Текст книги "Йоханский причал"

Глава 13

«Интересно, куда же она все-таки спрятала свое жемчужное ожерелье?» – думала Маргарет, она уже давно разобрала все бабушкины вещи, а Уильям использовал бабушкину комнату в качестве своего рабочего кабинета.

Близнецы готовили стенд с историей их города, используя бабушкины фотографии. Со смерти матери Джека Винтсона прошло уже 4 недели, он все это время не ходил в школу, точнее будет сказать, он не ходил туда уже 5 недель, ровно с того момента, как близнецы устроили концерт в его честь, и он разделался с той прекрасной картиной на стене школы. Теперь на входе в школу было странное ощущение пустоты, казалось, что стены слишком белые, слишком тусклые. А ведь никто из них никогда не рассматривал ту картину. Никто даже не понимал, что там был изображен тот самый знаменитый причал Йохана, где Томми обычно встречал Эмми и маму, когда они приезжали к ним с папой в гости.

– Интересно, почему она нарисовала тот причал, наверное, в ее жизни там произошло какое-то важное событие. – сказала Эмми не поднимая взгляд на брата.

– Ты о маме Джека?

– Конечно о ней. Ты помнишь кафе с маковыми булочками на причале? Может, она тоже их там заказывала, может она сидела прямо на тех местах, где сидели мы… Зачем она так поступила? Зачем она так с собой и, что самое главное, с Джеки! Я постоянно думаю об этом.

– Эмми, этим ты никому не поможешь. А вот чем ты реально можешь помочь, это сделать классный стенд с историей города, в конце концов мисс Винтсон тоже была частью этого города, а значит – она его история.

Эмми откладывала вправо личные фото бабушки, а влево те, на которых было много людей. Томми мастерил сам стенд.

– Нет, я все-таки не могу понять, – не прекращала Эмми. – Она была художницей, творческим человеком, и таким талантливым, у нее была работа, не самая плохая, к слову сказать, она никогда не казалась какой-то грустной или способной на такой поступок, что же произошло? Я все думаю, может это связано с тем, что ее собственный сын уничтожил ее, возможно, самую любимую картину? А если это так, то получается, что мы с тобой виноваты в ее смерти, ведь если бы мы не пошутили над Джеки, он бы не психанул.

– Эмми, не смей! Не смей винить себя в том, что сделали другие люди. Даже если ты или я были в цепочке событий, приведшей к такому исходу, мы не должны брать на себя даже толику вины. Что, продавец, у которого она купила веревку, тоже теперь виновен в ее смерти?

– Отчасти да. – задумалась Эмми. – Не продай он ей эту веревку, она бы осталась жива.

– Нет, конечно же нет, не продай он ей веревку, она бы пошла и вскрыла себе вены, а если бы это не получилось, то выпила бы отраву. Люди всегда сами принимают решение, за все. Начиная от того, какие носки надеть утром, заканчивая тем, хотят ли они жить. Мы должны уважать решение людей даже в том случае, если мы с ним не согласны.

– А как же тогда человек в депрессии? Я слышала, что это настоящая болезнь, это же все равно что умалишённому дать в руки бритву и смотреть, что будет. Человек в депрессии не может принимать здоровые решения. Люди вокруг обязаны помогать ему и должны сберечь его жизнь при необходимости.

– А как же тогда понять, в депрессии ли человек и не отвечает за свои поступки, хотя я лично считаю, что отвечает, а то бы он мог пойти и убить другого человека, а потом сказать в суде, что был слишком подавлен, чтобы принимать адекватные решения, или просто действительно хочет убить себя, на что имеет полное право.

– А имеет ли, Томми? Если задуматься, не мы принимаем решение, когда родиться, может и не мы должны решать, когда нам умереть?

– Ну уж нет! Ты права, мы не решаем, когда и где нам родиться, и именно это и говорит о том, что мы должны иметь право решать, когда мы хотим умереть!

– Я вот вообще не хочу умирать.

– И я. И поэтому мы живем. А мама Джеки хотела умереть, поэтому она мертва, все получается честно.

– Да как же ты перевираешь. Вот ты априори считаешь, что она хотела умереть, а мы этого знать не можем. Быть может, если бы ее кто-нибудь остановил, а потом второй раз, и если понадобится, то третий, то спустя год, или много лет, она бы благодарила Бога за то, что осталась жива. Быть может, она бы столько еще картин написала, а может прославилась бы.

– Она не писала картины уже несколько лет.

– Откуда ты знаешь?

– Рауль сказал. Он много чего рассказал, его младшая сестра подрабатывала летом в магазине с Клэр Винтсон, она видела, как они общаются с Джеки, она даже подслушивала разговоры мисс Винтсон с ее так называемыми подругами, я уверен, она не считала их подругами, она вообще не считала никого достойным себя. Даже жизнь… А ты знала, что она била Джеки?

– Что? Не может быть!

– Отчего же не может, ты посмотри на него, разве теперь, когда ты знаешь, что его мама все детство его лупасила, не понятно, почему он вырос такой странный?

– Прямо сильно била?

– Она не только била, она его унижала, вечно винила в том, что он испортил ей жизнь, в том, что она одинока и больше не может писать картины и жить в городе, который так любит и которому посвятила несколько своих произведений. Я бы на месте Джеки радовался, что ее не стало, он теперь свободен от такого давления в свою сторону.

– Но Томми, ему всего 15, как он будет без нее жить, какой бы ни был родитель, он все равно родитель, и содержит тебя и растит, и по-своему любит.

– Ему скоро 16, он же просто огромный, он выглядит как взрослый мужик. Знаешь что, оказалось, что он работает у мистера Родригеса с 14 лет и сам зарабатывает себе на жизнь. Тем более он продал несколько маминых картин и еще будет продавать на ярмарке, он не пропадет.

– Когда тогда в церкви мы услышали, как он поет, он пришел на работу? После школы что ли?

– Мама сказала мне на днях, да. Он работает утром перед школой, делает такую работу, за которую стыдно, понимаешь? Он улицу метет, дорожки на кладбище, а после школы он реставрирует могилки и просто помогает мистеру Родригесу вести бизнес.

– А согласись, красиво он пел, как будто оперный певец из телевизора, да?

– Да, я иногда вспоминаю его голос, вот слышишь его и понимаешь, да, это Вонючка-Джеки.

– Не называй его так, Томми! Он утром работает, конечно, он в школу приходит такой, ну, ты понимаешь, какой.

– Хорошо, да. Я и сам не хотел, просто вырвалось. Я про что, вот слышишь его оперное пение и понимаешь, это поет Джеки, но, если услышишь, как он просто говорит, ни за что не поверишь, что он может так петь. Вот я, например, слушай. – Томми запел на высоких тонах.

– Заткнись, Томми, ты ужасно поешь! Не то что Джеки. Жалко, что мы раньше не знали о нем этого всего, может мы бы с ним дружили.

– Не думаю, он же сам не хотел ни с кем дружить, может, ему и не нужен никто.

– А помнишь, у него была крыса? Он ее еще как-то в школу притащил, когда мы в первом классе были, миссис Пенсон тогда еще жуть как перепугалась. Он называл ее своим другом.

– Помню. Интересно, куда она пропала.

– Не знаю. Томми, давай подарим ему друга?

– Что, Эмми, нельзя просто купить друга и подарить его!

– Конечно можно. Мы купим ему щенка. Такого, чтоб, когда вырос, был огромным, как сам Джеки, умненького какого-нибудь и ласкового.

– Эмми, ты просто гений! Давай черного купим, и бант ему повяжем на шею какой-нибудь яркий, а подарим, знаешь, в плетеной корзинке, чтоб прям как в кино было, он дверь открывает, а там такой подарок лежит, и записку еще напишем, чтоб понял, что это точно ему.

– Дети, – послышался голос матери, – я вернулась от Браунов, Вилли будет рассчитывать на ваш стенд, вы все закончили?

– Почти, мам. – ответила Эмми и убрала правую стопку бабушкиных личных фотографий, а левую начала рассматривать. – Давай, Томми, помогай, надо же еще надписи придумать и все это красиво распределить.

Глава 14

Охранник Велнес приехал в этот небольшой городок лет 15 тому назад. Он приехал один, что казалось всем довольно странным, ведь люди его возраста, как правило, семейные, уже имеют взрослых детей, и порой даже внуков. У него было небольшое состояние, на которое он позволил себе приличный дом с тремя спальнями. Люди всякое про него болтали, кто говорил, что он сидел в тюрьме половину жизни, поэтому был одинок и был вынужден уехать из своего родного дома по возвращении, кто говорил, что он бывалый моряк, объездил весь свет и понял, что лучше места в мире не найти, чем этот тихий маленький город, где все знают друг друга и всегда готовы прийти на помощь. Сам же мистер Велнес никогда не рассказывал свою историю, да и в принципе был не особо говорливый. Он старался держаться в кругу людей, но был скорее слушателем, нежели рассказчиком.

Когда он поселился в своем доме на Мирном переулке, он сразу занялся внешним видом своего дома и прилежащего к ней небольшого сада. Его газон был всегда выкошен идеально ровно, а цветы, которые служили оградой, цвели почему-то ярче, чем у любого из местных садоводов. «Наверное, этим он и привлек Клаудию» – болтали городские сплетницы, замечая, что довольно часто она приходит к нему на чашечку чая и за советом насчет ее небольшого садика, который через пару лет превратился в утоптанный несносными внуками газон.

Маргарет не была против, что ее мать нашла себе нового друга, она даже мечтала, что их дружба перерастет во что-то большее, и мать съедет от них с мужем и будет жить в двух кварталах от них в доме мистера Велнеса. «Два квартала – это отличное местоположение, это не так близко, чтобы каждое утро махать ей, выходя подобрать утреннюю газету, но и не так далеко, чтобы люди подумали, что ей все равно на мать, которая растила ее и воспитывала, как умела». Но на любые намеки Маргарет Клаудия недоуменно отвечала, что знать не знает мистера Велнеса, а если она так сильно надоела своей родной дочери, то она сейчас же уйдет и будет спать хоть на вокзале, главное не рядом с ней. Спустя несколько лет Маргарет перестала даже и думать о том, что когда-нибудь мама съедет от нее, перестала подслушивать сплетни возле магазина о каких-то, вроде бы, очень старинных отношениях Велнеса и Клаудии, а за последние пару лет успела даже и забыть, что раньше мама частенько захаживала к этому обособленному одинокому соседу.

На ярмарку пришли почти все горожане, это был выходной солнечный день, последняя суббота весны. Все были радостные, кто-то уже нетрезвый, группа людей танцевала под музыку школьного оркестра, который несколько недель тренировался для этого большого городского мероприятия. Школьники тоже были здесь, большинство из них должны были подготовить что-нибудь особенное на этот день, чтобы получить хорошие отметки перед длинными летними каникулами. Выставка «История по фото» у близнецов Гилласов не особо пользовалась популярностью, так как напротив нее стоял ларек с самодельной медовухой мистера Порки, и все проходившие мимо, видя большую очередь, сразу стремились туда, чтобы узнать, что же там интересного, раз такое большое количество людей стоит и ждет. Нужно сказать, что Эмми и Томми совсем не расстраивались из-за непопулярности своего проекта, так как делали они этот стенд впопыхах, и некоторые фото приклеили даже не узнав, кто именно на них изображен.

Охранник Велнес шел довольный со стаканом медовухи. Он подошел к стойке и вслух прочел название: «История по фото. Интересно, и что же тут показывают? – он начал рассматривать фото и читать описание под ними. Клаудия Перрони на открытии городской библиотеки, да, я помню этот день, я тогда только приехал и не знал тут почти никого. О! А вот и я, смотрите. – он указал на довольно симпатичного статного мужчину рядом с еще молодой бабушкой. – А это день, когда в городе отключили свет и мы все собрались в гостях у Пеппи Трекер.» – Велнес тщательно рассматривал и комментировал все фотографии, он уже допил медовуху, и близнецы ждали, когда он наконец-таки уйдет и перестанет обращать к ним внимание прохожих.

– А продайте-ка мне эту фотокарточку, ребят. – он показал на самую обычную фотографию, которую близнецы даже не подписали, потому что не знали, что это за люди сидят рядом с бабушкой за столом какого-то дома.

– А зачем вам? – спросила Эмми, не ожидав такой просьбы.

– Как зачем, вот это я тут сижу, вот Клаудия, это первое мое рождество в этом городе. У меня не осталось карточки с того дня, я даже и не знал, что у вашей бабушки она была. Сколько за нее возьмете?

– Мы не продаем бабушкины фото, – начала Эмми, но Томми неприятно сжал ее руку.

– Сколько вы готовы за нее дать?

– А ты не пропадешь! – улыбаясь пригрозил пальцем мистер Велнес на Томми и достал из кармана кошелек. – Четвертака хватит?

– Вполне! – Томми аккуратно снял фотокарточку со стенда и протянул ее в обмен на деньги. Он по инерции заглянул в кошелёк мистера Велнеса, даже сам не поняв, зачем это делает, и заметил что-то блестящее, похожее на бусины в отделе с бумажными купюрами. Велнес положил фотокарточку и портмоне во внутренний карман пиджака, поблагодарил близнецов и направился в сторону оркестра.

– Эмми, по-моему, у него в кошельке лежат бабушкины бусы. – неуверенно произнес Томми.

– Не может быть, с чего бы они были у него.

– Сам не знаю, но бусины выглядели именно так, как бабушкины, да и мама говорила, что не может их найти.

– Ты думаешь, охранник Велнес украл у бабушки жемчуг? – у Эмми загорелись глаза. – Да, да, это очень может быть, ведь он по какой-то причине купил эту старую никому ненужную фото, якобы напоминающую ему о рождестве, а на самом деле он маньяк, влюбленный в нашу бабушку!

– Не думаю, что он маньяк, да и украсть бусы он никак не мог, ведь он никогда не был у нас дома, а снять их с бабушки незаметно было невозможно, она слишком много на них обращала внимания, да и носила раз в пятилетку.

– Мы должны в этом разобраться! Пойдем к нему, и все узнаем!

– А если он не расскажет или наплетет нам какой-то чепухи, давай для начала придумаем план.

Гилласы собрали свой стенд, отнесли к папе в машину, и вышли с городской площади. Они решили, что им не нужны лишние уши, да и для такого серьезного дела нужно найти место потише.

– Нужно перейти на другую сторону Сахарного переулка, там есть арка и в ней двор, такой тихий, что хоть убивать там можно, никто никогда не услышит и не увидит там нас. – Сказала Эмми и повела брата во двор, в котором Рик когда-то обменивался записками с Марией Труман.

Близнецы уселись на стопку шифера и стали придумывать план. «Нужно застать его врасплох.» – говорил Томми, – «И там, откуда он не сможет быстро свинтить,» – продолжала Эмми, – «Например, можем прийти к нему на работу».

Со своего второго этажа Кэт Бердман внимательно слушала и пыталась понять, что именно Гилласам нужно узнать от Велнеса, она уже поняла из их диалога, что охранник Велнес что-то украл, но вот что именно, когда и у кого, она не могла разобрать. Дети говорили так быстро, то перебивали друг друга, то переходили на шепот, Кэт облокачивалась все ниже и ниже на подоконник с открытым окном, чтобы расслышать все детали их неразборчивой болтовни, как вдруг вниз полетел ее горшок с цветком. «Дура!» – подумала Кэт и быстро села на корточки, спрятавшись под подоконником.

– Кто здесь? – близнецы вскочили с шифера. – Кто здесь? – они посмотрели вверх на пустое открытое окно.

– Я слышала здесь живет сестра журналиста Бэна, с которым у мамы был роман. – прошептала Эмми брату, – Она никогда не выходит из дома.

«Надо что-то делать, иначе они просто уйдут, и я так и не узнаю, что своровал Велнес. А я всегда знала, что с ним что-то не так.» – думала Кэт, не решавшись подать голос.

– Ой, ребята, простите. – она поднялась и выглянула из окна. – Простите мою неосторожность, я протирала подоконник и случайно уронила цветок, не принесете мне его? Я попробую починить горшок и посажу его снова, так жаль, это был мой любимый цветок, – Кэт сделала грустный голос.

Близнецы зашли в квартиру.

– Проходите, пожалуйста, я, наверное, вас напугала.

Эмми всегда было интересно, какого это никогда не выходить из дома, и она показала кивком брату, что собирается пройти.

– Какой у вас красивый вид из окна! – сказала Эмми, – Городская площадь, Торговый Центр, гастроном, наверное, вы здесь счастливы?

– Непременно. Я случайно услышала, что вы говорили об охраннике из гастронома, как его, Велнес, кажется? Подозрительный тип, не правда ли?

– Вы его знаете? – обрадовалась Эмми. – Да, он очень подозрительный! Сегодня на ярмарке он купил у нас старую фотографию бабушки с какого-то там рождества. Зачем ему могла понадобиться эта фото?

Томми был недоволен, что сестра сразу начала рассказывать этой незнакомой женщине все, что знала о мистере Велнесе. Да и разве случайно эта мисс услышала про охранника, ведь когда упал цветок, она несколько секунд пряталась от них под подоконником, скорее всего она специально сидела и подслушивала.

– А почему мистер Велнес, по-вашему, подозрительный? – перебил их Томми.

– Как почему, вы же сами сказали, что он купил у вас фотокарточку Клаудии Перрони, вашей бабушки. – Кэт не нравилось, на что намекает мальчишка.

– Да, но Эмми вам сказала про это только после того, как вы сказали, что мистер Велнес подозрительный.

– Послушай, Том, я не выхожу из дома и все, что мне остается – это смотреть в свое окно, гастроном находится прямо напротив моего дома, так что по этой счастливой случайности я вижу Велнеса каждый день. Он общительный человек, точнее он всегда рядом с общительными людьми, а сам никогда про себя слова не скажет. Он переехал в наш город, когда я была не на много старше вас, и за все это время никто из соседей не знает, чем он занимался раньше, где жил, кем работал. Может быть, Клаудия когда-то знала, конечно, но и то не факт.

– Откуда бабушка могла знать?

– Она когда-то была, можно сказать, его единственным другом.

– Вот мы и думаем, – снова вмешалась Эмми со своими откровенностями, – Может он любил бабушку, а может он вовсе маньяк, и поэтому украл ее ожерелье.

– Он украл ожерелье вашей бабушки? – наконец Кэт узнала что-то важное.

– Мы не знаем, – ответил Томми, – это лишь предположение. Нам пора, хорошего вам дня. – он взял сестру за руку и вывел из квартиры Кэт.

– Эмми, ты что делаешь, ты что не видишь, что она сплетни собирает! А вдруг мы ошибаемся, а она всем растреплет, что мистер Велнес вор, что тогда? – они направились обратно на ярмарку.

Глава 15

– Мистер Велнес! – окликнули близнецы, они посовещались и пришли к выводу, что нет ничего лучше, чем спросить у него прямо, а не собирать информацию по кусочкам от третьих лиц. Конечно, ребята были морально готовы к тому, что услышат какую-то ерунду или вообще ничего не услышат, если мистер Велнес откажется что-либо говорить, но все равно были настроены решительно.

Охранник обернулся, он держал в руках рожок с мороженным, его лицо выражало радость, хоть и было заметно, что он немного устал.

– Гилласы, хотите мороженого?

– Нет, спасибо, – ответил Томми по привычке. Дети были так научены, что, когда кто-нибудь предлагает тебе что-либо, нужно поблагодарить и отказаться. Не важно, кто это, ведь в последующем, ты будешь обязан этому человеку. А быть обязанным – одно из самых неприятных и тянущих чувств, которые могут быть. Поэтому родители, как бы трудно им ни было, никогда не занимали у соседей деньги, или даже стакан сахара для готовки, ведь после, кто-нибудь обязательно это припомнит, может ткнет носом в свою благородность, а может напомнит, что и тебе стоит быть благодарным.

– Не может быть, чтобы в этот жаркий день вы не хотели мороженного! – ответил мистер Велнес и заказал у мороженщика еще две порции.

– Мы бы хотели с вами кое о чем поговорить. – начал Томми. Он уже не мог себя чувствовать доминантом в разговоре, так как его только что угостили, и сложно будет теперь обвинить человека в воровстве.

– Конечно, пойдемте присядем. – охранник Велнес указал на свободную скамейку.

– Мне неловко об этом говорить, но, когда вы доставали кошелек возле нашего стенда с фотографиями, я невольно заметил в нем какие-то бусины, которые очень похожи на бусы нашей бабушки.

– Конечно, это они и есть, я ношу их с собой всегда уже почти два года. – мистер Велнес посмотрел вниз и вздохнул.

– Но как они оказались у вас? – не выдержала Эмми, хотя знала, что мистер Велнес сейчас и сам бы сказал.

– Клаудия, ваша бабушка, отдала мне их, сказала, что этот мой ей старинный подарок совершенно не нужен, и она его либо сейчас же выкинет, либо я должен его забрать. Ну я и забрал, а что оставалось делать. Вы знаете, это был наш с ней последний разговор.

– Вы подарили бабушке это ожерелье? – чуть ли не прокричала Эмми. – Вы были приезжим почтальоном, который подарил бабушке жемчуг?

– Да, я работал почтальоном в этом городе, когда мне было 20 лет, меня выгнали из института в своем городе, я не мог найти работу, и я отправился в Йохан, проработал там около года, и понял, что не могу потянуть местные цены на жилье и приехал сюда, в этот маленький городок. Представляете, я снимал комнату в том доме, в котором живу сейчас.

Близнецы замерли, они слушали, боясь не упустить ни одной важной детали. Ведь ни они, ни их мать почти ничего не знали о жизни бабушки до них. Мороженое уже порядком подтаяло, но никто этого даже не заметил.

– Клаудия была потрясающая, – продолжил Велнес, – Красивая, умная, а какая интеллигентная девушка! Я ждал несколько недель, прежде чем осмелился подойти и заговорить с ней. Представьте мое удивление, когда она сказала, что сама ждала этого! Как у нас все быстро закрутилось, мы гуляли вечерами по улочкам, мы убегали за город и могли весь день лежать на кукурузном поле, обсуждая все на свете! Ваша бабушка знала всё, ответ на каждый вопрос, она была такая внимательная и заботливая. Она работала швеей, я заканчивал разносить почту раньше нее, ждал ее с работы, потом провожал домой, и просто сидел подле нее, когда она занималась выкройками для одежды, которую у нее заказывали все, кто ее знал. Такой трудолюбивой и открытой женщины я не встречал никогда. Так прошло все лето, это были лучшие 3 месяца моей жизни… А потом мне пришла повестка, я должен был пойти в армию. Я обещал вашей бабушке вернуться и на прощание подарил ей эти жемчужные бусы. – он открыл кошелек и аккуратно достал нитку жемчуга. – Я потратил на них все мои деньги. Нет, мне не было жаль, я хотел подарить этой женщине все, что только имел, хотя, откровенно говоря, ничего у меня тогда и не было. И я уехал, а что было делать.

– Что? И вы больше не вернулись к ней? Точнее только через 20 или 30 лет? – Эмми почти плакала. Она не знала бабушку с этой стороны, со стороны человека, женщины, которая любила, которая была любима, которая могла гулять, бегать, наслаждаться жизнью, и которая потеряла своего любимого человека, когда была еще совсем юна, которая пережила немыслимую боль.

– Меня забрали в армию на три года. Я писал ей, а она писала мне, наши чувства не были уже столь сильны, ведь расстояние и время способно убить даже самую крепкую любовь. Потом меня забрали на фронт, связи почти не было, и казалось, будто бы все, что между нами было, было какой-то придуманной сказкой, я думал, что она уже не ждет меня, что она нашла себе мужа, может завела детей. Я прослужил еще 4 года. К концу войны мы не общались уже года два, а может и больше, уже и не вспомнить. Я получил ранение в ногу, – он поднял штанину, на голени почти не было мышцы, через шрамированную кожу была видна кость, – Мне стали выплачивать пенсию. А там рядом, в деревеньке, возле которой у нас была база, жила девушка, очень уж мы с ней подружись, и как-то так сложилось, что и жить вместе начали, детей завели. Никогда я не забывал о Клаудии, но и Розель свою любил, правда любил, вот говорят, нельзя любить двоих людей одновременно, а я вам дети так скажу, еще как можно. Просто любовь эта разная, понимаете. Клаудию страстно любил, вожделенно, горячо и пылко, а Розель женку мою всем сердцем, как доброго друга любил, как верную жену мою, как мать моих детей. Жили мы не богато, но детей воспитали достойно, отправили учиться в город, каждый жизнь свою построил. Но заболела моя Розочка, молодая еще была, 40 лет всего было, врачи сказали, ничего не могут сделать, за два месяца она высохла как палка какая, и померла. Похоронил я ее, да один остался, дети то взрослые, зачем мне им жить мешать. Пожил я так в одиночестве с год, да и вспомнил о Клаудии моей дорогой, думаю, дай узнаю, как живет, да чем занимается. Приехал в городок, а у нее уже дочь взрослая, постарше моих будет лет так на 7 или 8, ничего, по-доброму душа моя меня встретила, как друга своего. Мужа не было у нее, я удивился, но спрашивать не стал, а сам подумал: «А кто же женщину такую распрекрасную-то оставить одну может», и стыдно за мысли свои стало, сам же, как ни крути, оставил ее. Ничего, пообщались, решили дружить будем, я дом там, хозяйство продал все, да перебрался сюда. Как только не старался ухаживать за бабушкой вашей, к себе она не подпускала меня ни в какую, и о себе мало чего рассказывала. Вот и жили как соседи мы больше 10 лет, а пару лет назад я узнал кое-что, простите, дети, не могу сказать, что именно, она ж меня с того света достанет, да секрет был не маленький, ай не маленький… Вот с того момента и перестали мы общаться, бусы жемчужные она в меня кинула и ушла. А потом и умерла.

Эмми плакала. Томми еще держался.

– Вы сказали, мама была детей ваших старше на 7–8 лет?

– Да где-то так.

– И вы женились через лет 7 лет после того, как уехали отсюда?

– Знаю, куда ты клонишь, малец. Вот ты юный такой, а все понял сейчас, а я лоб здоровый сначала не знал 20 лет, а потом 20 лет не понимал, что Маргарет – дочь моя.

Эмми ничего не говорила, она обняла брата. Томми был серьезен.

– Не разрешила Клаудия мне в ее семью лезть, обижена была, что я не знал, что не догадался, что не вернулся к ней с войны. А откуда мне знать-то было? Она в письмах не писала, видеть я ее не видел. По годам потом как-то не сообразил, думал, нашла себе мужа сразу, как я уехал и все тебе. Хотел я с Маргарет познакомиться ближе, вас узнать, но Клаудия женщина сами знаете, властная, сказала, что никогда не простит мне, если вмешаюсь.

– Надо маме сказать. – после паузы сказала Эмми.

– Не хотела этого ваша бабушка, вот и надо ли? Я сам живу с этим грузом и знать не знаю, что делать.

– Я думаю, бабушка на самом деле хотела, просто гордая была и боялась признаться. – сказал Томми. – Она все детство нам рассказывала про почтальона, которого любила, ожерелье носила только по праздникам, берегла его так сильно, никому трогать не разрешала. Это была самая дорогая вещь в доме, как она только его бросила в вас не могу представить, наверное, сердце кровью у нее обливалось, но гордость ее вверх взяла. У вас-то жена была, детей вместе воспитали, а мама говорила нам, что у бабушки хоть ухажеров и много было, но мужчины близкого никого не было.

– Так и говорила она, что любила почтальона? – у мистера Велнеса дрожал голос.

– Все время. – Томми достал из кармана четвертак, – Возьмите его, пожалуйста, эта фотография должна была достаться вам бесплатно.

– Считай, что это подарок внуку. – Велнес сказал это еле слышно, он плакал.