Текст книги "Либеральные идеи в царской России. От Екатерины Великой и до революции"

1.1. Возникновение российского либерализма

Специфика российского либерализма во многом связана с тем, что в России не было ни Возрождения, ни Реформации, которые на Западе привели к появлению таких важных для либерального мировоззрения концепций, как антропоцентризм и индивидуализм; более того, в российском государстве почти не получили развития идеи о разделении церковной и светской власти, которые высказывали мыслители как в католических, так и в протестантских странах Европы[82]82
  После падения Константинополя в 1453 году великий князь московский
  Василий II стал единственным независимым православным правителем в мире, а восточное христианство оказалось тесно связано с идеей централизованной монархии. М. Раев пишет о «слиянии, почти отождествлении церкви и государства» в традиционной российской политической культуре [Raeff 1983: 182].


[Закрыть]. Российская империя была страной с преимущественно сельским, бедным и неграмотным населением, при этом в ней имелись сложно устроенная бюрократия, хорошо организованная армия и очень небольшая привилегированная элита. Крестьяне, полностью находившиеся во власти своих хозяев-помещиков, вносили наибольший вклад в экономику российского государства и при этом были главными жертвами такого политического дисбаланса. Крепостные не имели определенного правового статуса, и это означало, что фактически с ними можно было обращаться как с рабами и что помещики в своих владениях обладали почти неограниченной властью. Однако сами дворяне тоже были обязаны состоять на царской службе, но мало участвовали в местном самоуправлении; их карьера во многом зависела от монаршей милости. Сама идея законности, системы обязательных для всех граждан правил, была, по словам И. де Мадариага, «совершенно чуждой российскому обществу [XVIII века] на всех его уровнях» [Мадариага де 2002: 931].

1.1.1. Российское Просвещение

Российское Просвещение, начало которого принято отсчитывать с реформ Петра Великого (годы правления: 1682–1725), ассоциируется в первую очередь с царствованием Екатерины II (годы правления: 1762–1796); его деятели восхищались западноевропейскими формами правления и идеалами, пытаясь среди прочего изменить структуру взаимоотношений между обществом и государством на основе рациональных принципов[83]83
  Подробнее об этом периоде российской истории см. [Hughes 1998]. Петр I был провозглашен царем в 1682 году в возрасте десяти лет, но по факту стал единоличным правителем России только в 1696 году.


[Закрыть]. Реформы Петра имели своей целью ослабить влияние православной церкви и превратить Россию в светское европейское государство. Они вынудили российское служилое дворянство ознакомиться с достижениями современной науки, технологии и философии[84]84
  При Петре I не только было переведено и издано множество иностранных трактатов, но и были созданы образовательные и научные учреждения (например, Академия наук и художеств в Санкт-Петербурге в 1724 году), которые функционировали независимо от церкви.


[Закрыть].

Кризис престолонаследия, случившийся после смерти Петра в 1725 году, продемонстрировал некоторым представителям российской правящей элиты как возможные достоинства конституциональной системы, так и отсутствие условий, которые могли бы способствовать реализации этих замыслов[85]85
  После Петра I российский престол унаследовала его жена Екатерина I (годы правления: 1725–1727), а после нее – его внук Петр II (годы правления: 1727–1730).


[Закрыть]. Ориентируясь на западноевропейские образцы, главным образом на шведскую конституцию 1720 года, князь Д. М. Голицын (1665–1737), один из высших сановников Российской империи, воспринял период междуцарствия как возможность изменить существующую систему правления и предложил занять трон племяннице Петра I Анне Иоанновне (годы правления: 1730–1740), заставив ее согласиться с рядом условий, которые ограничивали монаршую власть[86]86
  Согласно эти условиям (так называемым Кондициям), все важные решения, касавшиеся бюджета, военных дел, налогов, чинопроизводства и назначения наследника престола, монарх имел право принимать только с разрешения Верховного тайного совета, власть в котором принадлежала представителям высшей аристократии. Впоследствии российские либералы по-разному оценивали этот эпизод истории России, хотя никто из них не отрицал его важности. М. Ковалевский считал, что с Кондиций началась история российского либерального движения [Милюков 1902а: 1-51; Струве 1967: 285–306; Kovalewsky 1906: 32]. См. также [Madariaga, de 1984: 36–60].


[Закрыть]. Эта попытка ослабить самодержавный абсолютизм потерпела неудачу из-за разногласий внутри самой правящей элиты и наглядно продемонстрировала тот факт, что российское дворянство, преуспевавшее под покровительством монарха и объединенное внутренними связями и интересами, выступало против установления справедливых правил и стандартов чинопроизводства. По мнению Р. Пайпса, события 1730 года закрепили «сделку между короной и российским дворянством, в силу которой последнее, по сути, отказалось от каких-либо претензий на политическую власть; корона осыпала дворянство привилегиями в обмен на его отход от политики» [Пайпс 2008: 88].

Несмотря на это соглашение между короной и дворянами, в 1760-х годах с императорского соизволения был принят ряд просветительских законов, приведших к созданию социального класса, в некоторой степени независимого от государства[87]87
  В 1785 году Екатерина II подписала «Грамоту на права, вольности и преимущества благородного российского дворянства». Жалованная грамота дворянству закрепила имущественные права дворян, в том числе на крестьян.


[Закрыть]. В 1762 году Петр III, который царствовал всего шесть месяцев и в результате дворцового переворота уступил трон своей немецкой жене, взошедшей на престол под именем Екатерины II, подписал манифест «О даровании вольности и свободы всему российскому дворянству»[88]88
  Подробнее см. [Марасинова 2007: 21–33].


[Закрыть]. Этот указ, считающийся «одним из краеугольных камней модернизации России», освобождал помещиков от обязательного несения гражданской и военной службы [Мадариага де 2002: 50]. Он также создал условия для возникновения независимой дворянской культуры, а впоследствии и появления интеллигенции.

Екатерина II тоже воплотила в жизнь некоторые идеи европейского Просвещения; в 1767 году она составила наказ «Комиссии о составлении проекта нового Уложения»[89]89
  Наказ ее императорского величества Екатерины Второй, самодержицы всероссийской, данный Комиссии о сочинении проекта Нового уложения, с принадлежащими к тому приложениями. – Примеч. ред. Текст наказа см.: URL: http://elib.shpl.ru/ru/nodes/23239#mode/inspect/page/l/zoom/4 (дата обращения 01.02.2024).


[Закрыть], в основе которого лежали сочинения Ш. Монтескьё «О духе законов» и Ч. Беккария «О преступлениях и наказаниях», а также рационализм Р. Декарта и теория естественного права[90]90
  О переписке Екатерины II с французскими энциклопедистами см. [Gorbatov 2006].


[Закрыть]. Однако это инициирование социальных реформ «сверху» никак не влияло на приверженность Екатерины абсолютизму, ее теоретическая поддержка идеалов гуманизма и идей Просвещения резко контрастировала с проводимой ею политикой максимального закрепощения крестьян [Raeff 1983: 237–246]. Дворяне, в свою очередь, сами по большей части воздерживались от того, чтобы предлагать Екатерине проекты реформ, которые могли бы вызвать ее неудовольствие[91]91
  Главными фигурами российского Просвещения екатерининской эпохи были издатель Н. И. Новиков (1744–1818) и государственный деятель граф Н. И. Панин (1718–1783). Панин считается автором первого российского конституционного проекта, в основе которого лежала шведская модель конституционной монархии; этот проект почти не оставил следа в истории России. Подробнее см. [Hamburg 2016].


[Закрыть].

В 1790 году в российской интеллектуальной среде, пронизанной верой в общественный прогресс и просвещенную монархию, был создан самый радикальный текст российского Просвещения – «Путешествие из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева (1749–1802) [Радищев 1992]. В этой книге, написанной в жанре сентиментального путешествия, Радищев в ярких тонах описывает падение нравов в ситуации отсутствия общественного договора и декларирует свою веру в различные личные нерушимые свободы, полагающиеся человеку согласно естественному праву[92]92
  «Путешествие из Петербурга в Москву» Радищева написано в большой степени под влиянием Руссо и «Сентиментального путешествия по Франции и Италии» Л. Стерна, см. [McConnell 1964а; Ваггап 2002].


[Закрыть]. Вдохновляясь историей Англии и Америки, а также радикальной философией Просвещения, Радищев открыто подвергает сомнению легитимность самодержавия, выступая в защиту неотчуждаемых прав человека и гуманистических ценностей [Радищев 1949]. Он пишет, что, как и ее европейские соседи, Россия должна встать на путь прогресса, ограничить самодержавную власть в соответствии с универсальными нравственными принципами и естественными законами, а также упразднить крепостное право[93]93
  О Радищеве см. [Строганов, Васильева 2001]. См. также [McConnell 1964b; Lang 1959].


[Закрыть].

«Путешествие» не было первой русской книгой, в которой обличалось крепостничество. Однако Радищев отличался от своих предшественников тем, что возмущался не только какими-то отдельными вопиющими случаями угнетения крестьян помещиками, но и всей системой крепостного права в целом. Более того, вместо восхваления просвещенного монарха как возможного защитника личных прав и свобод он писал о том, что само существование прав человека служит философским обоснованием построения справедливого государства. Из слов Радищева явно следовало, что те, кто, согласно естественному праву, стремится к свободе, должны в конце концов дать отпор деспотичным правителям, которые хотят лишить их этой свободы. Он заявлял, что помещики должны отказаться от своих привилегий и постепенно освободить своих крепостных, утверждая, что благополучие, гарантированное дворянам царской властью, является опасной и постыдной иллюзией[94]94
  В одной из самых радикальных частей «Путешествия» говорится, что те, кто с полным на то правом стремится к свободе, со временем победят деспотичных правителей, которые хотят лишить их этой свободы. См. также радищевскую оду «Вольность», написанную в 1782–1783 годах и содержащуюся в сокращенном виде в главе повести «Тверь» [Радищев 1992].


[Закрыть]. Радищевское обличение крепостничества и его убежденность в нерушимости естественных прав человека стали причинами того, что и российские либералы, и радикально-демократические движения считали его своим идеологическим предшественником[95]95
  См., например, [Милюков 1910: 138].


[Закрыть].

Крестьянские восстания в Российской империи (крупнейшим из которых было восстание под предводительством Емельяна Пугачева, 1773–1775) и радикализация Великой французской революции привели к тому, что Екатерина II перестала поддерживать идеи Просвещения и стала все суровее карать мыслителей, которые оставались им верны[96]96
  Радищев был приговорен к смертной казни, которая была заменена десятилетней ссылкой в Сибирь.


[Закрыть]. В последние годы ее правления и в царствование ее сына Павла I (годы правления: 1796–1801) ни царское правительство, ни дворяне почти не предпринимали попыток вновь поднять вопрос о гражданских правах и социальной справедливости.

В начале царствования Александра I (годы правления: 1801–1825) бурно обсуждалась необходимость реформ: новый император обещал сделать систему правления более справедливой и разумной, установить верховенство закона. В этих начинаниях его поддерживало Вольное общество любителей словесности, наук и художеств – литературно-общественное объединение, членами которого были два мыслителя, находившиеся под большим влиянием идей шотландского Просвещения: И. П. Пнин (1773–1805) и В. В. Попугаев (1778 или 1779–1816)[97]97
  Главным трактатом Пнина стал «Опыт о просвещении относительно к России» (1804). О Попугаеве см. [Ramer 1982].


[Закрыть]. Будучи последователями просветителя и правоведа С. Е. Десницкого (1740–1789), который учился в Глазго у А. Смита, эти люди убеждали императора дать России конституцию и превратить Россию из военного общества в «коммерческое», основанное на праве частной собственности. Эти идеи, в свою очередь, повлияли на государственного деятеля М. М. Сперанского (1772–1839), сподвижника Александра I, который подал царю проект конституции, где говорилось о необходимости разделения властей, об установлении верховенства закона и о постепенном ослаблении, а затем и об отмене крепостного права[98]98
  Подробнее о Сперанском см. [Томсинов 2006; Raeff 1957]. О проекте конституции см. [Медушевский 1998: 314–316].


[Закрыть]. Сперанский в конце концов попал в опалу и был отправлен в ссылку, но недовольство в среде надеявшихся на реформы слоев российского общества становилось все сильнее, чему способствовал рост национально-патриотических настроений. Высшим проявлением этого недовольства стало Восстание декабристов 1825 года, в котором приняли участие офицеры и не состоявшие на военной службе дворяне, вдохновленные примерами революций в Западной Европе 1820-х годов и идеалами древних российских республик, Новгорода и Пскова, с их вечевым правлением[99]99
  Из обширной литературы о декабристах, см., например, [Парсамов 2016; Киянская и др. 2008; Raeff 1966]. Примерно в те же годы А. П. Куницын (1783–1840) читал в Царскосельском лицее и Санкт-Петербургском университете курс лекций, в котором, ссылаясь на А. Смита, говорил о естественном праве и необходимости ограничения всякой власти («Исследование свойства и причин богатства народов, творение Адама Смита» было издано на русском языке в 1802–1806 годах в четырех томах и стало одной из самых читаемых книг того времени). Куницын был лицейским учителем А. С. Пушкина (1799–1837) и, как считается, сильно повлиял на его политические взгляды; оба тесно дружили со многими декабристами. О Куницыне см. [Berest 2011].


[Закрыть]. За исключением немногочисленных республиканцев, возглавляемых П. И. Пестелем (1793–1826), большинство декабристов выступали за конституционную монархию, реформы и отмену крепостного права[100]100
  Проект конституции Н. М. Муравьева был создан по образцу Конституции США.


[Закрыть]. Однако из-за отсутствия единства среди декабристов их восстание потерпело неудачу[101]101
  Хотя декабристы не смогли добиться успеха, их влияние на российскую культуру было огромным (подробнее см. [Trigos 2009]).


[Закрыть].

При репрессивном режиме Николая I (годы правления: 1825–1855) российское общество утратило надежду на то, что гражданских свобод и социальной справедливости удастся добиться политической деятельностью, и в сложившейся ситуации на первый план вновь вышла философия. В широко известных спорах 1840-х годов между западниками и славянофилами обе стороны, обсуждавшие то, как должна развиваться Россия, в чем состоят интересы ее граждан, апеллировали к двум главным направлениям в европейской философии: в основе этой дискуссии лежал конфликт между идеей Просвещения об универсальных ценностях человечества и романтизмом с его представлением об уникальной природе индивидов и национальных культур.

1.1.2. Западники и славянофилы

Западничество представляло собой непрочный союз людей различных убеждений, объединенных уважением к европейским демократическим ценностям и разделяющих теорию Гегеля о связи между прогрессом общества и развитием личности (самореализацией абсолютного духа)[102]102
  О гегельянстве в России см. новаторскую работу Д. И. Чижевского [Чижевский 2007]. См. также [Евграфов 1974; Planty-Bonjour 1974; Siljak 2001; Берлин 2017].


[Закрыть]. Они считали, что Россия должна двигаться по универсальному (западному) пути развития, перестроив свое социальное устройство в соответствии с принципом рациональности и освободившись от традиционных верований и суеверий.

Воспринимая свободу как рациональное самоопределение, западники были продолжателями одного из важнейших направлений философской мысли, которое, восходя через Гегеля и Канта к идеям XVIII века, провозглашало освобождение индивидуального сознания от догм, традиций и предрассудков. Однако в политическом отношении не все они были либералами. Изначально такие мыслители, как будущий анархист М. А. Бакунин (1814–1876) и В. Г. Белинский (1811–1848), утверждали, что свобода – это необходимое принятие существующей действительности, являющейся результатом исторических процессов. Однако гегелевская философия истории выглядела слабым оправданием реакционного режима Николая I. И Белинский, и Бакунин вскоре восстали против бездействия, диктуемого консервативным историцизмом, утверждая, что диалектический процесс развития общества предполагает радикальные перемены. Другие, более умеренные западники полагали, что Россия медленно, но неотвратимо трансформируется в современное светское общество западного типа, в котором свобода индивида будет защищена законами и правами. Они воспринимали историю как прогресс, в основе которого лежит постепенное принятие либеральных ценностей.

В то же самое время в крупных городах России появились салоны и кружки, в которых западникам противостояли славянофилы, имевшие свою точку зрения на вопросы национальной идентичности, религии, свободы и личности. Автором ключевых постулатов славянофильства был И. А. Киреевский (1806–1856), утверждавший, что рациональная философия оказала разрушительное воздействие на Западную Европу, породив граждан, более заинтересованных в преследовании своих личных целей, чем в сохранении объединяющих их естественных связей[103]103
  См. неопубликованную статью Киреевского «В ответ А. С. Хомякову» (1838) и его письмо к Е. Е. Комаровскому (1852) [Киреевский 2006, 1: 109–120; 174–222].


[Закрыть]. Полагаясь исключительно на разум, люди Запада утратили внутреннюю цельность личности и духовность. К. С. Аксаков (1817–1860), писавший в 1840-1850-е годы, вероятно, лучше всех других сформулировал взгляды славянофилов на предполагаемую аполитичность российского народа[104]104
  Другими ключевыми фигурами славянофильства были А. С. Хомяков (1804–1860), авторитет в вопросах богословия, и Ю. Ф. Самарин (1819–1976). Подробнее см. [Walicki 1975; Балицкий 2019].


[Закрыть]. Он видел в допетровской крестьянской общине образец «свободного единства», где поведение отдельных личностей регулировалось «изнутри», то есть совестью и живой традицией. Аксаков сравнивал это с «внешними» (политическими и юридическими) отношениями, которые, по его мнению, непоправимо разрушают подлинную нравственную свободу и духовность. Такое противопоставление «внутренней правды» и «внешнего закона» является частью общего для славянофилов представления о государстве как о «необходимом зле». «Свобода» понималась славянофилами не как политическая или гражданская независимость, а, скорее, как «свобода от политики», поэтому была совместима с самодержавием, не вмешивающимся в обычаи и вековые традиции (порядок вещей, который был нарушен Петром I).

Соответственно, славянофилов не слишком интересовали способы защиты прав личности. Они считали, что политика должна оставаться прерогативой правительства, которому, в свою очередь, не надлежит вмешиваться в жизнь и моральную свободу своих граждан. Выступая за создание представительного органа при царе и требуя свободы убеждений и собрания, они при этом были против законодательного ограничения абсолютной власти монарха, опасаясь, что это нарушит сложившийся уклад российской жизни, основанный на вере, традициях и старых обычаях. Однако, несмотря на этот несомненный консерватизм, славянофильская картина мира, где между народом и властью царит гармония на основе взаимного уважения, вызывала подозрения со стороны правительства, небезосновательно увидевшего в ней критику реального самодержавия с его бюрократизмом и вмешательством во все аспекты гражданской жизни[105]105
  Николай I считал себя преемником Петра I и хотел, чтобы его воспринимали, скорее, как европейского императора, а не как древнерусского царя. О «либеральной» природе славянофильства см. [Suslov 2011].


[Закрыть]. На самом деле в 1860-х годах многие деятели, причислявшие себя к славянофилам, в том числе А. И. Кошелев (1806–1883) и Ю. Ф. Самарин, активно поддержали земскую реформу и сыграли большую роль в том, что она была воплощена в жизнь (подробнее об этом см. третью главу)[106]106
  Они видели в земстве, системе местного управления, созданной в 1864 году, возвращение к допетровской сельской общине.


[Закрыть].

Хотя отрицание верховенства закона как инструмента, гарантирующего негативную свободу, само по себе противоречит ценностям либерализма, славянофильство как продолжение идей романтизма о том, что человек является частью окружающего его мира, а социально-культурные особенности – неотъемлемыми составляющими личности, оказало влияние на мыслителей, которых интересовали аспекты свободы и разума, обусловленные культурной спецификой. Идеалы славянофилов и их протест против рационализации общественной жизни оказали непосредственное влияние, в частности, на А. И. Герцена, Ф. М. Достоевского и В. С. Соловьева.

1.1.3. Государственный либерализм и позитивная свобода

В середине 1840-х годов западничество разделилось на два течения: более умеренное, лидерами которого были профессор истории Т. Н. Грановский (1813–1855) и историк и правовед К. Д. Кавелин (1818–1885), и радикальное, объединившее Белинского, Герцена и Бакунина. В отличие от радикалов, умеренные западники были против революции и утверждали, что будущее России – в демократическом и конституционном развитии по западноевропейскому образцу; Кавелин и Грановский входили в группу интеллектуалов, которых Д. Оффорд называет «ранними российскими либералами» [Offord 1985][107]107
  Об умеренных западниках см. также [Roosevelt 1986].


[Закрыть]. Однако их попытки перенести западные либеральные идеи и практики на российскую почву приносили неожиданные результаты. Грановский был сторонником центристского толкования Гегеля, считавшим, что недавняя история Европы является примером того, как происходит освобождение людей от внешнего принуждения и косных традиций, и верившим, что Россия должна развиваться по универсальным историческим законам, продиктованным мировым разумом[108]108
  См., например, его речь «О современном состоянии и значении всеобщей истории» (1852) [Грановский 1900: 13–30].


[Закрыть]. Такое прославление государства как источника прогресса и свободы в значительной степени восходило к гегелевской философии истории и концепции разумного государства; предполагалось, что и в российской истории государство должно сыграть ключевую роль в улучшении общественного устройства. В какой-то степени на философские взгляды Грановского повлияли и некоторые субъективные причины: по воспоминаниям современников, это был человек с мягким характером, который пытался преодолеть раскол между российскими интеллектуалами того времени и объединить их общей идеей. Ключевое место в этом варианте западничества принадлежало «великим людям», якобы ниспосланным провидением: Александру Македонскому (356 до н. э. – 323 до н. э.), Карлу Великому (742–814) и Петру I – и их роли в истории [Грановский 2013]. Грановского не смущала безжалостность, с которой эти правители претворяли свои планы в жизнь, не считаясь с теми самыми людьми, чьи интересы они вроде бы защищали.

Кавелин, друг и последователь Грановского, развил эту философию истории на примере России [Field 1973]. В своем главном труде «Взгляд на юридический быт древней России» (1847) он представил происходившие в российском государстве исторические процессы как постепенное разрушение традиционных патриархальных связей с их последующим воссозданием на рациональных принципах (как, например, во время Петровских реформ), благоприятствующих освобождению личности[109]109
  Эта статья была изначально опубликована в журнале «Современник» (1847.
  № 1), а впоследствии перепечатана в собрании сочинений, см. [Кавелин 1897, 1].


[Закрыть]. Однако Кавелин не только восхищался прогрессом в области законодательства и просвещенными монархами, но и оправдывал таких жестоких правителей, как Иван Грозный (годы правления: 1547–1584) и Александр Македонский, считая, что их империи являются образцами сильного централизованного государства, о котором писал Гегель. Как и в случае с Грановским, преклонение Кавелина перед такими историческими фигурами явно противоречит его идее постепенного освобождения личности от внешнего принуждения и, скорее всего, лучше всего может быть объяснено тем, что ему приходилось принимать в расчет реалии царствования Николая I. Философия истории Грановского и труды Кавелина по обществоведению оказали большое влияние на многих российских мыслителей, в том числе Б. Н. Чичерина и историка В. С. Соловьева.

Эти споры об истории и о русском народе происходили на фоне важных изменений в политической жизни России. Поражение в Крымской войне (1853–1856) и смерть Николая I (1855) всколыхнули Российскую империю и открыли новые возможности. Хотя следующий император Александр II (годы правления: 1855–1881) в целом был человеком консервативных убеждений, он провел ряд важных реформ, направленных на решение самых серьезных проблем российского общества. В 1861 году был подписан манифест «О всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей», отменивший крепостное право, а в 1864 году была проведена земская реформа, целью которой было создание органов местного самоуправления (земств) в уездах и губерниях. У российских граждан появилась возможность участвовать в выборной деятельности и на местном уровне решать различные вопросы, связанные с образованием, со здравоохранением, с содержанием дорог и организацией сельского хозяйства [Field 1976; Eklof, Frank 1990; Дживилегов 1911]. Однако в российском обществе эти реформы были восприняты противоречиво, и идеологическая пропасть между теми, кто поддерживал правительство, и его радикальными противниками стала непреодолимой. Крестьянские волнения (1861), петербургские пожары (1862), польское восстание (1863–1864) и неудачное покушение на жизнь Александра II (1866) – все это были проявления протеста: пока в России царит абсолютизм, личная свобода по-прежнему остается эфемерным понятием.

Только во второй половине XIX века слова «либерал» и «либерализм» полноценно вошли в российский политический дискурс, а Чичерин, одна из ключевых фигур российской либеральной мысли, дал наиболее полное определение консервативного («охранительного») либерализма[110]110
  Подробнее о Чичерине см. [Hamburg 1992; Walicki 1992: 105–164; Балицкий 2012; 135–204]. О консервативном либерализме см. [Милюков 1886; Иллерицкий 1959].


[Закрыть]. В интеллектуальной атмосфере той эпохи, где все большее влияние захватывал позитивизм (о котором будет более подробно сказано во второй главе), Чичерин одним из первых возродил интерес к идеализму и стал своего рода «мостом» между гегельянцами 1840-х годов и неоидеалистами 1880-1890-х годов. Как и ранние западники, вдохновленные идеями Гегеля, он воспринимал историю как медленный поступательный процесс развертывания метафизической идеи в конкретный период. Чичерин анализировал исторический опыт России с ее опорой на сильную власть в духе гегелевской философии истории, однако в своей оценке этих процессов заходил дальше других консервативных либералов, видя в современном ему царском режиме воплощение «разумного государства» Гегеля и синтез единой и общей воли.

Чичеринская теория свободы уходит корнями в философию истории и апологию закона, изложенные Гегелем в «Философии права» («Grundlinien der Philosophic des Rechts», 1820) [Гегель 1990], и кантовское учение о личности. Чичерин настаивал на априорной сущности индивидуальной свободы и вслед за Кантом утверждал, что человека надо воспринимать не как средство, а как цель саму по себе[111]111
  О влиянии философии Канта на Чичерина см. [Poole 2008].


[Закрыть]. Он также был приверженцем учения Канта о нравственной автономии, называя совесть «выражением внутренней свободы человека» и тем местом, где «человек является самоопределяющимся, а потому нравственным существом» [Чичерин 1897:608]. Для него предназначение закона заключалось в обеспечении сферы невмешательства, где люди могли бы свободно делать свой нравственный выбор и тем самым полностью реализовывать собственный потенциал [Чичерин 1998: 52–53]. В 1855 году он писал, что свобода совести является первым и самым священным правом гражданина, и далее напрямую связывал внутреннюю нравственную свободу с верой[112]112
  Подробнее о свободе совести в царской России см. [Werth 2014].


[Закрыть]. В своих трудах Чичерин последовательно критиковал идею о том, что государственное законодательство может быть использовано для регулирования этического поведения индивидов и что нравственность может быть достигнута какими-то институциональными средствами[113]113
  См. [Чичерин 1998: 80–83].


[Закрыть]. Как писал А. Балицкий, для Чичерина справедливое распределение благ «всегда подразумевало под собой иерархическую субординацию и субъективность», а в социализме он видел одну из главных угроз благополучию России [Walicki 1992: 148; Балицкий 2012].

Чичеринское представление о государстве всеобщего благоденствия и демократии напрямую вытекало из его видения истории человечества. Он утверждал, что, хотя внутренняя свобода присуща человеку априори, внешняя определяется историческими факторами и социальной, политической и юридической сознательностью граждан. Г. Хэмбург характеризует позицию Чичерина следующим образом: «Прежде чем создавать какие-либо свободные институты, нам необходимо логически поверить в возможность реализации нашей внутренней свободы во внешнем мире» [Hamburg 2010:130; Hamburg 1998:42–45]. С учетом того что господствующим демократическим движением в России того времени было антилиберальное народничество, все это до некоторой степени объясняет сомнения Чичерина в возможности самоопределения через участие в политическом процессе.

Скептицизм Чичерина в отношении демократии и провозглашенное им уважение к традициям сделали его популярным в глазах сторонников самодержавия, выступавших за частичные реформы и сохранение status quo. Его отказ проводить четкое различие между правовым государством по Гегелю (Rechtsstaat) и царским режимом вынудил одного из историков философии заявить, что безусловное предпочтение, отдаваемое Чичериным разуму и логике перед личной свободой, вычеркивает его из числа либералов [Kelly 1998: 221–244]. Более того, в трудах Чичерина вообще не описаны социальные условия, необходимые для саморазвития личности. Для нашего исследования больший интерес представляет вопрос, признавал ли Чичерин внутреннюю противоречивость либерализма как такового, когда пытался доказать, что достичь свободы можно только через верховенство закона и рациональные политические изменения. Е. Н. Трубецкой (1863–1920), неоидеалистический философ и богослов, восторженно относившийся к Чичерину, писал, что тот «вообще не терпел никаких амальгам, не был способен ни на какие уступки, соглашения и компромиссы». Чичерину, по словам Трубецкого, «хотелось того чистого либерализма безо всяких амальгам, которого в России не было» [Трубецкой 1921: 120–121]. Хотя некоторые положения, содержащиеся в трудах Чичерина, противоречат философии либерализма в нашем сегодняшнем понимании, его учение оказало большое влияние на последующих мыслителей, защищавших либеральные идеи в России.

Российские западники и теоретики консервативного либерализма, такие как Чичерин, отчасти находились под воздействием идеи универсализма, возникшей в эпоху Просвещения. Хотя защита универсальных человеческих ценностей в принципе совместима с формами либерализма, признающими конфликт между этими самыми ценностями, при телеологическом подходе к истории, как правило, единственно правильным признается только тот набор ценностей, который близок наблюдателю. Именно поэтому слова западников о том, что развитие России происходит по тем же законам, что и на Западе, являются обобщением, которое плохо сочетается с теми направлениями либерализма, в каковых признается конфликт между различными концепциями свободы. Это же утверждение верно и в отношении консервативного либерализма, основанного на просветительской идее торжества разума и прогресса и гегелевской мысли из «Философии права» о том, что в идеальном государстве будут преодолены противоречия между личностью и обществом.

В России эти теории подвергались критике со стороны как противников либерализма как такового, так и последующих поколений мыслителей, пытавшихся возвести здание либерализма на новом фундаменте, отказавшись от позитивистского подхода к истории.