Текст книги "У Кубань-реки"

– А летом можно найти то место? – нетерпеливо спросил Мишка.

– Какой же ты непонятливый! – обиделась старуха. – Я же сказала, что примерное место знаю, а точнее можно найти только зимою.

– Ну хоть зимою покажете?

– Постой, касатик, а зачем это тебе так необходимо знать?

– Понимаете, мы в станице создаем музей и, если забрать все, что там есть…

– Боже вас упаси трогать! – взмолилась Шатошиха. – Иначе вся хворь выйдет наружу.

Заснул Мишка в ту ночь перед самым утром. Ему приснился хороший сон. Будто вход в пещеру он нашел летом и большущей лопатой, такой, какою дворники сгребают снег с тротуаров, быстро расчистил его. Три застоявшихся вороных красавца, нетерпеливо перебирая ногами, радостным ржанием приветствовали своего освободителя. Мишка надел на себя генеральскую черкесску и папаху, к дорогому поясу прицепил с позолоченными ножнами саблю и кинжал, уселся на козлы, взял в руки сплетенные вожжи, на месте развернул тройку и прямо без дорог помчался в станицу. Полуденное солнце тысячами зайчиков играло в тачанке. От быстрой езды и радости у Мишки забивало дыхание. Когда тачанка уже свернула к музею, на козлы вдруг вспрыгнул неизвестно откуда появившийся Санька Мокроусов и, ехидно улыбаясь, начал сталкивать Мишку вниз. Стараясь вложить в удар всю злость и обиду, Мишка наотмашь ударил зазнайку по лицу.

– Ах ты, разбойник! – бабушкиным голосом закричал Санька. – Вставай, автобус проспишь?

Мишка открыл глаза. Над ним склонилась бабушка, держась рукою за окровавленный нос.

Провожать внука до автобусной остановки в этот раз бабушка не пошла. Она лежала на кровати вверх лицом, приложив к переносице тряпку, смоченную в холодной воде.

– Ты не говори никому о том, что тут вчера Шатошиха болтала, – попросила она, когда Мишка уже взялся за деревянную ручку.

Про себя Мишка уже решил, что про тайну старинного клада он расскажет только Наташке, но говорить об этом бабушке он стеснялся. Чтобы не расстраивать бабушку, Мишка вначале сказал, что рассказывать никому не будет, но подумав немного, попросил:

– Можно я Коле Стороженко расскажу? Мы раскапывать не будем. Только посмотрим, где была пещера, и все…

– Да я не о том говорю, – прервала его бабушка. – Про пещеру, по-моему, она все выдумала. Я говорю о дедушке твоем.

– Значит это правда, что он был не за нас!? – чуть не плача от обиды спросил Мишка.

– Подумай, о чем ты говоришь! – бабушка сняла тряпку с лица и укоризненно посмотрела на внука. – Если слушать Шатошиху, то получается, что все люди были плохими, только ее Ванька хороший. А вот он-то был действительно не за нас. При немцах полицаем у нас служил. Потом зимою куда-то запропастился. С неделю его в хуторе не было, а перед уходом немцев снова появился, собрал манатки и удрал вместе с ними. А уж потом кума сказала мне, что будто Иван ее был в партизанах вместе с дедушкой. И что по вине дедушки все партизаны, кроме Ивана, погибли. В общем лучше никому об этом не говори, а то люди могут подумать, что и вправду так было, а доказать нам нечем. Вот если Андрей сам вернется домой, тогда он заткнет глотку куме.

Шоссейная дорога, по которой Мишка ехал в Прикубанскую, около пятнадцати километров проходит у самого подножья плосковерхой горы Дозорной. На ее вершину по старым промоинам проложено несколько дорог. Самая удобная из них проходила через Казачьи ворота. Мишкин отец работал в совхозе шофером на водовозе. В его обязанности входило снабжение всех совхозных отар водой. Иногда отец брал с собою на работу Мишку. Пробираясь на Загорский участок, они часто проезжали через Казачьи ворота. Знал Мишка и то место на дороге, где начинался последний крутой взгорок, который Шатошиха назвала «крутинкой». В общем, Мишка хорошо знал примерное расположение пещеры. И когда автобус проходил мимо Казачьих ворот, Мишка подумал, что если бы сейчас вдруг пошел снег, пещеру можно было увидеть из окна автобуса.

Первой о пещере Мишка рассказал Наташке и предложил:

– Давай вдвоем раскопаем. Только ты об этом – никому.

– Нет, – засмеялась она, – тайну обещаю сохранить, а копать… И тебе не советую. Тогда ты нам Африканский сап раздобыл, а теперь хочешь чуму притащить в станицу.

Зато Коля принял весть о старинном кладе с восторгом. Друзья поклялись никого не посвящать в свою тайну. Теперь они боялись только одного: как бы их кто-нибудь не опередил, узнав тайну от Шатошихи. И потому стали готовить все необходимое, чтобы приступить к раскопкам при первом же снеге.

НЕУДАЧИ И НОВЫЕ НАДЕЖДЫ

Мишка и Коля теперь, как никогда, ждали наступления снежной зимы. Давно уже были отточены лопаты, отремонтированы крепления лыж, упакованы в целлофановые мешочки сухари и сало. В томительном ожидании прошел ноябрь, близился к концу декабрь… Просыпаясь утром, а иногда ночью, каждый из них бросался к окну в надежде увидеть снег. Но снега все не было. Зима будто решила поиздеваться над друзьями. В самом конце декабря начались по-осеннему холодные дожди. На новогоднюю елку ребята ходили в резиновых сапогах. Не было снега и в начале зимних каникул.

Однажды утром Мишка лежал в постели и с сожалением думал о том, что отдыхать осталось всего три дня. Кто-то нетерпеливо и настойчиво постучал в дверь. Мишка выглянул в окно. На крыльце стоял Коля. Увидев Мишку, радостно улыбаясь, он призывно замахал рукою. Мишка, не одеваясь, в трусах и майке, сунув босые ноги в галоши, выбежал на крыльцо. Коля схватил его за руку и потащил за дом.

– Смотри! – указал он рукою в сторону Дозорной.

Мишка взглянул и засиял от радости. В лучах восходящего солнца снег казался светло-розовым.

Друзья решили идти на раскопки немедленно. Родители Мишки и Коли были на работе. Мишка оставил на столе записку: «Папа и мама, наш отряд сегодня идет в поход в лес. Приду поздно». Записку примерно такого же содержания оставил дома и Коля.

Друзья торопились и потому шли не по дороге, а напрямую через вспаханные под зиму поля. Раскисшая от недавно прошедших дождей земля за ночь покрылась тонкой мерзлой коркой, и идти вначале было хоть и скользко, но легко. Примерно через час поднявшееся солнце подогрело землю, и ноги стали вязнуть в сырой пашне.

Пришлось выбираться на дорогу и к мосту, через проходящий у подножья Дозорной канал, идти кружным путем. От станицы до моста семь километров. До Казачьих ворот оставалось пройти не более трех, но идти надо было все время в гору. В спешке сборов ни Мишка, ни Коля не успели дома позавтракать. Вспомнили они об этом уже на мосту и решили подкрепиться.

– Может, ночью придется ехать. Запоминай дорогу, – сказал Мишка, расшнуровывая рюкзак. – Сразу от моста надо ехать влево по вон той дороге. И проси, чтобы дали трактор. На автомашине в гору по грязи не поднимешься.

Они давно уже составили такой план: как только откопают пещеру, Коля отправляется в станицу к директору школы просить автомашину или трактор, чтобы перевезти в музей содержимое пещеры, а Мишка с Дружком останутся для охраны. Дружок – Мишкин кутенок из беспородных шариков. Маленький, черный с короткими стоячими ушами и белым пятном на груди. Хвост у Дружка был завит в кольцо и никогда не выправлялся. Острые белые клыки его не закрывались верхней губой и потому казалось, что Дружок постоянно улыбается.

И на мосту друзья не успели подкрепиться. Пока Мишка возился с затянувшимся на шнурке рюкзака узелком, Коля взглянул на вершину горы и с отчаянием закричал:

– Миш, смотри!

– Идем скорее, – сказал Мишка, на ходу надевая рюкзак.

Друзья побежали в гору бегом, лишь изредка переходя на шаг, чтобы успокоить дыхание.

Встревожило друзей то, что снег на склоне горы почти весь потаял. Остались лишь небольшие пятна в понижениях, куда не доставали лучи солнца.

И только Дружок не разделял тревоги друзей. Он с радостным тявканьем убегал вперед, залегал в пожухлой траве, поджидая преследователей. Затем, с нарочитой злостью набрасывался на них и снова убегал вперед, чтобы повторить все сначала.

– Не могу больше бежать, – прерывисто дыша, заявил Коля и осел на мокрую землю. – Да и бесполезно, все равно теперь и там потаял снег.

– А может и не потаял, – неуверенно сказал Мишка. – Там, понимаешь, как ущелье. Давай я один побегу, может застану снег. А ты иди прямо вон на тот кустик, оттуда уже видно все.

Оставив Коле рюкзак, лопату и куртку, Мишка налегке стал быстро карабкаться вверх. Дружок некоторое время стоял в нерешительности, как бы раздумывая: с кем ему быть? Потом, звонко тявкая, помчался вслед за хозяином.

Напрасно Мишка старался, напрасно тратил силы. Перед крутым взгорком, слева от дороги, где по рассказу Шатошихи должен быть вход в пещеру, снегу не осталось ни грамма. До прихода Коли Мишка успел обследовать весь склон до самой вершины в надежде найти хоть какой-нибудь признак пещеры. Склон был густо испещрен узкими горизонтальными овечьими тропками, между которыми щетинилась порыжевшая защипанная трава. У самой дороги из-под каменной плиты торчала короткая железная труба. Из неё весёлой струйкой вытекала прозрачная вода. Вода наполняла длинные деревянные корыта, расположенные одно ниже другого. Заполнив верхнее корыто, вода стекала во второе… Пройдя через все пять корыт, ручеёк впадал в небольшой пруд.

Мишка знал, что этот родник называется Казачьим и что, благодаря ему, кошара, находящаяся невдалеке, за косогором, круглогодично обходится без привозной воды.

Когда подошел Коля, они вдвоём обследовали склон – никаких признаков пещеры. Им ничего не оставалось делать, как поесть и идти домой. Сюда они решили не приходить до тех пор, пока не выпадает много снега, и не наступят морозы.

Коля в станице жил второй год. До этого он жил в городе. Дома он не любил и никогда не ел сырое, просоленное свиное сало. Теперь же ему казалось, что нет ничего на свете вкуснее такого сала. Далеко внизу виднелась станица. К западу от неё тянулась широкая тёмная полоса припойменного леса, окаймлённая с юга блестящей полосой Кубани.

– Миш, вот если бы сейчас совершилось какое-нибудь чудо, – сказал Коля, бросая очередную корку от сала Дружку. – Например, проходил бы по этой дороге какой-нибудь старик и указал нам, где пещера. Или была бы у нас волшебная палочка – махнули бы ею и там, где вход, выросло бы дерево…

– Чудик ты! – засмеялся Мишка. – Дерево, знаешь, как трудно корчевать. Если бы мы имели такую палочку, то сделали бы так: махнули и перед нами стоит тачанка с оружием…

Друзья пофантазировали еще немного и собрались идти домой. И тут случилось чудо. Вернее, не чудо, а каприз природы – явление довольно частное в здешних местах. Гора Дозорная возвышается над долиной Кубани на 350 метров и потому часто бывает так, что в долине стоит ясная погода, а вершина горы закрыта облаками и там идёт дождь или снег. Так было и на этот раз. С горы вдруг подул сильный ветер, и вниз по склону пополз густой туман. Крупными хлопьями повалил снег. Ветер усилился. Началась буря. Как обрадовались такой перемене погоды друзья! Они бегали, прыгали, ловили снежинки ртом, кричали «Ура! Ура!» Если бы кто-то со стороны посмотрел в то время на них, мог бы подумать, что видит жителей оленьего севера, которые после долгих лет плена, проведенного в знойной безводной пустыне, вернулись, наконец, в свой милый снежный край.

– Давай, давай вали! – радостно кричал Мишка, потрясая ладонями над головою.

– Сильнее давай, сильнее! – вторил ему Коля.

И снег валил… Через несколько минут все вокруг уже было белым. Теперь уже друзья не сомневались в том, что они без труда найдут то, о чем мечтали долгие дни и ради чего пришли сюда.

Дружок, охваченный всеобщим ликованием, с громким лаем помчался по дороге в сторону вершины горы. Взглянув на него, друзья одновременно увидели слева от дороги на склоне темное пятно. Оно отчетливо выделялось примерно в двадцати шагах правее родника на одном уровне с ним. Схватив лопаты, ребята помчались туда. Непокрытый снегом участок склона по форме напоминал треугольник, обращенный вершиной книзу. длина его сторон не превышала двух метров.

– Миш, а ведь первым нашел пещеру Дружок, – сказал Коля.

– Я его давно тренирую для пограничников, – хвастливо соврал Мишка. – Он еще не то может!

И в ту минуту Коля искренне поверил ему.

Верхняя часть треугольника упиралась в массивную каменную плиту, внизу чавкала под ногами раскисшая глина, середина проталины была заполнена мокрым песком.

Песок легко поддавался лопате. Вскоре друзья вырыли под камнем довольно глубокую нишу, и в ней стало тесно работать вдвоем. Тогда Мишка, стоя на коленях, продолжал долбить песок, отбрасывая его через плечо назад, а Коля, стоя снаружи, отгребал в сторону. Снег прекратился так же неожиданно, как и начался, появилось солнце.

– Тихо! – прошептал Коля, залезая в нишу. – Кто-то едет по дороге с горы.

– Ложись! – так же шепотом приказал Мишка.

Затаив дыхание, друзья повернулись лицом к выходу и стали наблюдать за дорогой.

Отдыхавший на Мишкиной куртке Дружок, услышав шум приближавшейся подводы, с громким лаем помчался навстречу ей. Захлебываясь от ярости, он стал прыгать перед лошадьми, стараясь схватить их за морды. Подвода была присыпана снегом. Спуск был очень крутой. Заторможенные задние колеса легко скользили по снегу. Мужчина, сидевший на возу, сильно натянул вожжи. Упитанные серые лошади, удерживая воз, приседали на задние ноги, почти касаясь хвостами снега.

Друзья чувствовали, как неизвестно откуда появившаяся вода стала заливать дно открытой ими ниши. Снизу их одежда промокла насквозь. Но ребята, боясь обнаружить себя, лежали не шевелясь. Когда подвода поравнялась с ними и была от них всего в трех метрах, Мишка узнал возницу.

– Это дядя Петя Козликин, – шепнул он в самое ухо Коле. – Он работает на Загорской кошаре. Кажется, не заметил нас.

Но чабан заметил друзей. На ровной площадке у родника он остановил лошадей и, отбиваясь кнутом от бросавшегося на него Дружка, подошел к ним.

– Что это за землекопы здесь объявились? – спросил он, вглядываясь в лица ребят. – Никак сынок Федора Андреевича? – узнал он Мишку. – А ну-ка вылезайте.

Мокрые, измазанные раскисшей глиной, стояли друзья перед чабаном, потупив взоры. В давно продуманном плане они не предусмотрели такой вот непредвиденной встречи и потому не знали, как им теперь поступить и что ему сказать.

– Вы с отцом приехали? – спросил дядя Петя Мишку.

– Нет, сами пришли.

– Понятно. Ну рассказывайте, чем вы тут занимаетесь, —настаивал чабан. – Я жду.

И тут Мишка решил действовать в открытую

– Дайте нам честное пионерское слово, что никому не расскажете об этом.

Дядя Петя, став по-солдатски смирно, торжественным голосом произнес клятву:

– Даю честное слово коммуниста никому не рассказывать о том, что вы здесь ищете зарытую тачанку с позолоченным оружием и прочими ценностями!

Если бы в этот момент Дружок заговорил человеческим голосом или мимо них прошел дикий африканский слон, это не удивило бы друзей так, как осведомленность чабана. Они молча и разочарованно смотрели на дядю Петю. А он, видя их растерянность, продолжал:

– Вы думали, про эту тачанку одни вы знаете? Прошлой зимой с хутора Казачьего сюда приходил целый класс, тоже с лопатами…

– Они нашли пещеру?! – торопливо перебил его Мишка.

– А здесь и нет никакой пещеры. Это там, на Казачьем, какая-то бабка придумала сказку, а вы поверили.

– А почему же здесь снег не лежит, растаивает? – все еще не веря в неудачу, спросил Мишка.

– Да потому, что здесь на поверхность просачивается грунтовая вода, а она теплее снега, вот он и тает в ней. Те школьники с Казачьего постарше вас. Они сами сообразили, что к чему, и не стали зря копать. А вам большущее спасибо за то, что расчистили нам дополнительный источник. Теперь и в самую жару пруд не будет высыхать. Молодцы! Садитесь на подводу. Просушитесь на кошаре и поедем в станицу. Мне нужно туда гостя нашего отвезти и заодно сена в ветлечебницу. В общем, считайте, что вам повезло, горе-археологи.

С помощью дяди Пети ребята с Дружком взобрались на воз. Дядя Петя растормозил колеса и подвода быстро покатила к кошаре. Кошара оказалась совсем рядом. Она стояла в небольшой котловине у самой вершины горы.

– А зачем Шатошихе нужно было придумывать про пещеру? – спросил он у дяди Пети, когда подвода остановилась у дома, где жили чабаны. – Она же старая-престарая. Даже моя бабушка называет её тетей.

– А ты думаешь старые врать не умеют? – засмеялся дядя Петя. – А врут, чтобы получить для себя какую-то выгоду, наврут тебе так складно, что только слушай их!

– Не знаю я ни той бабки, ни её выгоды, хотя уверен, что так просто она не стала бы сочинять сказки. Да вы лучше спросите об этом у Евсеича, Нашего старшого. Он давно живёт в Казачьем и хорошо знает ту бабку.

Василий Евсеевич, пожилой чабан с седыми, по-украински обвисшими усами, встретил Мишку, как старого знакомого. А узнав причину столь необычного визита к ним мальчишек, рассмеялся.

– Ну и мудроватая же эта Шатошиха! Баламутит людей своими баснями, а нам от этого одно разорение, – сказал он, обращаясь к уже немолодому военному с четырьмя маленькими звёздочками на погонах. – Вот такие непоседы, – он кивнул головою в сторону ребят, стоявших у раскалённой докрасна маленькой чугунной печки, – перероют всю гору, негде будет овец пасти.

– Почему же басни, – сказал военный, – я помню, что ещё в войну дедушка Головков рассказывал что-то похожее. Помните?

– Помню. Но только он говорил, будто закопали не тачанку, а вытесанные из камня статуи людей. Раз люди говорят, значит что-то действительно было закопано, – продолжал Евсеевич. – Но это же было очень давно, так давно, что уже никто и не вспоминает об этом. И Шатошиха не вспомнила бы, если бы не одно обстоятельство.

Года три назад в хутор прибыл новый учитель истории. Человек энергичный, любознательный до всего, что касается старины. Отыскал место, где когда-то был пограничный редут, вокруг которого и начал селиться хутор. Он даже снял план этой небольшой каменной крепости. И утверждает, что где-то должен сохраниться подземный ход из крепости к протоке. Все укрепления такого типа, говорит, имели подземные ходы, чтобы, значит, на случай осады, был доступ к пресной воде. В колодцах-то у нас вода солёная. По нему же можно было делать вылазки против осаждающих или в случае необходимости незаметно для противника покинуть крепость. И вот по его расчётам получается, что ход этот проходил под Шатошихиным огородом. И выходил к протоке как раз там, где у неё сейчас ворота. Владимир Сергеевич – так зовут историка – обратился к Шатошихе с просьбой разрешить им – ему и ученикам – провести в её огороде раскопки, чтобы добраться до подземного хода. Куда там!

– Я, говорит, ни в жизнь не допущу, чтобы в моём огороде хозяйничали чужие люди, да ещё эти красногалстучные пионерята. Боже упаси! Разведают, где что посажено и потом в одночасье, что саранча, обнесут сад и огород.

И чтобы совсем отбить интерес к подземному ходу, рассказала им давно забытую легенду о тачанке. Мол, если уж вам захочется копать, то копайте на горе, там для вас больше интересу будет.

– А что они могли найти в том подземном ходе? – спросил Мишка, – это же просто туннель и всё…

– Не только туннель, – возразил Евсеевич. – Владимир Сергеевич утверждает, что в таких подземельях обычно располагались склады боеприпасов, оружия и прочей военной амуниции.

Улыбаясь, Мишка многозначительно посмотрел на Колю. Тот заговорщически улыбнулся в ответ. Так у друзей, вместо утраченной надежды найти зарытую тачанку, появилась новая – отыскать целые склады боеприпасов и оружия!

– Миш, ты знаешь, где этот подземный ход? – шепотом спросил Коля. Мишка утвердительно кивнул головою.

– А Шатошиха? Она же не разрешит копать…

– Ерунда! Мы её и спрашивать не станем. Там, понимаешь, можно с улицы сделать подкоп так, что она и знать не будет.

– Тогда давай завтра и поедем, пока каникулы.

– Нет, там можно копать только летом, когда бурьян вырастет, а так будет заметно.

И друзья стали с нетерпением ожидать летних каникул.

РАССКАЗ КАПИТАНА

Через полчаса друзья уже ехали на подводе в станицу. Военный сидел с дядей Петей впереди. Мишка и Коля, укрывшись буркой, —сзади. Дружок, свернувшись калачиком, улегся между ними. Посередине на сене лежало старое ярмо для волов, подаренное Евсеевичем для музея. Военный, по званию капитан, был тем самым гостем, о котором говорил дядя Петя еще там, у родника. Из разговоров друзья поняли, что капитан – родственник Евсеевичу. Что он приезжал к нему в гости в Казачий, а вчера с ним на подводе приехал на кошару, где он когда-то жил. Теперь ехал в станицу, чтобы оттуда вечерним автобусом выехать в город.

Лошади споро бежали под гору. Небо над долиной Кубани было чистое. На западе сияло заходящее солнце. На вершине горы, как и утром, искрился снег.

– Как здесь все изменилось! – сказал капитан, оглядывая распаханные поля у подножья горы. – Когда я жил на кошаре, здесь до самой станицы была целина. А за тем вон взгорком лежал сбитый немецкий самолет. Я часто бегал туда, отвинчивал всякие гаечки и срывал цветные проводки…

Мишка и Коля, высунув головы из-под бурки, подвинулись вперед.

– Я слышал, что Евсеевич тебя усыновил, прервал воспоминания капитана дядя Петя. – Расскажи, как это случилось? Капитан прилег на сено, опершись на правый локоть, и начал рассказывать:

– Своих родителей я не помню. Когда началась война, мне было восемь лет. Жил я тогда здесь в Прикубанском детдоме. Перед приходом немцев нас стали эвакуировать. Вывезли на подводах за станицу. Продвигались медленно: дорога была забита подводами, гуртами скота. Вскоре налетел самолет с черными крестами и начал строчить из пулеметов. Сделал над дорогой несколько заходов. Что творилось! Коровы ревут. Лошади шарахаются в стороны. Мы плачем… Воспитательница нашей младшей группы, сама еще девчонка, долго потом разыскивала нас в этой кутерьме. Собрала всех, посадила на подводу и поехали дальше. Потом догнали нас танки, и тут началось пострашнее налета: из пушек стреляют, гусеницами давят… Один снаряд попал под заднюю ось нашей подводы. Воспитательницу и всех, кто сидел сзади – насмерть. Я со страху побежал, сам не знаю куда, лишь бы дальше от дороги. Бежал, пока не упал обессиленный. Тут меня и нашел Евсеевич. Они с женою эвакуировали отару овец, но гнали ее не по дороге, а стороною, пасом. Когда я немного успокоился и рассказал, как мог, кто я и как туда попал, они, долго не раздумывая, предложили: «Хочешь с нами жить, Коля?» Что мне оставалось делать? Конечно, я с радостью согласился. Это теперь хутор Казачий присоединили к Прикубанскому совхозу, а до войны там был свой колхоз. Назывался он «Красный ключ». Так вот отара та принадлежала тому колхозу.

– А Евсеевич разве не воевал? – спросил дядя Петя. – У него же нога…

– Хромота эта у него от рождения. Потому его и не брали в армию. Они с Марковной до войны жили на Украине. Оба они детдомовские. Поженились рано. А тут – война. По эвакуации попали в Казачий. Рабочих рук в войну в колхозах не хватало. Эвакуированных и беженцев принимали с радостью. Правление колхоза выделило им дойную корову, выписало муки и прочих продуктов и определило на работу на вот эту самую кошару, где вы сейчас работаете. Только тогда кошара и домик были покрыты соломой, пол в домике земляной. Но для них, после всего пережитого и это казалось раем.

Посоветовались тогда Евсеевич с Марковной и решили незаметно вернуться на свою кошару и там дожидаться возвращения своих. С наступлением темноты мы двинулись в обратный путь. Евсеевич и Марковна гнали овец, а я сидел на подводе, быков погонял. К подводе корова была привязана. Дорог мы избегали, гнали отару полями. На исходе второй ночи благополучно добрались до кошары. И началась наша подпольная жизнь. Евсеевич, хоть и был совсем еще молодым тогда, а рассудил правильно: кошара построена в котловине. С дороги и из хутора ее не видно. И, главное, он твердо верил в то, что немцы долго здесь не задержатся.

Овец мы приучили пастись ночью, а днем ставили отару у родника. В Казачьем знали, что весь колхозный скот угнали в эвакуацию и потому нас никто не искал. Да и кому было искать в этой неразберихе! А Евсеевич сразу же стал думать о зимовке. Летом в 1942 году был небывало хороший урожай. Хлеба и травы уродилось на славу. Весь склон горы и её плоская вершина были покрыты скирдами сена. Но на одной паре быков много не навозишь. И потому Евсеевич на второй день после прибытия на кошару спустился вечером с горы в лес к Кубани в разведку: не бродят ли где бесхозные быки или лошади. И сходил не зря.

Проснулся я утром, смотрю возле дома стоят рослые тощие лошади, запряженные в зеленую военную повозку. К повозке привязана корова и еще одна лошадь под седлом. Сиденье на повозке все в крови. Видимо, и здесь дорогу бомбили. Ездовой погиб, а лошади шарахнулись в лес и мчались до тех пор, пока не запутались вожжами за дерево. Неизвестно, сколько они там простояли. Если бы не Евсеевич, так бы они и подохли в упряжке. А та, что под седлом, паслась возле них. Корова была стельная и сильно хромала на переднюю ногу, потому ее, наверное, и оставили при эвакуации.

С лошадьми дело пошло веселее. Евсеевич верхом объехал окрестные поля и на одном из полевых станов – вот здесь, сразу за горою – обнаружил целые вороха пшеницы, ячменя, овса… Видимо, наши не успели вывезти, а немцы еще не обнаружили. Запаслись мы зерном на всю зиму для себя и для скота. Евсеевич соорудил из двух плоских камней ручную мельницу, раздобыл где-то керосину. Соли-лизунца на кошаре было вдосталь. Родник рядом. В общем, мы могли жить, ни с кем не общаясь.

– Так и дождались своих, никем не замеченные? – спросил дядя Петя. – Интересно.

– Разве Евсеевич вам ничего не рассказывал об этом? – удивлялся капитан.

– Нет еще. Я ведь с ним работаю всего четырнадцатый день. Два из них он пробыл с тобой в Казачьем. До этого я работал на другой кошаре. Евсеевич собирается уходить на пенсию, а я буду вместо него за старшего. Пока присматриваюсь, что тут к чему.

– Незамеченными мы прожили здесь всего несколько дней, – продолжал рассказывать капитан. – Потом пошли немецкие обозы. Обозы шли по дороге, а верховые рыскали по степи в поисках сена, фуража, продуктов. Как-то в полдень заявились и к нам три непрошенных гостя: один офицер и два солдата. Офицер мог говорить по-русски. Обрадовались они такой находке. «Колхоз! Карашо!» – закричал офицер. Поймали они лучшую овцу, связали, вскинули солдату на седло и начал офицер ему по-немецки что-то приказывать. Видимо, чтобы тот пригнал сюда порожнюю подводу за баранами. Своих лошадей и быков с подводами Евсеевич, как только увидел обозы, успел отогнать за гору в Темный лес. Потом, подумав, офицер вернул солдата с овцой и заставил Евсеевича и солдат пропустить отару через «струнку». Сам стоит и считает: айн, цвайн, драйн… Всех пересчитал и, наверное, для круглого счета, пустил в отару и ту, что собирались увозить. Заполнил он какой-то лист с печатью и с фашисткой свастикой, вручил его Евсеевичу и говорит: «Теперь вся эта овец мой. Если продай хоть один – расстрелю. Если сохранишь вся, возьму тебя к себе работать. Скоро я здесь на Кубан получу земля». И так это сказал, будто нет большей чести, чем гнуть на него спину. С тем и уехали. Марковна в слезы. «Давай, Вася, бросим все и уедем куда—нибудь подальше. Убьют они нас!» Но Евсеевич настоял на своем: «Никуда мы отсюда не поедем. Его может быть скоро убьют наши. А бумага его нам еще пригодится». И действительно пригодилась. После к нам не раз приезжали немцы и полицаи с Казачьего. Как начнут «хозяйничать» Евсеевич покажет им ту бумагу – сразу на попятный. Видимо, тот офицер был кокою-то важной персоной, то ли герцог, то ли барон.

– А сам он, этот барон, не появлялся больше? – спросил дядя Петя.

– Как же, появился! Он здесь и остался. Вон за тем курганом их зарыли.

– Неужели Евсеевич его прихлопнул? Молодец! – похвалил дядя Петя. – Никогда бы не подумал, что он способен на такое. Спокойный мужик, кажется, и муху не обидит.

Мишка и Коля еще ближе подвинулись к капитану.

– Не забывайте о том, что шла война. А у нее свои законы: кто кого упредит. У Евсеевича на всякий случай была припасена винтовка и патроны. Но не он их убил. «Хозяин» тот прибыл на кошару за десять дней до прихода наших, а за две недели до него к нам пришли настоящие хозяева.

– Бывший председатель колхоза, что ли?

– Да нет, я и сам толком не знаю, кто они были. Наверное, партизаны. Помню, пришли они к нам ночью. Трое их было. Одеты в немецкую форму, а говорили по-русски. «Партизан!» – кричат на Евсеевича.

– Какой же я партизан, – говорит он и показывает им на ту бумагу. – Вот смотрите.

– Один из них прочел бумагу и перевел ее содержание остальным. Они пошептались между собой о чем-то, потом старший спрашивает:

– Вы что же из самой Германии гнали сюда хозяйских овец?

– Из какой там Германии! – вспылил Евсеевич. – Наши это колхозные овцы.

Он стал рассказывать о том, как ему, эвакуированному с Украины, поручили уход за отарой, как после неудавшейся эвакуации снова вернулся на свою кошару, как появился новый «хозяин» и вручил ему эту бумагу.

Ночные пришельцы, сидя на лавке, внимательно слушали его. А старший их при этом рассматривал фотографии, висевшие напротив него в одной застекленной рамке. До прихода немцев в этой рамке висел портрет Ленина. Знаешь, есть такой портрет неяркий, вроде карандашного наброска, но художнику удалось точно выразить неповторимо-прозорливый ленинский взгляд, с этакой лукавинкой, будто Ильич хочет сказать: «А что, буржуи, не вышло по-вашему!»

После возвращения из эвакуации, чтобы сохранить портрет, мы с Марковной закрыли его мелкими фотографиями из семейного альбома, разместив их за стеклом перед портретом.

– Кто это у вас там? – вдруг прервал Евсеевича старший, указывая на рамку.

– Родственники, – ответил Евсеевич, даже не взглянув на фотографии.

– А под фотографиями кто? Кто это выглядывает там?

Уж потом Евсеевич рассказывал: «Я как глянул на рамку – обмер от страха: одна фотография опустилась вниз и сквозь узкую щелку видны глаза Ильича. А его взгляд ни с чьим другим не спутаешь».

– Это портрет его дедушки, – ответила Марковна, указывая на мужа.

– А почему вы его прячете?

Старший переглянулся со своими и посоветовал:

– Поправьте фотографию, мне кажется, что этот дедушка не понравился вашему хозяину. Ну и что вы намерены делать дальше с отарой? – уже серьезно спросил он. – Ведь через 10—15 дней сюда придут советские войска.