Текст книги "Последний полёт Шестипалого"

Заметили б. Причём не только соглядатаи и стукачи Двадцати Ближайших, но и товарищи покрупнее – люди-боги, в частности.

Так что мы видим не просто случайное появление Затворника в одном из отсеков. Нет, это его последнее возвращение на конвейер. Он практически сдался и готов признать, что Стены Мира слишком высоки для того, кто так и не научился летать…

*11*

То, что люди называли по наивности любовью,

То, чего они искали, мир не раз окрасив кровью, Эту чудную Жар-Птицу я в руках своих держу,

Как поймать ее, я знаю, но другим не расскажу. Константин Бальмонт

Пора сказать несколько слов о довольно забавном и своеобразном персонаже, который вместе с этим может показаться неприятным и даже отталкивающим. Она встречается за Стеной Мира, где-то под конвейером. В этом смысле, Одноглазка – существо потустороннее не только для Шестипалого, но и всех остающихся на конвейере. Как ни странно, но это доброе и мудрое создание, что ушло от подобных себе ещё дальше, чем желторотые покинувшие социум и кормушку. Появление Одноглазки становится ещё одним потрясением для Шестипалого, ученик вдруг обнаруживает, что его картина мира продолжает расползаться, обнажая под собой иное описание. Вселенная расширяется, открывая другие миры и неведомые измерения.

Крысе отведено не так уж и много места в тексте, но есть ощущение, что она играет свою, какую-то очень важную роль. И действительно, говоря про отношения Затворника и Одноглазки, мы, по сути, говорим о возможности контакта и даже взаимодействия с другими, осознающими себя формами жизни. В рамках учения дона Хуана некоторые могли стать союзниками, спутниками воина на пути знания. Со слов Кастанеды выходило, что у самого Матуса было таких несколько штук и отправляясь в своё последнее путешествие, он передал их Карлосу, как оставляют на чьё-нибудь попечение домашних котиков, не имея возможности забрать их с собой куда-нибудь в Индию. Но что ещё более любопытно, на уровне простого и вместе с этим уместного, талантливо поданного образа, Пелевин сообщает вдумчивому читателю всё тоже самое, что и Кастанеда: наличие или отсутствие союзника не является гарантом спасения.

Сказанное может быть проиллюстрировано тем, что крыса Одноглазка такой же пленник на территории птицекомбината. По словам ДХ, союзник даже может сковывать духовного воина, тем самым представляя для него некоторую опасность. Чужеродность этих существ сказывается на том, что они преследуют собственные цели, едва ли понятны тому, кто их пытается использовать в своих интересах. Неслучайно Затворник оказывается от совместного путешествия с Одноглазкой в подземную шахту, выбирая свой путь.

Согласно учению ДХ, союзники – смертны как и люди. Это во-первых, а во-вторых, подобно крысе Одноглазке, они заключены в хищной вселенной, о которой говорит учитель Кастанеды. ДХ оценивает этих существ с точки зрения их возможной практической ценности, и оказывается, что по-настоящему полезными для искателя истины и свободы могут быть лишь редчайшие представители этого, так сказать, вида. А что же другие? В рамках учения дона Хуана они не означиваются как потусторонние вампиры, но в одной из заключительных книг Кастанеды будет сказано о так называемых летунах, которые якобы питаются светимостью человеческого осознания. Кстати, бытует мнение, что своей повестью автор «Затворника» провидел эту концепцию, но может все дело в том, что человеку проще воображать врага вовне, списывать свои проблемы и неудачи на некую могущественную враждебную силу, чем на собственную лень и глупость.

Интересно, что люди-боги как бы отделены от происходящего с главными героями, хотя и влияют на это напрямую, а вот крысы, пусть даже и не совсем продвинутые – в одной плоскости с Затворником и Шестипалым. С ними можно побороться, попытаться договориться и даже как-то взаимодействовать. А вот крысы представляют собой отдельную проблему, для искателей истины вроде Затворника. Но они же, а точнее одна из них, вдруг становится для него союзником. Разумеется, исключение, лишь подтверждает правило, но мы видим, что в образе Одноглазки, автор говорит о том, что там, за пределами Стены Мира даже такое оказывается возможным.

Вопрос, а так ли необходим человеку контакт с этими существами? Не лучше ли вообще избегать цыплятам контактов с крысами, пусть даже и продвинутыми?

Контакт неизбежен. Говоря о смысле человеческой жизни, Хуан подчеркивает, что наша судьба как людей, наше предназначение – это учиться ради открытия новых, непостижимых миров. Сам факт существования потусторонних существ, как и потенциальная возможность взаимодействия с ними – это не препятствие, подобно Стене Мира, возвышающееся перед искателем истины. Союзник, как и шанс его приобретения, скорее побочный эффект движения в правильном направлении, нечто сопутствующее воину на пути знания. Затворник, мог бы обозначить это приблизительно так: крыс бояться – за Стену Мира не ходить.

Но неизбежность контакта не значит, что он произойдет когда-то в будущем. Как знать, быть может подобный контакт давным-давно состоялся, а теперь носит сугубо односторонний характер. Почему бы тогда не поговорить о близких контактах четвертой степени, то есть том уровне взаимного соприкосновения, что оставляет далеко позади контакт визуальный и даже физический, переходя на уровень куда более тонкий – самосознания, внутреннего диалога, а то и замещения собственной воли, как таковой.

Что же касается инопланетных форм жизни, как и представителей других высокоразвитых цивилизаций, то на фоне учения дона Хуана, подобные измышления выглядят довольно плоско и нелепо. Да и вообще, а что тут можно себе выдумать или хоть как-то представить? Мистики, подобные КК, утверждали, что обитаемая вселенная, населенная невообразимыми формами жизни начинается прямо здесь, на расстоянии вытянутой руки, ну или за ближайшим поворотом. Тот же Даниил Андреев писал о брамфатуре Земли, многослойной планетарной реальности, многомерном узле-континууме, где уровни бытия сплетаются и связываются воедино, вместе с этим оставаясь настолько обособленными друг от друга, что иначе как отдельными реальностями это не назовёшь. В книгах Кастанеды отделенность одних существ от других обсуловлено барьером восприятия, который преодолевается взаимной сонастройкой, правильной и видимо достаточно длительной фокусировкой внимания.

Отчасти проблема ещё и в опоре на сугубо материалистическое мировоззрение. При всех плюсах подобного взгляда на вещи, возникает размытость, расплывчатость духовной перспективы. Я уже не говорю про однобокость представления, будто всё, что нам остаётся это штабелями укладываться в криогенные трюмы, после чего десятилетиями мариноваться в собственном соку, пока металлические гробы с ракетными двигателями не доползут, сквозь великую пустоту к очередному желтому карлику…

Визионер способен увидеть космос прямо перед собой, а то и внутри себя. Для героев «Затворника», не говоря уже о Кастанеде – в этом нет и не было никакого сомнения. Обнаружить чужое и чаще всего скрытое присутствие не так-то сложно, но вот что с этим делать впоследствии? Одно дело, когда от возможных соседей по креслу в Межгалактическом Альянсе нас отделяет пара сотен световых лет, но совсем другая ситуация возникает, когда граница, а значит и её проницаемость определяется направленностью внимания. Как бы не оказалось, что никакой границы нет, ведь в противном случае придётся оставить мысль о классическом начале вторжения, когда огромные сигарообразные корабли зависают на орбите матушки-Земли, а оттуда вываливаются пачки десантных ботов… И здесь напрашивается предположение, что вторжение давным-давно состоялось, что мы – проиграли, просто сами того не понимаем, а захватчики сконструировали для нас уютный иллюзорный мирок, где мы проживаем свои жизни в счастливом -относительно, конечно – неведении.

ДХ говорит КК, что мы слабо представляем, кем на самом деле являемся. Это напрямую, касается и нашего потенциала, как существ, имеющих энергетическую основу. Возможно, придёт время и распространённые представления о межзвёздным путешествиях будут восприниматься нами как и любые другие устаревшие представления фантастов о тех или иных вещах, технологиях и связанных с ними событиях. Чтобы встретить крысу Одноглазку, нашим героям не требовалось покинуть здание комбината. Достаточно было выйти за границы Стены Мира и спуститься с конвейера. Но какой эффект произвело появление разумного союзника не только на Шестипалого, но и читателя!

Итак, своим появлением крыса-вегетарианка отрабатывает сразу несколько сюжетных схем. Во-первых, она укрепляет авторитет Затворника в глазах не только Шестипалого, но и читателя. Тут же идёт отработка по социуму, причём не только примитивности и однобокости царящих там представлений, в том числе и о крысах, но и по агрессивности, тупой злобности птичьего сообщества. В мире Шестипалого подлинными врагами являются не какие-то крысы или даже люди-боги, а домашние его. А вот крыса Одноглазка, как ни странно, куда ближе к нему по духу, чем кто-либо из пернатых собратьев.

В чём-то, Одноглазка – второй учитель, Затворник с той стороны или бенефактор, выражаясь по-кастанедиански. И кто знает, не так ли начиналось странствие Затворника по территории комбината? Спрыгнув с конвейера, он встречает крысу, которая помогает ему выжить и учит всему тому, что знает сама. Интересная мысль! – учителя можно найти не только по сю сторону Стены Мира, но и там, в иной, отдельной реальности.

Крыса Одноглазка поддерживает Затворника в трудную минуту, порою скрашивая его одиночество. Как существо, обитающее на той стороне, она может выступать в роли проводника, защитника и даже учителя. Конечно, крыса может сделать для бройлерного цыплёнка то, что окажется не под силу даже Двадцати Ближайшим. И так далее, и тому подобное. Мы можем видеть, что определение союзник подобрано для всего сказанного как нельзя лучше.

Индейцы-видящие были теми ещё прагматиками. Именно поэтому они оценивали неорганических существ с точки зрения их возможной практической ценности, полезности для воина, скажем так. В рамках присущего им мировоззрения вообще не было концепции какого-то древнего врага, только жаждущего как бы извести под корень всё человечество. И здесь мне видится принципиальная развилка, например, с христианским воззрением на эти вещи. Иные, в том числе и куда более высокоразвитые формы жизни не видят в человеке друга или врага. Там нет любви или ненависти, в привычном нам понимании этого слова, как нет ненависти к цыплятам со стороны сотрудников птицекомбината. Ничего личного не будет и в том, что крыса деловито и спокойно сожрёт цыплёнка-другого. Комбинат, в этом смысле, в большей степени машина, мясорубка из которой надо успеть выскочить. И это, кстати, довольно точное отражение вселенной дона Хуана, где мир – хищник, встречи с которым желательно избежать.

С этой точки зрения становится очевидной бесполезность какого-либо сопротивления, революции или попыток выступить против поработителей. Зайцу не под силу тягаться с волком, таков порядок вещей, так устроена пищевая цепочка, в которую они включены. Появление врага носит случайный, а не закономерный характер. Комбинат как система в целом – это просто огромный работающий механизм, из которого необходимо как можно спокойнее и аккуратнее извлечь своё маленькое и пока ещё живое тело. А если кто и кажется нам врагом, то тут мы вновь возвращаемся к концепции мелких тиранов. Повторяем то, о чём уже говорили, обсуждая птичий социум и обрюзгшего Ближайшего. Система обезличивает всех, кто ей служит. Она, как бы встраивает их в себя. Власть предержащие на любом уровне до самого высшего, где, по нашей аналогии, почивает директор сети птицекомбинатов, словно шестерёнки, узлы огромного механизма. Некоторые помельче, другие покрупнее. И все. Стоит им приблизиться к обретению себя, возрождению в своих душах чего-то личного, индивидуального, как они, подобно Шестипалому, очень быстро отторгаются системой. Цыплёнка вышвыривают под Стену Мира, а сотрудник комбината теряет работу. И так далее. Именно поэтому у них нет имён. Имя на территории комбината ещё нужно заслужить, и первый шаг к этому – задуматься о смысле жизни, задаться вопросом о нитевидной сущности светил. Если искать виноватого внутри этой системы, то виновны все, без исключения. Для Затворника и Шестипалого опасны все окружающие, что сородичи, что крысы.

Мне нравится одно высказывание дона Хуана, когда, обращая внимание на страх Карлоса по поводу возможной встречи с союзником, он сказал, что тому в большей степени следует опасаться возможной встречи с плохими людьми, так как они могут быть куда более опасными и страшными существами, чем духи. У автора «Затворника» это отзеркаленно довольно точно: сородичи – хорошо, если не убьют, а за Стену Мира вышвырнут, тогда как крыса – это союзник, помощник и настоящий друг. Тема союзников подробно и обстоятельно раскрыта в седьмом томе сочинений Карлоса, в книге «Огонь изнутри». Кажется, будто «Затворник» провидит и то более чем необычное и где-то даже противоречивое заявление дона Хуана, которое вписано Карлосом в один из эпизодов десятого тома своих сочинений. Там дон Хуан, якобы раскрывает ключевую проблему, главное препятствие на пути воина, которым как раз и является вышеназванный летун, неорганический вампир, выращивающий нужного ему человека на конвейере времени. Они манипулируют человеком на эмоциональном уровне, вынуждая его волноваться, беспокоиться, бросать начатое на середине, не держать слово. И тут, как ни странно, ещё одна свежая отсылка к «Затворнику».

Единственный способ противостоять этим существам, грубо говоря, стать для них несъедобным – это строжайшая самодисциплина. Именно это помогло последователям Шестипалого вернуться на второй, добавочный круг проезда по конвейеру.

А вообще, концепция внешнего и могущественного врага дает хороший повод для самооправдания. Оправдания в том числе и того, почему у последователей Кастанеды ничего не получается. Не отрицаю, что были локальные, хотя во многом случайные успехи, но по большей части это касалось второстепенных вещей вроде остановки внутреннего диалога, неделания, сновидения или практики перепросмотра. Самое же главное – видение, так и осталось тайной за семью печатями.

Поначалу кажется, будто идея загадочных воладоров – неорганических вампиров, паразитирующих на светимости человеческого осознания – как будто бы все упрощает. Прокачивай дисциплину, намерение и самоконтроль – и будет тебе счастье. Однажды воладоры отступят от несъедобного воина и тогда светимость осознания восстановится сама собой. Как по мне, это слишком поэтично, расплывчато. Особенно, после всего того, что уже было сказано Кастанедой об учении дона Хуана. Впрочем, в их существование можно верить также как и во все остальное. То есть верить, не веря. А если поискать ответ где-нибудь на территории комбината имени Луначарского, то подобным воладорам там просто не находится места. Не вписываются они в общую картину, так сказать. Летуны – это нечто среднее между крысами и людьми-богами. Для крыс, они слишком круты, так как жёстко контролируют своё стадо, а для сотрудников комбината немного мелковаты, хотя бы потому, что не отвечают за создание этого мира. В романе «Ампир В» один из героев выдвинет предположение, что эти существа подобны летучим мышам-кровососам, которые поселились в оставленном дворце для проведения мистерий. Или – по мне более подходящая версия – оккупанты, захватчики, с которыми у местных властей сложилась довольно прочная и устойчивая коллаборация. Впрочем, Двадцать Ближайших, пусть и могут быть представлены как пособники режима, но коллаборационистами их можно назвать с очень большой натяжкой. Воладоры как образ, не находит себе соответствия в тексте про Затворника.

В предыдущих своих книга, когда Карлос устами дона Хуана говорил о глупости как тёмной стороне человеческого существа, то предлагал своему ученику больше внимания обращать на своё поведение, вместе с этим не потакая себе. А вот эти измышления о воладорах, древних и мудрых потусторонних змеях-искусителях, лишь нагоняют мутную волну, поднимают лишние, затуманивающие разум эмоции. Фактически это просто балласт– знание, которое бесполезно.

*12*

Звезды еще не гасли. Звезды были на месте, Когда они просыпались

В курятнике

На насесте

И орали гортанно.

Иосиф Бродский

Затворник с Шестипалым периодически говорят о Боге, но каком? Курином, что ли? Что ж, бог Затворника и Шестипалого – это человек. Люди-боги в повести представлены как некий собирательный образ того самого человека, что виновен в происходящем. Вместе с этим просить человека о помощи не только бесполезно, но в чем-то даже и опасно. Что касается Шестипалого, то постановка вопроса Затворника говорит сама за себя. «У вас там даже в Бога веруют?» – приблизительно так мог бы прозвучать его вопрос, и вот это «у вас» предопределяет всё, что Шестипалый мог ему на это ответить. Скажи Шестипалый «у нас» – и это бы значило там, то есть внутри отсека для цыплят, на первом и самом нижнем уровне мира-тюрьмы кто-то верит в какого-то бога, хотя большинство даже не может разобраться в чём, собственно, значение их короткой и суетливой жизни, а витающие в воздухе миражи, вроде бройлерной спартакиады или решительного этапа не прибавляют смысла происходящему, а скорее компенсируют его отсутствие.

Правда, Шестипалый может уточнить, что это не у нас, а у них. Но ты тогда где? Или с кем? Действительность отсека для цыплят подобна пузырьку внутри пузыря; это камера внутри тюремного двора и если там верят в бога или богов, то оказавшийся за Стеной Мира может их увидеть. Наверное, это дает право Затворнику проявлять вполне обоснованный скепсис, с иронией и даже скукой в голосе спрашивать ученика, что он думает о боге.

Возле кормушки – в богов верят, а за Стеной Мира – их видят. Вера в таком случае – удел тех, кто остаётся в мире обычных людей, по сю сторону Стены Мира. Их вера легко направляется Двадцатью Ближайшими, да и вообще верующие, в основной своей массе, потенциально опасные субъекты, с которыми надо вести себя более чем осторожно, избегая прямых столкновений и продолжительного взаимодействия. А какой там у них бог – не столь важно. Говоря о Боге, с Шестипалым, Затворник не видит смысла слишком уж распространяться по этому поводу. Да и что тут скажешь? Затворник видит людей-богов, как тех, кто обслуживает конвейерную линию, пьёт водку и горланит странные божественные песни. Такие даже находят отклик в душе крылатого странника между мирами. В остальном, ничего особенного. А если удается присмотреться повнимательнее, то можно заметить, что и боги – смертны, немощны, а местами непроходимо глупы. Что, кстати, роднит их с пернатыми товарищами по несчастью.

На месте Шестипалого я бы спросил своего учителя, а где их Бог? Или Затворник, зная язык на котором говорят сотрудники птицекомбината, как-то, при случае, мог бы поинтересоваться: а где ваш Бог, люди? Об этом, кстати, как-то спрашивает и дон Хуан у Кастанеды. В тексте это представлено несколько иначе, но смысл сохраняется; может ли твой Бог помочь тебе? И даже более резко и прямо: «Ну и как? Уже помог?!» Да, учителя Кастанеды нельзя назвать атеистом, который настойчиво и последовательно практикует разуверивание себя в чём-либо подобном, но и человеком верующим, набожным его назвать нельзя. Иллюстрируя это примером Затворника, можно сказать, что дон Хуан, забравшись на свою Стену Мира увидел силу, правящую судьбой всех живых существ, но силу, проявленную подобно воле владельца сети птицекомбинатов. На протяжении всего повествования Затворник не говорит об этом главном для всех боге, скажем так, Курином Боге ни единого слова. И без того понятно, что сотрудники птицекомбината – пешки, статисты, а потому их божественность может высмеиваться как угодно долго, с самых различных точек зрения. Но вот над владельцем комбината уже так не посмеешься.

Кстати, соединение несоединимого – божественность и вполне очевидная человеческая глупость производят не только на Шестиплаого, но и читателя довольно яркий и запоминающийся эффект. Впрочем, иронизируя над верой бройлерных цыплят в Куриных Богов, автор, тем не менее, обходит вниманием куда более серьёзный и важный момент – действительную, реальную власть человека над другими живыми существами, сонаселяющими с ним землю. И здесь важно бы поговорить учителю со своим учеником о Человеке-Боге как Тиране, чья могущественная, не побоюсь этого слова Божественная воля, для таких как Шестипалый сопряжена со страданием, болью и ужасом. И если смотреть на происходящее так, то желторотый вправе говорить о Боге как Творце неблагом, о Боге как главном Тиране и Надзирателе, о Боге как главном Хищнике, которому испокон веков приносятся неисчислимые жертвы. Система в виде птицекомбината, лишь малая часть, один из великого множества жертвенных алтарей, где непрерывно проливается кровь невинных созданий и люди-боги как жрецы этого Куриного Молоха, лишь подчеркивают и утверждают это. И вот если Бог именно такой, то зачем о нём говорить, да и что тут скажешь?

Человек-Хищник, стоящий над бройлерной вселенной не столько злой, сколько расчетливый. Злой он для цыплят, для своих жертв, тогда как они для него полуфабрикат, восполняемый ресурс и не более того. Так вот, тема куриного бога красной нитью проходит через всё повествование. Ещё раз: «И что у вас говорят о Боге?» – с печальной усмешкой спрашивает Затворник, наперёд зная любой из возможных ответов, ведь среди них будет и благоговение, и раболепие, и отрицание, и неверие. Верующие цыплята будут склоняться к идее благого и любящего их Творца, тогда как бройлерные атеисты станут оспаривать саму возможность Его существования. Затворник предлагает Шестипалому отбросить блуждание в лабиринте ограниченных представлений и ошибочных суждений, подняться на Стену Мира и своими глазами увидеть конвейер, отсеки, рядами уходящие в Цех Номер Один, а то и парочку людей-богов. И пусть тирания владельца сети птицекомбинатов кажется тотальной в своём проявлении, учитель Шестипалого сохраняет надежду на то, что есть предел и его могуществу, что есть места свободные от власти этого далекого, непостижимого, но вместе с этим такого близкого и ясного в своей чуждой враждебности существа. Бог не благ, а значит надо поискать другого Бога, а то и место, где Его нет. Да и нужен ли такой Бог? Всемогущество со знаком минус становится проблемой, которую нужно как-то решать, тем более другие разумные существа выбирают рабство, склоняя свои головы перед тираном, они оставляют Затворника в печальном и мудром одиночестве. Кажется, будто тирания Куриного Бога проникает в сердца и души, обращая живых существ в крохотных и мелких, но всё же тиранчиков, каждый из которых рад выслужиться перед своим незримым и великим Хозяином, а может и потягаться с ним в глупой слепоте самодовольства. Что может быть слаще для них, чем на мгновение – ведь, что их жизнь? – ощутить себя на троне Куриного Бога, поиграть в местечкового царька или божка, распространяя свою власть, пусть не на весь мир, то хотя бы на своего ближнего. Мы видим таких тиранчиков на всех уровнях, но самое аномальное в их поведении, заключается в том, что они не перестают от этого быть рабами, жертвами насилия и произвола.

Главное, что злиться, сердиться и обижаться на них попросту бесполезно. Это ещё и бессмысленно, хотя бы потому, что подражая Тирану, они обезличиваются, утрачивают себя, пока они в Нём, или Он в них – их нет в себе. Тиран замещает личности, стирая имена. Именно поэтому есть Двадцать Ближайших, есть социум и галдящая толпа с одной стороны, а есть Затворник с Шестипалым – с другой. На кого обижаться? На конвейер? На птицекомбинат и его сотрудников? Один уволится – придёт другой. Точно также произойдет с распределением власти возле очередной кормушки. Настоящим становится только тот, кто выбирает не подчиняться Тирану, действуя принципиально иначе, назло злу, если так можно выразиться.

На страницах своих книг Кастанеда представил людей знания теми, кто достиг немыслимых вершин, кто оказался столь высоко, что увидел источник всего сущего, альфу и омегу, предвечную силу, правящую судьбой всех живых существ. Бросая короткие взгляды на это, люди знания постепенно составили для себя общее представление о том, что им открылось. Условно, обозначив возносящийся в бесконечность столп энергии образом Орла, они убедились в колоссальной, непостижимой отчужденности этой силы от ничтожного, мельчайшего в её владениях человечества. Орёл был настолько далек от людей, насколько это было возможно, но некая связь между Ним как творцом и людьми, как его созданиями всё-таки сохранялась. Как и бог Затворника, Орел Толтеков давал жизнь как бы взаймы, на время, чтобы однажды забрать его. На языке своих образов, видящие говорили о конвейере и Цехе №1, но в отличии от своих глупых и до безобразия наивных сородичей, видящие не спешили молиться и поклоняться своему главному тирану и палачу.

Тиран и палач на вершине мира… Приходится признать, что хорошего тут мало. Да и есть ли он на самом деле – этот другой, любящий и всемогущий бог?

Мы видим, что на территории птицекомбината ему так и не нашлось места. Там, где большинство рвёт друг другу глотку за место у кормушки-поилки, а редкие одиночки ломают гайками крылья в безуспешных попытках вырваться на свободу, идея любящего и всемогущего бога так и не нашла уместного воплощения. Вместо этого во всем ужасном великолепии предстал бог реальный, истинный для всех, остающихся близ кормушки – директор сети бройлерных комбинатов, какой-нибудь мясомолочный магнат-мультимиллиардер. И ты точно подметил, что образ владельца сети комбинатов как незримого хозяина бройлерного космоса видится мне довольно удачным примером для описания пресловутого Бога Толтеков– непостижимого и чуждого Орла. Наше людскоё в нём столь ничтожно, что также легко укладывается в бройлерную аналогию: кому из людей есть дело до переживаний цыпленка на конвейере?

Но чтобы не фокусироваться исключительно на птичьей теме, можно достаточно легко представить похожую ситуацию, обрамлённую в другие, скажем так, более серьезные и взрослые фантастические декорации.

Например, на уровне истории, где главные герои – люди, оказавшиеся в плену могущественной инопланетной цивилизации. Что хуже, они родились в этом плену, а потому даже не имеют представление о том, что такое свобода. И вот это порабощение, длящееся столетиями постепенно привело к тому, что человек утратил веру в себя, свои собственные силы, возможность что-то изменить… Наконец, одному из главных героев представляется шанс выбраться из чудовищной ловушки. Повстречав свободного человека, какого-нибудь подпольщика, но вместе с этим мудреца, философа и воина, такой герой делает первый шаг к освобождению. А вокруг всё тоже: мир-тюрьма, тысячелетнее инопланетное рабство, уничижение человека, низведение его на уровень сугубо биологической особи без малейшей надежды или даже крохотного просвета на спасение. Представим, что сюжет развивается похожим образом, пока героям не приходится вернуться в один из тюремных дистриктов, где они обнаруживают общину верующих.

И пока герои прорываются к свободе, чуть ли не с боем, такие предпочитают потреблять свой народный опиум, ничего не видя вокруг себя, не желая ничего замечать. Здесь, на самом деле, материал для десятка фантастико-психологических триллеров, причём верующих, можно представить не только как людей слабых и запутавшихся, но и пособников инопланетного режима, а то и вовсе как разносчиков специально разработанного инопланетянами ментального вируса, что держит человечество в древних оковах страшного рабства, мешая тем самым прогрессу и освобождению.

Но вернемся к тому богу что все-таки есть для Затворника и Шестипалого. К Куриному Богу. Итак, директора комбината просто так не увидишь в одном из цехов, но вместе с этим имеет место его незримое присутствие, его воля. Вот и выходит, что отчужденность правящей высшей силы от судьбы какого-нибудь Шестипалого, тем не менее, сопряжена с вниманием к тому, находится ли он на своем месте. Можно даже сказать, что без воли директора ни одно перо с тушки цыплёнка на разделочный стол не упадёт, но тут же нам видится некий технологический зазор, лазейка, которой может воспользоваться какой-нибудь искатель истины. Директор слишком большой, скажем так, для судьбы отдельного цыпленка, а это даёт ему шанс не разбираться с системой напрямую, но проскользнуть мимо её жерновов. Говоря проще, Шестипалому противостоит не столько личность, сколько машина, систему, которую обойти вроде как проще. Ко всему прочему, директор вряд ли недосчитается одного-двух беглецов. Вот и получается, что при всей грандиозности системы, чудовищном и даже подавляющем величии Куриного Бога, Затворник и Шестипалый изыскивают возможность подкачать крылья где-нибудь под конвейером, при условии, разумеется, что они сумеют там выжить и как-то обосноваться, закрепиться, что ли.

Сцена возвращения Затворника и Шестипалого в один из отсеков для цыплят видится мне довольно жёсткой, я бы даже сказал циничной сатирой на христианство. Община верующих – первый маркер, но есть и другие —первосвященники, молитва, пост. В свете всего вышесказанного нетрудно предугадать какое место в повествовании займут наивные и одурманенные народным опиумом сородичи Шестипалого, коль им посчастливилось приболеть верой во что-то лучшее, находясь на конвейере в одном из отсеков для цыплят. Они видят в Затворнике и Шестипалом мессию и пророка его, а потому главным героям не составляет труда, так сказать, перехватить управление, взяв его из лапок цыплячьих первосвященников. Ирония обрушивается не только на головы желторотых, но и саму идею, будто свыше может снизойти что-то хорошее. Превратное толкование происходящего подталкивает глупых верующих цыплят видеть в Затворнике и Шестипалом посланнико» свыше, но Куриный Бог никого никуда не посылал – Он посылает всех в Цех №1. Впрочем, против автора не попрёшь и если уж он решил поместить молящихся и верующих в отсек для цыплят, то это они, а не продвинутые искатели истины окажутся в самом невыгодном свете. Я думаю, мы ещё вернемся к разговору о верующих и даже первосвященниках-манипуляторах в процессе разбора «Желтой стрелы» – следующей повести Пелевина Пока же, хочу дополнить сказанное мыслью о том, что в рамках традиции видящих, лишь самые безупречные, если не сказать наилучшие из людей могли рассчитывать на переход на более высокий эволюционный уровень, видимо связанный с увеличением энергетической массы и общей продолжительности личного бытия.