдернул руку – она была в крови… Тогда, надеясь еще на какое-то чудо, он разрезал чехол спальника и вкладыш, откинул их в сторону… Сучок, точно огромная безобразная деревянная игла, прошил насквозь спальник, девушку и раскладушку…

Всех отшатнуло от раскладушки… Женька как-то странно разинул рот, икнул и отскочил в сторону – его вырвало. Валдемар попятился назад, зацепился за что-то, грохнулся на землю и, задергавшись плечами, громко по-детски зарыдал… Сидорину же внезапно показалось, что в тайге стало тихо, удивительно тихо, хотя кругом падали и ломались деревья, но он ничего этого не слышал, а слышал только вот этот плач – плач большого сильного парня… И вдруг его внезапно прорвало, он снова вернулся к действительности.