Текст книги "Забытое сражение Огненной дуги"

Одновременно информирую, что приняты меры к быстрейшей перевозке запасных стрелковых полков, вооружения, боевого имущества и тылов 21 и 64 А»[85]85
  ЦАМО РФ. Ф. 426. Оп. 10757. Д. 1. Л. 49.


[Закрыть].

20 апреля 1943 г. в развитие этой директивы штаба фронта определены для армий административные районы, где они должны провести поголовную мобилизацию мужского населения. В зависимости от уровня укомплектованности дивизий и примерной численности гражданского населения каждому объединению выделялось от двух до пяти прифронтовых районов Курской области. В частности, за 7 гв. А закреплялись Шебекинский и Приспешенский. Согласно плану фронта, весной в войска было необходимо направить примерно 84 000 призывников, в том числен 39 000 человек из маршевого пополнения (т. е. имевших определенную подготовку), 11 000 – из армейских и фронтовых госпиталей (уже обстрелянный, наиболее качественный контингент) и 34 000 – с освобождённой территории.

Мобилизация последней категории оказалась делом наиболее трудоёмким, а результаты труднопрогнозируемыми. Во-первых, было необходимо сначала найти эти несколько десятков тысяч мужчин (ведь цифры плана – это тот минимум, что требовался войскам). Во-вторых, откормить их до такого состояния, чтобы они могли подойти под самые упрощённые физические нормы солдата (ведь во время оккупации многие голодали и гибли от недоедания), а затем обучить военным навыкам «с нуля». Территория Курской области, где развернулись главные силы Воронежского фронта, находилась в руках немцев от 1 до 1,5 года (с октября 1941 по февраль 1943 г.), много молодёжи и физически крепких мужчин среднего возраста были вывезены в Германию, часть была призвана полевыми военкоматами[86]86
  Наспех сформированное подразделение в соединениях действующей армии для проведения мобилизации мирного населения в прифронтовой полосе, опиравшееся на законы военного времени.


[Закрыть] Красной Армии в 1941, 1942 г. для пополнения 21 и 40 А и погибла в ходе Курско-Обоянской и двух Харьковских операций 1943 г. Из оккупации население вышло физически истощённым, встречалось много больных, в том числе инфекционными заболеваниями (сыпной тиф, туберкулёз, сифилис и т. д.). По данным санитарного управления фронта, в некоторых населённых пунктах в это время число заражённых доходило до 60–65 %, из-за вспышек инфекции приходилось закрывать (блокировать войсками проезд, проход) целые сёла на несколько недель. Даже перед началом Курской битвы, когда эпидемиологическая обстановка заметно стабилизировалась (территория фронта была очищена от трупов, проведена санобработка населения, начали работу инфекционные медучреждения армий и фронта), фиксировалось немало случаев инфекционных заболеваний в целом ряде сёл, в частности, на правом фланге фронта. Так, например, 26 июня 1943 г. штаб 90-го полка войск НКВД по охране тыла Воронежского фронта (полоса 6 гв. А) в оперативной сводке № 00 177 доносил, что в его зоне ответственности на указанное время больны сыпным тифом: в сёлах Верхопенье – 36 человек, Новенькое – 61, Круглик – 24, Боброво – 53, Богатое – 50. Как вспоминал М. Е. Катуков, в районе Обояни (полоса Воронежского фронта), где в марте развернулись войска его 1 ТА, эпидемиологическая обстановка также была напряжённая и армии потребовались большие усилия, чтобы ликвидировать значительное число очагов сыпного тифа[87]87
  Катуков М. Е. На острие главного удара. М.: Воениздат, 1974. С. 255.


[Закрыть].

Для «доведения» призывников до определённых физических норм требовалось время и калорийное питание, а значит, уменьшалась программа военной подготовки, да и с продуктами ситуация было сложной. Кроме того, в период весенней паузы бойцы и командиры боевых частей широко привлекались для проведения масштабных фортификационных работ. Всё это в комплексе серьезно снижало уровень индивидуальной подготовки пополнения. «На казённом, канцелярском языке «доведение армии до нормального штата» звучит бесцветно и нейтрально, – писал М. Е. Катуков. – А сколько забот и хлопот оно скрывает! Долг командиров и штабов – всю эту массу людей подготовить – и как можно тщательнее – к тем самым драматическим часам и минутам, которые называются словом «бой».

Чем выше подготовка каждого бойца, тем меньше потерь, тем выше отдача на передовой линии. Бой ведь только со стороны кажется хаосом огня, грохота, дыма, крика, рёва моторов. На самом деле – это сплав ума, изобретательности, опыта, высокой организованности и искусства. Да, искусства выходить победителем! Трудного, утомительного, но всё же искусства»[88]88
  Катуков М. Е. На острие главного удара. М.: Воениздат, 1974. С. 270.


[Закрыть].

Я специально уделил столько внимания именно этому аспекту проблемы. В ряде изданий о Великой Отечественной войне отечественные авторы сложные и многогранные вопросы подготовки войск пытаются свести к примитивным схемам и пропагандистским штампам. Утверждается, например, что «не основательная индивидуальная подготовка бойца и необходимая огневая мощь соединения» помогали Красной Армии одолеть врага на Курской дуге, а то, что значительная часть её войск была пополнена местными жителями, которые за свою землю («малую Родину»), дрались как-то по-иному – более стойко и самоотверженно. Увы, документы свидетельствуют совсем об ином положении дел. В ходе летних боёв советские стрелковые соединения, хотя и существенно прибавили в стойкости и организованности (относительно 1941 и 1942 гг.), тем не менее были далеки от того, чтобы назвать их образцовыми. Это относится, в том числе, и к дивизиям 7 гв. А. Как мы увидим дальше, случаев бегства с поля боя целыми подразделениями, паники, оставления своих позиций без особых на то причин было достаточно много. Причём первыми бежали и сдавались в плен не москвичи и новосибирцы, куряне и воронежцы, а все слабо обученные и не подготовленные бойцы.

Большие проблемы были и с качеством подготовки командного состава тактического звена. Основная часть пополнения, шедшего в это время в стрелковые соединения до командиров полков включительно, имела слабые, а нередко просто поверхностные профессиональные знания и навыки по организации боя и управлению подразделениями. Причина – ошеломляющая убыль командного состава, в том числе и из-за уставов, которые не соответствовали реалиям боя. Эта проблема остро встала уже в 1942 г. (в начале Сталинградской битвы). Участник войны, артиллерист, известный белорусский прозаик В. Быков вспоминал: «… Когда до основания выбивали полки и батальоны, дивизию отводили в тыл на переформирование, а уцелевших командиров представляли к наградам – за непреклонность в выполнении приказа: была такая наградная формула… Война, однако, учила. Не прежняя, довоенная, военная наука, не военные академии, тем более краткосрочные и ускоренные курсы военных училищ, но единственно – личный боевой опыт, который клался в основу боевого мастерства командиров. Постепенно военные действия, особенно на низшем звене, стали обретать элемент разумности. Очень скоро оказалось, что боевые уставы, созданные на основе опыта Гражданской войны, мало соответствуют характеру войны новой, и в лучшем случае бесполезны, если не вредны, в буквальном своем применении.

В самом деле, чего стоило только одно их положение о месте командира в бою (впереди атакующей цепи), которое сплошь и рядом приводило к скорой гибели командиров, в то время как оставшиеся без управления подразделения скоро утрачивали всякое боевое значение. Полагавшееся по уставу поэшелонное построение атакующих войск вызывало неоправданные потери, особенно от миномётного огня противника. Перед лицом этих и многих других нелепостей Сталин был вынужден пойти на переработку уставов, и уже в ходе войны появились новые боевые уставы пехоты – часть I и часть II. В то время как в войсках жестоко пресекался всякий намёк на какое-нибудь превосходство немецкой тактики или немецкого оружия, где-то в верхах, в Генштабе это превосходство втихомолку учитывалось и из него делались определённые негласные выводы. С санкции Верховного кое-что внедрялось в войска»[89]89
  Быков В. «За Родину! За Сталина!» // Родина.1995. № 5. С. 31, 32.


[Закрыть].

Но к 1943 г. полумеры давали всё меньший эффект, людские ресурсы таяли, причём в значительной степени по вине всё тех же плохо подготовленных командиров. Решать задачу повышения уровня профессионализма командных кадров следовало не только обобщая и закрепляя в нормативных документах боевой опыт, но и путём жёсткого отбора кандидатов, тщательного и продолжительного их обучения (не менее 9—12 месяцев), а затем ещё и боевой стажировки. Понимание сути проблемы у руководства и РККА, и страны в общем-то было. Тем не менее, к началу Курской битвы кардинальных изменений не произошло, вновь пошли по самому простому пути. Сначала призвали запасников (как правило, старшие возрасты, да ещё и не обстрелянные), часть командиров прибыла из госпиталей и училищ, а осенью 1942 г. начали переучивать комиссаров всех уровней.

Напомню, институт военных комиссаров был упразднён Приказом НКО СССР от 9 октября 1942 г., в котором, в том числе, отмечалось, что необходимо «более решительно выдвигать подготовленных в военном отношении политработников на командирские должности, особенно в звене рота – батальон»[90]90
  Сталинградская битва. М.: Звонница-МГ, 2003. С. 423.


[Закрыть]. Уже через две недели, с 20 октября, на фронтах начали работу двухмесячные курсы «по подготовке командиров рот из наиболее овладевших военным делом политработников», а с 1 января 1943 г. в действующую армию стали прибывать прошедшие двухмесячную подготовку 200 командиров полков и 600 командиров батальонов. В результате такого обучения войска получили большое число «скороспелок» (как говорили на фронте), т. е. тактически безграмотных, слабо ориентировавшихся на местности, порой не знавших, как читать карту, терявших управление подразделениями и частями даже в ходе незначительных боестолкновений командиров. Было понятно, что за 60 суток невозможно из человека, который видел бой со стороны, подготовить специалиста по его организации. Проблема усугублялась ещё и тем, что не только времени на переквалификацию отводилось очень мало даже для человека, уже усвоившего азы профессии, но и значительная часть кандидатов имела слабую общеобразовательную подготовку. Как вспоминали ветераны, человек, окончивший полный курс десятилетки, в действующей армии рассматривался как очень образованный человек и обычно его направляли не на командную, а на штабную работу. Малограмотность заметно снижала возможности курсантов быстро овладевать теоретическими знаниями и вникнуть в суть новой профессии. Однако фронт требовал каждый день пополнения, не было периода, чтобы армия не имела вакансий, и кадровики придерживались «железного» принципа, который оправдывал всё – «лучше плохенький командир, чем вообще никакого». Поэтому «конвейер» по подготовке командных кадров продолжал функционировать, а «доводить до ума» свежеиспечённых комбатов и комрот, а точнее, учить «с нуля» азам военного дела приходилось уже на местах. Поэтому ряд лиц политсостава были назначены даже командирами стрелковых дивизий, не имея для этого, как и подавляющее большинство комиссаров, ни знаний, ни опыта. Последствия таких экспериментов для войск оказались очень тяжёлыми, пример тому ситуация в 92 гв. сд 35 гв. ск, которая в ходе отражения удара войск АГ «Кемпф» по вине комдива за неделю боёв потеряет две трети личного состава.

Вопрос обучения командиров тактического звена и повышения их квалификации весной 1943 г. остро стоял и перед Военным советом 7 гв. А. После завершения битвы на Волге её дивизии лишились значительной части опытных обстрелянных офицеров и генералов. Так, например, произошла смена командиров 72 гв. и 213 сд, в 78 гв. сд на учёбу и повышение были направлены все командиры стрелковых полков и их заместители по политчасти, а также частично сменились командиры батальонов и рот. Похожая ситуация наблюдалась и в других соединениях.

Учитывая это обстоятельство, руководство фронта и всех его армий сразу после стабилизации фронта весь руководящий состав войск нацеливало на организацию интенсивного и всестороннего обучения личного состава. Интенсивная учёба развернулась и в седьмой гвардейской. В первом приказе после завершения боёв её Военный совет обязывал комдивов немедленно (в течение трёх суток) начать подготовку командиров всех уровней. Причём занятия с командованием полков, батальонов и артдивизионов по темам: «Оборона усиленного стрелкового батальона» (1 и 2 часть БУП-42) они должны были проводить лично, а командиры полков, командующие артиллерией дивизии и дивизионные инженеры с командирами пулемётных, миномётных рот и рот ПТР. Обучение следовало организовать в два этапа: теоретическая часть и отработка на местности таких практических вопросов, как:

– правильная рекогносцировка местности для выбора позиций рот и взводов,

– организация батальонных узлов сопротивления,

– выбор огневых позиций для пулемётных точек и средств ПТО, а также определение задач как собственным расчётам пулемётов, ПТР и артбатареям, так и переданным на усиление,

– создание системы управления батальоном (выбор места и оборудование основных и запасных КП и НП, система связи (основная линия и дублирующие средства)),

– особенности обороны населённого пункта (силы и средства, их распределение, место командира в бою и организация взаимодействия, создание резерва, его место и выбор направления контратак).

Думаю, читателю будет любопытно узнать из уст очевидца, как на практике воплощался подобный приказ в соседней 6 гв. А. Г. А. Середа, в ту пору майор, командир 267 гв. сп 89 гв. сд, вспоминал: «Во второй половине дня мы были представлены командующему армией генерал-лейтенанту И. М. Чистякову (тогда его сопровождал начальник штаба генерал-майор Пеньковский). Обходя строй, Чистяков спросил у офицеров, каковы требования к боевому порядку полка в наступлении по новому Боевому уставу пехоты. К этому моменту уже вышел в свет БУП-42, части 1-я и 2-я, в котором требовалось, чтобы боевой порядок обеспечивал максимальное участие огневых средств в первом эшелоне для нанесения решительного удара по противнику. До этого же у нас боевые порядки были глубоко эшелонированы, большая часть огневых средств и живой силы обрекалась на бездействие, плелась в тылу, несла потери от огня противника, влияния на ход боя почти не оказывала. Тогда это для нас было вторым открытием Америки. Находясь всю зиму и часть весны в непрерывных боях, мы ничего об этом Боевом уставе не знали. Получив вместо ясного ответа нечленораздельное бормотание, генерал Чистяков сказал:

– Как же вы, гвардейцы, думаете воевать?

Стоявший рядом генерал Пеньковский бросил реплику:

– По старинке.

Нам ответить было нечего. Командующий армией, обращаясь к начальнику штаба тоже по имени и отчеству (чего очень боятся некоторые современные командиры, думая, если обращаться с подчиненными в такой форме, пострадает его авторитет), спросил:

– Дадим им время подготовиться? В пять утра примем от них зачёты. Организуйте им помощь и консультацию.

Деваться было некуда. Мы обязаны были сами учиться и учить своих подчинённых воевать по-новому. И вот наши бывалые командиры, как школьники, сели за столы и остаток дня и почти всю ночь буквально зубрили Устав…

Несколько раз к нам приходил генерал Пеньковский и разъяснял отдельные положения Устава. Ровно в пять утра командарм и начальник штаба армии, разбив нас на группы, принимали зачёты. Себе Чистяков взял командиров полков. И сейчас помню его вопрос: «Что такое непосредственное и усиленное боевое охранение?»[91]91
  Середа Г. А. Первый салют Родины. Саранск: Мордовское книжное издательство, 1993. С. 35.


[Закрыть]

Надо сказать, что обучение командных кадров было, с одной стороны, очень важным, а с другой – наиболее проблемным направлением боевой работы в 7 гв. А, как, впрочем, и в других армиях. Следует чётко представлять, что офицерский корпус в действующей армии не был един и консолидирован, как это пыталась представлять советская идеологическая машина. Его расслоение было существенным и по должностям, и в бытовом отношении, и по уровню знаний. Не секрет, что, например, наиболее близким к солдатам был командир взвода, ротный – уже являлся «большим начальником», а уже комбат тем более, его в окопах редко видели. В то же время младший офицерский состав в массе своей до комбата включительно был наименее подготовленной в профессиональном плане категорией командного звена. В том числе и из-за высокой, систематической убыли в ходе боёв. Старшие офицеры от командира полка и выше, т. е. более стабильная группа офицеров, соответственно элементарно более грамотная и в профессиональном плане имевшая относительно лучшую подготовку. Но согласно уставу, они с основной частью красноармейцев не занимались, их задача – учить лишь командный состав подразделений и частей. Но не каждый командир умел передавать знания и опыт, а многие просто ленились и не хотели обременять себя лишними заботами, перепоручая это дело менее квалифицированным, но не имевшим возможности отказаться офицерам. Кроме того, в период, предшествовавший Курской битве, войска параллельно с боевой учёбой вели масштабные оборонительные работы, поэтому каждый из бойцов и младших командиров дополнительно нёс существенные физические нагрузки. Причём руководство фронта и армии зачастую более требовательно относилось именно к выполнению плана фортификационных работ, чем к подготовке бойцов.

Кроме того, часть старших офицеров и генералов действующей армии не соответствовала своим должностям не только из-за непрофессионализма, но в первую очередь по морально-этическим нормам. Поголовное пьянство, издевательство над подчинёнными и мирными жителями, побои и убийства в пьяном угаре, бытовое разложение командного звена отдельных батальонов, полков и даже целых дивизий было явлением, мягко говоря, достаточно распространённым, в том числе и в войсках Воронежского фронта. Вот лишь один пример. Из пояснительной записки к ходатайству о реабилитации бывшего командира 94 гв. сд[92]92
  Это соединение было сформировано в апреле 1943 г. в составе 35 гв. ск, резерва командующего Воронежским фронтом, и будет активно участвовать в боевых действиях против войск АГ «Кемпф» в полосе 7 гв., а затем 69 А.


[Закрыть] полковника И. Г. Русских: «Бывший полковник И. Г. Русских, командуя дивизией с апреля по ноябрь 1943 года, за это время разбазарил большое количество продуктов для личных целей, чем нанёс ущерб государству в сумме 444 169 рублей. Неоднократные делавшиеся ему предупреждения о прекращении безобразий он не воспринимал и продолжал творить их в ещё больших размерах. Причём бездушно относился к нуждам офицеров, сержантов и рядовых, систематически пьянствовал и дошёл до того, что мешками расходовал муку на гонку самогона. Продукты им были взяты за счёт пайков для личного состава дивизии. В связи с тем, что сделанные предупреждения на него не действовали, Военный совет 2-го Украинского фронта был вынужден отстранить его от должности и предать суду военного трибунала.

За совершённые преступления, предусмотренные Законом от 7.08.1932 г., Русских был осуждён военным трибуналом на лишение свободы в исправительно-трудовом лагере сроком на 10 лет и лишение воинского звания полковник. Наказание отбывал в тюрьме по апрель 1945 года, после чего приговор был отсрочен и Русских был направлен на фронт. Но в связи с окончанием войны в боевых действиях не участвовал».

Немаловажная деталь. Командование 35 гв. ск знало о безобразиях, творившихся в дивизии (ведь не раз предупреждали!), но закрывало на это глаза, потому что в той или иной степени подобные факты вскрывались почти во всех соединениях. Хотя случай с И. Г. Русских достаточно редкий, чтобы после суда военного трибунала старшего офицера, да к тому же командира дивизии, отличившегося под Сталинградом, награждённого орденами и имевшего четыре ранения и одну контузию, направили отбывать наказание в тюрьму, а не на фронт. Вероятно, на приговор, в первую очередь, повлиял масштаб нанесённого ущерба. Чтобы читатель мог соотнести цифру, приведённую в документе, с реальными ценами того времени, для примера приведу ставку должностного оклада командира артиллерийского полка (полковника): в действующей армии на 1943 г. она составляла 1200 рублей. Причём в документах указано, что комдив особенно много пил и не раз был замечен в «нерабочем состоянии» даже командиром корпуса генерал-лейтенантом С. Г. Горячевым в период подготовки к Курской битве и в ходе наступления на Харьков. О какой учёбе командиров полков, которые в период формирования 94 гв. сд были назначены с должности комбатов, могла идти речь, если тот, кто их должен был учить, сам «не просыхал», одновременно обворовывая?!

А теперь опустимся на уровень стрелкового полка и познакомимся с отчётом комиссии штаба фронта о проверке боевой учёбы 224 гв. сп 72 гв. сд по состоянию на конец июня 1943 г.: «План подготовки личного состава на период с 6 по 20.6.43 г. в полку составлен из расчёта по 4 часа в день. Выполнение плана неудовлетворительное. План занятий с комсоставом выполнен: командирами батальонов на 35 %, командирами рот – на 60 %. Занятия по тактической подготовке с рядовым и младшим комсоставом ведётся. Методика проведения занятий неправильная, всё сводится к чтению боевого устава пехоты (часть № 1), несмотря на то, что условия для вывода отделений в тыл и отработки динамики наступательного боя имеется. Младший комсостав подготовлен слабо, огневая подготовка не проводится. Руководители к занятиям не готовятся. Занятия с командирами штабов, как полка, так и батальона не организованы»[93]93
  ЦАМО РФ. Ф. 203. Оп. 2843. Д. 365. Л. 56.


[Закрыть].

Тяжёлое положение с учёбой личного состава и исполнительской дисциплиной офицеров складывалось и в артиллерийских частях 7 гв. А, особенно в тех, что поступали в армию из состава фронта или резерва в качестве средств усиления. В первую очередь это касается 290 мп и 1112 пап[94]94
  26.06.1943 г. 1112 пап был переформирована в 265 гв. пап.


[Закрыть]. Доходило до того, что командир 1112 пап не только не занимался своими прямыми обязанностями по организации огня и подготовке подчинённых, но и откровенно лгал при личных докладах командующему артиллерией о численности орудий, развёрнутых на огневых позициях. Из приказа № 014 от 23 мая 1943 г. командующего артиллерией армии генерал-лейтенанта А. Н. Петрова:

«2. 21 мая по моему приказанию старшим помощником начальника оперотделения капитаном Шваревым была произведена поверка готовности полка к открытию огня по району Соломино. Результаты поверки показали, что, несмотря на то, что полк еще 12.5.43 г. занял боевой порядок, до сего времени пристрелку огней не закончил. С НП мосты и броды через р. Северный Донец не просматриваются, а ПНП не везде выброшены. Связь работает исключительно плохо. Телефонисты не обучены дисциплине разговора. Командиры батарей 3-го артдивизиона при открытии планового огня применяют не уставные команды и при ведении огня допускают много излишних разговоров на линии. Огневые взвода 8-й и 9-й батарей не натренированы и работают исключительно медленно. Командиры батарей 3 ад местность на переднем крае противника изучили слабо. Ни один командир батареи этого дивизиона точного и уверенного ответа, где находится Соломино, поверяющему дать не мог. Способы целеуказаний командиром 3 ад капитаном Ильяшенко с его командирами батарей не отработаны. Результатом перечисленного явилось то, что командир 8-й батареи ст. лейтенант Криворуков открыть огонь по СО-121 (переправа через Северский Донец в Соломино) не смог в течение 50 минут и был снят со стрельбы. После чего эта же задача была поставлена командиру 9-й батареи лейтенанту Тихомирову. Батарея открыла огонь только через 40 минут.

После поверки капитан Швырев прибыл в штаб полка для доклада результатов его командиру. Командир полка подполковник Мельников полностью доклад не выслушал, а ушёл к себе на квартиру и когда поверяющий позвонил по телефону подполковнику Мельникову, чтобы доложить результаты поверки, то командир полка доклад также не принял, а ответил: «Я ваш доклад слушать не хочу, вы не дисциплинированный капитан». На вопрос поверяющему командиру полка: «Сколько у него исправных орудий, и сколько стоит на ОП?», командир полка ответил – Исправных 14, а на ОП 12 орудий. Так как он считает, что ставить все орудия на ОП не нужно, ввиду недостаточного количества снарядов в полку. В то же время, будучи лично у меня на докладе подполковник Мельников доложил, что 14 орудий находятся на ОП, а через день – ещё 2 и будут 16 орудий, т. е. сделал ложный доклад. Приказываю:

2. Систему НП пересмотреть и приблизить к переднему краю на 2–4 км.

8. К 24.5.43 г. поставить на ОП 14 орудий»[95]95
  ЦАМО РФ. Ф. 290 мп. Оп. 20928с. Д. 4. Л. 197, 198.


[Закрыть].

Надо сказать, что у М. С. Шумилова, как у руководителя, было одно ценное качество: к офицерам, даже тем, кто совершил проступок, он подходил с пониманием и при любой возможности старался не снимать сразу подчинённого с должности, а работать с ним, воспитывать, дать возможность исправиться. Причём добивался намеченного терпеливо и настойчиво, этому же учил своих заместителей и офицеров штаба. Но если командарм видел, что офицер не воспринимает критику, менял его безжалостно, т. к. ставил интересы дела превыше всего. Вероятно, поэтому сначала перечисленные в приказе командиры артполка довольно легко отделались: подполковнику Мельникову был вынесен выговор и предупреждение о неполном служебном соответствии, а капитан Ильяшенко арестован на 10 суток с удержанием 50 % оклада за этот период. Однако вскоре стало понятно, что руководство полка нуждается в обновлении. В июне его возглавил начальник артиллерии 167 сд Воронежского фронта майор В. Ф. Прохоров. И лишь после этого стараниями нового командира и штаба артиллерии армии, а также лично генерал-лейтенанта А. Н. Петрова, дисциплина в полку была подтянута, а личный состав батарей не только выполнял нормативы по открытию огня и его точности, но в ряде случаев и перекрывал её. Уже в первые дни Курской битвы 265 гв. апап РГК окажется на направлении главного удара противника и попадёт в очень тяжёлое положение, но его воины не дрогнут и в борьбе с врагом проявят стойкость и мужество. Об их подвиге рассказ впереди. Хотя надо честно признать, что такое пристальное внимание вышестоящего командования к обучению полка, в общем-то, не типичный случай для войск фронта. В лучшем случае всё заканчивалось взысканиями командиров частей и поверхностными проверками показателей офицеров штаба артиллерии, в худшем – разносом на совещаниях командного состава и требованием искоренить безобразие.

Документов, подобных цитировавшемуся выше, можно привести много. И все они свидетельствуют об одном: хотя долгое время после войны советские историки настойчиво твердили, что «… благодаря заботе коммунистической партии офицерский состав обрёл богатый боевой опыт, а солдаты научились воевать и побеждать», такую оценку командного звена действующей армии перед Курской битвой следует считать завышенной. Ведь тех, кто должен был и организовывать учёбу, и вести занятия, сначала самих нужно было основательно учить, по крайней мере, не два месяца и тем более не сутки на скорую руку, как это практиковал командарм И. М. Чистяков. Но, к сожалению, для этого не было ни времени, ни подготовленных кадров, а часто и просто желания.

Хотя, надо отдать должное Н. Ф. Ватутину, сам, как бы мы сегодня сказали, – «работоголик и трезвенник», он беспощадно боролся с пьяницами, бездельниками и ворами с большими и маленькими звёздочками на погонах, мешавшими создавать боеспособные части и соединения и тем самым потворствовавшими врагу. Но, к сожалению, подтянуть уровень подготовки личного состава и отладить огромный армейский механизм, чтобы он обеспечивал приемлемую степень взаимодействия различных родов войск в бою и их обеспечения всем необходимым, ни генерал армии, ни его командармы были не в силах. Ибо корни почти всех бед армии уходили в ту уродливую политическую систему государства, которую выстроил «отец всех народов». Поэтому в основе своей и рядовые, и командиры тактического звена войск Воронежского фронта имели низкую профессиональную подготовку и практические навыки. Такую же оценку можно дать и старшим офицерам, вплоть до комдивов включительно (за редким исключением). Это явилось одной из важных причин довольно высоких потерь в ходе Курской битвы, в войсках всех армий.

Как вспоминал бывший начальник штаба Воронежского фронта генерал С. П. Иванов, в беседах с ним командующий фронтом, не раз говоря о ситуации перед летними боями, особо подчёркивал, что победить врага оказалось легче, чем переломить косность, лень, непонимание и даже сопротивление собственных командиров на всех уровнях. От себя добавлю, что в вопросе комплектования войск, их тылового обеспечения и учёбы личного состава это проявилось наиболее зримо.

Процесс развёртывания активной работы по мобилизации призывного контингента и доведение до штатной численности войсковых соединений шёл с большим скрипом во всех армиях. Но особенно плохо (по мнению руководства фронта) в 40 и 7 гв. А. Причём, как следует из документов, на самотёк была пущена работа не только в дивизиях, но элементарный контроль за исполнением приказов отсутствовал и на армейском уровне. Вскрывались факты вопиющего безобразия. Например, фактически в мирное время (в этот момент фронт не проводил даже частные операции), в собственном тылу командование 40 А потеряло несколько тысяч человек, ровно полдивизии, и неделю о них ничего не знало, пока этим вопросом не занялось руководство фронта. Из приказа заместителя начальника штаба № 0025/ОУ от 20 мая 1943 г.: «Несмотря на то, что штабы армий заблаговременно извещаются о занаряженном им пополнении и времени его прибытия, ими не организуется чёткий приём и сопровождение пополнения. Так, штаб 40 армии не организовал приём и сопровождение из фронтовых госпиталей 6500 человек пополнения, в результате чего 4000 человек из них блуждают и штаб армии до настоящего времени не знает, где эти 4000 человек находятся»[96]96
  ЦАМО РФ. Ф. 426. Оп. 10757. Д. 1. Л. 87.


[Закрыть].

Хотя столь масштабных ЧП в других армиях не было, но приём и работа с пополнением тоже велись плохо. Дошло до того, что Военный совет и лично Н. Ф. Ватутин, исчерпав все формы убеждения командиров соединений и армейских штабов, были вынуждены прибегать к мерам дисциплинарного воздействия. Процитирую два документа, которые были подписаны в один и тот же день 14 июня 1943 г. Из приказа командования фронта № 00151/ОУ:

«…В 7 гв. армии обученное пополнение, в количестве 4470 человек в течение 6 суток задерживалось в армейском запасном стрелковом полку и не направлялось в дивизии. С 9 по 12 июня армия не может выслать приёмщиков в 234 фронтовой запасной стрелковый полк за получением 2500 человек. В 190 азсп имеется 700 человек подготовленного к отправке пополнения, но оно не направляется в дивизии, запасной полк от штарма находится на удалении 80 км.

В 36 гв. сд работа по реализации приказа фронта № 0090/ОУ[97]97
  В этом приказе ставилась задача довести численность дивизий до 9000 человек и рот в них до 130 чел.


[Закрыть] не развёрнута. На 8.6.43 г. в управлении тыла дивизии и командиром 108 гв. сп содержался сверхштатный личный состав.

Должного контроля со стороны некоторых начальников штармов и Военных Советов армий за выполнением столь важного мероприятия. В худшую сторону выделяется 7 гв. армия.