Текст книги "Фиалковое зелье"

Глава 9

Непотопляемая тетушка. – Ливень, вино и прочие радости. – Кое-что о тайной жизни привидений.

– Собственно говоря, теперь мне почти все ясно, – говорила Полина Степановна, рассеянно глядя на переменчивый пейзаж за окном. – С барышней мы разобрались, с париком тоже. Служанка – немая Мария, то есть ты. Все документы при мне. Но вот тетушка…

– Далась вам эта тетушка, Полина Степановна, – проворчала Маша, чихнула и застенчиво потерла нос. – Мало ли что могло с ней случиться! Умерла от старости, к примеру…

– Она еще не такая старая, – возразила Полина.

– Съела что-нибудь не то?

– Нет, не годится. У меня не так много теток, чтобы вот так сразу ее травить!

– Утонула, купаясь в море.

– Зачем ей купаться? Она уже не в том возрасте!

– Тогда осталась на Мадейре, – вдохновенно предложила Маша.

– А зачем?

– Затем, что у нее тоже чахотка, например. Или она вышла замуж за местного жителя.

– Ты, Машенька, не понимаешь, – вздохнула Полина Степановна. – Тетушка позарез нужна мне в Вене, потому что иначе ко мне приставят еще какую-нибудь родственницу, которая может все испортить. Молодая девушка не может жить одна, это неприлично.

– Может, я смогу изобразить тетушку? – предложила Маша. – Ведь когда меня не видят – ну, как горничную, – я же могу сыграть кого-нибудь еще?

– Машенька! – изумилась Полина Степановна.

– А тетушка тоже может быть немая, – оптимистично продолжала Маша. – Что такого – у нее был удар, к примеру, и она больше не говорит. Подберем мне паричок, нанесем морщины – и готово!

– Машенька, ты просто чудо, – объявила Полина Степановна, раскрасневшись. – Ты подала мне совершенно замечательную мысль, только вот тетушку будешь изображать не ты, а… кое-кто другой. Решено!

И, сразу же воспрянув духом, она стала мысленно перебирать детали предстоящего задания, чтобы определить, не забыла ли она ненароком чего-нибудь.

«Я есть, тетушка отныне тоже есть, горничная есть, Пахом живет отдельно, ухаживает за лошадьми, когда надо, я прибегаю к его услугам. Если вдруг понадобится помощь, или в случае провала обращаться к агенту Сотникову… Пароль… пароль…»

– Боже мой!

– Что такое, Полина Степановна? – всполошилась Маша.

– Кажется, я забыла… – начала Полина Степановна с несчастным видом. – Господи, да это же вздор какой-то! О каком вине он говорил? И граф Чернышёв еще был так горд, что придумал настолько оригинальный пароль…

– Вы о чем это, Полина Степановна?

– Маша! Умоляю тебя, прямо сейчас, вспоминай все вина, какие ты знаешь! Это очень важно…

– Шампанское?

– Нет!

– Белое вино?

– Нет! Другое!

– Тогда красное?

– Не белое, не красное, а конкретное! С названием!

– Да вы же знаете, сударыня, я совсем не пью… Водка?

– Господи, ну какая водка! Нет!

– Токайское? Сотерн?

– Нет! Сотерн – это отзыв! А вот то, что я должна сказать, не помню, ей-богу, не помню… Напрочь из головы вылетело… а записывать я не стала! И вообще, пароли не записывают, а запоминают! Ах, боже мой… Поммар? Шамбертен? Шабли? Нет, не шабли… Кюрасо? Вермут? Портвейн?

– Глинтвейн? – встрепенулась Маша.

– Нет, не глинтвейн! Другое!

И Полина Степановна принялась перебирать названия вин. Она петляла по Европе, по всем странам, где выращивали виноград и производили из него мало-мальски пристойные напитки. Она оживила в памяти Германию с ее рейнвейном и мозельским, Португалию с портвейном и мадерой, Испанию с хересом, Италию с кьянти, завернула даже в Англию, потому что там имелись бренди и джин, но едва она угодила во Францию, голова у нее пошла кругом. Бордо, сент-эмильон, коньяк, шартрез, абсент… а шатонёф дю пап? А марго? А медок, а божоле, а о-медок, а мерсо, а кот-дю-рон, кот-де-бур, анжуйское, бургундское, бенедиктин… и десятки, сотни других?

К чести ее следует сказать, что Полина Степановна боролась, что она стояла до конца, но вскоре стало ясно, что она потерпела сокрушительное поражение. Пароль, придуманный хитроумным графом Чернышёвым, затерялся, скрылся, исчез среди стройных рядов бутылок, фляжек и емкостей, плоских и пузатых, стройных и приземистых, больших и маленьких, дешевых и дорогих.

– Я сойду с ума! – простонала Полина, отчаявшись. – И ведь главное – я никогда, никогда еще не забывала паролей! А тут…

Она махнула рукой, не договорив, и тут до ушей наших путешественниц долетело оглушительное «крраах-тах-ррах!» грома.

– Кажется, дождь начинается, – сказала Маша робко, поглядев за окно.

На самом деле дождь шел уже некоторое время, просто Полина и Маша, увлеченно обсуждавшие спиртные напитки, его не заметили.

– И стемнело, – заметила Полина Степановна. – Между прочим, мы уже должны были добраться до города… Пахом Евсеевич, а Пахом Евсеевич! Куда ты нас завез?

– Это дорога, сударыня! – обиделся кучер. – Куда она ведет, туда я и еду! Я же не могу по воздуху лететь…

– Город где? – крикнула Полина Степановна. – Куда ты его дел, Сусанин?

– Откуда мне знать? Города нет, только вон какой-то замок виднеется. А ругаться нехорошо, сударыня, ей-богу, нехорошо!

– Когда я тебя ругала? – искренне удивилась Полина.

– А вот этим… Ссаниным обозвали. Нехорошо, сударыня, я ж столько лет верой и правдой вам служу, а еще до того – вашему папеньке!

Рев грома прервал их беседу и заставил Полину Степановну спрятать голову в карету и закрыть окно.

– Ой, Полина Степановна, – несмело проговорила Маша, – может быть, нам лучше остановиться?

– Это почему?

– А вдруг в нас молния ударит? Я же читала, что такие случаи бывали.

– В меня не может ударить молния, – сухо ответила Полина Степановна. – Я нахожусь на государственной службе.

Тут снаружи загрохотало, заурчало и заревело так грозно и недружелюбно, словно в небесной канцелярии кто-то недолюбливал службу вообще и государственную службу – в частности. Смирившись, Полина велела кучеру ехать к замку, видневшемуся невдалеке.

– Попросим ночлега, – добавила она, – а дальше видно будет.

Однако ее стало покалывать скверное предчувствие, едва она узнала в рыдване, стоявшем на дороге без лошадей, карету своих коллег. Еще не хватало ей пересечься с ними!

– Так, посмотрим, нет ли тут поблизости другого жилья, – быстро объявила Полина Степановна. – Маша! Достань-ка мне из желтого чемоданчика подробную карту, на которой обозначены все здешние владения.

Изучив карту, Полина нахмурилась. Мало того, что кроме этого замка поблизости не было ничего, так еще и сам замок пользовался дурной славой, потому что в нем жили привидения.

– Ничего не поделаешь, придется попроситься к привидениям на ночлег, – проворчала Полина Степановна, складывая карту. – Пахомушка! Постарайся не попадаться никому на глаза, хорошо? В этом замке могут оказаться люди, которые… которым видеть меня вовсе не обязательно.

Карета въехала в распахнутые ворота. Завидев в одной из конюшен чужих лошадей, Полина Степановна велела Пахому завернуть в другую конюшню, расположенную немного поодаль.

– А теперь что? – спросила Маша, помогая госпоже сойти на землю.

Полина Степановна немного подумала.

– Я пойду на разведку, – объявила она. – Если мои предположения верны, в этом замке есть люди.

– А привидения? – Маша вся аж извелась от любопытства.

– Привидения, Машенька, – назидательно молвила Полина, – встречаются только в сказках. Дай-ка мне лучше фонарь!

– Я пойду с вами, – пролепетала Маша. – Я тут не останусь!

– Тут же Пахом, – напомнила Полина Степановна.

– Все равно, – твердо ответила Маша. – С вами надежнее.

И вдвоем они двинулись в замок, причем служанка несла фонарь. Пахом остался с лошадьми.

С первого же взгляда Полина Степановна поняла, что здесь давно никто не живет. Однако ее беспокоило, что офицеров и агента Сотникова нигде не было видно.

– Ой, Полина Степановна, – пролепетала Маша, дрожа так сильно, что даже фонарь в ее руке закачался. – Слышите? Ой, как страшно…

Откуда-то и в самом деле доносилось грозное, нечеловеческое урчание.

– Может, вернемся обратно? – предложила Маша, дрожа еще сильнее. Фонарь заплясал в ее руке так, что готов был вот-вот упасть.

Не отвечая, Полина двинулась туда, откуда доносился странный звук, и вскоре оказалась у дверей одной из комнат. Здесь наводящий оторопь шум усилился. Не утерпев, Полина приотворила дверь и шагнула внутрь.

Ее предчувствия полностью оправдались: она увидела здоровяка Балабуху, который лежал на диване и храпел так, что стекла в рамах ходили ходуном. Спиной к Полине, возле зеркала сидел Владимир Гиацинтов и что-то бормотал себе под нос. Стол был уставлен пустыми бутылками и тарелками с остатками недавнего пира.

Маша, не утерпев, тоже заглянула одним глазом в дверь. Разочарованию девушки не было предела, когда она поняла, что устрашающий шум был всего лишь храпом Балабухи.

Через мгновение, неслышно притворив дверь, к Маше присоединилась Полина Степановна.

– Идем отсюда, – шепотом распорядилась госпожа. – И помни: они не должны нас видеть! Ни в коем случае!

Однако, когда женщины бегом вернулись в конюшню, их встретил встревоженный кучер.

– Полина Степановна… Возле замка какие-то люди! По-моему, они не с добром пришли сюда!

– Сколько их? – быстро спросила Полина.

– Да человек десять, не меньше!

– Приготовь пистолеты, Пахомушка, – мгновенно оценив обстановку, распорядилась Полина. – Маша! Где моя пудра, самый светлый тон? Заодно достань-ка мою кружевную шаль! И возьми какую-нибудь палку, что ли…

– Зачем? – несмело спросила Маша.

– Мы с тобой, – загадочно ответила Полина, – сейчас поиграем в привидения. Кстати, где мой черный парик? Не завитой, а другой, с распущенными волосами?

…Читателю уже известно, каким образом Полина Степановна и Маша поддержали славу замка с привидениями. Зловещий хохот Полины и усердие Маши, которая, нацепив шаль на палку, водила ею в воздухе и несколько раз бросала шаль вверх, сделали свое дело: нападающие бежали без оглядки. Однако все едва не испортил Владимир Гиацинтов, который нос к носу столкнулся с Полиной.

Еще немного, и он бы понял, что она никакое не привидение, но тут началась стрельба, и его ранили. Рассердившись, Полина Степановна подобрала с пола доску и угостила главаря хорошим ударом по голове, после которого он уже не мог командовать так, как раньше. Вдвоем с Машей Полина спустила бесчувственное тело главаря с лестницы, причем это случилось на глазах у кое-кого из его подручных. В полном ужасе те бежали из замка, побросав оружие.

Наутро, едва дождь кончился, Полина Степановна приказала Пахому запрягать лошадей и уехала задолго до своих незадачливых коллег. До Вены оставалось всего несколько дней пути.

Глава 10

Господин посланник. – Личность исчезнувшего проясняется. – Комната с часами, которые никто не заводил.

Итак, в июне трое друзей уже без особых приключений добрались до Вены, после чего сразу же принялись за дело. Добраницкий занял у Гиацинтова деньги и пошел разведывать игорные дома, а офицеры отправились в посольство, где их уже ждал секретарь посла, Николай Богданович Берг. Это был белобрысый узкоплечий юноша с тонкой талией, тонким носиком, тонкими губами и отточенными, как лезвие кинжала, манерами. Ремесло свое он, впрочем, знал хорошо, ибо не успели офицеры протомиться в приемной и пяти минут, как их уже пригласили в кабинет к Ивану Леопольдовичу, российскому посланнику при венском дворе.

– Пожалуйте, господа, граф Адлерберг ждет вас.

Большие часы манерно проворковали четыре раза, когда офицеры переступили порог кабинета посланника. Это было уютное, почти домашнее помещение, обставленное очень изящно и ничуть не похожее на холодные официальные николаевские апартаменты. Возле стола, постукивая по нему пальцами, стоял человек лет 55, сухощавый, светловолосый, с высоким плешивым лбом и выпуклыми голубыми глазами, под которыми обозначились мелкие морщинки. Балабуха заметил, что посланник был кавалером трех высоких орденов, которые разбрызгивали на его груди разноцветные искры, а наблюдательному Владимиру бросилось в глаза совсем другое. Он видел, что, несмотря на парадный костюм и внешний лоск, милейший Иван Леопольдович явно нервничает. Интересно, почему?

– Je vous salue, messieurs[4]4
   Приветствую вас, господа (франц.).


[Закрыть], – сказал посланник, дернув левым краешком губ, что, очевидно, должно было означать улыбку. – J’esp`ere que vous avez fait un bon voyage[5]5
   Надеюсь, ваше путешествие прошло благополучно (франц.).


[Закрыть].

Гиацинтов на том же изысканном французском заверил его, что путешествие было таким чудесным, что лучше не придумаешь.

– А! Magnifique, magnifique[6]6
   Прекрасно, прекрасно (франц.).


[Закрыть], – с явным облегчением промолвил посланник.

После чего Владимир Сергеевич вручил ему письма и объяснил цель их с Балабухой миссии.

– Да-да, я уже знаю об этом, – произнес посланник в ответ.

Показалось ли Гиацинтову или при этих словах в лице графа Адлерберга и впрямь промелькнуло нечто похожее на недовольство?

– Ваше начальство в Петербурге дало вам очень лестную характеристику, – продолжал посланник. – Надеюсь, что вы отыщете этого Жаровкина, потому что мне самому его исчезновение очень, очень не по душе.

И он дернул правым краешком губ.

– Значит, Жаровкин до сих пор не объявился? – уточнил Гиацинтов.

Посланник покачал головой.

– Нет. И меня это весьма беспокоит.

– Могу ли я задать вашему превосходительству несколько вопросов? – быстро спросил Владимир.

– Ну разумеется, сударь, – после крохотной паузы ответил граф, на этот раз даже не пытаясь симулировать улыбку.

– Относительно Жаровкина, – пояснил Владимир, не сводя с графа пристального взора. – Во-первых, как его полностью звали?

Адлерберг немного оживился.

– Минуточку, здесь у меня записано все по этому делу… – Он сел за стол, выдвинул один из ящиков и выудил из него маленький листок. – Да… Жаровкин Сергей Алексеевич, тридцати двух лет от роду, холост, вероисповедания православного. Приметы: рост средний, волосы темные, глаза карие; особая примета – последний сустав мизинца на левой руке отсутствует.

– Вы уже обращались с этим описанием в полицию? – осведомился Гиацинтов.

– Нам пришлось. – Граф слегка поморщился, произнося эти слова.

– И они так ничего и не обнаружили?

– Ничего.

– Теперь, – сказал Владимир, – нам бы хотелось узнать поточнее обстоятельства его исчезновения.

– Пожалуйста. – Иван Леопольдович взглянул на листок. – Двадцатого апреля сего года письмоводитель Жаровкин вышел в город незадолго до обеда, но к вечеру не вернулся. На следующее утро он также не появился в посольстве. Когда прошло уже три дня, а его все не было, мы начали беспокоиться. Я знаком с венским начальником полиции и попросил его негласно навести справки. Может быть, у Жаровкина были какие-нибудь неприятности, или он, к примеру, упал в реку и утонул… Однако среди утопленников его не обнаружили, и поиски в венских злачных местах тоже ничего не дали. После этого я был вынужден рапортовать о случившемся в Петербург.

Офицеры переглянулись. Стало быть, с момента исчезновения Жаровкина прошло ни много ни мало полтора месяца. А между тем всякому известно, что пропавшую жену и пропавшего человека следует начинать искать сразу же после исчезновения, и чем скорее, тем лучше.

– Значит, он исчез и больше не объявлялся, – пробормотал Владимир. – Вы не скажете нам, ваше превосходительство, что вообще за человек он был?

Его превосходительство снисходительно улыбнулся, и уже по этой улыбке Балабуха понял, что его товарищ совершил непростительный промах, задав столь бестактный вопрос.

– Боюсь, господа, что я не настолько часто сталкивался с ним, чтобы иметь о нем какое-либо определенное суждение. – Посланник немного помедлил. – С работой своей Жаровкин справлялся хорошо, и нареканий к нему у меня не было.

Чертов немецкий сухарь, мелькнуло в голове у Балабухи.

– А как давно он работал в посольстве?

– Полтора месяца… нет, два. Он прибыл на место в конце февраля. Прежний письмоводитель вышел в отставку, и из Петербурга на смену ему прислали Жаровкина.

Значит, человек работал в посольстве всего несколько недель и бесследно исчез. Это тоже было чрезвычайно странно.

– У вас еще есть ко мне какие-либо вопросы, господа? – осведомился посланник.

– Нет, ваше превосходительство, – с поклоном отвечал Владимир. – Для начала мы бы желали осмотреть комнату, которую занимал Жаровкин, и, если возможно, побеседовать с его сослуживцами. Вдруг кто-нибудь из них вспомнит что-то полезное.

– Действуйте, как сочтете нужным, – сказал посланник и позвонил в колокольчик. Вошел секретарь. – Николай Богданович! Будьте любезны, проводите господ в комнату Жаровкина и возвращайтесь. Мы должны с вами закончить тот документ.

– Слушаюсь, ваше превосходительство, – отвечал секретарь, кланяясь.

* * *

Берг показал офицерам комнату, которую занимал Жаровкин. Ничего особенного – кровать, рукомойник, стопка чистых листов бумаги, чернильница, маленький кургузый шкапчик, простые часы, камин и колченогий стол. Часы давно никто не заводил, и они стояли.

На вопросы, которые ему задавал Владимир, Берг отвечал примерно то же, что и посланник. Жаровкин производил хорошее впечатление, работой не манкировал, был аккуратен, трудолюбив и усерден. Много ли он пил? Да нет, кажется, не пил вовсе. Был ли неравнодушен к слабому полу? Возможно. Вообще он был довольно открытый, приветливый человек, а такие дамам нравятся. Имелись ли у него друзья? Кажется, он был накоротке со вторым письмоводителем Чечевицыным, а пару раз Берг видел его вместе с Дорогиным, служащим посольства.

– Ну, а как насчет денег? Деньги у письмоводителя водились?

Берг немного подумал, прежде чем ответить:

– Вероятно, в финансах исчезнувший письмоводитель все-таки не был стеснен.

– Почему вы так решили?

Берг улыбнулся. Дело в том, что служащие посольства получают не так уж много денег. Нет, он не жалуется, просто констатирует факты. Время от времени чиновники перехватывают друг у друга мелочь до получки. Так вот: Жаровкин никогда ни у кого не занимал.

– Простите, господа, но граф ждет меня. Если у вас более нет вопросов…

Однако Гиацинтов удержал его.

– Только один вопрос, самый последний. Всем известно, что в посольствах попадаются, гм, самые разные документы. Так вот, не имел ли Жаровкин доступа к… словом, к таким бумагам, которые могли бы… могли бы представлять интерес для иностранных держав?

Секретарь кивнул, тем самым показывая, что понимает сущность вопроса. Да, Сергей Алексеевич имел доступ к таким бумагам. Точно так же как и сам Берг, и Чечевицын, и некоторые другие посольские служащие.

– Благодарю вас, – сказал Владимир и отпустил его. Секретарь ушел.

– Ну и что ты обо всем этом думаешь? – внезапно спросил Балабуха.

– Не нравится мне все это, – откровенно признался Гиацинтов. – Человек проработал всего несколько недель и бесследно исчез. Похоже, что он не нуждался в деньгах и к тому же имел доступ к важным документам. Сам собой напрашивается вывод, что он приторговывал секретными сведениями. Но почему он исчез? Испугался разоблачения? Или мы просто поспешили с выводами? Знаешь что, друг Балабуха, давай-ка как следует осмотрим его вещи. По вещам легче всего узнать характер человека.

– Ага, – согласился артиллерист и принялся за кургузый шкапчик.

Глава 11

Деньги от австрийского канцлера, а точнее, полное их отсутствие. – Пуговица Добраницкого и попытки ее оторвать. – Неожиданный свидетель в «Венской усладе». – Девушка в белом.

По законам шпионского жанра, во время обыска офицеры непременно должны были найти толстую пачку кредитных билетов с собственноручной надписью канцлера Меттерниха «Плата агенту Жаровкину за предательство родины», либо связку секретных бумаг с информацией, не подлежащей оглашению, либо еще какие-нибудь чрезвычайно компрометирующие вещи. Однако вместо всего этого офицеры узнали, что у письмоводителя Жаровкина было две запасные пары исподнего белья, шесть жилетов яркой расцветки с костяными пуговицами, две трубки, табакерка с хорошим турецким табаком, три рубашки, томик стихотворений Гейне, черные панталоны и черный сюртук. Также офицерам удалось обнаружить пять штук носков (один – правый – отсутствовал), нитки, иголку, ножницы, ночной горшок и запасные ботинки довольно хорошей кожи. Ни кошелька, ни денег, ни личных документов, вообще ни единого клочка бумаги, если не считать стопки чистых листов на столе. На всякий случай Гиацинтов просмотрел их все, но ничего не нашел.

– Пусто? – спросил Балабуха.

– Похоже, что так, – нехотя признался Владимир.

– Простукаем пол и стены? – предложил Балабуха в порыве энтузиазма.

– Давай, – без особого энтузиазма согласился его товарищ и, притянув к себе ворох одежды бесследно сгинувшего письмоводителя, принялся вторично обшаривать ее.

Следует сказать, что ни в стенах, ни под половицами, ни в ножках стульев, ни в столе, ни в шкапчике никакого тайника обнаружить не удалось, однако чуть позже усилия Гиацинтова были наконец вознаграждены. При более тщательном осмотре сюртука он выудил на свет божий клочок бумажки, завалившийся за подкладку. Карман, как оказалось, был дырявым.

– Ну, что там? – спросил Балабуха, сгорая от любопытства.

Владимир склонил голову набок, разбирая неразборчивые каракули.

– Чашка шоколаду… Грушевый пирог… Счет от тринадцатого апреля.

– За неделю до исчезновения, – напомнил Балабуха.

Офицеры со значением переглянулись.

– Там есть название ресторации? – спросил Антон.

– Есть. «Венская услада». И адрес… погоди-ка… Черт, уголок с адресом оторван!

Дверь распахнулась, и на пороге показался Август Добраницкий. В его внешности произошла разительная перемена. Во-первых, он переоделся в модный костюм изысканнейшего темно-серого оттенка. Во-вторых, на голове у него примостился высокий цилиндр. И в-третьих, в правой руке Август держал тросточку и небрежно поигрывал ею.

– Однако ты не терял времени даром! – заметил ему Балабуха.

– Что поделаешь, изящество у меня в крови, – самодовольно признался Август.

– В этом костюме ты похож на шута горохового, – не преминул уколоть его Антон.

– Что еще, кроме зависти, может говорить его устами? – заметил Добраницкий в пространство. – Ну как, ваш друг еще не нашелся?

– Нет, – сокрушенно признался Владимир. – Но мы его обязательно отыщем.

– Искренне на это надеюсь, – сказал Август, поворачиваясь к двери. – Если я вам понадоблюсь сегодня, я в «Венской усладе».

– Где? – в один голос спросили пораженные офицеры.

– В «Венской усладе», это заведение, которое… А что?

Балабуха кашлянул и взял Добраницкого за пуговицу, глядя на него сверху вниз.

– Август, голубчик, нам очень нужно туда попасть. Проводи нас!

– Да ради бога, Антон Григорьич! Э-э, только не надо отрывать пуговицу, этот сюртук совсем новый, то есть почти новый. Будь он новый, он бы обошелся мне в три раза дороже!

– Август, хватит болтать! Веди нас!

* * *

Это было чистенькое, вкусно пахнущее пирожными заведение, которое язык не поворачивался обозвать трактиром. Трое друзей уселись за столик и вопросительно переглянулись.

– Сначала сделаем заказ, – решил Гиацинтов. К их столику уже шел кельнер.

– Что угодно господам?

– Мне кофе с шартрезом, – быстро сказал Владимир. – И грушевый пирог. Один мой друг говорил, что ваши грушевые пироги – просто чудо!

– Да, о них так многие говорят, – довольно равнодушно отозвался кельнер. – А другие господа что будут?

Добраницкий попросил обычный кофе и пирожное, Балабуха – бутылку токайского, однако в ответ услышал, что вино у них не подают. Артиллерист открыл было рот, чтобы возмутиться, но тут Владимир так посмотрел на него, что Антон понял: возражать не следует. Надувшись, он попросил кофе и «чего-нибудь на ваш выбор».

– Рекомендую пирожное «Принцесса»… Сейчас вам все принесут.

Кельнер уже собирался отойти к другому столику, и Владимир решил пойти напролом.

– А вы не помните моего друга? Такой мужчина средних лет, темноволосый. У него еще был поврежден левый мизинец.

Кельнер пожал плечами.

– К нам заходит очень много народу, сударь, – сказал он в свое извинение и пошел принимать заказ у румяной дамы, которая только что вошла в «Усладу» под ручку с каким-то фатом.

Владимир сердито стукнул ладонью по столу.

– Ничего не выходит, – выпалил он с раздражением.

– Может, дать ему денег? – предложил Добраницкий. – Деньги очень освежают память.

– Надо будет попробовать, – отозвался Владимир.

Он отвернулся и стал смотреть на хозяина в белом фартуке, который за стойкой бережно раскладывал пирожные. В заведении в этот час было совсем немного народу. Хромоногая девушка с грустными глазами подметала пол, другая, бойкая и расторопная, вытирала свободные столы и меняла цветы в стоящих на них вазах. Владимир вздохнул и поглядел за окно. Мимо по улице скользили изящные ландо и тряские кареты, а напротив располагалась мастерская модистки[7]7
   Модистка – создательница женских шляпок.


[Закрыть], в витринах которой красовалось множество шляпок. Из мастерской вышли две женщины, барышня и служанка, и двинулись к наемному экипажу, стоявшему у обочины. На девушке было белое муслиновое платье с яркими цветами и капор, украшенный горой лент и искусственных цветов. Лица ее Владимир не видел – его затеняли широкие поля. Но тут озорник ветер, прилетевший с Дуная, выказал явное намерение схватить шляпку и утащить ее с собой. Девушка испуганно вскрикнула, поднесла руку к капору и невольно подняла голову. Лишь на долю секунды молодой офицер увидел ее глаза, и в следующее мгновение на улице между ним и незнакомкой проплыло ландо, на запятках которого стояли два лакея. Когда оно скрылось из виду, девушка и ее спутница уже исчезли.

– Сударь… – робко протянул кто-то над ухом Гиацинтова.

Владимир перевел дыхание и поднял глаза. Возле него стояла хромоногая девушка, которая только что убирала пол.

– Я правильно поняла, вы ищете господина, у которого был поврежден мизинец? Правда, он давно к нам не заходил, но…

– Да-да, – поспешно сказал Гиацинтов, – я бы очень желал его найти. Так вы помните его?

– Да. Весной, в апреле, он заходил к нам каждый день.

«Так-так», – гулко сказал кто-то в мозгу Владимира.

– А потом вдруг перестал… – продолжала девушка, робко поглядывая на красивого офицера. – Он всегда был очень вежливый, не то что иные господа.

– А почему вы его запомнили? – брякнул Гиацинтов и тут же устыдился своего бестактного вопроса. Она была калека, а у Жаровкина был поврежден палец. Не было ничего удивительного в том, что она обратила на письмоводителя внимание.

– Луиза, – недовольно окликнул девушку хозяин из-за стойки, – не отвлекай господ!

Владимир обернулся к хозяину и широко улыбнулся.

– Простите, я всего лишь спросил фройляйн, какое мороженое мне лучше взять… Говорят, ваше мороженое – самое лучшее в Вене!

– А, ну тогда… – смягчился хозяин.

Владимир повернулся к девушке и незаметно вложил в ее руку золотой. Хромоножка покраснела.

– Скажите, мой друг… Он с кем-нибудь встречался здесь?

Девушка озадаченно нахмурилась.

– Нет, никогда… Он всегда был один.

– И никто с ним не заговаривал, никто не подсаживался…

– Насколько я помню, нет.

Что ж, по всему выходило, что единственная ниточка, которая у них имелась, вела в никуда.

– Мне кажется, ему просто нравилось у нас, – добавила девушка. – Он все время садился за один и тот же столик и оставался за ним по несколько часов. Хозяин не возражал, потому что он всегда что-нибудь заказывал… И читал газету. Меня обычно посылали за ними…

И тут в мозгу Владимира внезапно что-то словно щелкнуло. Сидел по несколько часов за одним столом… Читал газету… И ни с кем не общался. Вот оно что!

– А за каким столом он сидел? – быстро спросил молодой офицер.

Девушка кивнула на маленький стол у самого окна.

– Вот за этим.

Владимир вскочил с места так стремительно, что чуть не опрокинул стул.

– В самом деле? А как именно он садился? Так, так… Благодарю вас.

…Сначала он увидел улицу, по которой по-прежнему катили экипажи. Потом – угол мастерской модистки и возле мастерской – дом, на который Владимир раньше не обратил внимания. Здание стояло в глубине улицы, отгороженное от нее высокой кованой решеткой. Судя по всему, оно было построено еще тогда, когда ни Владимира, ни его спутников не было на свете. Это был двухэтажный особняк с высокими окнами и стройными колоннами, изящный и даже красивый, но Гиацинтову, бог весть отчего, почудилось в нем что-то зловещее. Он обернулся к девушке.

– Большое спасибо вам, фройляйн… Теперь еще один вопрос. Вы не помните тот последний раз, когда мой друг сидел тут? Может быть, тогда случилось что-нибудь… что-нибудь особенное?

Хромоножка задумалась.

– Последний раз… это было, по-моему, двадцатое число, хотя я могу ошибиться… Ну да, двадцатого Бригитта разбила вазу и хотела свалить вину на меня… – Она покачала головой. – Нет, ничего такого не произошло. Ваш друг долго сидел на своем обычном месте, читал газеты, потом встал, расплатился и быстро ушел…

– Значит, ничего? – упавшим голосом спросил Владимир.

– Ничего такого не было, сударь…

– Что ж, – сказал Гиацинтов, незаметно вручая ей еще один золотой, – это уже что-то. Благодарю вас, фройляйн.

Хромоножка отошла, украдкой косясь на него. Кельнер принес заказ, и Владимир спросил дополнительно самого дорогого мороженого.

– Я чувствую, тебе удалось напасть на след, – прогудел Балабуха. – Давай выкладывай!

Владимир наклонился к нему через стол.

– Жаровкин использовал «Усладу» как наблюдательный пункт, – шепотом сказал он. – Мне кажется, он наблюдал за домом напротив.

Слушая его, артиллерист озадаченно нахмурил брови.

– Зачем? – напрямик спросил он.

– Не знаю, – честно ответил Гиацинтов. – Но, кроме этого, у нас пока ничего нет. Доедай свое пирожное, мы сейчас нанесем туда визит.

– Понял, – кивнул артиллерист, и пирожное, лежавшее на его тарелке, скрылось из глаз еще быстрее, чем два гривенника в руке станционного смотрителя.

– А ты, Август, – обратился Владимир к поляку, – можешь погулять пока, развеяться. В конце концов, ты вовсе не обязан с нами искать нашего… беспутного друга.

– Да вы что, господа? – обиделся Август. – Как же я могу вас бросить – мало ли что случится! Вдруг вам понадобится моя помощь? Нет-нет, вы от меня не отделаетесь, даже не надейтесь!

– Ладно, – решился Владимир. – Тогда пойдем все вместе.

Он доел мороженое, лучезарно улыбнулся хромоногой девушке, которая по-прежнему подметала пол, и поднялся из-за стола.