Текст книги "С тобой"

Глава 10

Двадцать седьмой день после аварии. На протяжении пяти дней Дориану не позволяли навещать Леона, потому что с ним проводили интенсивную детоксикацию, многие процедуры которой требовали полной стерильности, что исключало нахождение в палате посторонних, и пристального контроля врачей, которым младший Ихтирам мог помешать, не вовремя попавшись под руку.

Эти бесконечные сто двадцать часов Дориан смог пережить только благодаря друзьям, которые не оставили его одного. Эван в своей обычной манере пытался разряжать атмосферу шутками и приносил пиво, чтобы Дориан хоть чуть-чуть расслабился. Леонард поддерживал одним своим спокойным видом, хоть внутри он тоже бесконечно переживал за Леона, и говорил умные и мудрые вещи. А Юлий просто был рядом, и в его обществе как-то особенно нуждался младший Ихтирам.

Выпив в один вечер больше обычного, Дориан начал с каким-то отчаянным рвением льнуть к Юлию. Он словил себя на том, что делает что-то не то, когда сидел на подлокотнике кресла друга, рассказывая ему что-то и болезненно пристально смотря ему в глаза. Именно это помогло опомниться, потому что, пусть разрез и цвет глаз у Юлия были такими же, как и у них с Леоном, но у него был совершенно другой взгляд. Юлий не был Леоном, и с этим нужно было смириться, пусть Дориан бессознательно искал в нём близнеца, которого ему так не хватало, он даже готов был в это поверить. Когда сходишь с ума от тоски, не думаешь.

Эван и Леонард с пониманием относились к тому, что Дориан выделял Юлия, именно с ним искал общения, пытался подсесть ближе и так далее – делал всё то, что привык делать с Леоном.

И в эти дни Дориан начал очень много писать, он изливал в тексты песен всё то, что было на душе, и то, что хотел сказать брату, но не мог. Тексты получались трагичными и надрывными или же совсем тихими, преисполненными теми чувствами, о которых не кричат.

 
Я буду петь для тебя;
Слушай мой голос, он станет твоим маяком.
Я смерть отгоню; чувствуй, вот моя рука,
Держи её, и мы ещё поживём
 

Этот текст стал своеобразным гимном для Дориана. Он приходил к Леону и пел: негромко, без подготовки, только для него, потому что он никогда не осудит. И это спасало в те моменты, когда слова заканчивались или застревали в горле, потому что невыносимо больно говорить почти месяц и не слышать ответа.

– Оказалось, даже у меня могут закончиться темы для разговора, – с грустью произнёс Дориан. – Но я всё равно не буду молчать, потому что я верю, что ты меня слышишь.

Иногда Дориан начинал чувствовать, что теряет надежду, и что ничего не изменится – слишком много времени прошло. Состояние Леона было нестабильным. С нерегулярной периодичностью случался прогресс, и казалось, что вот-вот он придёт в себя. Но всякий раз все показатели возвращались к исходным: зрачок расплывался чёрной бездной, не реагируя на свет, а пульс и давление падали. Каждый раз, когда это происходило, доктора стояли на ушах, они опасались того, что третья степень комы Леона перейдёт в четвёртую, терминальную, и начнётся отмирание мозга, а если это случится, не поможет уже даже чудо.

В такие моменты Дориан сидел на полу около палаты близнеца и молился, сжимая в ладони его кольцо-амулет, которое забрал ещё в то время, когда старший лежал в муниципальной больнице.

Это заставляло всякий раз сходить с ума и переживать маленькую смерть. Дориан даже представить себе не мог, что с ним будет, если к нему выйдет врач и со скорбным видом сообщит: «Произошла смерть мозга». Ничего не будет, в этот момент он тоже умрёт, даже если тело продолжит жить.

Но ничего подобного не происходило. Состояние Леона не становилось хуже и не переходило критическую черту, из-за которой невозможно вернуться, даже улучшалось по крупицам, пусть они и были незначительны. Так, сегодня сердце у него билось всего на двадцать пунктов ниже нормы.

Дориан сидел около постели близнеца, разглядывая его из-под чуть опущенных ресниц. В последнее время, когда он был с Леоном, его не покидали ассоциации с известной детской сказкой – «Спящая красавица». Вот же он, спящий красавиц, спящий принц, если позволите, который почему-то не может проснуться, и его ожившее отражение, тенью сидящее около него.

Вот и готова сказка на иной лад. Но где же искать ту принцессу, поцелуй любви которой станет волшебным лекарством от темноты? В какое тридевятое царство скакать за ней, и существует ли она вообще? Пока единственная «принцесса», которую Леон любил, принесла лишь смуту и чуму.

Дориан опустил взгляд, остановившись им на губах близнеца. Внутри зародилось несмелое и абсурдное желание самому поцеловать его, ведь никто и никогда не сможет полюбить Леона так же сильно, как он. А именно в ней, в любви, во всех сказках и скрывалась сила волшебства.

Дориан медленно пересел на край кровати.

«Хуже всё равно не будет», – подумал он и, склонившись к лицу близнеца, прикоснулся губами к его губам, прикрывая глаза, замирая так на пару мгновений.

Но вдруг через всё тело словно пропустили небольшой разряд тока, руки слегка вздрогнули. Дориан выпрямился, не то в ужасе, не то в шоке смотря на брата. Теперь он знал, чем были подобные ощущения, на которые раньше бы он не обратил внимания, они являлись одним из предвестников припадка.

«Только не сейчас», – подумал Дориан.

Его охватила полнейшая растерянность, смешивающаяся с тревогой и паникой, которые рождали рвущиеся на свободу электрические разряды в мозгу. Дориан понимал, что оставаться рядом с Леоном опасно. Но мысль о том, чтобы уйти от него рождала ещё большую панику. Он ужасно боялся того, что если упадёт на глазах врачей, то его самого запрут в больничной палате и не позволят навещать близнеца.

Времени было мало, в любой момент могло произойти короткое замыкание. Выхватив из сумки флакончик с таблетками, Дориан трясущимися руками закинул одну в рот, с трудом, всухую проглотил. Отойдя в конец палаты, он сел на пол и, прислонившись спиной к стене, закрыл глаза, стараясь дышать глубоко и мерно и прося собственный мозг сдержать этот импульс.

Глава 11

Мне трудно поверить, что всё это время я ничего не видел:

Я был в темноте, а ты был рядом со мной.

Кажется, я спал тысячу лет.

Мне нужно открыть глаза, чтобы увидеть всё.

У меня нет мыслей, нет голоса, нет души,

Не дай мне умереть здесь,

Ведь должно быть что-то ещё…

Верни меня к жизни.

Evanescence, Bring me to life©

Не помог ни поцелуй так себе принцессы, ни ухищрения матёрых, лучших в своём деле врачей, спящий принц продолжал оставаться пленником собственного царства. Шёл тридцать второй день комы Леона. Вторая половина октября, с деревьев уже облетели листья и гнили в лужах, постоянно лили дожди, и за окном почти всегда было сумеречно; в редкий день небеса светлели, и из-за облаков выглядывало умытое щедрыми дождями солнце. Дориан не замечал всех этих капризов погоды, не заметил, что наступил уже второй месяц осени, и столбик термометра медленно полз к нулевой отметке.

– Я уже не знаю, что тебе рассказывать, – с тоской произнёс Дориан и положил руки на край постели близнеца, а на них голову.

Он обернулся к экрану аппарата фиксации жизнедеятельности. Табло гласило, что сердце Леона билось со скоростью шестидесяти трёх ударов в минуту, это же нормальный пульс, и руки его были такими тёплыми, будто он всего лишь на полчасика прилёг вздремнуть, а не был не в силах проснуться уже больше месяца.

Вздохнув, Дориан снова опустил голову на руки и заговорил:

– Кажется, я исчерпал себя. Кто бы мог подумать, да? И я уверен, что ты будешь долго смеяться с того, что всё-таки наступил такой момент, когда у меня закончились силы для болтовни, нужно лишь дождаться этого… Но всё равно ведь я не могу молчать? Не должен?

Он помолчал пару секунд, внимательно смотря на старшего, а после продолжил, самостоятельно отвечая на свой вопрос:

– Не должен. А значит, я буду говорить, нужно только придумать тему и оттолкнуться от чего-нибудь… Знаешь, Лео, я только сегодня понял, что уже наступил октябрь. Погода, признаться, ни к чёрту. Постоянно идёт дождь и вот сейчас он снова начинается.

Дориан недолго посмотрел в окно, на водных змеек, стекающих по стеклу на фоне грязно-свинцового неба, и снова повернулся к близнецу.

– Эван и Леонард тоже каждый день приезжают в больницу, узнают, как ты, но в палату не заходят, потому что по требованиям безопасности в ней может находиться только один посетитель, а они правильно понимают, что я даже на минуту не уступлю им своё место.

Дориан вновь взглянул на монитор, теперь на нём отражалось, что пульс Леона был равен шестидесяти девяти ударам в минуту.

– Лео, почему же ты не можешь подать мне знак, что я должен сделать, чтобы ты пришёл в себя? Я бы из кожи вон вылез, но сделал это. Но ты молчишь… Знаешь, только тогда, когда ты… заснул, я понял в полной мере, что значит – одиночество сводит с ума. Мы же всегда были вместе, с самого начала, с того момента, когда перестали быть одним… человеком, организмом? Я не знаю, как это правильно сказать, но я думаю, что ты меня понимаешь. Ты ведь сам когда-то говорил мне: я – это ты, ты – это я, мы одно целое. И сейчас мы тоже вроде как рядом, я могу взять тебя за руку, но это не то, этого чертовски мало. Твои глаза закрыты и поэтому и в моём мире тоже темно.

Дориан покачал головой, подтверждая то, насколько невыносимо ему было без близнеца. Ни в одном языке мира не было достаточно слов, чтобы описать то, что он чувствовал.

Он молчал несколько минут, а затем опустил глаза и несмело произнёс:

– Я вспомнил, что есть кое-что, что мы с тобой не обсудили. Просто не успели. И я не уверен, что у меня хватит духа рассказать тебе об этом, когда ты будешь смотреть мне в глаза, но я хочу быть честным с тобой, пусть мне и страшно, и стыдно.

Дориан тяжело вздохнул, собираясь с мыслями, и продолжил:

– Надеюсь, ты не возненавидишь меня за это, потому что я ведь знаю, как ты относишься к этому, но я сделал это, а значит, должен иметь смелость, чтобы признаться.

Младший Ихтирам вновь замолчал. Тяжело было признаваться в том, что так задевает самого родного человека, пусть даже сейчас он и не мог показать об этом вида.

– Начну, пожалуй, так – у меня для тебя новость, которая тебя точно порадует. Я убедился в том, что я точно не гей. Не знаю, что у меня с ориентацией, может быть, она у меня вообще никакая, но точно не нетрадиционная. Можно выдохнуть, да? Весь мир оказался неправ и ему придётся обломаться. Вот только… тебе точно не понравится то, каким способом я выяснил то, что мужчины меня не привлекают, потому что… я понял это опытным путём. Помнишь тот вечер, когда я угрожал застрелиться, если ты не завяжешь с дурью? – Дориан украдкой поднял взгляд к лицу старшего. – В тот вечер, уйдя из дома, я просто кипел от злости на тебя, мне… хотелось сделать что-то назло тебе, что-то такое, что точно ранит тебя. И… я достаточно легко придумал, как мне отомстить. Сейчас говорю это и самому смешно и жутко с себя, но на тот момент я был обижен, в моей крови была огромная доза метамфетамина, которую я отнял у тебя, и мне казалось, что я всё делаю правильно. Леон… я поехал в гей-клуб. Снял там первого попавшегося парня и отсосал ему в туалете.

Дориан замолк, опустил глаза к рукам близнеца и в удивлении распахнул их. Пальцы Леона подрагивали, будто пытались начать двигаться после долгого оцепенения, особенно заметно это было на тех пальцах, которые не были закованы в гипс.

Не сводя взгляда с рук брата, совсем не моргая, младший продолжил свою исповедь:

– А потом мне встретился Рабан Адлер, и я уехал с ним. Мы переспали. Мне казалось, что если я буду вести себя так, сделаю то, чего никогда бы прежде не сделал, мне станет легче, но на утро мне стало противно от самого себя, от одной мысли о том, что я провёл с ним ночь, а вдобавок он потребовал продолжения. И смех и горечь всей этой ситуации в том, что ему я отказал, но потом, сбежав от тебя в Берлин, продолжил свои попытки стать геем.

Движения пальцев стали ярче, отчётливее, слегка двинулась и вся левая рука, дрогнули губы. Это было необъяснимо, но даже в коме Леон не смог проигнорировать рассказ близнеца о его гомосексуальных похождениях, слишком эта тема была для него острой.

Дориан совсем перестал дышать от радостного шока. Леон отреагировал на его слова, не смог не сделать этого. В груди бушевали пламя и искры предвкушения долгожданного чуда и страх того, что оно всё же не свершится.

Дориан ухватился за ту единственную нить, которая у него была, и, не придумав ничего лучше, в красках и самых пошлых подробностях начал описывать то, что делал с немногочисленными любовниками, едва ли в лицах не показывал.

Щёки пылали от таких откровений, но Дориан истово, будто в последний раз, надеялся на то, что именно эта похабщина по нелепой иронии сможет разбудить Леона.

– …и только дома я обнаружил, что у меня на парике была сперма!

Аппарат продолжал отображать повысившуюся активность тела. Леон пошевелил губами, будто хотел облизнуть их или что-то сказать, ресницы его вздрогнули, и ещё раз.

– Открой глаза, – прошептал Дориан, затаив дыхание, не сводя взгляда с лица близнеца. И он открыл.

Радостный визг Дориана, верно, слышала вся больница. Он кинулся обнимать Леона и, вспомнив, что может повредить ему что-то, отпрыгнул от него, словно ошпаренный.

– Леон, Лео, ты пришёл в себя! – сбивчиво тараторил младший.– Господи, как долго я этого ждал! Как ты себя чувствуешь? Лео?

Он говорил с неимоверной скоростью, едва не скача вокруг постели близнеца, кидался то к нему, то от него. Только через три минуты Дориан заметил, что старший совсем не отвечает ему.

– Лео, ты себя плохо чувствуешь? – нахмурившись, тревожно обратился он к брату, коснулся его плеча. – Ты меня слышишь?

Леон уже не был подключён к аппарату искусственного дыхания, и никакая трубка не мешала ему говорить. Но он не отвечал и даже мимолётным микродвижением мышц лица не реагировал на слова близнеца.

– Леон? – в голосе Дориана появлялось всё больше волнения, он вновь тронул старшего за плечо. – Леон, тебе плохо? Больно? Ты не можешь говорить?

Леон продолжал молчать, ничего не выражающим, мутным взглядом смотря мимо близнеца, а после вновь прикрыл глаза.

– Нет! – отчаянно крикнул Дориан. – Не засыпай!

Он схватил Леона за подбородок, вынуждая смотреть себе в глаза, но тот его будто не видел; веки стремились сомкнуться.

– Не закрывай глаза! Не засыпай снова! Держись, Лео, прошу тебя, борись! Не спи! Ты нужен мне здесь! Лео!

Дориан перешёл с крика на сбитый шёпот, гладя близнеца по щеке:

– Прошу тебя, не засыпай, это рискованно… Держи глаза открытыми…

Дрожащей от эмоций рукой он нажал на кнопку вызова, сообщил о том, что Леон пришёл в себя. И как только команда врачей во главе с доктором Вальтером прибежала в палату, Дориана выгнали в коридор.

Дориана пытались отправить домой и врачи, и приехавший Фишер, но он не слушал никого. Леону потребовалось больше суток на то, чтобы его мозг начал нормально функционировать и сознание окончательно вернулось к нему. И всё это время Дориан оставался в клинике: не спал, не ел, не пил, не присел ни на минуту, даже не курил, боясь что-то пропустить, хоть очень хотелось от нервов, рыбкой на сковородке прыгал около дверей отделения, потому что от палаты его отогнали, чтобы не мешал медперсоналу.

Когда к нему вышел доктор Вальтер и сообщил, что он может зайти к Леону, Дориан опрометью бросился в палату к близнецу, не слыша больше ни единого слова мужчины. Сердце билось с опасной скоростью, а после, когда он остановился на пороге палаты, замерло в груди. Там, на кровати лежал Леон. С открытыми глазами. Лежал и вопросительно смотрел на него.

Губы Дориана растянулись в глупой и самой счастливой улыбке. В груди искрило от тысяч и тысяч слов, которые он хотел сказать близнецу. Но Леон его опередил.

– Ты тоже мой доктор? – спросил он.

Дориан в неподдельном удивлении поднял брови, под рёбрами засело сосущее ощущение дурного предчувствия, но до мозга оно ещё не доходило.

– Леон, ты прикалываешься? Я твой брат!

– Брат, значит… – задумчиво проговорил старший. – И ты здесь работаешь врачом?

– Каким врачом?! Я певец! В смысле, солист в нашей с тобой группе.

– Так я тоже музыкант?

Дориан открыл рот и снова закрыл, слова внезапно застряли на подступах к горлу; сознание отчаянно сопротивлялось тому, что становилось всё более очевидно.

– Леон, прошу тебя, скажи, что ты шутишь, – с мольбой произнёс младший. – Ты же помнишь меня?

Леон повернул голову чуть вбок, окинул его изучающим, усталым взглядом.

– Не помню. Но, наверное, должен.

– Ты же просто шутишь, да? Пугаешь меня?

– Ты странный…

Леон попытался лечь удобнее и поморщился от боли в затёкших мышцах и не до конца сросшихся костях.

– Тебе больно? – мгновенно переключившись, участливо спросил Дориан, подошёл к постели старшего.

– Очень неприятно, – Леон вновь поморщился. – Можешь поправить подушку, повыше поднять?

Покивав, Дориан исполнил просьбу, снова посмотрел на близнеца. Почувствовав его пристальный взгляд, старший скосил к нему глаза. Дориану так хотелось что-то сказать, как-то поддержать, но слова сплелись в плотный ком и отказывались покидать грудь. И снова Леон сам обратился к нему.

– Как тебя зовут?

Дориана этот такой простой вопрос привёл в полную растерянность. Потому что он ставил точку в его жалких попытках отрицать реальность. Леон никогда не был великим актёром, такое искреннее незнание невозможно сыграть, тем более с тем, кто знает тебя наизусть, и нельзя подделать взгляд, глаза, как известно, не врут.

– Дориан, – ответил младший, потупив взгляд.

Леон едва заметно кивнул и прикрыл глаза. Помолчав немного, Дориан снова заговорил, голос его дрожал.

– Лео, я уверен, что совсем скоро ты всё вспомнишь. Это всё не беда, переживём.

Было похоже на то, что он пытался убедить в том, что всё будет хорошо, в первую очередь себя, потому что складывалось такое ощущение, что Леону было вообще всё равно: он не ответил и не кивнул, даже глаза не открыл.

– Леон, ты можешь не слушать меня и не верить мне, но так и будет. Я буду рядом с тобой и помогу тебе во всём.

«Это моя роковая карма».

И снова в ответ не прозвучало ни единого слова. Леон продолжал лежать с закрытыми глазами, дыхание его было тихим и размеренным.

– Леон? – Дориан едва ощутимо коснулся плеча близнеца. – Ты спишь?

Молчание стало утвердительным ответом. Младший закусил губу и, прошептав:

– Хорошо, спи, – вышел из палаты. Около неё его ждал доктор Вальтер.

– Дориан, вы так быстро убежали от меня, что я не успел вам кое-что рассказать, – серьёзно произнёс мужчина.

– Я уже знаю всё, – Дориан прислонился к стене и съехал по ней вниз, садясь на корточки, в бессилии заламывая руки. – У Леона амнезия.

– Да. Но поверьте мне, это самые незначительные последствия в его случае.

К ним подошёл и Фишер. Дориан не запомнил, как продюсер уговорил его поехать домой и вызвал Самюэля, чтобы тот забрал его. И он же позвонил Эвану и Леонарду и попросил, чтобы кто-нибудь из них приехал к младшему Ихтирам домой и побыл с ним.

Эван перехватил Дориана на крыльце, он пытался что-то говорить, спрашивать, но Дориан молчал, будто вовсе не слышал его. Поднявшись в квартиру, Дориан налил себе полный стакан коньяка и залпом выпил его. Это было очень опрометчивым поступком с учётом того, что ел в последний раз он утром вчерашнего дня.

– Дориан, мне позвонил Рональд и сказал, чтобы я ехал к тебе, – произнёс Эван, когда Дориан поставил стакан на полку. – Может быть, расскажешь уже, что случилось? Меня твоё молчание пугает.

– Леон пришёл в себя, – ответил Дориан, продолжая стоять спиной к другу и стеклянным взглядом смотря в стену.

– Так это же здорово! Вот видишь, я же говорил, что всё будет хорошо! Чего же у тебя тогда вид такой, будто ты смерти в глаза заглянул?

Дориан шумно втянул воздух, прикусил губу. Да, в самом деле, всё было хорошо, Леон был жив, он очнулся, и это главное. Но Дориан не мог нормально радоваться этому, он чувствовал себя так, будто наконец-то получил в руки самый долгожданный подарок, а в коробке оказалось что-то не то. Самое страшное «не то» – близнец смотрел на него, как на совершенно чужого человека.

– Да, здорово, – негромко ответил Дориан, опустив глаза.

– А мина почему такая кислая? Рассказывай уже всё. Или мне из тебя надо по слову клешнями вытягивать?

Дориан опустил голову ещё сильнее, отчего позвонки на шее пиками проступили под кожей, как-то весь сжался.

– Леон меня не помнит. У него… амнезия.

Эван также опустил голову и закусил губу. И его тоже омрачило известие о беспамятстве Леона, но он понимал, что должен не показывать об этом вида. Потому что Дориан мог быть невероятно сильным в чём угодно, в любых самых сложных обстоятельствах, но только не в том, что касалось старшего. А значит, ему нужны были поддержка и уверенность от тех, кто был рядом.

– Это, конечно, печальная новость, но не самая старшая, – произнёс Эван и похлопал друга по плечу. – Ты же смог вернуться к нормальной жизни, а значит, и Леон сможет. Ты только не раскисай, мы с вами.

Слова Прежана звучали ободряюще, но они заставили задуматься. За доли секунд перед глазами Дориана пронеслось всё то, что Леон некогда сделал для него, все те восемь месяцев безотчётной самоотверженности и нечеловеческих усилий, которые проявил в то время старший. От этого по коже пробежал холодок, и заранее опустились руки.

«А что, если я не справлюсь?», – подумал Дориан.

Но он тут же отогнал эти мысли, запрещая себе даже допускать подобное, стиснул в отчаянной уверенности зубы и сжал кулаки.

«Я смогу. Сделаю всё возможное и невозможное, но справлюсь. Больше я не струшу. Больше я не имею права быть слабым».