Текст книги "У Кубань-реки"

– Буду делать то, что делал: сохранять овец, – вызывающе ответил Евсеевич. – Наши придут – спасибо скажут.

– Смелый ты мужик! – удивился старший. – Это для кого же, по твоему советские войска – наши?

– По-моему, и для вас тоже, – он решительно рубанул по воздуху ладонью. В какую бы шкуру ни рядились, как бы ни угрожали оружием, вижу, что вы не предатели. Или, если и споткнулись в чем-то, то еще не до конца потеряли человеческий облик. Помогите мне сохранить овец, и советская власть может простить вам ваши ошибки.

Они с улыбкой переглянулись. Заговорили снова старший:

– Интересно знать, что дало тебе повод так думать о нас?

– Да хотя бы то, что прежде чем зайти в дом, вы обмели сапоги. Немцы и полицаи этого не делают – заходят как в сарай. В общем я считаю, что дедушка этот, – Евсеевич указал на рамку с фотографиями, – наш общий родственник, и потому действовать нам надо заодно.

– Как тебя зовут? – спросил старший.

– Крещен Василием, по батюшке Евсеевич.

– Так вот, Василий Евсеевич, давай раз и навсегда договоримся о том, что не будешь нас спрашивать, кто мы такие и чем занимаемся. Придет время, сами все расскажем. А пока, чем сможем, поможем тебе, но и ты нам должен кое в чем помочь…

После этого они стали появляться у нас каждую ночь. Иногда пригоняли по несколько немецких подвод, груженых оружием, боеприпасами и всяким военным имуществом. Все это увозили в Темный лес и там прятали. Как-то пригнали сотни две овец, а на следующую ночь – сотню коров. Все эти животные трофеи Евсеевич приучил пастись в скирдах на горе, а на водопой гонял их к Обжорному роднику, что недалеко за горою. Сгонял два-три раза, а потом они уже сами ходили туда.

Вначале те действовали втроем, потом у них появился четвертый… Кстати, я и забыл сказать об этом Евсеевичу, – капитан хлопнул себя кулаком по лбу. – Три дня назад я видел, кажется, этого четвертого. Я служу командиром роты охраны заключенных. Сейчас еду в длительную командировку. Когда выезжал из лагеря, навстречу везли новую партию арестантов, и мне показалось, что один из них – он. Понимаешь, у него такое запоминающееся лицо, вернее, не лицо, а нос, похожий на серп, подвешенный ручкой кверху.

– Не может быть такого, чтобы бывший партизан и вдруг преступник, – усомнился дядя Петя.

– Все на свете может быть, только того не может быть, что на свете быть не может, – ответил капитан, видимо, словами какого-то философа. Ведь прошло уже столько лет. Вернусь из командировки, обязательно проверю. И если это действительно тот человек, тогда, может быть, удастся разгадать загадку – узнать, что это были за люди.

– По-моему, тут нет никакой загадки, – сказал дядя Петя. – Судя по твоему рассказу, это были самые настоящие партизаны.

– Так и Евсеевич тогда думал. Действовали они действительно по-партизански: нападали на небольшие обозы, уничтожали фашистов, а подводы, оружие и продовольствие копили для наших.

Однажды ихний старший поделился с Евсеевичем своими планами. «Вчера, говорит, один из русских предателей, перед смертью сообщил нам, что через день-два по этой дороге будут гнать колонну наших пленных. Охрана небольшая. Попытаемся освободить их. Оружие и продовольствие для них у нас на первый случай имеется. Представляете, какая это будет сила? Батальон, может быть, и полк! Тогда мы сможем закрыть не только эту дорогу, но и железную. Взорвем мост через Кубань и ни один состав не пройдет. А пешком они далеко не удерут и, главное, не смогут увезти награбленное. В общем, с сегодняшнего дня нам необходимо установить круглосуточное наблюдение за дорогой. Чтобы не насторожить охрану военнопленных, всякие активные действия мы временно прекратим. Так что, говорит, Василий Евсеевич, если в ближайшие дни мы не будем появляться, не беспокойся о нас, знай: мы выполняем задуманное».

– Загадка состоит в том, – продолжал капитан, – что они вдруг изменили свои планы.

– А может быть, немцы устроили облаву и уничтожили их?..

Капитан – его звали Николаем Васильевичем – отрицательно повертел головою.

– Исключено. В то время фашисты драпали без оглядки, было не до облав. Они боялись, как бы им на Кавказе не устроили второй Сталинград.

Николай Васильевич умолк, задумчиво покусывая стебелек сухой травы.

– Почему вы решили, что партизаны в конце изменили свои планы?

– За день до прихода наших, рано утром, у нас объявился тот кривоносый. Евсеевича не было на кошаре. Он еще ночью уехал на быках на гору за сеном. Кривоносый запряг в повозку лошадей, насыпал в ящик овса, вместе с Марковной они поймали двух упитанных валухов, связали и погрузили на подводу. Марковна помогала ему, думая, что это необходимо им для какого-то дела. «Когда ожидать вас?» – спросила она, когда тот уже взялся за вожжи. «Мы уезжаем в станицу Прочноокопскую, – ответил кривоносый, не глядя на нее. – Как приедет хозяин, – немедленно гоните туда весь скот. Это приказ нашего командира». С тем и уехал. Больше мы их и не видели. А через день пришли наши.

– А может быть им было дано такое задание – находиться в тылу у немцев?

– Тогда зачем угонять в немецкий тыл скот? – вопросом на вопрос ответил военный.

Дядя Петя сдвинул на лоб шапку и почесал затылок.

– Да, тут действительно загадка.

– Николай Васильевич, – обратился Мишка к капитану, он запомнил, что так его называл Евсеевич, – расскажите, как убили того немца, который хотел забрать себе колхозных овец.

– Да, да, ты ж не рассказал об этом, – вспомнил и дядя Петя.

– Заявились они к нам, как я уже говорил, за десять дней до прихода наших, – продолжал рассказ Николай Васильевич. – Помню, было это перед заходом солнца. Мы с Евсеевичем управлялись на базу. А те четверо спали у нас в доме, готовились к своей обычной ночной работе. Подъехали они, как и в первый раз, втроем верхами. Офицер увидел Евсеевича и кричит: «Рус, бистро, бистро гони овца вниз Кубана! Мне там земля давают». – «Как же можно по глубокому снегу, без корма гнать овец в такую даль, – пытаться возразить Евсеевич, подмигнув мне и кивком головы указывая на дом. – Не по-хозяйски это. Давайте дождемся весны, тогда и погоним по зеленой травке». – «Молчит, руссиш швайн! – запищал фашист. – Пока им там будем мало-мало кушайт, – он указал ногайкою на дом, – ти бистера собирай, вместе будем ехайт». Я хоть и маленький был, а сообразил, на что мне намекал Евсеевич. Незаметно шмыгнул в дом и разбудил партизан. Те фашистов и в дом не пустили. У порога разоружили, отвели за косогор и там расстреляли. Офицер тот, видно, был хороший мародер. На седле у него в переметной сумке нашли металлический футляр от немецкого противогаза, до верха наполненный изделиями из золота: кольца, серьги, монеты, часы, браслеты…

– А куда потом все это дели? – спросил Мишка.

– Золото партизаны забрали с собой, сказали, сдадут в фонд государства. А что раньше прятали в Темном лесу: оружие, фургоны, лошадей – Евсеевич передал нашим. Трофейные лошади у нас хорошо отдохнули, поправились. В общем, это был хороший подарок для наших обозников. Взамен солдаты оставили нам десятка два отощавших и раненых лошадей, которые к весне поправились и пригодились колхозу, как находка.

– А я и не знал, что наша кошара имеет такую интересную историю, – сказал дядя Петя. – Теперь я Евсеевичу на дам покоя, пока он не расскажет все до мельчайших подробностей.

– Николай Васильевич, а мы вот здесь, – Мишка указал рукой в сторону Волчьего гая, – нашли скелет человека.

– Это я его нашел, – сказал Коля.

Торопясь и перебивая друг друга, ребята рассказали всю историю о своей страшной находке.

– Вполне возможно, что это кто-то из тех партизан, – сказал Николай Васильевич. – Одеты они были в немецкую форму и пистолеты носили не в кобуре, а за пазухой. Причем пистолеты у них были советские. Евсеевич говорил, что пистолеты системы «ТТ». Я-то тогда еще не разбирался в системах оружия.

– А там недалеко есть землянка, – сказал Мишка.

Коля с удивлением посмотрел на Мишку. Потрясенный находкой человеческого скелета, Мишка тогда забыл рассказать о землянке и потому Коля теперь впервые услышал об этом.

– Помнишь, когда мы играли в лесу и вы с Женей меня долго искали, это я в землянке прятался, – ответил Мишка на немой вопрос Коли. – В ней можно даже жить. Только дверь сгнила и окошко разбито. А внутри сделана как кровать и большой чугун валяется, такой, как у бабушки Дарьи, в котором она свинье картошку варит, только тот весь разбитый…

– А трубу из тонкого железа там не видел? – спросил капитан.

– Есть труба, но она вся в дырках.

Капитан резко привстав на колени, хлопнул дядю Петю по плечу:

– Точно! Это землянка тех партизан. Помню, у вас на кошаре на колу висел огромный чугун с прохудившимся дном. Старший ихний увидел его и просит Евсеевича:

– Подари нам эту посудину.

– Он же негожий, – засмеялся Евсеевич, – дно дырявое.

– Нам как раз такой и нужен. Мы из него сделаем отличнейшую буржуйку. Будем отапливать свои хоромы.

А трубу, помню, он смастерил из листа старого кровельного железа.

– Я бы вам, друзья, – обратился капитан к ребятам, – посоветовал вместо розыска несуществующей пещеры, заняться поиском этих партизан. Узнать, что были за люди и какова их дальнейшая судьба. Вот это было бы здорово!

– Как узнать? – отозвался Коля. – Это же было так давно…

– Если хорошо постараться, можно узнать! По-моему, тот, что был у них за старшего, местный житель. Думаю я так потому, что он хорошо знал все пещеры, все тропинки не только в Темном лесу, а по всей окрестности. Обойдите все дворы старожилов в станице и Казачьем, поспрашивайте, может, кто знает про них. А если тот заключенный с кривым носом окажется действительно тем, за кого я его принимаю, тогда я у него все разузнаю и напишу вам.

Капитан записал фамилии друзей.

ДОСАДНАЯ СЛУЧАЙНОСТЬ

Было это в самом начале сентября, когда учитель физкультуры на первом своём уроке в четвёртом классе построил класс в одну шеренгу по ранжиру. Мишка оказался третьим слева. Но на левом фланге он стоял всего несколько минут. Несмотря на небольшой рост, Мишка бегал быстрее всех одноклассников, дальше и выше других прыгал, легко клал на лопатки любого мальчишку из своего класса, и потому ребята единогласно избрали его физоргом. А физоргу при построении положено становиться правофланговым.

Мишку уважали все одноклассники, и, если для игры класс делился на две команды, каждый стремился попасть в ту команду, где капитаном был Мишка. Особенно его ловкостью и сноровкой восхищались девчонки. Ему это нравилось, и потому при всяком случае он старался блеснуть перед ними своей удалью.

Однажды на уроке отрабатывали технику метания мяча. Как всегда, у Мишки получалось лучше, чем у других ребят. В конце урока учитель заставил Мишку метнуть ещё несколько раз, чтобы показать остальным, как надо правильно метать. А у Жени Мухиной (все её называли Мухой) метание совсем не получалось. Учитель и её заставил тоже поупражняться, чтобы показать всем, какие она допускает ошибки и почему у неё не получается.

Женя была отличницей и свои неудачи по физкультуре переживала очень болезненно. Мишка же имел пятёрку только по физкультуре. По остальным предметам учился только на тройки, но это его мало беспокоило. Способности у него были хорошие, а плохо учился он просто из-за лени. В четвёртом классе Мишка, на удивление всем, стал получать четвёрки и пятёрки. Мишкины родители такую приятную перемену в отношении сына к учебе понимали по-своему. Они думали, что сын стал лучше учиться только потому, что понял, наконец: знания, полученные в школе, пригодятся ему в дальнейшей жизни. А классный руководитель на классном часе сказал: «Звездинов понял, что нашей стране нужны грамотные, всесторонне развитые люди, способные управлять сложнейшей техникой…» Мальчишки Мишкину успеваемость объясняли желанием стать космонавтом. Но истинную причину, конечно, знал только сам Мишка.

Однажды Мишка, как это часто случалось с ним, забыл решить заданную на дом задачу. Утром он пришел в школу пораньше, чтобы до начала уроков списать у кого-нибудь готовое решение. Так он поступал всегда, когда «забывал» выполнить дома письменное задание. В классе была только Женя Мухина.

– Ты решила задачу? – спросил Мишка, даже не поздоровавшись. – Дай списать, а то Ангелина Георгиевна влепит мне парочку.

– Ее и решать нечего, – сказала Женя, не отрывая взгляда от учебника, – не понимаю, что ты в ней нашел трудного?

– Да я ее и не читал, – чистосердечно сознался Мишка, – совсем забыл про нее.

Женя достала из сумки чистенькую в целлофановой обертке тетрадь, подала Мишке и снова склонилась над учебником.

В этот ранний час в классе, кроме них, еще никого не было. Когда Мишка списал первый вопрос, послышался хлопок закрывшегося учебника и писклявый голос Жени: «Задачи решать – не мячи швырять!».

Мишку будто укололи сзади иглой. Он резко повернулся и взглянул на Женю.

– Ты думаешь, что я сам не смог бы решить эту задачу?

– Решай, время же еще есть, – Женя старалась подражать тону Ангелины Георгиевны. – Эту задачу, если хорошо подумать, может решить каждый, даже тот, у кого развиты только мышцы, – Женя громко рассмеялась, довольная своим остроумием.

Мишка смял комом ее тетрадь, швырнул ей в лицо и быстро пошел к двери.

– Муха кусачая! – крикнул он с порога и выбежал во двор.

Многое передумал Мишка в то утро, сидя на скамеечке в дальнем углу школьного двора. Вспомнил немало случаев, когда он, вызванный к доске или к карте, не зная урока, беззаботно улыбался, глядя на одноклассников геройским взглядом. «Задачи решать – не мячи швырять», – так, пожалуй, мог сказать ему любой ученик их класса. А он-то думал, что им все гордятся.

«Ты еще увидишь, что у меня развито», – подвел он итог своим раздумьям, мысленно обращаясь к Жене.

Итак, все у Мишки теперь шло хорошо, если бы не одна досадная случайность. Однажды утром Мишка шел в школу. Шел не спеша и о чем-то думал. Вдруг сзади раздался настигающий его злобный звериный рык. Бросив портфель с учебниками – ловкости ему не занимать – в несколько мгновений Мишка оказался на самой вершине толстой акации, росшей у двора Казаковых.

Оправившись от испуга, Мишка посмотрел вниз. На его портфеле стояла белая лохматая болонка, ростом с маленькую кошку. Победно задрав вверх голову и хвост, она, как лайка соболя, облаивала беглеца. Болонку старикам Казаковым привез сын из города для потехи. Жила она у них, как обычная дворняжка, во дворе, и свободно разгуливала по улице. Станичные мальчишки окрестили ее Сявкой. Для них было большим удовольствием дразнить ее, за что Сявка платила им всей силой собачьей ненависти. Увидев мальчишку, она, задыхаясь от ярости, набрасывалась на обидчика. Никто ее не боялся. Мальчишки только смеялись над ее бессильной злобой и дразнили еще больше.

Мишка сконфуженно улыбнулся и стал быстро спускаться вниз, чтобы успеть расправиться с болонкой, пока на улице не появились свидетели его позора. Спрыгнув на землю, он хотел подфутболить Сявку, но та ловко увернулась от удара и скрылась в подворотне. От того, что удар пришелся по пустому месту, Мишка не удержал равновесия и шлепнулся на спину. Конечно, он сразу поднялся и с испугом посмотрел вокруг.

В десяти шагах сзади него он увидел Наташку Гуторову. Оказывается, она шла сзади и видела всю эту комедию. Прижав объемистый портфель с учебником к животу и согнувшись вдвое, Наташка хохотала. Хохотала так, что у нее выступили слезы и она, пытаясь что-то сказать, не могла произнести ни слова. Мишке было не до смеха. «Она расскажет всему классу», – с ужасом подумал он, до боли прикусив нижнюю губу.

– Как ты быстро… От такой малявки… Аж на самую вершину! – вытирая слезы и все еще давясь от смеха, заговорила Наташка.

– Я вовсе не от нее убегал, – оправдывался Мишка, – я думал овчарка Безладных с цепи сорвалась. А эту я вовсе не боюсь.

До школы они шли рядом. Наташка время от времени всхлипывала от смеха. Мишка шел молча, опустив голову.

– Какой же из тебя командир отряда! – снова во весь голос засмеялась Наташка. – При первой же опасности бросишь отряд и убежишь.

Упоминание о командирстве окончательно расстроило Мишку. Дело в том, что члены штаба игры «Зарница» долго не решались допускать к игре четвероклассников по причине их малолетства. Наташка убедила членов штаба в том, что под командованием Звездинова отряд будет играть не хуже пяти– и даже шестиклассников. Отряд допустили к игре. И Мишку выбрали командиром.

– Слышь, Наташ, ты пожалуйста, никому не говори про это, ладно?

Мишка умоляюще посмотрел в глаза Наташки.

– Про что не говорить?

– Ну про это самое… про Сявку.

– О, что ты, конечно не скажу! – поспешила заверить Наташка. – Иначе тебя в отряде никто не станет слушаться.

Мишка облегченно вздохнул. Он еще не знал, что именно с этого момента он и полюбил Наташку. «Она совсем как пацан, ей все можно доверять», – подумал он тогда.

Желания хорошо учиться Мишке хватило ненадолго. К концу второй четверти у него уже стали появляться тройки. И быть бы Мишке к концу учебного года закоренелым троечником, если бы не еще одна случайность.

В конце января в класс на урок природоведения пришла Наташка. Она уселась за свободный стол на среднем ряду, раскрыв тетрадь, приготовилась что-то записывать. Все недоуменно стали оглядываться на нее.

– Наташа решила послушать, как ее пионеры изучают один из интереснейших предметов, – сказал Иван Алексеевич. – Надеюсь, что она останется довольна вашими знаниями. Ну-ка, Туманов, иди расскажи всем, что мы изучали на прошлом уроке.

По классу прокатился негромкий смех. Все заранее знали, что вряд ли Наташка будет довольна ответом второгодника. Первый забияка на переменах, у карты и у доски Лешка оказался самым скромным учеником. Выйдя к карте с беззаботной улыбкой, он стоял молча в ожидании подсказки.

«Сейчас Иван Алексеевич вызовет меня!» – с тревогой подумал Мишка, судорожно листая учебник и пытаясь вспомнить, что было задано на дом. «При Наташке… Не успею… Надо что-то придумать…» – сунув учебник за пазуху, Мишка несмело поднял руку.

– Кто ему поможет? – спросил учитель. – Звездинов желает?

Мишка опустил руку и со страдальческим выражением на лице, жалобным голосом попросил: – Мне что-то плохо… Разрешите выйти?

Не дожидаясь разрешения, для большей убедительности приложив ко рту ладонь, он выбежал из класса. Первым его желанием было быстро выучить урок, вернуться в класс и блеснуть своими знаниями перед Наташкой. Но он никак не мог вспомнить домашнее задание. Тогда Мишка решил до конца урока не появляться в классе. Он медленно пошел по коридору в ту сторону, где висела доска отличников. На месте похищенной им фотографии Наташки уже давно поместили точно такую же. И Мишка на каждой перемене подолгу любовался ею. Теперь ему спешить было некуда, и он впервые обратил внимание на остальные фотографии. Посчитал. Их было двадцать девять. От четвертого класса там была только одна фотография Жени Мухиной. гордо задрав кверху нос, она ехидно улыбалась, будто хотела сказать Мишке: «Задачи решать – не мячи швырять». Мишка щелкнул её пальцем в лоб и показал язык. Потом дважды быстро пробежав взглядом по всем фотографиям, он, радостно хлопнул ладонями, громко вскрикнул: «Его здесь нет!» Его – это Саньки Мокроусова. Мишка подумал, как было бы здорово, если бы его фотография висела рядом с Наташкой. Пристально глядя на снимок Наташки, Мишка тихо спросил её: «Хочешь, Наташа, что бы моя фотография была здесь? Я добьюсь этого! Хочешь?» Мишке показалось, что в знак согласия Наташка слегка кивнула головой.

Это была клятва. И клятву Мишка сдержал, но до осуществления его мечты пройдёт целый год.

НА ХУТОРЕ КАЗАЧЬЕМ

В течение всей третьей учебной четверти Мишка и Коля опросили всех старожилов в станице, надеясь разузнать что-нибудь о партизанах, действовавших во время оккупации в районе Волчьего гая. Никто ничего о них не слышал. Все говорили, что, мол, Волчий гай относится к Казачьему хутору и что только там, пожалуй, можно узнать об этом.

На весенних каникулах Мишка уехал к бабушке в Казачий. Первым, к кому он пошел, был Семен Тихонович Колосович, тот самый, который осенью подвозил его в Казачий на тачанке. Мишка поведал ему обо всем, что рассказывал капитан и о землянке в Волчьем гае.

– О тех партизанах я ничего не слышал, – сказал Семен Тихонович. – Я же тебе тогда говорил, что во время оккупации здесь не был, воевал на перевалах Кавказа. А насчет землянки… Понимаешь, до войны в наших лесах водилось очень много волков. Большой урон они наносили колхозным отарам да и личному скоту колхозников. Тогда даже устанавливались большие премии за каждого убитого волка. И почти все мужчины хутора вечерами отправлялись в засады на волков или, как тогда называли, «на зарянку». Охотились мы обычно попарно. Мы с Иваном Кудиновым облюбовали Мостовую дорогу. А Андрей Дмитриевич, твой дед, с Гришкой Варавиным промышляли в Волчьем гае. Он не зря назывался «волчьим». Весь гай был изрыт волчьими норами. Никто не убивал волков больше, чем твой дед и Гришка Варавин. Так вот насчет землянки. На Мостовой мы с Иваном соорудили себе скрадок – небольшой такой окопчик, перекрытый землею, с хорошим обзором в обе стороны дороги. Помню, как-то под воскресенье, ещё засветло, затаились мы в этом скрадке. Слышим, кто-то топает по лесной дороге из хутора в нашу сторону. Был довольно приличный по нашим местам мороз. Скрип снега под валенками далеко разносился по лесу. Через несколько минут на перекрёстке дорог появились они —твой дед и Варавин. Оба с ружьями, при охотничьих сумках, и каждый тащил по огромной вязанке соломы. Мы окликнули их. Они остановились на перекрёстке, опустили вязанки, уселись на них, похвалили нас на хорошую маскировку. Близко к нам подходить не стали, чтобы зря не следить у скрадка. «Чи вы соломой решили волков приманивать?» – засмеялся Кудинов. А дед твой любил пошутить: «Точно, угадал: для приманки, – говорит он на полном серьезе. – Ты вот поросят с собой в мешке таскаешь с собою, щиплешь их, заставляя визжать до хрипоты. А зачем зря мучить животину? Мы делаем так: настилаем соломы, там где нам надо, садимся и ждем. Волков тоже понимать надо. Они круглосуточно бродят по глубокому снегу и отдохнуть негде. А тут тебе пожалуйста – сухая соломка, ложись и спи на теплой подстилке. Мы по одному-двум и не стреляем. Как наберется с десяток, тогда и шандарахаем. Бывает так, что с одного выстрела по пять штук укладываем». – «Будь другом, – просит Иван, – оставь нам одну вязанку. Два поросенка за нее отдам». – «Нет, – не соглашается он, – у меня своя свинья скоро опоросится». – «А правда, зачем вам солома?» – спрашиваю я. – «Построили мы с Гришей себе землянку, – уже серьезно говорил он. – Завтра днём зароемся в ней в солому, отоспимся, а в ночь снова в засаду. Летом соорудим в ней печку, тогда там вообще можно будет всю зиму жить». – «И охота вам было возиться с нею, – говорит мой напарник. – Можно же отоспаться в скирде соломы или развести костер». – «Костер будет отпугивать волков, а скирду не сегодня, так завтра могут увести. А землянка нам на много лет пригодится». – «Так уж и на много, – возразил Иван. – Летом пойдут дожди, завалится. К зиме новую будете делать». – «Не завалится, мы стены и верх соорудили из выдержанных дубовых бревен. Сто лет простоит!»

– Вполне возможно, что это и есть ихняя землянка, – закончил свой рассказ Семен Тихонович. – Помню, Андрей говорил, что мы, мол, ее так замаскировали, что пройдешь через нее и не заметишь.

От Семена Тихоновича Мишка пошел к Шатохиному подворью. Он хотел выбрать то место, откуда удобнее будет копать лаз в подземный ход. Шатошихина хата стояла на возвышенном берегу у самой протоки. Между берегом протоки и плетнем подворья проходила дорога. Примерно в пятнадцати метрах от ворот плетень под прямым углом сворачивал в сторону от протоки, а через тридцать метров снова поворачивал параллельно ей. В этом углу располагалось заброшенное глинище. Мишка спустился вниз и, раздвигая руками высокие сухие стебли болиголова и репейника, подошел к плетню. Плетень возвышался на самом краю глинистого обрыва. В одном месте обрыв обвалился и плетень висел в воздухе, нацеливаясь вниз тремя полусгнившими остриями кольев. «Отсюда и начнем копать», – подумал Мишка. Он присел на корточки и обломком сухого стебля болиголова начертил на обрыве круг. Затем, подумав, стер его и начертил второй поменьше.

– Что это ты там делаешь? – услышал Мишка над собою сердитый старческий голос.

От неожиданности Мишка вздрогнул и посмотрел вверх. Слева от него над плетнем он увидел костлявое с длинным тонким носом лицо Шатошихи. Не зная, что сказать, он сделал вид, что застегивает штаны.

– Это можно, – добродушно разрешила Шатошиха. – А я подумала, что кто-то пришел глину копать. Ни стыда, ни совести у людей нет. Скоро под самую хату подкопаются. Ты кажется Звездинихин внук? Ты не очень торопишься? Зашел бы ко мне газетку почитал. Я-то сама неграмотная. – А зачем же тогда выписываете, если читать не умеете? – спросил Мишка, думая о том, как бы отказаться от такого занятия. – Это же долго…

– Да ты всю не читай. Боже упаси! Зачем мне это? Ты погляди по заголовкам. Может там, что написано про добавку к пенсии. Вот то и прочитаешь. А всю, зачем же.

– Так можно, – согласился Мишка.

– Ты иди к калитке. Только близко не подходи, – предупредила она. Не дай бог кобель с цепи сорвётся. А я схожу в хату, возьму ключ.

Пока старуха отмыкала калитку и затаскивала кобеля в сарай, Мишка подумал о том, что этот кобель помешает им летом вести подкоп и что от него надо как-то избавиться.

– Истый людоед! – сказала Шатошиха, открывая калитку и тяжело дыша. – Из-за него почтарша боится подходить ко двору. Всегда выхожу её встречать. А если меня дома нет, газетку соседям отдаёт.

Мишка понял, что Шатошиха преднамеренно запугивает его Людоедом, чтобы он не вздумал забраться к ней в сад.

Быстро прочитав заголовки в районной газете, Мишка ничего не нашёл в них о пенсиях. Он увидел на стене в застеклённой рамке небольшой портрет и подошёл к нему. На портрете был изображён длиннолицый молодой человек с нахмуренными бровями и с изогнутым книзу носом.

– Кто это? – спросил он.

– Сыночек мой, Ванюша.

– А почему у него нос такой… непрямой?

– Это его ещё в детстве лошонок задом ударил, на всю жисть память оставил. А вообще он был дюжа везучий. Когда в сорок втором году наши отступали, немцы всю ихнюю баталивону перебили, а он пришёл домой целехоньким. На нем даже царапины не было. И ещё какую-то пушку с собою приволок. Да, хорошо что немцев уже не было в хуторе. Они в одночасье промчались на этих самых на танках. Ну и ещё несколько подвод за ними проехало. И потом ровно десять дней у нас не было никакой власти. Наше-то начальство все в отступ ушло, а своё начальство немцы в спешке не успели назначить. Вот в тот момент и возвратился Ванюшка. Я как увидела ту пушку, обмерла от страху. «Сыночек, миленький! Оттащи ты ночью эту орудию куда-нибудь подальше от двора. Не дай бог увидят немцы, из неё же и постреляют нас». – «Не бойся мама, – говорит, – мы ещё поживём!» А сам, знай, начищает эту оружию и густо тавотом смазывает. Но все же послушался он меня: утащил со двора орудие.

Пока Шатошиха рассказывала о сыне, Мишка вспомнил всё, о чём тогда на тачанке рассказывал Семён Тихонович. И он был уверен, что старуха называла пушкой пулемёт и именно тот пулемёт… Мишка с ненавистью глядел на портрет.

– Нет, что везучий Ванюшка, то везучий, – продолжала Шатошиха. – Перед немецким отступом пошёл он как-то в лес дров заготовить. Пошёл и не вернулся на второй и на третий день… Я все глаза выплакала. Думала уж не увижу его живым. И что ж ты думаешь, через неделю возвращается целехонький. Он, оказывается, в партизанах был. Супротив немцев воевал. Всех тех партизан немцы постреляли, а он вот остался. И теперь я верю, что он на радость мне возвернётся домой. Попомни моё слово!

«Хитрая бабка, – подумал Мишка, выходя из хаты, – про то, что он был полицаем, не рассказывает».

Выйдя за калитку, Мишка вдруг вспомнил из рассказа капитана о партизанах хорошо запомнившиеся ему слова: «…Понимаешь, у него такое запоминающееся лицо, а нос похожий на серп».

– Вот если бы Николай Васильевич посмотрел на его портрет! Но где его, капитана, найти?.. Евсеевич! Вот кто его может узнать!

К дому Василия Евсеевича Пономаренко Мишка бежал бегом.

Евсеевич был во дворе. Поставив вертикально перед собою длинную свежеотструганную палку с фигурным крючком на конце, он старательно оглаживал её куском наждачной бумаги.

– Дедушка, идите сюда, – позвал его Мишка, заглядывая во двор между двумя штакетинами в калитке.

– А-а-а, Михаил пожаловал в гости, – сказал Евсеевич, не прекращая своего занятия. – Проходи сюда.

– А он не укусит? – спросил Мишка, указывая взглядом на лежавшую у ворот небольшую белую собаку с черной полосой через левый глаз.

– Нет, иди смело. При хозяине он не тронет. Я его так воспитал: на кого не гавкаю, на того и он не гавкает. Вот если бы ты попробовал зайти без меня – это другое дело. Не зря же она у него такая грозная кличка – «Пират». Назвали его так из-за черной повязки на глазу.

Открыв калитку, Мишка с опаской посмотрел на «Пирата». Положив симпатичную мордашку на передние лапки, тот с любопытством наблюдал за ним, слегка повиливая хвостом, как бы говоря этим: «Я вижу, что ты друг. Проходи».

– Ну, вот и готова, – сказал Евсеевич, показывая Мишке свое изделие. – Знаешь, что это такое?

– Ярлыга, – уверенно ответил Мишка, – ею ловят больных овец.

– Ну, не обязательно больных, – засмеялся Евсеевич. – Ловят для осмотра, для бонитировки… В общем, без нее чабан, что повар без черпака. Кажется, нехитрый инструмент, а не всякий ее сможет сделать. Собираюсь на днях проведать свою бывшую кошару. Подарю ее хлопцам.

– Знаете, зачем я к вам пришел? – спросил Мишка.

– Думаю, сам расскажешь. Пойдем присядем вот там, – Евсеевич указал на деревянные ступеньки летней кухни.

– Помните, когда мы зимой ехали от Казачьих ворот в станицу… – начал Мишка. – Николай Васильевич рассказал дяде Пете все: как вы спасли колхозных овец, как к вам ходили партизаны.… Но тогда он забыл вам сказать, что недавно видел в тюрьме одного из тех партизан. Того, у которого нос кривой.

– Коля, то есть Николай Васильевич, потом написал мне об этом, – прервал его Евсеевич. – Коля до лета будет на курсах учиться. Но он написал своему заместителю, и тот проверил. Тот кривоносый – Чернов Матвей Денисович. А нашего кривоноса звали Иваном. И главное, сделали запрос в военные архивы, что Чернов родом из Белоруссии. Его семью и всех родственников фашисты расстреляли. Сам он воевал на Воронежском фронте. В июне сорок второго года пропал без вести. Так что это совсем не тот человек.