Текст книги "С тобой"

– Кровь обратно изъять мы не можем. Будем продолжать наблюдать вашего брата. А вы наконец-то езжайте домой.

Дориан отрицательно замотал головой.

– Теперь я точно не уеду. Я буду здесь, пока меня не пустят к Леону, и я лично не уверюсь, что с ним всё будет хорошо.

– Послушайте меня, – вздохнув, проговорила доктор. – Во-первых, Леону предстоят ещё пять операций, и пока не будет проведена последняя, к нему не пустят никого. Во-вторых, мы взяли у вас большую порцию крови, и вам требуется отдых. А с учётом того, что вы недавно принимали наркотик, вам стоит поберечь себя вдвойне. Езжайте домой, отдохните и выспитесь. А мы сообщим вам, когда появится смысл вам приезжать сюда.

– Я не уеду.

Решив, что спорить бесполезно и себе дороже, доктор сходила за Фишером, с ним пришли и Эван и Леонард. Дориан долго отпирался, твердя, как на повторе, что он останется здесь, с Леоном, но в итоге всё-таки согласился поехать домой. Рональд всегда умел подбирать правильные слова и доводы.

Выйдя на улицу, Дориан обнял себя за плечи, невидящим взглядом смотря перед собой – утро было зябким и, несмотря на лучи солнца, пробивающиеся через завесу молочных облаков, казалось невероятно хмурым, а после направился к своему автомобилю, но его остановил Эван, положив руку на плечо.

– Ты куда собрался? – спросил Прежан.

– В машину. Вы же сами уговаривали меня поехать домой. Или уже передумали? Если так, то я пошёл обратно.

Эван сжал его плечо чуть сильнее, не позволяя сдвинуться с места, и ответил:

– В таком состоянии мы тебя за руль точно не пустим. И одного тебя не оставим. Иди в мою машину, я тебя отвезу и побуду с тобой.

– У тебя дома Локи один, – напомнил Леонард.

– Я позвоню няне.

– Лучше сделать по-другому. Ты езжай домой, а я поеду с Дорианом.

– Не надо никому со мной ехать, – отозвался Дориан и, передёрнув плечами, поморщился. Ему было больно, и он даже не понимал, в теле ли или в душе.

– Это не обсуждается, – отрезал Эван.

– Да, пожалуйста, послушай нас, – согласился с другом Норват и коснулся спины младшего Ихтирам, мягко подталкивая его в сторону своего автомобиля.

Сил спорить не было, душа была выжата и пережёвана. Когда они сели в машину и вокруг неё собрались те, кто не ехал вместе с ними, Фишер сказал:

– Послушайте, нам надо сделать так, чтобы никто не узнал о том, что случилось…

– Рональд, как ты можешь даже сейчас думать о чёртовой репутации? – непонимающе спросил Дориан, перебив продюсера, и поднял к нему измученный взгляд.

– Я думаю не о репутации, а о Леоне. Дело в том, что пока нет возможности перевезти его в другую клинику, его состояние этого не позволяет. А если ваши поклонники узнают о том, что случилось, и о том, что он здесь, то они оккупируют больницу, будут рваться внутрь и так далее. Это будет мешать всем. Поэтому нам нужно сделать так, чтобы никто не узнал о том, что Леон здесь.

– И что ты нам предлагаешь делать? – поинтересовался Эван.

– Ситуация сложная, потому что происшествие произошло на улице и попало в камеры дорожного наблюдения. Но насчёт этой записи я уже договорился, её изъяли. А если новость о том, что Леон попал в аварию и будет обнародована, без доказательств её можно будет выдать за «утку». Этим займусь я. А от вас же требуется не светить здесь своими машинами и лицами. Приезжайте на такси и заходите через чёрный ход. Я сейчас останусь и переговорю с докторами, чтобы вас пропускали.

Дориан отстранённо слушал продюсера, смотря в пол. В голове скользили мысли о том, было ли всё так же тогда, когда он оказался в больнице после избиения, так же ли всем приходилось беспокоиться о том, чтобы скрыть этот факт от общественности. И что чувствовал Леон, столкнувшись со всем этим, узнав, что он, Дориан, в реанимации? К сожалению, теперь Дориан мог почувствовать на себе то, что чувствовал в то страшное время близнец, а он бы без колебаний отдал что угодно за то, чтобы никогда этого узнать.

Но кому предложить душу или полжизни в обмен на то, чтобы время повернулось вспять, и появилась возможность поступить иначе? Дьявола на горизонте видно не было, а Бог подобные сделки не проводит.

– Дориан?

Только с пятой попытки достучаться до него младший Ихтирам поднял глаза к Фишеру.

– Давай ключи, – произнёс тот, – я свою машину загоню, а потом за твоей вернусь.

– Мне всё равно, где она будет стоять, – безразлично ответил Дориан и отвернулся к окну.

Рональд тяжело вздохнул. Казалось, Дориан попросту не слушает их, а если и слушает, то через секунды забывает обо всём, что они сказали.

– Твоя машина здесь привлекает слишком много внимания, – напомнил Рональд и протянул ладонь. – Отдай ключи.

Дориан поискал по карманам и, ничего в них не найдя, ответил:

– Они, наверное, в машине остались.

– Хорошо, я заберу, – кивнул Фишер. – А вы езжайте, нечего вам здесь больше делать.

Он захлопнул дверцу, и когда машина двинулась с места, Дориан обернулся, кидая тоскливый взгляд на здание больницы, в котором осталось его «отражение». Сердце сжало болью с новой силой, по нему будто полоснули бритвой. Он не хотел уезжать отсюда и снова бросать Леона. Не хотел до такой степени, что появилось непреодолимое желание на ходу выпрыгнуть из машины и побежать обратно. Он даже неосознанно потянулся к дверной ручке, не сводя взгляда со стремительного удаляющегося здания больницы, всё больше выворачивая шею, чтобы иметь возможность видеть его как можно дольше.

И вдруг сердце вновь споткнулось, пропустило удар, заставив вздрогнуть и схватиться за грудь. Меж рёбер разлилась ноющая боль – сердце словно не могло больше биться, пусть и пыталось. Не его сердце.

Обезумив от ужаса, от этого уже знакомого ощущения, которое было страшнее всего на свете, Дориан ринулся к дверце. Леонард едва успел среагировать и заблокировать все двери за долю секунды до трагедии.

– Дориан, что ты делаешь?! – прикрикнул Норват, испугавшись странного поведения друга.

– Останови машину! Леонард, открой дверь, немедленно!

В крике Дориана было столько боли и отчаяния, что у Норвата мороз пошёл по коже. От греха подальше он свернул к обочине и остановил машину, но дверцы не разблокировал и обернулся к товарищу, который продолжал кидаться на дверь.

– Дориан, что с тобой, ты можешь объяснить? Тебе плохо?

Дориан чувствовал, как уходят драгоценные секунды, в которые ещё можно остановить смерть, и это ощущение доводило до аффекта. Его колотило так, будто это у него была агония, по щекам текли слёзы, которых он не чувствовал.

– Мне нужно обратно! К Леону! Леонард, умоляю тебя, открой дверь!

Выругавшись себе под нос, Норват круто развернул автомобиль, нарушив сразу несколько правил дорожного движения, и поехал назад к больнице.

Притормозив около крыльца, Леонард обернулся к Дориану и максимально чётко произнёс:

– Дориан, успокойся. Иначе я не открою двери. Ты меня слышишь?

Дориан спешно покивал, соглашаясь на всё, и когда Леонард разблокировал дверцы, выскочил из машины, в мгновения ока скрываясь за дверями больницы. Леонард вновь чертыхнулся и быстро пошёл за ним.

Вбежав в отделение реанимации, Дориан бегло огляделся и кинулся к мужчине в белом халате.

– Где Леон Ихтирам-Катель? Что с ним?!

– А вы кем ему приходитесь?

– А так не видно?! Я его брат! Близнец!

– Дориан, что ты здесь делаешь? – напряжённо спросил Фишер, вышедший из ординаторской, где разговаривал с докторами.

В коридор вышла и доктор Иннганаморте, услышав уже знакомый крик.

– Покиньте больницу, – директивно произнесла она.

– Что с Леоном?!

– Повторяю, покиньте больницу. Вы нарушаете покой пациентов, вам нельзя находиться здесь в таком состоянии.

– Плевать я хотел на ваши правила! – в сердцах крикнул Дориан. – Пока мой брат здесь, я никуда отсюда не уйду! А если я не могу находиться здесь просто так, я сейчас из окна прыгну, и буду лежать здесь на правах пациента!

Он уже не думал, что говорит, не думал, что орёт, как ненормальный, до боли в горле. Из-за своей надрывной тирады Дориан не услышал, как доктор Иннганаморте кого-то позвала. Фишер опустил взгляд, ему всё это не нравилось, но он тоже понимал, что иначе подопечного не успокоить.

Быстро отреагировав на приказ, в коридоре появились двое крепких санитаров и скрутили нарушителя порядка.

– Что вы делаете?! Отпустите меня немедленно! – кричал Дориан, дёргаясь в руках медработников, пытаясь их лягнуть.

Не обращая внимания на его слова, один из санитаров поднял ему рукав футболки, бегло протёр кожу антисептиком, и плечо кольнуло лёгкой болью.

– Извините, но вы сами вынудили меня пойти на крайние меры, – проговорила доктор Иннганаморте, когда Дориан удивлённо распахнул глаза и перевёл на неё взгляд.

– Что это было?

– Успокоительное. Сейчас вы заснёте, а наутро, я надеюсь, мы сможем поговорить спокойно, – выдержанно ответила врач и обратилась уже к подчиненным: – Проведите мистера Ихтирам-Катель в свободную палату.

Препарат был мощным и начинал действовать практически мгновенно; ноги и голова стремительно становились ватными.

– Что с Леоном? Пожалуйста, ответьте мне… – уже тихо и невнятно просил Дориан, пока его укладывали в постель.

Но как только его голова коснулась подушки, глаза застелила темнота. Успокоительное не подвело.

Глава 3

Дориан проспал до темноты, столь продолжительный сон сейчас ему был просто необходим. Открыв глаза, он огляделся, толком не понимая спросонья, где он и как он здесь оказался. Взгляд его остановился на Эване, сидящем около его постели.

– Ну что, доброе утро, – проговорил Прежан. – Хотя сейчас совсем не утро.

Дориан чуть прикрыл глаза и снова оглядел комнату, после чего спросил:

– Я в больнице?

– Да.

– А Леон?

– Он тоже здесь, через три палаты.

Младший Ихтирам слегка кивнул; в палату зашёл и Леонард, который отходил за кофе.

– Как он? – снова спросил Дориан.

Эван закусил губу и потупил взгляд, страшно было озвучивать столь холодящую кровь правду, пусть даже она была уже не актуальна. Но он всё же ответил:

– Утром у него во второй раз остановилось сердце…

– Я знаю, – Дориан отвёл взгляд в сторону. – Я… чувствовал это.

Леонард и Эван пересмотрелись, им этого было не понять. Норват осторожно спросил:

– Ты поэтому так рвался обратно в больницу?

Дориан кивнул. Успокоительный препарат, который ему ввели, имел пролонгированный эффект, что позволяло ему разговаривать спокойно и спокойно реагировать на слова друзей.

– Но всё обошлось, – поспешил добавить Эван. – Сейчас Леона готовят к последней операции.

– То есть, я снова не смогу его увидеть?

– Пока не закончится операция, точно не сможешь.

Дориан мгновенно стал ещё грустнее, казалось, даже лицо потеряло свои краски, и снова отвёл взгляд.

– Дориан, не убивайся так, – осторожно обратился к нему Прежан. – Главное, чтобы с Леоном всё было в порядке, а побыть вместе вы ещё миллионы раз успеете.

«А если уже не успеем? Что, если последним, что Леон слышал от меня, было – я не буду плакать, если тебя не станет?», – эта мысль возникла в голове, заставив горчайший ком встать в горле.

Дориан гулко сглотнул и с дрожью в голосе попросил:

– Расскажите мне, насколько всё плохо. Только не врите, умоляю. Я имею право знать правду.

– Дориан, мы и сами не знаем всего в подробностях, – ответил Эван.

– Но вы знаете хоть что-то. Скажите мне, что с Леоном, – настаивал младший Ихтирам.

Друзья пересмотрелись, не зная, как объяснять правду, в которой и сами путались, и как сделать это правильно. Смелость ответить взял на себя Леонард. И в прошлый раз, когда Дориан оказался в реанимации, именно он рассказывал Леону, что с ним сделали. Теперь же ему предстояло повторить это с той лишь разницей, что перед ним сидел другой близнец. Это навевало ощущение фатального дежа-вю.

То же лицо перед ним. Те же боль и растерянность во взгляде, перемешанные с железобетонным желанием узнать правду. Только больница другая. И разница в четыре года.

Вздохнув, Леонард заговорил:

– У него очень много переломов…

– Переломов? – переспросил Дориан, не дав другу договорить. В голосе послышалась надежда. – Переломы это не страшно, кости срастутся. Главное, чтобы голова и внутренние органы не пострадали…

– Голова у него пострадала, – ответил Норват, опустив взгляд. – И внутренние органы, насколько я понял, тоже.

В глазах Дориана отразилась помесь боли и неверия, брови изломило домиком.

– Сильно? – всё с той же отчаянной надеждой на лучшее спросил он.

– Дориан, его машина упала с высоты тридцати метров на асфальт, сомневаюсь, что он мог отделаться синяками и испугом.

– Но Леон сильный, и я уверен, что с ним всё будет хорошо, – добавил Эван, разбавляя трагичность слов друга.

В палату зашла доктор Иннганаморте.

– Вы уже проснулись, Дориан? – произнесла она. – Это хорошо. Потому что эта палата нам скоро потребуется, в неё должны перевести пациента после операции.

– Леона?

– Нет.

– А как Леон? Я могу его увидеть? – Дориан приподнялся на локтях, по-щенячьи смотря на женщину.

– Вы не можете сейчас навестить его. У вашего брата в девять часов операция.

– А который сейчас час?

– Восемь часов и двадцать минут, – взглянув на часы, ответил Эван.

Кивнув, Дориан вернул взгляд к доктору.

– Операция только через сорок минут. Можно я хотя бы на минуту зайду к нему?

– Нет.

– Но…

– Давайте поступим так, Дориан, – произнесла врач, не дав младшему Ихтирам сказать. – Сейчас вы послушаете меня, поедете домой, а вернётесь сюда завтра к десяти часам утра. И если вы сделаете так, я позволю вам навестить брата. Вы согласны?

– А вы не обманете меня?

– Я всегда держу своё слово, – невозмутимо ответила доктор, промолчав о том, что никто не мог с точностью знать того, доживёт ли Леон до обещанной встречи.

Подумав пару секунд, Дориан кивнул.

– Я согласен.

– В таком случае – до встречи. И попрошу вас не приезжать заранее.

Дориан собирался в каком-то отуплённом состоянии, если бы не друзья, он бы ушёл из больницы босиком. В этом раз они с Леонардом всё-таки доехали до дома.

Заходя в квартиру, Дориан ожидал увидеть разруху и груды хлама, некогда бывшего мебелью и убранством интерьера, – то, что он запомнил, уходя, и забитого, нечёсаного Лео. Но нет, в квартире было почти чисто, а пёс был ухожен и досмотрен, только взгляд у него был тоскливый, потому что он сутки сидел в одиночестве, а в одиночестве он чах, как и его хозяева.

Несмотря на то, что ехала крыша, темнело в глазах и выламывало суставы, Леон убирался в квартире, пытаясь отвлечься таким образом от ужасающей ломки, устранял погром, который сам же навёл. И он заставлял себя ухаживать за Лео, даже выгуливал его хотя бы один раз в день, потому что тоже любил его, и потому что понимал, насколько это важно для Дориана.

Это было лучшим подтверждением того, насколько велика разница между тем, когда человека что-то заставляет завязать с наркотиками, и тем, когда он принимает решение бросить самостоятельно, столкнувшись с тем, что может потерять нечто куда более важное, нежели обманчивый кайф. У Леона был стимул бороться, и он боролся, пока мог. Вот только в одиночку победить не сумел, слишком уж силён был противник.

И от понимания того, что слова Леона о том, что он не принимал все те дни, были не пустым звуком, на плечи Дориана свалилось невыносимое чувство вины, а губы изломало от горечи. Это он и только он был виноват в том, что сейчас Леон был в реанимации между жизнью и смертью. Нужно было просто напугать близнеца, чтобы он задумался, а потом вернуться и поддерживать его на невозможно сложном пути избавления от зависимости. А Дориан упёрся и не вернулся, даже выслушать его не захотел. Даже не потому, что больше никогда не хотел его видеть – конечно, хотел! – а потому что гордый и принципиальный.

Подойдя к Лео, Дориан опустился на колени и, сгрёбши его в охапку, прижал к себе, зарываясь носом в шелковистую шёрстку. Он ведь бросил и его тоже, даже придумал себе оправдание своего поступка.

– Прости меня, Лео, я больше не уйду, – прошептал Дориан, не отпуская любимца, и громко шмыгнул носом.

Он так и замер на долгие десять минут, совсем не двигался, даже головы не поднимал. Лео не пытался вырваться из его объятий, хоть ему и было неудобно в таком положении, он чувствовал, что нужен хозяину.

Всё-таки подняв голову и заглянув любимцу в глаза, Дориан проговорил:

– Его нужно выгулять…

Это было очень правильное решение, потому что Лео терпел уже сутки, но терпение его было на пределе.

– Давай я займусь этим, а ты пока поужинай, – ответил Леонард.

– Не надо, – младший Ихтирам отрицательно покачал головой. – Я не хочу есть.

– Дориан, питаться надо. Когда ты ел в последний раз?

– Не знаю. Не помню… – Дориан снова перевёл взгляд на пса. – Я не хочу есть.

Норват тяжело вздохнул, но больше настаивать не стал.

– Хорошо, давай выгуляем Лео. Но я пойду с тобой.

Дориан не спорил. Прогулку они ограничили задним двором, но Лео был счастлив и этим. Они всё время молчали, и тишина казалась какой-то мёртвой, даже автомобильных гудков толком не было слышно со стороны улицы. В конце концов, Дориан решился нарушить молчание. Наблюдая за псом, который бегал по пожухшему газону, он спросил:

– Леонард, а вы уже знаете о том, что… что… – слова застревали в горле, даже сейчас Дориану было страшно говорить об этом, – что Леон принимал наркотики?

– Да, знаем, – Леонард убрал руки в карманы и тоже устремил взгляд на Лео. – И если честно, я давно подозревал что-то такое. Но я думал, что вы просто балуетесь – мы ведь все пробовали разную дурь, только почему-то теперь скрываете это от нас.

– А почему ты ни разу не сказал об этом? – Дориан украдкой посмотрел на друга, тот пожал плечами.

– Потому и не сказал, что видел, что вы хотите оставить это только между вами. Было немного обидно от того, что вы что-то таите от нас, но я привык к тому, что некоторые вещи остаются только между вами, потому решил не вмешиваться.

По тону голоса было понятно, что Леонард корил себя за то, что ничего не сделал. Дориан потупил взгляд.

– А надо было сказать… – негромко ответил он.

– Теперь я тоже так думаю, – Норват вновь тяжело вздохнул. Захотелось покурить, хоть он и не курил. – А что, всё так плохо?

Дориан не ответил. И его молчание было самым красноречивым ответом.

– Извини, – произнёс Леонард, понимая, что своим вопросом причинил другу ещё больше боли.

Дориан закусил губу и задержал дыхание, чтобы вновь не заплакать, помотал головой.

– Ничего, Леонард. Просто я идиот, у которого всю жизнь не закрывается рот, а когда пришло время говорить по делу, я не смог сказать и слова.

– Дориан, не кори себя.

– Не корить? Леонард, я знал о том, что Леон принимает наркотики, и что я сделал? Ничего. Я ничего не делал несколько месяцев, а когда ситуация вышла из-под контроля, просто запер его дома, наивно полагая, что смогу справиться с его зависимостью лучше специалистов. А потом… – голос дрогнул, и младший Ихтирам вновь закусил губу, – сбежал. Я его бросил, Леонард, понимаешь? Бросил наедине со всем этим. И не нужно говорить, что я не виноват. Я не поверю.

– Это хорошо, что ты осознаёшь свои ошибки, значит, ты сможешь не повторить их в будущем. Ты извинишься перед Леоном, и я ни секунды не сомневаюсь в том, что он не колеблясь простит тебя, человечество просто не придумало такого поступка, которого бы вы не смогли друг другу простить. Но пока твоё чувство вины не имеет никакого смысла, тебе нужно сейчас быть сильным, а не ломать себя угрызениями совести.

Слова Леонарда были самыми правильными из всего, что можно было сказать. И Дориан послушал бы его, но он не мог позволить себе перестать мучиться чувством вины. Это было его наказанием, к которому он сам себя приговорил, которое он заслужил.

На какое-то время вновь воцарилось молчание, в котором каждый думал о своём, затем Леонард коснулся плеча друга и сказал:

– Пошли домой, ты уже замёрз.

Леонард уже валился с ног, у него слипались глаза от недосыпа, но он заставлял себя продолжать бодрствовать. С того момента, когда их всех настигла новость о том, что Леон разбился, Дориан был единственным, кому удалось поспать и то не по собственной воле. Когда оба близнеца оказались в больнице в непонятном состоянии, друзья просто не смогли остаться в стороне и не быть рядом с ними. Фишер тоже так и не уехал из больницы, дежурил в ординаторской, чтобы первым узнавать даже самые малейшие новости о здоровье Леона, и не выпускал из рук мобильного телефона, решая вопросы того, чтобы случившееся осталось тайной для общественности.

Когда они зашли в квартиру, Дориан отпустил Лео с поводка и сам обратился к другу:

– Леонард, ты, наверное, спать хочешь?

– Да, – честно ответил Норват. – Но я посижу с тобой.

– Не надо, я сейчас тоже пойду спать. Хочу, чтобы быстрее наступило завтра.

Леонард кивнул и, оглядев гостиную, ответил:

– Хорошо. Я тогда лягу здесь, на диване.

Он понимал, что Дориан едва ли позволит ему занять спальню Леона, тем более сейчас, когда тот сам не мог дать на это своё разрешение. У них всегда было очень ревностное отношение ко всему, составляющему их личный мир. Это проявлялось даже в отношении братьев друг к другу. Так, если один чрезмерно увлекался каким-то сторонним человеком, то второй превращался в Отелло и делал всё, чтобы завладеть вниманием близнеца.

– Нет, Леонард, – покачал головой Дориан. – Займи мою спальню, а я посплю в комнате Леона.

Было похоже на то, что для Дориана необходимость где-то устроить на ночлег друга была лишь предлогом для того, чтобы лечь в спальне близнеца. Леонард не стал спорить, и в скором времени они разошлись по комнатам.

Зайдя в спальню Леона, Дориан ощутил новый укол боли и невыносимой горечи в самое сердце. Раздевшись, он лёг в постель, и перед глазами понёсся хоровод воспоминаний.

Сколько всего было в этой комнате, в этой самой кровати. Как-то так повелось, что именно в спальне старшего они чаще всего были близки, начиная с самого первого раза. Была ли их связь непростительным грехом, за который жизнь заставляла их расплачиваться? Или она была той любовью, которую не понять никому? Дориан не знал ответа.

Просто они всегда были единым целым в двух одинаковых лицах: всегда вместе, всегда друг за друга горой, понимали друг друга с полуслова и вовсе без слов. А потом что-то изменилось, и как бы они ни пытались бороться и держаться, жизнь ломала их вновь и вновь.

Теперь у Дориана были лишь миллионы вопросов и страхов. Кровать, хранящая самый родной на свете запах, в которой было невыносимо холодно и одиноко. И только Лео, тёплым клубочком устроившийся у него под боком, помогал вконец не замёрзнуть и не потеряться в обрушившейся на них темноте.