Текст книги "Туманность Водолея. Томительный дрейф"

Ницше – Толстому: «Если добро – бог, и добро, а значит, и бог в людях, то со смертью человечества добро умрёт, а следовательно, и бог. Так что если бог не умер, то умрёт. Не скажете же Вы, что если лев съел лань, то это добро или зло. Но, пока будет человек, будут и священные животные, и причина отправить их на заклание. Беда в том, что у людей и так недостаточно любви к самим себе, чтобы отдавать её фантастическим существам. Страх – вот что движет в никуда. Неужели люди так боятся ада, что готовы на всё, лишь бы жить без греха? А точнее, без того, что они подразумевают под грехом. Чтобы это познать, нужно познавать сначала себя. А затем только познай ближнего, как самого себя, чтобы бежать от него к дальнему. Ветхая душа есть старая мораль. Новая мораль для нового тела. Ибо «вино молодое не наливают в мехи старые». Мудрецы вчерашней морали говорят нам: «Будь богобоязнен, как Авраам, сына своего на заклание принесший». Вот где гнилая мораль. Разве не сказано «не убей»? А что свыше – то искушение. Да и разве не из национального эгоизма растут такие морали проповедников, создающих себе бога? Это человек создал по своему образу и подобию бога, да и дьявола тоже. Я выпустил гнилую кровь из ветхой морали. Ветер уже подул, и свечи над вашими переживаниями потухли. Потухшая свеча ничего не означает, кроме того, что наступило утро – утро новой морали. Воля к власти – это стремление к целостности индивида, к власти над самим собой. В этом лёд и пламень. В этом красота восторга. Красота – это и мерцающий огонь, и летний цветок, вырезанный изо льда. То, что Вам, граф, претит политика, – это мне близко. Мало мест на Земле, где было бы столько прогнившей морали. Быть в современной политике – это барышничать и торговаться из-за власти с отребьем. Такова цена демократии. И её готовы платить. Не будем и здесь идеалистами. Я никогда не стремился быть понятым политиками, как и не писал книг для детей. Я демиург собственного заката, и я остаюсь здесь. Вам идти дальше. Но мастерская, где фабрикуются ваши аскетические идеалы, стоит на песке, взрыхлённом ордами агитаторов вечного блаженства. Вы обрекли себя на духовную каторгу, граф».

Евгению почудилось, что напротив сидит Ницше, замотанный в тонкую яблочную кожуру, как в плед. Входящие в вагон подходят к Ницше и отрывают куски кожуры, отходят и читают напечатанные на ней тексты. Входит Толстой в футболке с надписью: «Как хороши, как свежи будут розы, моей страной мне брошенные в гроб». Толстой одним только взглядом говорит Ницше о недосказанности России. Говорит: важно не то, что говорят о России, а то, что ещё не сказали. Ницше одним только взглядом отвечает, что Россия проходит обряд инициации-инициализации, происходит взросление России, подготовка к важной миссии. Старушка, стоящая рядом с лукошком грибов, одним только взглядом молвит, что после всего Россия не заслужила света, она заслужила покой.

Евгений очнулся. Герман дремал. Рядом сидел сутулый подслеповатый человек и читал с лупой книгу «Мертвец справок не даёт». Сверху давила ночь и проникала в тоннели метро, уплотнялась поездами. Ещё немного, и нужно выходить, входить в ночь и чувствовать мягкий вкрадчивый свет, в котором от молекулы до человека тянется незримая цепь существ, переходящих от положения живого оцепенения до состояния максимального расцвета просветлённого разума.

Сутулый подслеповатый человек встал и направился к дверям. Из его книги выпала закладка и осталась лежать на сиденье. Евгений взял её и рассмотрел. Это был кусок старой газеты за 2011 год. Не лучшие времена. На одной стороне газетного обрывка были напечатаны стихи:

 
Любой ценой стремятся жить у смерти на виду,
Когда о рае забывают и жить намереваются в аду.
Да, этот мир коррупциею движим,
И цель одна – ценой любою выжить.
И так живут – по эту сторону и ту,
Люд примеряет духа наготу.
 

Одна из статей посвящалась митингам тогда ещё существовавшей оппозиции. Многие митинги власти разгоняли. Народ выходил на улицы, чтобы отстаивать свои права. Теперь-то права у всех, а тогда с этим было туго. Сейчас-то и оппозиции нет никакой, нет в ней надобности. Евгений с улыбкой вспомнил ту далёкую Россию, то время – беспокойное, рутинное и, как казалось многим, беспросветное. Кризисы да диктат властей. Да, как много с тех пор изменилось. Митингуют ли в теперешней России? Часто. Но это уже от избытка демократии сложилось. Последний митинг был в защиту вороньего гнезда, которое случайно зацепили спасатели, снимая орущего котёнка с ветвей по соседству с гнездом. И ведь только зацепили, быстро поправив. Но на улицу вышли десятки тысяч человек. В одной только Москве на Болотной площади собрались порядка пятидесяти тысяч митингующих. Сюжет, показанный по всем каналам, возмутил общественность. По всем городам прокатились протесты с требованием оставить гнездо в покое. Объявили сбор средств на охрану гнезда. К дереву был приставлен смотритель, а рядом установлена будка с кондиционером и телевизором. Соорудили массивную чугунную ограду. Полицейские также участвовали в демонстрациях, неся свои плакаты с требованиями и выкрикивая лозунги. Евгений вспомнил себя в том 2011 году, когда помыслить о таком было не то что нельзя, а просто сочли бы это за злую шутку. Теперь подобное в порядке вещей, и никого уже этим давно не удивишь. Да, как же всё изменилось. Воистину нет ничего постоянного, прочного в этом мире. Вот и российская действительность меняется. А сама Россия? Она остаётся. И русский дух в ней крепнет, пропитывается свободой, как на солёных ветрах, только прочнее делается. А свобода русского человека есть его внутренняя, им не всегда познанная, принятая сиюминутно острая необходимость, в которой преображается само восприятие реальности.

– Я свободен, – говорит себе и другим русский человек, и реальность тут же меняется. Даже сама природа подстраивается под его свободу. А русский человек может существовать, только когда природа России полностью совмещается с природой русского человека. Вот тогда-то и возникает феномен русской души как царства истины, добра и красоты. Русская душа – устойчивое состояние, и поэтому ей неподвластна трансформация картины мира. Она сама вбирает в себя мир. Так возникает русскоцентристская модель, в которой Россия есть новый, самоценный социокультурный мир.

Так размышлял Евгений, вспоминая геолога. «Вот странно, – думал он, – я уже мыслю категориями России. Надо ехать к геологу».

Бассейн «Олимп» процветал и здравствовал. Шеф перечислил геологу часть денег. Тот выслал описание технологии щадящего бурения с указанием мест, где нужно бурить. Первые же пробы показали наличие этена. Бригада бурильщиков и монтажников по ночам работала в авральном режиме, соблюдая осторожность: никто не должен был знать о целях бурения. Только бригадир, как ему казалось, ведал, о чём идёт речь, но молчал. Впрочем, он и сам не до конца понимал, зачем эти скважины. Он полагал, что шеф «Олимпа» хочет провести себе «левый» газ и экономить на отоплении. Шеф его в этом не разубеждал.

Через неделю работы были закончены, и первый газ пустили в бассейн. Многочисленные добровольцы в античных одеяниях собрались на дне выкачанного бассейна и вдохнули этеновый воздух – воздух томительных стонов и замедленных тел. Сам шеф стоял с кубком в руках у кромки бассейна и нараспев читал: «Ощущения времени нет. Сокрытость часов наблюдаю повсюду. В начерченный круг поступь направь. Сбудется ныне всё, что должно». Дно бассейна устилалось телами и античной керамикой. Всё погружалось в иную реальность. Все просветы и проблески в сознании были заполнены этеном, проникающим в извилины и вытесняющим оттуда всё. Меж людей струился газ, объединяющий их в единое целое и создающий иное пространство. Многие молча лежали на полу и медленно вдыхали. Слышны были стоны. Некоторые пытались встать и читать заклинания. Невнятное бормотание охватило всех. Сам шеф опустился на дно и вдохнул струящийся газ. Вокруг него засновали бесформенные существа, не касаясь пола. Обрывки фраз струились, подобно газу, и сливались в единый непостижимый гул. Каждый чувствовал себя неподвластным времени, свободным от всех и всего. О, сколько же открытий чудных готовит им видений дух!

Ещё один вечер нечаянно изжил себя начисто. Над «Олимпом» сгустились сумерки отвергнутых богов. Если уйти с этого места вовремя, то ничего не привидится ночью.

Евгений и Герман не были тогда в том месте, и им не привиделось ничего, кроме привычной российской действительности. А она была такова, что имелась острая необходимость видеть геолога и вести с ним разъяснительную беседу до победного конца. Шеф вошёл во вкус и планировал открыть ещё несколько фитнес-клубов по интересам. Нужны были жилы. План оказался прост: если на месте жил стояли строения, то нужно скупить весь первый этаж, а в идеале и всё строение. Если жила обнаруживалась на открытом месте, то покупалось само место или получалось разрешение строить на этом месте оздоровительный центр. Благо, в стране уделяли много внимания здоровью, и такие центры строились чуть ли не в каждом дворе. Причём внимание уделялось не только физическому здоровью, но больше даже психическому. Всё, что могло травмировать психику, или исключалось, или смягчалось, насколько это было возможно. Многие травмирующие слух названия корректировались или изменялись полностью. Например, скотобойни переименовали в ПППБИВИСы (помещения для принудительного перевода биомассы в иное существование), могильщик стал «мастером ритуальных углублений», а гробовщик – «боксмейкером», или «мастером изделий ритуального свойства». Могильник для крупного рогатого скота стал именоваться ЗУОФ – «зоной упокоения объёмной фауны».

Евгений с Германом не желали ехать к геологу. Последний их визит был безрадостным и слабосодержательным. В нём не было ни грамма продуктивного, и они оба до сих пор чувствовали запах гари от их аффективного выгорания после бегства. Но ехать надо. Деньги всегда нужны, даже когда они есть в избытке. Шеф подкинул кое-что после перевода геологу, но это крохи. Так что дело продолжать дóлжно. Так и решили. Сели в электропоезд и двинулись с места к месту.

Евгений взял с собой лэптоп, включил, вставил в него интернет-модем и вышел в сеть. На стартовой странице была статья Андрея Болконского, где он вспоминал свою молодость и делился впечатлениями от пребывания в зоне конфликта: «Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», – подумал я и упал на спину. Я раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но я ничего не видал. Надо мной не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но все-таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нём серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал я, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, что узнал его наконец. Да! все пустое, все обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме него. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!..»

Ниже шли комментарии.

Ваня Русак

Не ну упал да в небо смотрит чё там смотреть))) облака увидел. если дадут просратся так не хрина не видишь. Меня вон гопники атбуцкали так я не видал ничего никаких аблаков ни помню. брёх.

Big max

Я помню мы в футбол гоняли на асфальте. Мне пацаны с соседнего двора ножки подставили и я на спину грохнулся. Да так приземлился, что дыхание спёрло. Лежал на спине и задыхался, а когда лучше стало в облака стал смотреть. Так что всяко бывает.

медведь шатун

когда пиндосы отмарожаные попрут так мы их рядами паложим и в небо пусть смотрят облаками любуюца а нам чо до них тоже мне цацки какие!!! на землю смотреть надо под ноги себе тогда всё путём будит

сашка пушкин

мы на районе с пацанами стенка на стенку ходили. Я тоже с одним рыжим сципился бью его а он меня. Потом меня сзади кто-то как долбанул и рыжего тоже сзади агрели. Так мы лижим оба и друг на друга смотрим. У самих кравища из башки хлыщит а мы смиёмся так тихо. А облаков ни видил ни хрена.

Ультракрайний

Не ну вы о чём базар развели? Неужели не понятно, что здесь говорить нужно о боеспособности нашей армии. Даже сейчас, когда нам никто толком не угражает нужно боевой дух поддерживать. Парень правильный базар ведёт. Облака эти уже потом, когда его из боя выключили. А до того он не слабо сражался – настоящий правильный мужик. Уважуха ему.

Ещё в одной статье известный религиозный деятель Моисей прямо заявлял о недопустимости противоправных действий, таких как кражи, категорично утверждая: «Не кради».

мозг гоблина

Ни хрена себе заявки! Я чо должен смотреть как вокруг тырят и сопли молча жевать? У нас всегда жили по понятию не крадёшь – пропадёшь. У нас сейчас даже снег зимой воруют, хотя его хоть жопой ешь. Нет кто не пи. дит, тот не пьёт шампанского.

Рука москвы

Так то оно так. воровать плохо. Кто спорит. Но чо толку. Ну не уварую я и чо? Кто мне што даст. Пока сам не возьмёшь никто на блюдичке не принисёт. Мне хоть и платят сейчас не хило но я если чо и умакнуть готов. Если я не умакну то другой стырит а я как лох без ничего останусь. Ну и кому оно надо?

сиреневый туман

вы пацаны и впрямь ни втыкаете. У всех цивилизаций, у всех народов воровство считалось за грех. Его всегда осуждали и осуждать будут, потому что оно разъедает наши души, опустошает их, делает открытыми для зла и дурных помыслов. Вот вы украли что-то, потом ваши дети уваруют и внуки то же самое сделают. А потом что? Все по кругу воровать будем друг у друга. У себя же воруем. Совесть свою же обкрадываем.

Crazy dama

Да отстаньте вы от России!!! Все мол воруют и мы туда же. Да Россия сильная держава, у ней всего много. Так что теперь – бери не хочу? На себя лучше внимание обратите. За бугром там такого нет и не было. Все всё считали, а теперь так особенно, когда поморозило всех. А мы чем хуже? Это сейчас хорошо, а если плохо станет? О будущем думать надо, да считать учиться.

Джеймс Понт

О будущим может и надо, но прошлое не забывается. Я часто вспоминаю как моего деда в девяностых прошлого века на бабло кинули. Обокрали так обокрали. Дед и помер в скорости. Сейчас бабла то много, ну так а если изменится всё? И кому я должен кричать не кради? Я думаю так, что не кради то оно конечно верно будет, но ухо востро держать надо.

В доме геолога появилась новая картина, написанная в лубочном стиле. На ней изображался господь Бог, взявший за руки Дарвина и Маркса и ведущий их к сияющим горним вершинам. Дарвин и Маркс смиренно шли, понурив головы. Позади в дорожной пыли валялись книги «Капитал» и «Происхождение видов», рядом лежал череп, из его глазницы выглядывала змея с высунутым жалом.

– Зачем на картине череп нарисован? – спросил геолога Герман.

– Это символ старой жизни – марксовской да дарвиновской. Так мне сам художник объяснил, даря эту картину. Зовут его Ефим. Он из местных. А змея у него – это символ греха. Она пожирает того, кто впустил её к себе в сердце. Так вот, он Маркса и Дарвина отождествляет со старой безбожной жизнью. Но не считает их бесами, а лишь заблудшими овцами. Он говорит, что даже они имеют шанс на спасение. И Дарвин, и Маркс думали, что поступают разумно, считая себя причастными разуму. Но поступали неразумно, хотя и полагали, что ищут истину, и впали в безумие, и заслуживают прощения, потому что были в состоянии неведения. Но они могут измениться, а всё, что изменяется, гибели не подвержено.

– Тогда череп при чём? – поинтересовался Евгений. – Кого же змея пожрала, раз Дарвина с Марксом простить можно?

– А змея пожирает тех, кто грешил осознанно, кто последовали за Марксом и Дарвиным, зная, что те пошли в широкие врата, и тот путь пространен, скользок и смятение ума производит. Они обратились вспять. Маркс и Дарвин шли во тьму. Шедшие же за ними видели, что те во тьму направляются, и за ними же из света пошли. Такие люди прощения не заслуживают. Они змею и пригрели у себя. У них же была свобода выбора? Была. Но они не то выбрали. Вот так Ефим мыслит.

Геолог уже изменил сознание двумя литрами пива и пребывал в благодушном настроении:

– Да, Россия и Запад – это борьба и единство противоположностей, – констатировал он, разглядывая картину. – Но может ли существовать Запад без России? Сейчас – точно нет. А Россия без Запада? Сейчас уже, может, и да. Да наверняка да. Толку от них. Всё одно – помёрзнут. Да и лучше без них. Оттуда все кризисы к нам распространяются, как болезни. Всё требуют от нас чего-то, каких-то условий, не понимая, что Россия – это вполне самодостаточное образование, и если здесь что-то поменять коренным образом, то это уже не Россия будет, а то, что Западу нужно. Вот нам Запад не нужен с его влиянием. Мы сами себе нужны. Мы и нужны. У нас есть собственная свобода воли. Или, лучше сказать, воля свободы. Мы сами выбираем по себе свободу. А если у нас и были времена без свободы, это говорит только о том, что мы вольны были поступать и таким образом. В том была наша воля несвободы. А иначе сразу как Запад бы стали. От воли свободы-несвободы зависит признание или отрицание ответственности русского человека за свои действия. А воля эта свою естественную российскую причину иметь может. Эта причина и предопределяет события в России. А поскольку любой выбор или поступок русского человека – это событие, то эта естественная русская причина предопределяет наш выбор и поступок. А раз предопределены, то несвободны. И когда русский человек проявляет волю и следует естественной русской причине, не уклоняясь и не игнорируя её, он проявляет на деле волю несвободы. Но та же естественная русская причина может позволить русскому человеку свободно действовать, преднамеренно выбирая. И здесь русский человек проявляет волю свободы. Так и устроена жизнь русского человека, что он способен постоянно проявлять волю свободы-несвободы. Но когда на русского человека оказывают давление с Запада, то возникает естественная «западная причина», которая парализует волю свободы-несвободы и делает русского человека просто западнозависимым. А что значит быть западнозависимым? Это постоянно переживать обломы, которыми напичкана западная культура. Они это называют кризисами. Они тревожатся, отчаиваются, они постоянно отчуждаются от самих себя. А мы – нет. Русский человек не может от себя отчуждаться. Он просто не сумеет этого сделать. Ему не дано его русской природой. Он не знает как. Нет у него на то причины.

Евгений. И у каждого события в России есть причина – русская или западная?

Геолог. У событий, может, и да, а вот у помыслов русского человека не всегда может быть причина.

Евгений. Так ведь события-то и происходят вследствие помыслов.

Геолог. Помыслы русского человека не всегда влекут за собой события. Вот помыслил русский человек выпить – и что? Революция случилась?

Герман. Так это разве поступок? Это можно расценить как философию бытия русского человека, где он не стремится преодолеть собственную сущность, а больше концентрируется на глубине эмоциональной природы. Это переживание отдельно взятого русского, не похожего ни на кого. Переживание проживания его жизни. Как говорится, жизнь в Руси прожить – не поле русское пройти.

Геолог. Это верно. Чтобы наше поле перейти, серьёзная причина нужна. Поле наше сродни минному. Без веской причины лучше не соваться. А сейчас на этом поле ещё и ловушек западных понаставили. Всё заманивают. А куда заманивают? В их жизнь конфликтную. Отвлечь хотят от всего нашего мирского, привычного. Мы нынешней зимой с соседом тоже на эту тему беседу вели. Вот здесь, у меня. Он принёс самогонку ядрёно-ядерную. Свой рецепт имеет. А она мысли о России сразу возбуждает. Что-то он туда добавляет, но не говорит. Рецепт свой хранит похлеще, чем рецепт кока-колы оберегают. Но кока-кола – это река мёртвых западного мира, её даже переплывать не нужно – она сама тебя перетечёт. А у соседа всё натурально, как в лесу. Так вот, испили мы этого натурпродукта, беседу завели. Согласие меж нами всегда было. И вот вдруг разом оба одну непреодолимую потребность заимели. Потянуло нас в поле. Снега по колено. Но мы идём, хотим это поле перейти. Ветер в лицо, иной раз с ног валит. Но мы идём. Ни он, ни я назад не смотрим. Идём. Темнеть стало. Волки где-то воют. И вот прошли мы путь немалый, как вдруг впереди как бы из снега свет засветил разными цветами. Подходим мы ближе – видим: стоит посреди поля в снегу старая чугунная ванна. В ней вода со льдом, и в этой воде банки с кока-колой плавают. И, что интересно, рядом с ванной ветра нет. Стоит красный зонтик с надписью «Кока-кола» по-русски, но никого не видно. Мы, понятно, удивились, подошли поближе, а сосед даже банку с кока-колой в руки взял. И тут сверху что-то нависло, навроде как летающая тарелка. И из неё свет идёт и музыка весёлая играет. Открывается люк, спускается человек, по виду точно не наш. Очень похож на западного человека. И говорит нам по-русски, но с западным акцентом:

– Вы плохо живёте. У вас бездумное проживание жизни. Вы должны узнать и прочувствовать новую жизнь, такую как на Западе. Вы получите это чувство, и всё ваше безумие отступит на задний план, и останется только само существование здравого смысла. Тогда вы поднимитесь над своим бездумным проживанием и поймёте, что все ваши ценности, ориентиры и жизненные отношения ошибочны. Вы долгое время были влекомы ими, но настала пора отречься от них. Теперь вам суждено полагаться только на самих себя. В этом и есть истинная свобода. Вы отныне будете сами ответственны за своё существование.

Геолог. Мы слушаем его, и тут сосед мне говорит: «Смотри-ка, да он какой-то не такой». А он, и вправду, кажется странным. Не наш человек, и всё тут. И не можем понять, что же не так. А сосед мне опять говорит: «Так он же пидор!». И я смотрю и вижу – так и есть, точно, пидор. Вот, думаю, откуда такие речи. А за ним ещё двое таких же выглядывают, и тоже оба пидоры. Вот кому, думаю, их истинная свобода нужна. Ну, дожились, думаю. Надо валить отсюда. А потом подумал – нет, как же это мы валить будем с нашего поля? На кого же мы его оставим? На этих пидоров? А те из тарелки уже руками нам машут, зазывают внутрь, хотят, чтоб мы прельстились их сытой развратной жизнью. И сосед это понял, заложил в рот два пальца – да как свистнет продолжительно и резко. Ветер такой поднялся, что аж тарелку закачало. Потряслась она с минуту да и свалила. Нечего им над нашими полями делать, ловушки свои поганые ставить. Кока-колой хотели завлечь. А вам опять карта нужна?

Герман. Да. Шеф сказал, что, если не дашь карту, придётся тебя убить. Умерщвление будет ритуальным. Тебя принесут в жертву великому проекту.

Геолог. Россия поплачет обо мне. Она любит таких, как я. «Слеза Руси – источник вдохновенья, где каплешь ты, там всходы на века. Упала, растеклась, и вот строка…» Да, обо мне сложат песни и былины, а вот вас в злодеи зачислят, да ещё с ритуальными наклонностями. Нет, ребята, карты я вам не дам. Тем более что у меня её нет. Она мне ни к чему.

Евгений. В голове прописана?

Геолог. Она в вере моей прописана. Стоит мне только уверовать в какое-либо место – и там обязательно обнаружится жила. Как говорится, по вере вашей вам дадено будет.

Герман. Ну так, может, карту уверований дадите?

– Уверований? – геолог посмотрел на картину с Дарвиным и Марксом. – А вы не боитесь, что я разуверюсь в каком-либо месте, и газ исчезнет? Испарится вместе с верой.

Герман. Сдаётся, уважаемый, вы мифотворчеством занимаетесь, а нас к мифоверию склоняете. Впрочем, веру ведь и подогреть можно, да так, что пламенно верить станешь.

Геолог. Подогреть, говоришь. Пламенно, говоришь. Так-то оно так, да вера хороша, когда её своё нутро согревает. Вот у нас тут ходил один либерал, всё кричал: «Где тот русский Прометей, который даст нам огонь свободы и демократии, взятые у Запада?». И что? Где этот либерал? А нету его! Позавчера наш тракторист на бульдозере в его машину со всего маху въехал – и всё, никакого тебе ни либерализма, ни самого либерала. Один металлолом. Тракторист-то за пивом спешил, причём любил наше, отечественное. А либерал сидел в своей иномарке и погань всякую эмтивишную слушал. Вот и дослушался.

Герман. Мы не либералы и MTV не жалуем. Мы газу жаждем. Неплохо б вам уверовать в несколько мест разом.

Геолог. Уверую. Вот просплюсь и с утреца уверую по полной.

Евгений. Так что, нам до утра ждать?

Геолог. Как хотите, но сейчас я только на пути к вере. И путь этот тернист. Ночью сомнения гложут. Думы тяжкие терзают. Вам-то что – получили жилу и давай газ качать. А мне, чтобы в место уверовать, нужно через сомнения пройти, самому переродиться. Вот Россия всякий раз не возрождается, а перерождается, и её беды – это следствие неизбежного наследия предыдущих перерождений. И я всякий раз терзаюсь мыслью: за какой такой первородный грех России суждены эти перерождения? Вот через что я к вере прихожу.

Герман. Нас сейчас первородные грехи России не волнуют. Газ нужен.

– Напрасно вы так, – опечалился геолог. – Беда в том, что всё больше и больше в самой России находится людей, которым ничего не нужно от России, кроме её материальных благ. И когда Россию растащат, они как хищники без жертвы останутся. Друг друга жрать начнут.

Герман. Ты куда клонишь? Кто что растащит? Кругом благоденствие, и мы на фоне этого благоденствия людям радость доставить хотим. Пусть расслабятся.

– Расслабятся? – геолог на минуту замолчал, завороженно наблюдая, как в его жилище под видом насекомых проникают тараканы, а из щелей сочатся запахи, замешанные на подпольном бытии.

Геолог. Они так расслабятся, что вся Россия напряжётся. И вы этому поспособствуете.

Евгений. Мы делаем своё дело и за всю Россию не отвечаем.

Геолог вдруг напрягся и поднял указательный палец вверх в знак внимания. Все затихли. Всюду слышалась тишь, пахло вонью. Затем послышались шаги откуда-то издалёка, из знакомого далёка. Шли долго и уверенно. К дому приблизились несколько людей и застучали в оконное стекло. Геолог молча открыл им дверь. Людей было трое – строго одеты, серьёзные намерения, знали, что делают.

– Вы Герман и Евгений, – скорее утвердительно, чем вопросительно, произнёс один из трёх.

Евгений и Герман молчали.

Первый незнакомец. Боюсь, вам придётся проследовать с нами.

Герман. В чём дело? На каком основании?

Евгений. Кто вы такие?

Второй незнакомец. Есть мнение, что вы серьёзно заблуждаетесь относительно того, как нужно выстраивать свои помыслы по отношению к России.

Евгений. Вы кто? И чьё это мнение?

Третий незнакомец (показывая развёрнутую корочку в цветах российского флага, на которой изображён нейрон в обрамлении дубовых ветвей). Мы из отдела креативных помыслов о России. Это новая спецслужба, созданная для контроля и корректирования господствующих помыслов в обществе. Идите за нами.

Евгений, Герман и незнакомцы прошли в соседнее подворье и расположились в тамошней избе. Евгения и Германа усадили за стол. Сами незнакомцы заняли различные позиции в комнате.

Первый незнакомец. Хозяева этой избы уехали к старшему сыну в город. Вернутся дня через три. А пока мы расположимся здесь и побеседуем о том, как вы совершаете большую ошибку. Вы знаете, почему эмблема нашего отдела представляет собой нейрон в обрамлении дубовых ветвей? Нейрон – это символ креативного мышления, а дубовые ветви – это символ стойкости помыслов. Всякое мышление должно порождать стойкие помыслы, а они в свою очередь – направлять мышление. Иначе произойдёт разжижение мозгов. А в такие мозги, как вирусы, проникают сторонние замыслы, порождая чуждые нам ценности. Вы думаете, если сейчас в России всё благополучно, то и думать о ней не стоит? Стоит, ещё как стоит. Весь отмороженный мир только и ждёт, чтоб воспользоваться всеми благами нашими. У России никогда не было друзей, а сейчас и подавно одни завистники да радетели перекройки границ. Что им нужно? А точнее, кто им нужен? Вы. Вы им нужны и такие, как вы, не отвечающие за всю Россию, те, кто не верит во всю Россию. Никто не запрещает заниматься вам своим делом, жить, как хочется, и применять при этом креативное мышление. Но как только ваши помыслы о России угасают, тут же воспламеняются поганые мысли потусторонних отморозков. Все ваши дела станут их делами, а ваше житие – зависящим от них жалким существованием. И лёд им в том не помеха. Вот так всё в этом мире взаимосвязано. Часто случается, что люди, обладающие креативным мышлением, сталкиваются с опасным вопросом: а не в самую ли мощную сейчас империю превращается Россия? Не подчиняет ли она себе весь свет? Не образуется ли однополярный мир? Очень опасный вопрос. Настолько опасный, что может направить мышление в пагубное русло. Многие уже сгинули на том пути. И вас жаль. К краю ледяного обрыва подходите. Трещина промеж ваших помыслов прошла, а вы и не видите. Как может Россия подчинить себе весь мир? Объединить мир в стремлении противостоять стихии может и должна. И делает это. А как иначе? Не одними энергоресурсами мы мир питаем. Мы надежду даём. А может ли империя надежду давать? Конечно, нет. Забирать может, а давать – никогда. Вот американский империализм навязывает свою американскую мечту всему миру. А русские позиционируют свою мечту как только собственную. Хотите – присоединяйтесь, нашей мечты на всех хватит. А не хотите – отправляйтесь по льду скользить. Нам ещё очень много предстоит сделать благого. Вопрос в том, насколько вы к этому готовы. Но о какой готовности может идти речь, если всеохватность российская вас даже не интересует? Я не хочу сгущать краски, но дело ваше дрянь.

Второй незнакомец молча достал из портфеля увесистую папку и положил на стол.

Первый незнакомец. В этой папке зафиксированы все моменты, когда вы могли бы подумать о всей России, но не сделали этого. А это более чем серьёзно. Мне очень жаль, но придётся вас задержать. Хотя о чём здесь жалеть? Сами во всём виноваты. А вот суд установит, насколько вы виновны. Суд будет выездным. Пройдут заседания здесь, в этой избе, уже завтра. Сейчас вы сдадите мобильники на хранение, и вас поместят на ночь в погреб за избой. Там есть какие-то припасы. Можете ими воспользоваться, но в меру.