Текст книги "Город Мечтающих Книг"

Белая овца среди Смайков

Как тягостно бродить под самым Книгородом, но словно глубоко в лабиринте! Теперь я понял, почему Гомунколосс решил спрятаться как можно дальше отсюда. Жизнь города здесь можно было не только слышать, но и почувствовать. То и дело что-нибудь грохотало по выбоинам, и книги в шкафах подрагивали. Однажды мне даже почудилось, будто до меня донеслись голоса детей. Слышать их, но оставаться узником подземелий было еще непереносимее, чем жить изгнанным в далеком Тенерохе.

Невзирая на близость города, я все равно, наверное, не выбрался бы собственными силами. Катакомбы по-прежнему сбивали с толку, ведь проходы здесь были забиты книгами. Они были такими узкими и низкими, с бесчисленными ответвлениями, перекрестками, пещерками и лестницами, и книги теснились со всех сторон. Книги! Вот уж до чего мне решительно не было дела! Я на собственной шкуре изучил все виды книг, от мечтающих и опасных до живых, и если действительно когда-нибудь выберусь отсюда, то направлюсь прямиком в девственную пустыню, в которой никто не умеет ни читать, ни писать.

– Не пугайся! – сказал вдруг Гомунколосс, который все это время целеустремленно шагал впереди. – Труп сидит за ближайшим поворотом и, на первый взгляд, кажется вполне живым. Это, возможно, объясняет наличие скелетов вокруг: вероятно, это – те, у кого были слабые нервы и кого при виде тела хватил удар.

Предупрежденный таким образом, я осторожно заглянул за угол – и тут же отпрянул. Там сидел кое-кто знакомый.

– Смайк! – прохрипел я.

– Да, немного похож на него, правда? – прошептал у меня за спиной Гомунколосс, чуть отставший, чтобы я первым вошел в пещерку.

– Нет, это не Фистомефель Смайк, – сказал я. – Скорее Хагоб Салдалдиан Смайк.

Мы оба уставились на мумию. Это действительно был Салдалдиан Смайк, богатый дядюшка Фистомефеля, и выглядел он в точности как на картине маслом, которую я видел в журнале под домом Смайков. Ну, почти так же, поскольку его тело совершенно высохло. Но так как он и при жизни походил на ходячий труп, разница была едва заметна. Он сидел на полу пещеры, привалившись спиной к заставленному книгами шкафу и устремив мертвый взгляд в пространство. Помимо него в пещерке находилось несколько скелетов, так сказать, в разборе, ведь их кости были разметаны вокруг. С потолка свисала лампа с полудохлым медузосветом, которая отбрасывала лишь тусклый, судорожно пульсирующий оранжевый свет. Самое странное было то, что две верхние ручки мумии были подняты, и одна указывала на другую. Непонятно, как удалось Хагобу умереть в такой позе.

– Ты его знаешь? – спросил Гомунколосс.

– Не лично. Но мне известно, кто это. Представитель семейства Смайков.

– Слишком уж худой для червякула.

– Своего рода белая овца. Это богатый дядюшка Фистомефеля, который оставил ему все свое состояние, а после исчез. Говорят, он был сумасшедшим.

– Вид у него явно ненормальный. Что он тут делает?

– Может, заблудился? Умер от голода. Или жажды. Высох. Мумифицировался.

– А с руками у него что? Почему он так странно их держит?

– На что-то показывает.

– Ну да, на собственные пальцы.

– Наверное, у него действительно были не все дома.

– Нет. Подожди-ка, – возразил Гомунколосс. – Он показывает не на пальцы. Он показывает на что-то, что в них держит.

– Держит в пальцах? Но там ничего нет.

– Нет, есть. Волосок.

Я присмотрелся внимательнее.

– Верно. Ресничка.

Тут мне вспомнился разговор с Фистомефелем Смайком и то, что червякул рассказывал о своем дядюшке, когда мы стояли перед портретом.

– …Хагоб Салдалдиан Смайк, – сказал тогда Фистомефель, – был художником. Резал статуэтки. У меня весь дом ими забит. – Но я у вас ни одной статуэтки не видел.

– Неудивительно, – ответил Смайк. – Их невооруженным глазом не разглядишь. Хагобваял микроскульптуры.

– Микроскульптуры?

– Да, сначала из вишневых косточек и рисовых зерен. Потом исходный материал все уменьшался и уменьшался. Под конец он стал высекать скульптуры из обрезков волос. Когда вернемся, я покажу вам кое-какие под микроскопом. Он вырезал целую битву при Нурнвальде на одной-единственной реснице.

– Это микроскульптура, – сказал я.

– Иными словами, этот волосок как-то обработан?

– Возможно. Хагоб якобы умел вырезать на самых крохотных предметах. Но сейчас это нам ничем не поможет. Чтобы разобраться, нам нужен микроскоп.

– Только не мне, – возразил Гомунколосс. – Я и так могу прочесть.

– Правда?

– Я ведь уже говорил: понятия не имею, что мне Смайк вживил вместо глаз, но зрение у меня такое, словно я смотрю в телескоп. Или в микроскоп. В зависимости оттого, что требуется.

– Да ну? Тогда посмотри скорее! Может, на этой реснице вырезана какая-нибудь подсказка?

Ловко выдернув из костлявых пальцев Хагоба Салдалдиана Смайка ресницу, Гомунколосс поднес ее к темным провалам глазниц и долго рассматривал. Мне показалось, я услышал едва различимые щелчки и гудение.

– Ты не поверишь! – воскликнул он наконец.

– Во что я не поверю? – нетерпеливо отозвался я. – Тебе я во всем поверю.

Гомунколосс перевел на меня удивленный взгляд.

– Ах вот как? С чего это?

– Скажи же, что ты увидел!

– Ты не поверишь.

– Пожалуйста!

Гомунколосс снова сосредоточился на реснице.

– Это завещание! – сказал он. – Выгравированное на волоске завещание.

– Не может быть!

– Ну вот, видишь, ты мне не веришь.

– Ты с ума меня сведешь! Читай же!

– Завещание, – произнес Гомунколосс.

– Да, знаю! – простонал я. – Завещание. Это ты уже сказал.

– Нет, тут написано «Завещание». Это заголовок. Так читать мне или нет?

– Пожалуйста! – Если когда-нибудь хоть какое-то слово прозвучало так, словно говорящий бросается на колени, то это было мое «пожалуйста».

Гомунколосс откашлялся.

– Завещание, – прочел он.

– Могу лишь надеяться, что первый, кто это прочтет, не окажется Фистомефелем Смайком. Если же такое случиться, то позволь сказать тебе, Фистомефель, что ты отъявленный каналья и что я тебя проклинаю! Проклинаю на веки вечные, и пусть моя призрачная моча поливает твою могилу до того дня, когда эта планета не рухнет наконец на солнце!

Если же тебя, читатель, зовут не Фистомефель Смайк, то узнай мою печальную историю. Когда Фистомефель Смайк, к несчастью, мой никчемный племянник, отпрыск нашей опустившейся семьи, однажды постучался в мою дверь (вероятно, сбежав от кредиторов или сил правопорядка), я и не догадывался, какие черные пропасти таятся в его душе. Как и многие другие, я поддался его природному обаянию. Я открыл ему дверь, оказал гостеприимство и вскоре стал относиться как к собственному сыну. Я разделил с ним все: дом, пищу, но лишь одно утаил, а именно: тайну библиотеки Смайков. Поколение за поколением моя семья ее обогащала, и я был первым в этой цепочке, кто решил не использовать эту чудовищную собственность для приумножения власти, а попросту забыть о ней.

Ведь, как уже, вероятно, стало ясно по моей стати, я – белая овца в нашем толстопузом семействе. Добро и зло есть во всех семьях, но, к сожалению, история моей семьи свидетельствует о том, что в нашем роду преобладают малоприятные черты характера.

В отличие от большинства Смайков я склонен к аскетизму, наделен творческой жилкой и чураюсь любой власти, и потому следует признать, что наследие Смайков попало не в те руки. Вступая во владение им, я решил, что во всяком случае на срок моей жизни библиотека не станет служить зловещим да и вообще никаким целям. Я даже подумывал о том, чтобы ее поджечь, но не смог собраться с духом. Лишь изредка я посещал ее, чтобы почитать какую-нибудь книгу.

Многие сочтут страшным, что, имея такой источник власти, я пожелал провести свою жизнь за созданием шедевров, которые не увидит никто, и многие скажут, что это граничит с безумием. Что ж, по законам моей морали, безумием было бы подчинять судьбу других существ моей собственной воле. Пусть другие решают, чьи принципы более верны.

Вероятно, Фистомефель однажды проник в мою тайну. Сегодня я уверен, что он следил за мной на каждом шагу и так прознал про библиотеку. Приведя его туда, я сам подписал себе смертный приговор. Фистомефель одурманил меня отравленной книгой и утащил в катакомбы. Боюсь, я лишь первый из череды несчастных, кто стал на пути его демонической мечты о власти.

Мои силы на исходе. Раз за разом я терпел неудачу, пытаясь совладать с коварным механизмом лабиринта, который защищает библиотеку со стороны катакомб, а иного пути назад нет. Мне остается только одно: лишить Фистомефеля Смайка наследства и разоблачить его как моего убийцу. Пусть библиотека Смайков достанется тому, кто найдет это завещание и предаст его огласке. Могу лишь надеяться, что он будет чист сердцем.

Хагоб Салдалдиан, белая овца семейства Смайков.

– Невероятно! – воскликнул я, когда Гомунколосс закончил чтение. – Теперь мы уничтожим Смайка! И сделаем это юридическим путем! Когда мы обнародуем завещание, ему конец! Убийца! Лжец! Он украл библиотеку. Такой документ не оспоришь. Никто его не мог бы подделать, ведь Хагоб единственный, кто владел этим искусством.

Гомунколосс все еще рассматривал ресницу.

– Ты можешь вступить во владение наследством, ведь ты первый, кто это прочел! – восторженно продолжал я. – Я свидетель! Смайка лишат почета и привилегий. Все обратятся против него. Ему еще повезет, если его просто сошлют в кристальные копи в ущелье Демоновой Устрицы или на тюремные фабрики Железного Города.

– И ты считаешь, это достаточное наказание за то, что он сделал? – спросил Гомунколосс. – И за то, что еще планирует?

– Справедливых наказаний не существует, – возразил я. – Но я готов удовлетвориться.

– И кому в Книгороде ты собираешься показать завещание? Кому ты можешь доверять? Кто не на содержании у Смайка?

От этого довода мое воодушевление развеялось. Мы долго смотрели друг на друга.

– Может, попробуете показать нам? – произнес вдруг дрожащий голосок. – Хотя мы проявили себя не с лучшей стороны.

Вздрогнув от неожиданности, мы обернулись на вход в пещерку.

Там стояли эйдеит Хахмед бен Кибитцер и ужаска Инацея Анацаци. Букинисты, выгнавшие меня из своих магазинов.

Они походили на перепуганных детей: жались на почтительном расстоянии и дрожали всем телом. Страх, который внушал им Гомунколосс, можно было практически пощупать руками.

– Ты проиграл, Кибитцер, – надломленно сказала ужаска.

– Верно, – отозвался эйдеит, и его слова прозвучали еще более безжизненно. – Никогда не верил, что пророчества ужасок могут быть такими точными.

Тут они обнялись и разом лишились чувств.

Предатели

Я посоветовал Гомунколоссу, остаться в пещере с мумией Хагоба Салдалдиана Смайка, чтобы парочка снова не потеряла сознание, едва очнется. Вскоре они пришли в себя. Я посадил их спиной к спине и помахал над ними плащом.

– Ах ты, батюшки, – прохрипел Кибитцер. – Такого со мной еще не бывало. Я совсем другим его себе представлял.

– И я тоже, – застонала Инацея. – В жизни не видела такой образины.

А я подумал: интересно, когда в последний раз сама ужаска смотрелась в зеркало.

– Когда привыкнешь к его необычному облику, он не так уж ужасен, – прошептал я, хотя прекрасно знал, что благодаря своему феноменальному слуху наверняка Гомунколосс нас подслушивает и даже разбирает по губам слова. – Он даже по-своему красив, если приглядеться.

– Нам не хотелось его обижать, – сказал Кибитцер.

– Нет, нет, ни в коем случае, – добавила ужаска. – Собственно говоря, мы пришли, чтобы сделать как раз обратное.

– Что вам тут нужно? – спросил я.

– Для этого придется сперва кое-что объяснить, – ответил Кибитцер. – Если позволишь.

– Мы уверены, – вставила ужаска, – что можем пролить свет на кое-какие подробности, которые тебе, наверное, пока неясны.

– Весьма любопытно, – подстегнул я.

– А чтобы тебе стало понятней, в каком затруднительным положении мы оказались, – сказал Кибитцер, – мне нужно вернуться к тому времени, когда ты еще не объявился в Книгороде…

– Долго еще? – мрачно спросил из темноты Тень-Король.

– Боюсь, что да, – крикнул я в ответ, и Гомунколосс ответил мученическим стоном.

– Я постараюсь покороче, – сказал эйдеит. – Собственно говоря, все началось с того, что Фистомефель Смайк приобрел определенную популярность в Книгороде. До тех пор в городе правил – назовем его так – творческий хаос. Ничто не работало как следует, но все каким-то образом складывалось к лучшему, и недовольных не находилось. Те, кого тянет в Книгород, не слишком жаждут, чтобы ими командовали, если можно так выразиться. Толика анархии всегда была им милее, чем чисто подметенный тротуар. Но в последнее время положение пугающе переменилось.

Когда Смайк впервые объявился в Книгороде, он произвел на нас исключительно благоприятное впечатление. Говоря «на нас», я подразумеваю литературное сообщество, внутренний круг, влиятельных букинистов и антикваров, издателей, книготорговцев и художников, которые составляют ядро этого города. Невзирая на внешнюю неотесанность, на различных собраниях Смайк явил себя истинным ценителем прекрасного. Он мог прийти, скажем, на поэтический вечер, и уже через десять минут все присутствующие собирались вокруг него и только его и слушали. Он был забавен и остроумен, потом оказался одаренным почерковедом и антикваром с исключительно специализированным и эксклюзивным ассортиментом, однако держался скромно, жил в крохотном домишке, охраняемом памятнике архитектуры, за которым любовно ухаживал, а еще раздаривал влиятельным горожанам мед с собственной пасеки. Никаких особых притязаний у него и не было. Короче говоря, рантье, которого всякий уважаемый горожанин, охотно числил среди своих друзей.

– Всякий! – простонала ужаска. – Даже букинисты-ужаски, у которых вообще нет друзей.

– К тому же он был меценатом, – продолжал Кибитцер. – Во всех смыслах. Раз за разом случалось, что он отдавал ценную книгу на общественные нужды, например, на ремонт городской библиотеки или реставрацию старейших домов в переулке Черного Человека. Одной такой книги хватало, чтобы спасти от разрушения целый квартал. Но особенно он покровительствовал искусствам.

Ужаска ядовито рассмеялась.

– Однажды, – продолжал Кибитцер, – он основал «Кружок любителей трубамбоновой музыки нибелунгов». Кажется, по времени это совпало с тем, что ситуация в Книгороде начала исподволь изменяться. Сперва никто ничего не заметил. Трубамбоновые концерты превратились в особые события культурной жизни книгородской элиты, посещать их хотел каждый, но приглашения получали лишь избранные.

– Ты сам побывал на подобном концерте, – напомнила мне ужаска. – И сам знаешь, на что способна эта музыка. Взвесь это, прежде чем выносить нам приговор, когда услышишь окончание истории!

Я кивнул. Эхо трубамбоновой музыки снова зазвучало у меня в ушах. – Мы вообще не замечали, что с нами происходит, – возобновил рассказ Кибитцер. – Я сопротивлялся чуть дольше, поскольку у меня три мозга, но под конец их тоже выдуло духовой музыкой. От концерта к концерту мы все больше попадали в зависимость от Смайка. Со временем гипнотическая власть музыки немного спадала, но бывали дни, когда мы словно бы превращались в марионеток Смайка и выполняли приказы, которые он подмешивал в пьесы для духовых инструментов. Мы творили самые ужасные глупости, а после даже не сомневались в правильности своего поведения! Я принимал участие в осквернении кладбища ужасок!

– Даже я там была, – пискнула ужаска и пристыженно понурилась.

– И тогдашний бургомистр тоже! – воскликнул Кибитцер. – Но для Смайка это была только проба пера. Вскоре он заставил нас делать то, что действительно было для него важно. Влиятельные антиквары за бесценок продавали ему свои заведения. Другие завещали ему свои склады, а после совершали самоубийство. А третьи, как мы с Инацеей, стали членами объединения книгопродавцев под названием «Трикривье», которое отдавало Смайку половину своей выручки. Бургомистры издавали бессмысленные указы, выгодные одному только Смайку.

– Он все больше сокращал промежутки между концертами, – взяла слово ужаска. – Пока мы вообще не перестали приходить в себя. Он управлял Книгородом, как дирижер оркестром. А потом в город приехал наш… наш друг.

Взгляд Инацеи метнулся к пещере, где сидел Гомунколосс. И когда оттуда вырвался измученный вздох, ужаска и эйдеит втянули головы в плечи.

– О нем мы узнали, лишь когда он попал в лапы Фистомефеля Смайка, – продолжила Инацея. – Смайк показал нам и еще нескольким букинистам произведения, вышедшие из-под пера этого юного гения, а после посвятил в свой бесстыдный план, как превратить его в чудовище и изгнать в катакомбы, чтобы он очистил их от охотников за книгами.

– Вы про это знали? – с ужасом спросил я.

– Не только знали, – шепотом признался Кибитцер. – Мы помогали. Слушай внимательно, мы подошли к самой постыдной части нашей истории. Ведь мы здесь, чтобы покаяться. Дело в том, что без нашей помощи Смайк ни за что не сумел бы осуществить задуманное.

– Ты забыл упомянуть, что мы трудились с радостью! – вставила ужаска. – С фанатичным пылом. Мозги у нас были настолько затуманены, что мы считали червякула непогрешимым. Мы во всем его поддерживали. Например, бумага, из которой состоит твой бедный друг… Знаешь, кто ему ее предоставил?

– Нет, – пожал плечами я. – Откуда мне знать?

– Это была я! – взвыла ужаска. – Она взята из древних букваримических книг ужасок, которые продавались только в моем магазине.

Из пещерки раздался тихий шелест, веки ужаски затрепетали. Она не посмела продолжить, поэтому сделать это взялся эйдеит:

– А я сконструировал механизмы его глаз. По книге профессора Абдрахмана Соловейника об оптике соловейноскопов. В его глаза вставлены алмазные линзы, которые я лично отшлифовал. И я подправил кое-что в его теле. Его печень протянет тысячу лет.

– Вы помогли его изготовить? – с омерзением переспросил я.

– Не напрямую, – возразила ужаска. – Мы только предоставили отдельные части. В лаборатории Смайка мы никогда не бывали. И готового Тень-Короля никогда не видели. До сегодняшнего дня.

Из пещерки послышались раскатистый злобный рык, и парочка обменялась испуганными взглядами.

– Сейчас закончим, – извиняясь, сказал Кибитцер. – Я поспешу. Ну… поначалу та история быльем поросла. Тень-Король отошел в область легенд. И могущество Смайка все росло.

– А потом в городе объявился ты. И пробудил нас от транса, – сказала ужаска, и прозвучало это как проклятие.

– Мы оба узнали почерк того, кого превратили в чудовище, – вмешался эйдеит. – Мы словно бы очнулись от кошмарного сна. Поначалу мы были слишком потрясены, и прошло некоторое время, прежде чем мы набрались смелости тебе помочь. А тогда было уже слишком поздно.

– Ты пропал, – сказала ужаска. – Смайк и не думал утаивать, что он с тобой сделал. В узком кружке он охотно рассказывал про драконгорца, которого изгнал в лабиринт. Драконгор он почему-то особенно ненавидит. Твоя родина станет первой в его списке на уничтожение, когда его власть выйдет за пределы Книгорода. – Тогда, отправляясь на концерт трубамбоновой музыки, мы стали затыкать уши воском, – сказал Кибитцер. – Мы вышли из «Трикривья». Теперь Смайк уже над нами не властен. Мы стали предателями. Шпионами.

– Сначала мы были подручными Смайка. Теперь предали его, – проскулила ужаска. – Вот и вся суть нашей истории.

Мне нужно было сперва осмыслить услышанное. Но одного я пока не понял.

– А как вы узнали, что мы объявимся тут именно сейчас?

Ужаска неприятно откашлялась.

– Я уже при первой встрече предсказала тебе будущее. Помнишь?

– Я лишь смутно помню какие-то невнятные слова, которые могли значить что угодно, – правдиво ответил я.

– Он глубоко под землю сойдет! – прошептала ужаска. – С живыми книгами дружбу сведет! В темных пещерах ждет его кара того, кто для всех воплощенье кошмара!

Ах да, если она действительно произнесла тогда эти слова, то пророчество вышло пугающе точное. Но все-таки не ответ на мой вопрос.

– Это не дар, – сказала Инацея, – а проклятие. Это пророчество было лишь типичным для ужасок рефлексом, ничего особенного. Но я сама провела анализ своих кошмаров. Это один из самых точных методов прогнозирования, но, к сожалению, довольно болезненная и мучительная процедура, во время которой плачут кровью и которая может довести до помешательства. Кибитцеру пришлось меня загипнотизировать, привязать к доске с гвоздями и целую ночь поливать бычьей желчью.

– Просто ужасно, – сказал Кибитцер, содрогнувшись от воспоминания.

– Но эта смесь кошмаров и признания под пыткой – самое точное и честное, на что способны ужаски по части предсказаний. Я до мелочей провидела твою судьбу, до этого самого момента. Кибитцер мне поначалу не верил, и вот пожалуйста: мы здесь, в нужное время в нужном месте. А теперь он проспорил мне подписанное первоиздание книги Соловейника о строительстве подводных лодок из улиток-наутилусов.

– Она стоит целое состояние! – вздохнул эйдеит.

– Сколько можно болтать! – рыкнул из пещерки Гомунколосс. Очевидно, его терпению пришел конец.

– Вот мы здесь, – прошептал Кибитцер. – Мы признали свою вину. Было бы только справедливо, если бы Тень-Король убил нас за наши подлые дела. Но, возможно, мы сумеем искупить свою вину.

– Гм, – протянул я. – Звучит не слишком обнадеживающе. Что вы можете предложить?

– Как насчет пути в библиотеку Смайка? – спросил Кибитцер.

– Вы знаете дорогу через лабиринт?

– Хотя не я его построил, – отозвался эйдеит, – но три года назад полностью отремонтировал.